- Ну, а что девочке еще делать, мама? Она устает после школы… - Слишком поздно Сьюзен спохватилась - ведь лучший способ угомонить мать - согласиться с ней.
- Лично я тебе никогда не позволяла. Есть занятия поинтереснее.
- Да, конечно, ты права.
- Ум ребенка необходимо стимулировать. Вот с тобой я сидела и рисовала. Зато теперь ты художница!
- Да, ты права.
- Это было наше с тобой время - после твоего возвращения из школы, до того, как приходил папа…
- Конечно, помню.
- А когда папа приходил, то смотрел твои картинки, хвалил… - Глаза старой женщины уставились в прошлое, и Сьюзен, заметив это, обняла мать и солгала:
- Верно, мама, хорошее было время.
- Да-а… А миссис Франклин помнишь?
- Нет.
- Ну как же? Конечно же, помнишь…
- Если ты так уверена, зачем спрашивать?
- Внизу еще жила, в 3 "Б". Дарила тебе старые пластинки…
- Ах да, помню…
- Всегда просила твои картины. Вешала их у себя на кухне. Вспомнила теперь?
- Я же сказала - да. - И Сьюзен ушла на кухню, надеясь, что мать поймет намек и наконец уйдет.
- Не разрешай больше смотреть девочке после школы телевизор! - не отставала старуха. - Купи ей набор акварельных красок, как я тебе покупала.
- Неплохая идея…
- Хорошей матери полагается думать о будущем детей загодя.
Сьюзен, прислонившись к раковине, взглянула на небо, моля о терпении.
- Андреа! Собирайся, бабушка ждет! - крикнула она.
Через пять минут Андреа с бабушкой ушли. Оставшись, наконец, одна, Сьюзен присела в гостиной и выкурила сигарету. Одна с плеч долой, сейчас явится другой.
Другой явился в половине седьмого. То, что ему скулы сводит от предстоящего разговора, заметно было невооруженным глазом. Сьюзен мудро решила не касаться темы до обеда. Готовя же еду (бифштекс - взятка Лу, чтобы покладистее стал), она старалась не замечать Ласкунчика Уильяма, крутящегося рядом, кусающего свою повязку.
После беспорядочного обеда, за которым настроение Сьюзен переменилось ("С чего это я чувствую себя виноватой? Что я-то сделала?"), Лу приступил.
- Милая, я все думал… - Слова выскочили точно бы на цыпочках, словно семеня по хрупким яйцам. - Сейчас я могу отпроситься, побездельничаем недельку, если желаешь… Попросим твою мать побыть с Андреа…
Сьюзен быстро выскочила из-за стола, чуть не опрокинув стул.
- Лу! Я не сумасшедшая! Я ничего не придумываю! - И выбежала в гостиную, где снова закурила.
- Ничего такого я и не имел в виду, - поплелся он следом.
- Ой, правда? А что же тогда ты имел в виду? Зачем нам уезжать? Ты думаешь. Оно до меня не доберется? - Только теперь ей стало открываться, как она зла на мужа, как оскорблена его терпимостью, от которой чувствует себя виноватой.
- Милая, ну успокойся…
- Сам успокойся! С тобой-то ничего не происходит! - И она смяла сигарету в серебряной пепельнице, которой они никогда не пользовались. - Разве что нарушаю твою драгоценную безмятежность! Не могу я успокоиться, пойми ты! Я напугана! До печенок!
Лу попытался, было, обнять ее, но она не желала: хватит с нее снисходительности, довольно великодушия.
- Не знаю, Сьюзен, как и помочь тебе, - проговорил он, и его искренность ее тронула.
- Никак. - Она позволила ему взять ее руки. - Просто попереживай со мной заодно. Не превращай меня в идиотку, ладно?
- Прости, я просто никак не могу понять…
- Ага, присоединяйся, не стесняйся.
- Я и хочу, Сьюзен, поверь… - И она поверила. - Но это непросто. Ты снимаешь трубку, там - никого…
- Именно, что кто-то есть! Какой ты! Есть кто-то!
