- Нет, нет. Рентген показывает лишь строение, структуру, а не процессы. Послушай, как это делается: в тебя вводят глюкообразное вещество…
- В меня?
- Надеюсь, что да, - замялся он, - если ты разрешишь. Мне на голову пришлось встать, мелким бесом рассыпаться, чтоб уговорить Джека сделать тебе сканирование мозга. Это ведь не бесплатный рентген грудной клетки. Но нужны пациенты и…
- А я - верный кандидат в больные, - добавила Сьюзен.
- Если что-то не так, аппарат определяет.
- А как сканнер действует?
- На удивление просто. В основе своей вводимое вещество это пища, перерабатываемая мозгом при нормальном метаболизме, и пока мозг работает, фотографируются его сечения. В результате получается серия компьютерных снимков, отражающих точки поглощения сахара. И тут самое невероятное - различные участки мозга сахар поглощают по-разному - в силу физических или эмоциональных проблем. Что и фиксируется на снимках!
- А как фотографируются сечения мозга? - Сьюзен уже рисовались скальпели-иголочки, которые втыкают ей в череп.
- Глюкоза радиоактивно заряжена, - он заметил ее страх. - Но уровень радиации совсем низкий. Бояться нечего, разве что ты уколов не переносишь.
- А если ничего не обнаружится?
- А если обнаружится?
И Сьюзен согласилась подумать.
9
Утром Лу отправился к "Олину" за машиной, которую нанял, чтобы отвезти Сьюзен в лабораторию Джека Штеймана.
Существо позвонило. Сьюзен, научившаяся уже не слушать его, закричала:
- Я ничего не сделала! - Ей показалось, будто слова ее всосались в пустоту. - Отстань от меня! Я ничего не совершала дурного!
Она бросила трубку и спустилась вниз, дожидаться Лу.
- Милая? - окликнул ее Лу, когда они ехали в машине, Сьюзен машинально следила, как летит за окном безобразная лента шоссе.
- Что?
- Прости.
- За что же?
- Сама знаешь.
Она и правда знала.
- А, все в норме, - солгала она только наполовину и снова уставилась на заунывный скучный лонг-айлендский пейзаж.
Джек был до того похож на Питера, что Сьюзен немедля прониклась к нему доверием. Встретил он их в главном вестибюле здания, больше похожего на университетскую библиотеку, чем на медицинское учреждение, и повел наверх, в приемную, где ненадолго оставил одних. Держался Джек довольно дружелюбно, но немногословно. Сообщил, что сканирование займет два часа, и Лу пока что может перекусить в кафе. А когда Джек вернулся, с ним пришли еще двое - доктор Джейн Метерннк и м-р Фокс. Доктор Метерник уверила Сьюзен, что тревожиться абсолютно нечего, и ее увели, бросив Лу на Фокса. Наверное, чтобы тот успокоил его.
Сьюзен попросили лечь на носилки, конец которых крепился к прибору, самому большому и самому зловещему на вид. Носилки придвинули к круглому отверстию, где виднелось сверкающее пламя, точно в печи.
- Будет ни чуточки не больно, - заверила доктор Метерник. - Огонь чуть тепленький. Вообразите, будто вы в Майами, нежитесь в Фонтебло.
- Я на Майами ни разу не была, - ответила Сьюзен, чувствуя, как доктор Метерник трет ей руку заспиртованной ваткой.
- Я - тоже. - Доктор взяла шприц с ближайшего столика. - Самое дальнее - в Бирмингеме штата Алабамы. К семье мужа ездила. Бывшего, благодарение Богу. После чего навсегда невзлюбила Юг. Сейчас я вас уколю. Пожалуйста, держите руку спокойно, всего секунда… - Игла ужалила, но не больнее, чем сотни других уколов раньше.
Сьюзен ждала, что самочувствие ее как-то изменится, прореагирует на введенное лекарство, но ничего не произошло. Дыхание по-прежнему неглубокое, от страха, и по-прежнему, от страха же, слегка кружилась голова.
- Теперь немножко подождем и начнем сканирование. Хм, а дети у вас, миссис Рид, есть?
- Да. Дочка.
- И сколько же ей лет?
- Восемь.
