- Сейчас мне следовало бы поздравить тебя с днем рождения, - сказала Майя, - но, думаю, тебе уже надоело выслушивать поздравления, поэтому вместо этого не могу ли я сделать для тебя что-нибудь полезное?
- Спасибо, нет. Мне, правда, непонятно, как вы можете в такую жару пить столько шампанского?
- Ах, шампанское я могу пить целыми днями, - Майя оглянулась и задержала взгляд на Кевине, который, с видимым отвращением, накладывал в свою тарелку очередную порцию еды. - Кевин, как всегда выглядит превосходно, не правда ли? - сказала Майя. - Ни разу в жизни мне не приходилось видеть мужчину с таким потрясающим телом. К тому же, он умеет одеваться. Его джинсы - просто фантастика!
Для Беатрис все джинсы были одинаковы; она так и не смогла до сих пор понять, по каким критериям молодые люди считают одни джинсы дрянью, а другие - последним писком моды. Но, в любом случае, Майя была права: Кевин выглядел фантастически хорошо. Если не считать Майи, он был самым красивым человеком на этом празднике.
- Вы бы составили очаровательную и очень зрелищную пару, - заметила Беатрис, - но, к великому сожалению, из этого ничего не выйдет.
- Да, это так и останется чистым зрелищем, - сказала Майя, - к тому же, очень недолгим.
- Прежде всего, для тебя, - Беатрис рассмеялась. - Для этого тебе пришлось бы пережить духовный кризис.
Майя тоже засмеялась.
- Наверное, ты права. О боже, боюсь, что и мне надо идти поздравлять Хелин. Она снова смерит меня таким взглядом, что я почувствую себя ветреной и легкомысленной особой в вызывающем наряде. Комично, не так ли? Хелин - единственный человек, способный меня запугать. Или все дело в том, что она - немка? Говорят, что немцы…
- Осторожнее, - предостерегла Майю Беатрис. - Не вздумай сказать это ей. От таких слов она может впасть в истерику. Она до сих пор не может примириться со своим происхождением.
- Хелин усложняет абсолютно простые вещи. Она немка, и что из этого? Старой вражды больше нет.
- Ее нет для тебя и твоего поколения, и это хорошо. Однако на Гернси много людей, которые до сих пор переживают войну. Хелин приехала сюда, как жена офицера-оккупанта. Она не может это забыть, как не могут забыть и другие.
- Но, между прочим, она тоже здешняя. Никто ее ни в чем не упрекает.
Беатрис посмотрела на Хелин, которая разговаривала с маленькой девочкой, только что преподнесшей ей букетик цветов.
- То время, - сказала Беатрис, - так или иначе травмировало всех нас. Каждый справляется с этой травмой, как может, но есть вещи, которые не забываются никогда.
По глазам Майи было видно, что мысли ее витают где-то далеко, и Беатрис сразу это поняла. Молодые люди не желают ничего знать о войне, о периоде немецкой оккупации островов в проливе. Это было давно и не имеет к новому поколению никакого отношения. Молодых не интересует, что происходило тогда, а Майю, с ее страстью к ночным клубам, мужчинам и случайным связям, это не интересует и подавно.
- Сейчас я пойду и покончу с неприятной обязанностью, - сказала Майя. - Мы еще увидимся, Беатрис, пока!
Она подошла к Хелин, лицо которой при виде девушки сразу помрачнело.
Они с Майей никогда не найдут общего языка.
Беатрис поймала себя на мысли, что с большим удовольствием незаметно исчезла бы с собственного дня рождения, но в этот момент увидела, что в залу входит Алан. Все утро он не показывался матери на глаза. Беатрис тяжело вздохнула. Не может же она уйти в тот миг, когда единственный сын пришел поздравить ее с юбилеем.