Отойдя от него, Сьюзен выглянула в окно. Увидела семью, обедавшую в квартире через улицу. Там весело хохотали. (Слава Богу, еще кто-то может смеяться!)
- Послушан… - Сьюзен оглянулась на Лу. - Дай мне объяснить, как все происходит…
Лу слушал, не прерывая, почти десять минут, исподтишка взяв Сьюзен за руку, неловко поглаживая ее. На этот раз она выложила все: про Юрия, про Питера и про полицию. По выражению лица мужа Сьюзен поняла - он боится за нее.
- Я и понятия не имел, что зашло так далеко.
- Зашло вот.
Они минутку помолчали, оценивая ситуацию, потом Лу ласково спросил:
- А к доктору этому пойдешь?
- Да. Можно бы и предугадать его реакцию: рассмотрел свидетельские показания и вынес вердикт: невиновна в силу помутнения рассудка.
Специалист, к которому направил ее Питер, был на удивление молод, едва в возрасте Сьюзен, но за несколько лет работы врачом уже приобрел вид непререкаемого превосходства. Она рассказывала ему о звонках, пристально следя, не промелькнет ли проблеск недоверия на самодовольном лике. Он просто слушал и кивал, точно ему сообщали симптомы обыкновенной простуды. А потом посыпались тесты. Устойчивость, глаза, слух, вкусовые ощущения (кислое или сладкое? горькое? приятное?), осязание (тепло, прохладно, шершаво, гладко?), чувство цвета (какой из голубых больше всего похож на этот?), обоняние (цветы, мыло, духи?). И вопросы (головные боли? боли в позвоночнике? усталость? цветовые вспышки? онемение в пальцах рук и ног? бессонница? ночные кошмары?). Десятки аппаратов щелкали перед ней, стопа бумаг росла.
А потом, когда обследование закончилось, он улыбнулся в первый раз (кто бы мог подумать? какая симпатичная улыбка!) и отпустил ее, вспомнив, чуть ли не случайно, что ей еще надо зайти к медсестре на анализы крови и мочи. Сьюзен вернулась домой и остаток дня провела в постели, пусто глядя в телевизор.
7
Грянули предупреждения.
Сьюзен провела на работе омерзительный день. Раза три, не меньше, забегала Моди, тревожно жалуясь на ее частые отлучки, и с рисунком не клеилось. Уже в полпятого Сьюзен сбежала, виновато оглянувшись, нет ли поблизости Моди, и отправилась на метро.
В Бродвейском поезде ненормальных как всегда хватает, пассажиры смотрят строго перед собой, стараясь не коситься на соседей из боязни - вдруг воспримут как оскорбление. Стоящие качаются взад-вперед, выбирая положение поустойчивее. И, конечно же, непременный сумасшедший тут как тут. Сидит в сторонке, ораторствует в пространство. Поезд остановился на 66-й, с закрытыми дверями. Сьюзен сидела лицом к платформе, наблюдая, как столпившиеся у дверей ждут, когда же откроют. У некоторых лица озадаченные, у других - раздосадованные, но большинство смотрят равнодушно. Сьюзен обежала взглядом платформу: реклама, афиша, киоск, где две пожилые темнокожие дамы раздают значки; дверь мужского туалета, телефоны на стене…
Трубка одного висит, раскачиваясь… Одна трубка из трех. Мотается… А позади по кафельной стенке сбегают ручейки… Красные. Как лапа Ласкунчика Уильяма.
Тут поезд тронулся. Двери так и не открылись, оставив тех, кто хотел выйти, внутри, а тех, кто жаждал войти, - снаружи. И увозя Сьюзен, которая просто сидела и смотрела.
Кровь. А потом - кузнечики-акриды. Саранча.
Случилось это наследующий день. Сьюзен, поспавшая ночью всего часа три, измученная, с мутной головой, решила не ходить на работу. Лу с Андреа ушли, она шаталась по комнатам, пила чай несчетными чашками. Но мысли не оставляли ее, кружились в голове, как коршуны.
Калеченье животных (Ласкунчик Уильям, белка).
Необъяснимое (таксист с именем Брайан Колемап, кровоточащий телефон). Само Безмолвие, которое отыскивает ее в театре, в ресторане, всюду.