- Чудесный возраст. Моей - 19. Вот это уже ничего чудесного. Мне от нее достается - и старомодная я, и глупая…
- Как же вас можно считать глупой? - Сьюзен была благодарна за человечность врача. - Только подумать, кем работаете!
- Исследования? Занятие для идиотов, не слыхали разве?
- Нищих идиотов, - добавил из угла лаборатории мужской голос.
- Еще выступать будешь! У моей дочки 14 пар обуви. У меня - пять. Вот скажите мне, на что человеку 14 пар обуви?
- Мамочку свою топтать, - разъяснил тот же мужской голос.
- Вы его извините, - сказала доктор, - он знаком с моей дочкой.
- Кем она хочет стать? - поинтересовалась Сьюзен, чувствуя себя лучше, радуясь, что лаборатория - частица реального мира, где матери воюют с дочерьми.
- Помоги мне Боже, моделью! Я вас спрашиваю, за что такое наказание женщине с тремя учеными степенями? С чего дочке приспичило идти в модели? О кей, Сьюзен… - тон ее изменился, стал более властным, решительным. - Теперь ляг повыше, положи голову в отверстие. - Она помогла Сьюзен приподняться, подсунув под голову руку, пока Сьюзен не почувствовала мягкую надувную резину под шеей. Голова внутри гигантского прибора, глаза закрыты - блеск огня слепил, гулко заколотилось сердце.
- Значит так, ты в Майами, вместе с другими богатыми дамами решаешь, какое новое платье купить. Хорошо, так и держи глаза закрытыми, все равно смотреть не на что. Листаешь "Вог", например, а там прехорошенькая куколка в отпадном платье. Платье - твое, куколка - моя… - Сьюзен услышала высокий вибрирующий звук, звон, щелчок… - Не надо! Не напрягайся, это сканнер… так, ерунда… А еще дети у тебя есть, Сьюзен?
- Нет.
- А у меня есть. Сынок. Ему 24. Живет в Маунт Синай. Терапевт.
- Два доктора Метерника, - пробормотала Сьюзен, стараясь не слышать щелчков - теперь щелкало каждые несколько секунд.
- Только его не так зовут. Я взяла свое девичье имя. Столько лет училась - зачем же всю честь отдавать экс-семье, верно?
- А чем ваш экс-муж занимается? - Щелк.
- Вдобавок к тому, что досаждает мне? Производит бесполезные вещи. Женские шляпки… - Щелк.
- … так что Глория в него пошла… а Нийл - в меня… - Щелк.
- … а мне кажется, шляпки миру нужны не меньше… - Щелк.
- Сьюзен, а может, подремлешь немножко? Делать тебе сейчас ничего не надо, а слушать мое нытье не такое уж великое развлечение…
Скоро Сьюзен и вправду задремала, не засыпая крепко, а просто подремывая, убаюканная теплом на лице и ласковым тихим насмешливым голосом доктора Метерник.
10
Сьюзен убрала все телефоны через несколько дней после того, как Питер сообщил ей, что сканирование ничего не обнаружило. Она решила, что дом - ее, и никто не имеет права оскорблять ее в ее же собственном доме. Поэтому позвонила на телефонную станцию и договорилась, чтобы все телефоны сняли.
А потом про это узнал Лу. Она на кухне готовила обед, когда вошел Лу - он вернулся домой, поиграл с Андреа, не замечая трех пустых пятен: одно у кровати, одно в гостиной и одно на кухне.
- Что на обед? - наивно спросил он.
- Котлеты! - Сьюзен не стала вдаваться в подробности, предчувствуя, что скоро разгорится ссора.
- Телячьи? Из барашка?
- Свиные.
- Не дури. Свиные твоими традициями запрещены. - Лу приподнял крышку на сковородке. - Барашек! - возвестил он.
Неожиданно, без всякой видимой причины, Сьюзен подумалось, что они уже несколько дней не занимались любовью.
- Покричи, когда будет готово, - и Лу вышел из кухни.
- Уж я покричу, не волнуйся, - прошипела она, теперь уже предвкушая ссору.
Они ели, он по-прежнему пока что ничего не замечал. Когда Андреа уютно устроилась перед телевизором, Лу окликнул ее из спальни.
Сьюзен вошла, плотно прикрыв дверь. Лу стоял у ночного столика, глядя на пустое пятно, и выражение его лица не сулило ничего хорошего. Они поссорились, как она и ожидала. Потом успокоились и пришли к соглашению. Лу ставит новый телефон для себя. Сьюзен подходить не будет, на все звонки отвечает только он.