Чем старше становился Алан, тем явственнее проступало в нем сходство с его отцом. У Алана были темные волосы и темные глаза и вообще он был очень похож на южно-французского бонвивана. Он был привлекателен, хотя на лице его явственно проступали следы злоупотребления алкоголем. Алану было всего сорок два года, но кожа его уже становилась дряблой. Под глазами наметились мешки. Ее сын был алкоголиком, в этом Беатрис не обольщалась, но, несмотря на это, внешне его жизнь пока была вполне респектабельной - он был отличным профессионалом и умело скрывал от окружающих свое болезненное пристрастие. Беатрис знала, что несколько лет назад у Алана была интрижка с Майей - по крайней мере, она тогда была убеждена, что это всего лишь интрижка. Однако со временем ей стало ясно, что эта связь с юной девицей задела Алана намного глубже, чем он сам мог предполагать. Он был буквально одержим этой женщиной. Беатрис не могла понять, как мог интересный, образованный мужчина так сильно привязаться к столь поверхностной персоне. Как бы ни была красива и привлекательна Майя, ни один находящийся в здравом уме мужчина не может, не имеет права рассчитывать на длительную связь с ней. Майя никогда не станет верной женой. Она, не задумываясь, наставит рога мужу, и Беатрис надеялась, что Алан, поняв это, с омерзением отвернется от Майи.
- Привет, Алан, - сказала она, когда сын подошел к ней. - Сегодня воскресенье, одиннадцать часов утра, но ты уже на ногах. Должна ли я расценить это как проявление твоего ко мне расположения?
Алан, едва прикоснувшись, поцеловал мать в щеку. От него сильно пахло мятой, но конфеты, которые он сосал для маскировки, не могли полностью заглушить витавший вокруг него дух виски.
- Мои искренние пожелания счастья по случаю твоего дня рождения, мамочка. Для своего возраста ты выглядишь просто великолепно!
- Вероятно, это надо понимать, как комплимент. Спасибо, Алан, - она заметила, что сын шарит взглядом по залу. - Майя стоит вон там, возле Хелин, если тебе хочется знать, здесь ли она, - сказала Беатрис. - Так что у тебя есть возможность ее приветствовать.
По лицу Алана скользнула вымученная улыбка.
- Я вовсе не ищу встречи с Майей, мама. Мне просто интересно, что за люди здесь собрались. Кажется, в основном, это пожилые дамы. Неужели у тебя столько подруг? Или это подруги Хелин?
- Это знакомые. Ни одна из этих старых вешалок не является моей близкой подругой, но когда появляется возможность задарма поесть и выпить, они набегают сюда толпами. Честно говоря, я не стала бы их приглашать, если бы не Хелин. Ей, как воздух, необходимо ощущение, что день рождения - это особенный праздник, и я ей в меру сил подыгрываю.
- Гм, - на мгновение Алан задержал взгляд на Майе, которая все еще болтала с Хелин, но быстро перевел взгляд, заметив, что мать внимательно на него смотрит.
- Да, мама, как вообще твои дела? - как бы вскользь поинтересовался он. - Как поживают твои розы? Удалось ли тебе вывести новый сорт?
- Я уже давно не пытаюсь этим заниматься. Нет, нет, от дел я уже отошла. Живу одним днем и делаю только то, что доставляет мне удовольствие, - она поморщилась - не то весело, не то грустно. - Когда подходит старость, жизнь, знаешь ли, становится скучной.
- Только не твоя жизнь, мама! - Алан подхватил бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта и жадно выпил половину. - У тебя всегда есть какие-то замыслы, и, думаю, я никогда не увижу тебя сидящей без дела.
- Это так, но ты не представляешь себе, насколько скучны дела, которыми мне приходится заниматься. Но давай лучше сменим тему. Расскажи, как обстоят твои профессиональные дела? У тебя все в порядке?
- Конечно, - бокал был уже пуст, но Алану повезло, официант с шампанским снова оказался поблизости, и Алан взял себе добавку. - Знаешь, в моей работе очень важны связи, а с этим у меня никогда не было проблем. Я знаю в Лондоне многих влиятельных людей, и это очень облегчает мне жизнь и работу.