- Ласкунчик Уильям, ты что делаешь? - Она услышала, как пес царапает пол в гостиной. - Прекрати! Да что с тобой? - Сьюзен выключила плиту и пошла в гостиную. Ласкунчик Уильям под столом скреб стенку.
- Прекрати, ненормальный! Ты что, косточку там припрятал?
Он взглянул на нее, поджал уши и умильно поднял морду, чтобы его поцеловали. Сьюзен уселась на пол, скрестила ноги, и обняла пса, опрокинув к себе на колени, так что передние лапы у того повисли в воздухе.
- Совсем ты у меня как ребеночек, - поцеловала она его. Ласкунчик Уильям повернул к ней морду и одним махом облизал щеку.
- Ф-фу! Ступай, почисти зубы. Убирайся, вонючка! - хохоча, отбивалась Сьюзен, а он тыкался к ней с мокрым хвостом и мокрым пахучим языком.
Немножко отвлекшись возней с собакой, Сьюзен оделась и отправилась за покупками. Цены в бакалее отвлекли ее еще больше, и когда она выходила из супермаркета, то чувствовала себя уже в полном порядке.
Ласкунчик Уильям встретил ее у порога в надежде, что в пакете найдется что-то и для него. Вместе они прошли на кухню, и Сьюзен принялась выкладывать покупки.
Уголком глаза она уловила движение. Под столом ползло насекомое. Даже не вздрогнув, Сьюзен оторвала полоску бумажного полотенца и наклонилась схватить таракана. Но оказалось, что это кузнечик. Она недоуменно смотрела на него. Кузнечик ранней весной на одиннадцатом этаже многоквартирного дома в Вэст-Энде? Накрыв бумажкой, Сьюзен раздавила его и выбросила в мусорную корзинку.
И тут увидела второго. Под раковиной.
- Что за напасть? - вслух удивилась она, заметив третьего, ползущего из холла. И четвертого. Будь то тараканы, ее передернуло бы в привычном отвращении, но кузнечики напоминали ей летний кемпинг в Риверсайд-парке. Из холла показался пятый. В полном недоумении Сьюзен переступила через него (все еще без страха) и вышла в холл. В холле их кишели десятки, они лавиной прыгали из гостиной. Вот тут Сьюзен испугалась и заглянула в гостиную. Кузнечики появлялись из-под стола, где скреб стенку Ласкунчик Уильям. Теперь она слышала их - шорох, потрескивание суставчатых лапок. Она торопливо бросилась на кухню и взяла метлу. Очистив путь к столу в гостиной, Сьюзен заглянула под него. Ласкунчик Уильям сорвал металлическую коробку, прикрепленную к стене. От коробки электрический провод тянулся к… телефону.
А из открывшейся дыры в стене лезли, давясь, кузнечики. Сьюзен не могла оторвать глаз: они продирались в дырку - все новые и новые - зеленые, стрекочущие, пощелкивающие челюстями.
- О, Господи! - завизжала она. - Господи!
Схватила часы со стола, прикрыла дыру коробкой и подперла часами. Несколько кузнечиков перерезало пополам - головы их торчали из-под коробки, а туловища остались внутри. Торопливо вскочив, в страхе, что насекомые запрыгнут на нее, Сьюзен стремглав вылетела из квартиры, метнулась к лифту и спустилась вниз. Тито, круглолицый добродушный кубинец-рабочий, как раз выносил мусор.
- Утро доброе, миссис, - поздоровался он, никогда не помня жильцов по именам. - Приятный сегодня денек, да?
- Тито, мне нужна ваша помощь!
Не впервой ему было видеть этих миссис в панической тревоге: то кран потек, то трубу прорвало, а ремонтники еще не приехали. Как-то одна пожилая миссис в слезах прибежала за ним, а дел-то: погасла газовая вспомогательная конфорка. Навидался Тито. Но такого - никогда.
Сьюзен привела его в квартиру и, отказавшись войти сама, ждала в коридоре, пока он выметал насекомых. Уходя с пластиковым ведерком, полным кузнечиков, он сказал:
- Теперь, миссис, можете входить. По-моему, все. - Он не стал допытываться, откуда кузнечики поналезли. Нехорошо задавать слишком много вопросов: жильцы не любят, когда вмешиваются в их личную жизнь.