- И как долго это будет продолжаться? - осведомился Лу, запал у него иссяк.
- Пока не закончится.
- К Питеру ходить будешь?
- Да.
Лу попытался, было, обнять ее, но безуспешно - она быстро отшатнулась, угадав его намерение, и он ушел к Андреа. Сьюзен посидела немного на кровати и решила прогуляться, чтобы утихомирить разгулявшиеся нервы. Она шагала по Вэст-Энд-авеню мимо швейцаров, зашторенных окон, обшарпанных зданий, пока не очутилась у многоквартирного дома, припоминая, как часто забегала в его мраморный вестибюль, клонясь под тяжестью школьной сумки. Дом Дженни Финкельштейн.
Дженни, которая здесь, в Нью-Йорке, Дженни, чьего сочувствия она еще не истощила.
Сьюзен влетела в подъезд и наткнулась на запертые внутренние двери. Она посмотрела список жильцов и, к счастью, нашла - Финкельштейны, 6 "Р". Нажав кнопку домофона, стала ждать.
Пожалуйста, будь здесь, Дженни! Ну, пожалуйста!
- Алло? Да? - Женский голос окликнул ее.
- Миссис Финкельштейн? - прокричала Сьюзен в микрофон. - Дженни дома?
- А кто спрашивает?
- Сьюзен Гудман, ее подруга по школе Хантер.
- О, Боже! Сьюзи, это ты?
- Да. На днях встретила Дженни. Она сказала, что у вас гостит.
- Сейчас, сейчас, милая. Поднимайся. Нат, Сьюзи Гудман пришла… - Запор щелкнул, дверь открылась.
Сьюзен прошла в вестибюль, и ей стало тошно от представшего зрелища. Стены грязные, краска лупится, деревянная полка над лжекамином исчеркана инициалами, ковер, когда-то красный и элегантный, засален, затерт. Когда дверцы лифта разъехались, Сьюзен увидела м-сс Финкельштейн - та нетерпеливо выглядывала из-за своей двери.
- Боже! Поглядите-ка на нее! Бальзам для больных глаз!
Ее провели в гостиную, принцессу из прошлого, и заставили пить кофе.
- Нет, милая. Дженни неделю назад укатила обратно в Вашингтон, - сообщила м-сс Финкельштейн, когда они устроились в гостиной. - А как ты? Замужем?
- Да.
- А дети?
- Дочка.
- Дочка! - разулыбался отец. - Дочка! - И Сьюзен подумалось, что у этой пары, старящейся так болезненно, живущей осколками прошлого, один-единственный источник незамутненного счастья - их дочь.
- Вы должны гордиться Дженни, - ласково заметила она. - Того гляди, услышим о сенаторе Финкельштейн.
- Имя бы вот сменила, - вздохнула мать.
- Еще молодая, - заметила Сьюзен.
- Тридцать семь. Когда мне было столько, она уже в школу ходила.
- Не жалуйся, - перебил муж. - Могло быть и хуже.
- Да, наверное. А как твою дочку зовут, милая?
- Андреа.
- О-о, как красиво. Правда, Нат, красивое имя?
- Очень, очень.
- Вот твои родители радуются, наверное, что у них внучка…
- Да, - коротко ответила Сьюзен.
Она задержалась ровно настолько, чтобы допить чашку кофе, и тут же вежливо откланялась, оправдываясь, что ей надо спешить укладывать Андреа спать.
- Слушай-ка, - прошептала ей мать у лифта, - а может, у тебя есть на примете знакомый симпатичный холостяк для Дженни? Не стесняйся, скажи ей, ладно?
- О’кей. - Сьюзен покраснела.
- Обещаешь?
- Да, да.
Она отправилась на Бродвей, все еще не желая возвращаться домой и сталкиваться с затаенным гневом Лу. Неспешно шагая, рассеянно поглядывая на витрины магазинов, она постигала глубинную правду. Так ей, по крайней мере, казалось. Все живут со своим ужасом: Финкельштейны заперты на враждебном острове, с которого не могут сбежать, Дженни и мать Сьюзен одиноки до конца жизни, и Тара, возможно, тоже. У всех свои беды. Но у них ужасы объяснимые. У нее - нет. И тут явился ее ужас.