- Это прекрасно. Очень рада, что у тебя все хорошо, - сказала Беатрис. Легкая дрожь в пальцах сына, сжимавших пустой бокал, огорчила ее. Он напился в день приезда на Гернси, в тот вечер, когда, выйдя из какого-то кабака в Сент-Питер-Порте, привез домой какую-то молодую женщину, которую подобрал на улице. Ее страшно раздражало то, что приехав домой, он первым делом направился в кабак, и вечера как такового не получилось. В пятницу и субботу Алан пробыл дома, вечерами пил за ужином вино, но не слишком много. Но сейчас было только утро, но он уже выпил виски. "Может быть, - подумала Беатрис, - он пил и в предыдущие дни, просто она этого не заметила".
Эта мысль сильно расстроила ее. Падение Алана продолжалось, как она и предчувствовала.
- Как твоя… личная жизнь? - осторожно спросила она. - Что нового?
- В личной жизни все замечательно, - тотчас ответил Алан - слишком быстро и слишком весело. - То одна женщина, то другая, но ни к одной из них я так и не привязался надолго. Видно, нормальные буржуазные отношения - не для меня.
Беатрис понимала и чувствовала, что нормальные буржуазные отношения - это как раз то, к чему он стремится всей душой, но она прекрасно понимала и то, что он ни за что ей в этом не признается.
- В жизни обязательно надо иметь надежного спутника, - сказала она, - и тогда жизнь становится лучше. Прелесть так называемой свободы обманчива. Она, в конечном счете, приводит к пустоте и пресыщенности.
- Мама… - начал было Алан, но Беатрис не дала ему договорить.
- Я понимаю, что это твоя жизнь. Я не имею никакого права в нее вмешиваться. Но я все же спрашиваю себя: настолько ли хороша твоя личная жизнь, как ты мне рассказываешь. Тот факт, что ты даже по утрам не можешь обойтись без спиртного, говорит о том, что у тебя есть весьма важные проблемы.
- Что значит: я не могу обойтись без спиртного? - раздраженно спросил Алан. - Сегодня праздник или нет? Посмотри, здесь все, кроме тебя, пьют шампанское! Зачем ты вообще заказывала алкоголь, если недовольна тем, что его пьют?
- Я не имела в виду шампанское, Алан, - мягко сказала Беатрис. - Ты выпил еще до того, как пришел сюда. Я сразу почувствовала запах, и выпил ты немало.
- Бог мой! Всего лишь пара глотков виски после завтрака! Ты считаешь это катастрофой?
Беатрис отрицательно покачала головой.
- Нет, но это может стать катастрофой. Ты глушишь себя, Алан. Я уверена, что пустота, о которой я тебе говорила, уже завладела тобой, и ты пытаешься ее заполнить. Но виски - очень поверхностный утешитель. Он лживо внушает тебе, что все хорошо, но на самом деле от него становится только хуже.
Алан раздраженно опрокинул второй бокал шампанского.
- Знаешь, мама, у меня есть идея, как тебе покончить со скукой старческого существования, - зло произнес он. - Стань проповедником в обществе анонимных алкоголиков. К этому делу у тебя истинный талант. Ты сможешь наставить на путь истинный многих заблудших овец. И, кроме того…
- Алан, тебе следовало бы…
- У меня есть более подходящий объект для твоих проповедей. Правда, речь идет не о спиртном, но о чем-то подобном, - он окинул взглядом зал и указал матери на угол, где на краешке стула сидела Франка Пальмер, глядя перед собой расширенными от страха глазами. От нее только что отошел явно раздосадованный мужчина, который до этого перекинулся с Франкой парой фраз, видимо, желая завязать беседу. Однако разговаривать с Франкой было чрезвычайно трудно.
- Франка Пальмер страдает лекарственной зависимостью, мама. Она ежедневно принимает сильнодействующие успокаивающие таблетки, так как страдает фобиями и паническими атаками. Тебе стоит полечить ее, у тебя прекрасно это получится.
Беатрис посмотрела на Франку.
- Для меня загадка, как ты вообще смог ее подцепить. Она совершенно не похожа на женщин, с которыми ты обычно имеешь дело.
- Я же говорил тебе, что это получилось случайно. Она едва не упала под мой автомобиль. Позаботься о ней! Может быть, она примет твои усилия с большей благодарностью, чем я.