Сьюзен с опаской вошла в квартиру. Ласкунчик Уильям, причина всему, спал.
- Довольно, Сьюзен, ну пожалуйста, - попросил Лу позже вечером, когда Сьюзен рассказала ему.
- Лу, прошу, не выступай против меня…
- Сьюзен, да послушай сама, что ты говоришь!
- Я знаю, что… - Она постаралась понизить голос, чтобы не услышала Андреа.
- Боже, - бормотал Лу, меряя шагами кухню, четко осознавая, что у жены - серьезный нервный срыв, который дорого обойдется всей семье.
- Все по Библии, - в сотый раз повторяла она.
- Что за чепуха! При чем тут Библия? Милая, ну ты ведь серьезно не веришь в это?
Уже столько дней Сьюзен тянуло поплакать, и сейчас, наконец, она дала волю слезам.
- Ох, милая, не…
- Лу, я - не сумасшедшая!
- Никто и не говорит, но…
- Так в Библии! - и она, рыдая, уткнулась ему в грудь.
Лу обнял ее, чувствуя прилив жалости и любви, но очень быстро на смену явилась мысль о врачах, лечении, заботах об Андреа, которые лягут на него одного.
- Но я могу доказать! - вдруг оторвалась от него Сьюзен и устремилась к черному ходу.
- Милая, не надо… - Но Сьюзен, не слушая, выбежала и вызвала служебный лифт. Лу выскочил следом.
- Пойдем, пойдем домой!
- Нет, я хочу доказать!
- Сьюзен, пожалуйста, разберемся сами… Без обслуги дома. Они же насплетничают другим жильцам.
- Нет.
- Ну, пожалуйста! Прошу тебя!
- Нет!
Заскрипел, поднимаясь, служебный лифт, и через минуту двери открыл седой человек.
- Эйб! - кинулась к нему Сьюзен. - Тито еще не ушел?
- Ушел, миссис Рид. Могу я вам помочь?
- А завтра будет?
- Тито? А разве вы не слышали?
- Про что? - И она мысленно увидела Тито, уничтоженного, избитого, покалеченного, чтобы он не мог помочь ей.
- Тито уволился. Сегодня он работал у нас последний день. Я думал, все знают.
Они вернулись в квартиру. Сьюзен с облегчением, что Тито не причинили вреда, Лу едва не больной от тревоги. Зазвонил телефон.
- Не подходи! - крикнула Сьюзен.
- Но, милая…
- Не отвечай!
Лу поднял трубку. Звонила мать Сьюзен. Он протянул трубку жене. Сначала она отнекивалась, но затем, сознавая, что должна победить себя, взяла.
- Алло? - Сьюзен старалась не слышать того, что могло быть на другом конце провода.
- Сьюзен? У меня дурные новости.
- Что случилось?
- Джимми, - заплакала мама. - Это с Джимми.
Застыв, Сьюзен слушала, а когда мать закончила, посоветовала:
- Прими что-нибудь, мама. Прими и ляг в постель. Я сейчас, я еду. - И она положила трубку. Видя ее лицо - пепельное, потрясенное, Лу спросил:
- Что?
- Мой двоюродный брат, - почти без выражения бросила она, - погиб в автокатастрофе.
- Господи, милая… - Лу направился к ней.
- Да умрут перворожденные…
- Что?!
Она оглянулась на него. Неужели он так еще не понял? Но - неважно. Неважно, пусть.
- Все в Библии, - повторила она. - Кары, которые Моисей насылал на Египет.
8
Питер улыбнулся ей сочувственной улыбкой, но в ней читалось то же выражение, какое она наблюдала на лице Лу - покорное принятие факта: она больна.
- Раньше ты не верила в Бога, - заметил он.
- Но раньше я не была проклята.
Питер помолчал, соображая, как бы поубедительнее возразить.
- Ты считаешь, что заслужила проклятье?
Забавно - он и теперь использует ту же тактику, как и много лет назад, стирая ее мелкие вины и страхи.