На углу Бродвея и 88-й стрит зазвонил телефон-автомат, совсем рядом. Сьюзен вздрогнула, оглянулась на него, подумала тут же, что оснований предполагать худшее - никаких, и, перейдя улицу, неторопливо зашагала дальше. Звонки прекратились.
На углу 87-й - затрезвонили снова. На этот раз она даже не оглянулась на автомат.
На 86-й стояло два. Оба трезвонили. Звали ее, вне всяких сомнений. Она поспешно проскочила мимо. И на каждом следующем углу ее подстерегал телефон - злобный, всевидящий, метя маршрут ее возвращения домой, давая знать недвусмысленно и ясно - спасения от Безмолвия нет.
11
На следующее утро, когда Лу с Андреа ушли, Сьюзен неторопливо пила кофе. Как приятно посидеть в тишине, без людей и телефонных аппаратов. Она поймала себя на том, что напряженно смотрит на жженую умбру кофейной гущи в чашке, раздумывая, а может, бросить работу, с таким трудом отвоеванную? Ей просто не вынести больше сцен с Моди, в чьей встревоженности проскальзывает оттенок стервозности. И даже Тара, дорогая Тара, последнее время стала больше докукой, чем другом. Люди требуют от вас лучшего, напомнила она себе, моя чашку, глядя, как коричневое под струей воды превращается в оранжевое. Мучиться вашими проблемами - кому это нужно? Сопереживание потихоньку разъедается эрозией…
В дверь позвонили. На секунду ей почудилось, будто звонит отключенный телефон. На пороге стоял Эйб с большим малиновым конвертом.
- Почта, - сообщил он. - В ящик не поместилось, и я решил, пойду-ка отнесу…
- Благодарю, Эйб, - выдавила Сьюзен.
Пухлый, набитый конверт. Она открыла его. Внутри оказались конвертики поменьше, штук пятьдесят, с таким же окошечком, как на большом, с тем же обратным адресом. Счета от телефонных компаний.
Сьюзен вывалила все на кухонный стол и, не постигая смысла, стала просматривать. Адресованы самым разным людям в Манхэттен, в пригороды, все - незнакомым. И тут до Сьюзен дошло - это шутка. Угрюмая, злобная шутка. Существо забавлялось с ней.
На улице шутки продолжались. Бросив все письма в угловой почтовый ящик, Сьюзен оглянулась, сама не желая, на телефон-автомат, всего шагах в десяти от нее. Провод висел голый - трубка была срезана. Но пока она смотрела, произошло невероятное - телефон зазвонил!
Не только она наблюдала это: мимо проходила, толкая коляску с ребенком, молодая женщина. Она остановилась, удивленно наклонила голову, ребенок, подражая маме, - тоже; потом женщина улыбнулась, сказала что-то ребенку, тот ничего не понял, но все равно засмеялся.
И последняя шутка перед катастрофой.
Они были в школе, она и Лу, ждали школьного спектакля Андреа "Викинги". На минуту, стоя в вестибюле с другими родителями, Сьюзен почувствовала тепло знакомых мгновений тихого счастья.
- А кто Андреа сегодня? - спросила ее пухлая мама с кислым лицом.
- Бабушка викинга. А Тимми?
- Американский индеец с насморком. Надеюсь, не забудет захватить на сцену носовой платок.
- А у индейцев уже были платки?
- Этому лучше иметь. - И женщина вразвалочку отошла, наверное, выяснять, какие роли играют другие соперники ее сына.
Для родителей стоял кофейник с кофе, и Лу налил две чашки для них, пока Сьюзен оглядывалась, ища взглядом телефоны, выясняя, много ли их тут. Прибыла, запыхавшись, ее мать.
- Ида больше часа на телефоне держала. Наконец я сказала: "Послушай, Ида, если я не выйду из дома сию минуту, то пропущу спектакль Андреа". Но она все никак не могла угомониться, бедняжка. Лу, дорогой, этот кофе для нас?
Сьюзен пришло в голову, что, несмотря на все трагедии, жизнь быстро возвращается к обычной нетерпимости.