Он повернулся и пошел прочь, демонстративно взяв с подноса еще один бокал шампанского. Он остановился возле Хелин и Майи и пустился в громкий монолог, сопровождая его отрывистыми нервными жестами.
- Дурак! - не сдержавшись, в сердцах произнесла Беатрис. Все, с нее довольно. У нее не было больше желания оставаться на этом бесконечно раздражавшем ее празднике. Наверное, стоит вытащить из угла эту бедную мышку, Франку Пальмер, и прогуляться с ней по саду. Беатрис было интересно больше узнать о женщине, которую Алан подобрал на улице и привез в дом. Пусть даже он случайно познакомился с ней, но, видимо, она чем-то тронула его до такой степени, что он предложил ей свою помощь. Кто знает, может быть, из этого удастся слепить что-то стоящее. Беатрис многое бы отдала за то, чтобы оторвать сына от несносной Майи Эшуорт, и решила, что не будет никакого вреда, если она повнимательнее присмотрится к молодой немке.
Кроме того, ей и без того хотелось выйти из дома. Стояла чудесная летняя погода, но Хелин, как обычно, не желала покидать дом, чем вынуждала и гостей отказаться от солнца и свежего воздуха. Хелин всегда была недовольна погодой. Ей всегда было либо слишком жарко, либо слишком холодно, либо слишком сыро, либо слишком сухо. Беатрис не помнила случая, когда Хелин бы сказала, что на дворе хорошая погода.
Взяв с подноса два бокала шампанского, Беатрис направилась к Франке. Беатрис надоело смотреть, как Хелин наслаждается праздником, а Алан влюбленно смотрит на Майю. Мало того, при этом он еще и беспрерывно пил. Еще пара часов, и он забудет как его зовут.
4
- Сегодня я прочла интересную книгу, - сказала Франка. - Историю человека, пережившего немецкую оккупацию английских островов в Ла-Манше.
- Да? - усталым и бесцветным тоном отозвался Михаэль. Был уже поздний вечер. Оставшийся позади трудный день совершенно измотал Михаэля. Он страшно хотел спать, но у него уже не было сил, чтобы встать, подняться по лестнице на второй этаж, раздеться и почистить зубы. Обессиленный, он молча сидел за кухонным столом, держа в руке бокал с красным вином. Франка сидела напротив мужа. Она была живее, чем обычно, и казалась менее подавленной. Через открытое окно в кухню постепенно вползла бархатная сентябрьская ночь. В доме царила странная тишина - странная своей таинственностью и обещанием неведомых перемен.
"Сулящая нежданное счастье ночь, - подумалось Франке, - какое глупое чувство, только мое чувство… можно держать пари, что Михаэль сейчас не чувствует ничего похожего".
Кажется, прошла целая вечность с тех пор, когда они в последний раз вот так, вместе сидели за столом: усталые, пьющие вино и ничего не ждущие друг от друга. Время от времени перебрасывались несколькими словами, потом снова надолго замолкали. Правда, теперь в этом молчании не было той парализующей неловкости, которую обычно в такие моменты ощущала Франка. Наверное, все дело было в том, что Михаэль выглядел таким усталым, что она могла не опасаться нападок с его стороны. После тяжелого рабочего дня и выпитого вина Михаэль, как правило, терял свойственную ему язвительность и колкость. Сегодняшний вечер напомнил Франке о самом начале их отношений. Тогда они часто сидели так вечерами - правда, в комнате ее студенческого общежития в Кройцберге - и пили дешевое вино. Оно было невкусным, от него болела голова, но они тогда любили его и друг друга.
Отчуждение между ними нарастало медленно. Причиной стали профессиональные неудачи Франки, из-за которых поколебалась ее уверенность в себе, а затем возникла депрессия. Другой причиной стала быстрая карьера Михаэля, его стремление к большим деньгам, жадность, с которой он двигался к цели и, в конце концов, достиг ее. Трещина между ними становилась все шире. В конечном счете они оказались стоящими на двух вершинах, разделенных пропастью, через которую не было перекинуто ни одного моста. Едва ли теперь между ними было возможно какое-то взаимопонимание.