- Как знать…
- И что же такого ты совершила?
- Ничего.
- Тогда за что же тебе проклятье?
- Я не знаю, Питер. Кого-то же надо проклинать, - жалко улыбнулась Сьюзен.
- А вероятность совпадений отпадает абсолютно?
- Абсолютно.
- А вероятность, что все кто-то подстраивает? Кто-то, кто…
- Питер, - перебила она, - ты сам прекрасно знаешь, существуют лишь две возможности: или меня наказывает Бог, или я свихнулась.
Он промолчал.
- Но ты меня обследовал. У меня все в порядке.
- Сьюзен, да ведь мы только так, поскребли на поверхности. Очевидных нарушений нет, но кто знает? Ты же умная здравомыслящая женщина. Подобные галлюцинации безусловно сигналят - что-то в неисправности. Что-то, чего мы еще не выявили.
Сьюзен позавидовала его уверенности.
- Питер, ты не веришь в Бога?
- Нет. Решительно.
- Послушай, а может, ты и есть сумасшедший? Не могут же двести миллионов американцев ошибаться.
- Могут. И ошибаются. По-моему, ты и сама прекрасно знаешь, Сьюзен… - Он взял ее за руку. - Ты не из тех женщин, кто подвержен нервным расстройствам. Натура ты сильная, нормальная. И раз у тебя такая бурная реакция, причина не эмоциональная, а физическая. Что-то дерьмовое… сорвалось…
Ни разу за те два года, что она ходила к нему, Питер не ругался. Ругательство прозвучало странно симпатично - словно ее проблема наносит ему личное оскорбление.
- Поверь мне, Питер, все происходит на самом деле. Не какая-то экстрасенсная чепуховина или кризис среднего возраста. Тут все - от и до - реальность.
- Или представляется реальностью.
До конца сеанса они проспорили, а потом Сьюзен, все еще тронутая его озабоченностью, поцеловала его в щеку и ушла, пообещав завтра придти снова. Но перед следующим сеансом у Питера ей предстояло перенести еще одну пытку. Похороны Джимми.
На следующее утро Сьюзен, Лу и ее мать вошли в Риверсайдскую часовню, поднялись лифтом на третий этаж, где встретились с остальной семьей. Первой она увидела Иду, мать Джимми, та сидела в другом конце зала, застывшая, с красным лицом. Она медленно кивала всем, кто старался утешить ее. Кто-то плакал, она - нет. Гроб стоял в углу, за выступом в стене: кто хотел, мог подойти, других пощадили. Сьюзен разговаривала мало, боясь, что, увлекшись, выложит всем, что Джимми погиб не из-за того, что что-то совершил, а из-за нее. Как составная часть ее проклятия - кровь, кузнечики-акриды, смерть перворожденного.
- Давай подойдем к Иде, - позвала мать. Сьюзен повиновалась, но когда Ида обняла ее, промолчала. Вскоре их проводили вниз, в небольшую приемную, смежную с часовней. Горе Сьюзен смешалось с невинными слезами других, но никто ни в чем не заподозрил кузину, на которую так сильно подействовала трагедия.
Через несколько часов, еще в темно-синем траурном платье, Сьюзен приехала к Питеру.
- Сьюзен, - сказал он, после того как они проанализировали похороны и она справилась со слезами. - Я хочу, чтобы ты сделала мне одолжение. Знаю, прошу многого, но, пожалуйста.
- Что же? - удивилась она его настойчивости.
- Я говорил тебе когда-нибудь про своего брата?
- Гения Джека?
- Вчера мы с ним обедали и он, как обычно, бахвалился…
- А ты, как обычно, обижался?
- На этот раз - нет. Мне кажется, Джек сумеет помочь тебе…
- А-ах, я и забыла. Джек ведь тоже врач.
- С большой буквы. Он - научный сотрудник довольно большого заведения на Лонг-Айленде. Там испытывают новый прибор - сканнер мозга. Джек считает, сканнер перевернет диагностику психики. Но действует аппарат просто - снимает изображения функционирования мозга, определяя, нормально тот действует или нет…
- Вроде рентгена?