Другая бабушка, к счастью, увлекла миссис Гудман в сторонку, хоть на время. Лу также устремился на "пастбище позеленее": к двум папашам, один был его приятель-юрист. И Сьюзен, оставшись одна, прогулялась мимо кафельных стен вестибюля, разглядывая картины учеников.
Двери зала открыли двое горделивых ребятишек, родители осанисто вошли в зал, точно знаменитости, наносящие визит. Сьюзен села между Лу и матерью и начисто забыла обо всем, как только на сцене появилась Андреа: удивительно хорошенькая с накрашенными губками и припудренными тальком волосами. К концу спектакля Сьюзен почти плавилась от счастья. Такой счастливой она давно уже не была, и даже предложила отправиться всем в ближайшее кафе-мороженое и отпраздновать событие. Что они и сделали. Андреа, сидевшая перед горкой шоколадного соуса, сияла гордостью. Вот почему пакет, поджидавший их под дверью, не возбудил у Сьюзен ни малейших подозрений.
- Эй, что это? - Лу подобрал его, осмотрел изящную шелковую ленту, нарядную подарочную бумагу и протянул Сьюзен.
- Это мне? Да? - сказала Андреа.
- Не знаю, может быть.
Они отнесли пакет на кухню и открыли его. Внутри, ухмыляясь, пялился на Сьюзен черный, глянцевитый человекоподобный зверек-грызун.
- Ой, ой! Телефончик - Микки-Маус! - запрыгала Андреа. - Это - мне!
Позже, когда Андреа отнесла жуткого зверька к себе в спальню, Лу повернулся к Сьюзен, которая, плеснув себе неразбавленного мартини, уставилась на пятнистую фарфоровую поверхность кухонной раковины.
- Ну, ты что? Не понимаешь? Шутка. Какой-то мерзавец старается досадить тебе, вся затея - шутка, розыгрыш. Теперь видишь?
Видела она только пятна и рюмку, которую требовалось долить.
12
- Сьюзен, тебя жаждет видеть Моди. - Секретарша коротко улыбнулась и ускакала, исполнив грязное дело.
Сьюзен медленно прополоскала кисти, протянула, чтобы не растрепались кончики, через тряпочку, завинтила пузырьки с красками, молча сказала "прощай!" рисовальной доске, которая несколько месяцев назад представлялась ей пиршественным столом, оглядела обшитые деревом стены, эскизы, фото Андреа и Лу на пароме Файер-Айленд, гравюру Хоппера "Театр Шеридана", снимок междусобойчика в офисе. Она знала, увольнение ее Моди обставит красиво. Так оно и получилось.
Моди улыбнулась Сьюзен из-за письменного стола. Улыбнулась и откинулась, принимая позу фальшивого спокойствия.
- Входи, Сьюзен, - пригласила она, и Сьюзен отметила, восхищаясь, смесь дружелюбия и грусти в ее голосе. - Садись, дорогая.
Дельце прокрутилось на поразительной скорости, учитывая, как трудно было для Мод отпускать кого-то, но уже через пять минут Сьюзен выкатилась из кабинета.
Тара промолчала, когда Сьюзен сообщила новость. Она встала из-за рисовальной доски, пририсована усы женщине на эскизе, обняла подругу и прошептала только:
- И когда же мы встретимся снова?
- Утром.
- Обещаешь?
- Обещаю…
- Тогда мотай отсюда поскорее!
- Ты сумеешь быть дома завтра утром? - спросил за обедом Лу. - Придут устанавливать телефон. - Он старательно избегал смотреть на Сьюзен.
- Теперь я всегда могу быть дома, - она повернулась к Андреа. - Поешь свеклы, родненькая, тебе полезно.
- Не люблю свеклу!
- Знаю, но все равно съешь.
- И что это означает? - поинтересовался Лу, по-прежнему уткнувшись в тарелку.
- Меня уволили.
- Как это получилось? - Лу наконец взглянул на нее.
- Тяжелые времена, - объяснила она (большего пока что не требовалось).
- Жаль, - но вид у него был совсем не сожалеющий. - А ты? Огорчена?
- В общем, нет. Андреа, ну-ка жуй, наконец!
Больше они про это не заговаривали, и Сьюзен, раздраженная, злая, притворилась, будто забыла подать десерт, оставив эклеры в холодильнике. Туда ни Лу, ни Андреа сами не заглянут ни за что, всегда просят принести. Свой она съест позже, одна.