- Я же рассказывала тебе о женщине, у которой я жила на Гернси, - продолжила Франка. Она говорила торопливо, стараясь воспользоваться моментом доверительности и покоя. - Ее зовут Беатрис Шэй. Беатрис живет вместе с другой пожилой дамой, с немкой, Хеленой Фельдман. Поэтому Беатрис в совершенстве говорит по-немецки.
- Тебе крупно повезло, не пришлось напрягаться с английским, - не проявляя никакого интереса, заметил Михаэль и зевнул. - Господи, как же я устал! Мне уже давно пора спать.
- Во время немецкой оккупации немецкий язык стал обязательным предметом во всех школах английских островов Ла-Манша, - сказала Франка. - Ты знал об этом?
- Нет.
- Хелена Фельдман приехала тогда на Гернси, как жена немецкого офицера. Они заняли дом, где жила Беатрис. Ее родители бежали, и она росла в семье Фельдманов.
- Я не понимаю, что, собственно, так заинтересовало тебя в этих людях, - сказал Михаэль. - Это совершенно обычные люди, с которыми ты не имеешь ничего общего. Ты их вообще больше никогда не увидишь.
- Но я же все равно поеду на Гернси по твоим делам.
- Да, но жить ты, естественно, будешь в отеле! Комната в этом - как его, Ле-Вариуфе? - была вынужденным решением. Впредь тебе не придется ютиться в этой глуши!
- В книге, которую я читаю, - Франка упрямо вернулась к началу разговора, - как раз упоминается Эрих Фельдман. Сначала он был майором, но за время войны дослужился до подполковника. Он отвечал за доставку на остров строительных материалов - всего, что требовалось для сооружения укреплений и подземных бункеров. При этом, он, понятно, распоряжался работавшими на строительстве заключенными, подневольными рабочими. Автор книги описывает Фельдмана как совершенно непредсказуемую личность. Если он был в хорошем настроении, то мог распорядиться выдать рабочим дополнительный пищевой рацион. Но в следующий момент он мог превратиться в сущего живодера, вводившего жесточайшие наказания, и допускавшего любой произвол, если ему надо было выпустить накопившуюся ярость.
- В то время было полно таких типов, - сказал Михаэль. - Третий рейх извлек этих замаскированных садистов из всех щелей и дыр и вознес их к вершинам власти. Тогда они получили неограниченную возможность проявлять свои наклонности, да еще получать за это ордена. Этот Эрих Фельдман - один из многих тысяч.
- На его совести расстрелы и другие преступления. Он совершил множество злодеяний.
- Полагаю, он давно умер?
- Он был убит в начале мая 1945 года, незадолго до капитуляции островного гарнизона. Обстоятельства его гибели неясны, но в хаосе тех дней на его смерть вообще не обратили внимания.
- Наверное, его линчевали освобожденные заключенные, - заметил Михаэль. - Во всяком случае, надеюсь, что именно так и случилось. Но почему ты вдруг заинтересовалась этим мерзким типом?
- Я познакомилась с его вдовой. Я встретила женщину, которая жила с ним под одной крышей, когда была маленькой девочкой. Мне хочется больше узнать о них.
- Иди в газетные архивы. Перелистай подшивки того времени. В этой работе я не вижу особого смысла, но, по крайней мере, ты будешь занята делом и перестанешь с утра до вечера думать о своем неврозе. Я и раньше всегда говорил, что тебе надо быть журналисткой или кем-нибудь в этом роде. Но ты захотела…
- Знаю. Я захотела сама принять решение. Оно оказалось ложным, и с этим я теперь живу и буду жить. Мы много об этом говорили.
- Человек не должен с чем-то жить. Человек может все изменить.
- Мне тридцать четыре года. Я…
- Я еще раз повторяю: человек может все изменить. В тридцать четыре года, в восемьдесят четыре - неважно, надо лишь сильно захотеть. Ты же понимаешь, что предпосылка и обязательное условие - это хотя бы немного воли, а воле можно научиться. Силе тоже можно научиться! - глаза Михаэля горели непреклонной решимостью.