- Девочка моя, моя хорошая, любимая девочка… - хрипло шептал он. И этот шепот проникал в самую глубину ее существа, вызывая неведомые до этого чувства. Они ласкали друг друга и целовались, как сумасшедшие, им трудно было остановиться, но он все‑таки каким‑то образом смог от нее оторваться.
Ей стало жутко обидно, когда он сказал:
- Уже поздно, моя хорошая. Надо идти спать. Завтра рано вставать.
Но когда она подняла на него глаза и увидела в них бесконечное восхищение и ласку, ей так радостно стало на душе. Она со смехом прижала его руку к своим губам и, повернувшись, побежала в сторону лагеря.
В палатке, лежа в спальном мешке, закрыв глаза, она все еще ощущала вкус его губ и жар его рук на своем теле.
А затем снова были долгие дни перехода, и Верины счастливые глаза, улыбка на губах, ожидание вечера и тайные ласки, когда им удавалось скрыться от группы.
Когда на очередном перевале девчонки чистили картошку, а парни во главе с Владимиром пошли к сакле пастуха, которую они обнаружили в горах, чтобы купить молока и сыра, одна из однокурсниц сказала:
- А Владимир наш, кажется, влюбился. Верк, ты не знаешь, в кого? - И все девчонки прыснули от смеха.
- Не знаю, - кратко ответила Вера и засмеялась вместе со всеми.
И ни любопытные взгляды девчонок, ни осторожные их вопросы так и не вызвали ее к доверительному разговору.
А потом, после того как все они, обогащенные новым опытом и новыми впечатлениями, вернулись в Москву, в разгар летних каникул Вере нужно было ехать в родное село.
Он провожал ее до поезда Москва - Ставрополь. Вере так хотелось, чтобы он запрыгнул в вагон и поехал вместе с ней. Но он тоже собирался ехать домой, в Грузию. У отца был юбилей, собиралась вся семья, даже его дядя, служивший дипломатом во французском посольстве, собирался приехать.
Как же долго тянулись эти недели в селе… Она не могла дождаться отъезда и так рада была, когда наконец с бьющимся сердцем села в поезд, который вез ее обратно в Москву, где она снова увидит его.
Девчонки, возвратившиеся с каникул раньше нее, сообщили, что "Мосфильм" рассматривает кандидатуры девушек на главную роль в художественном фильме у известного режиссера. Подруги собирались на пробы. И когда Ольга спросила, поедет ли Вера тоже, та по‑настоящему заволновалась: получится ли? Сможет ли она? Но, представив восхищенный взгляд Владимира, твердо решилась и храбро ответила:
- Конечно. Я всю жизнь мечтала сыграть главную роль.
И победила в отборе. Веру утвердили.
Съемки начались почти сразу же. И Вера теперь пропадала на киностудии. Роль как нельзя лучше совпадала с ее актерскими данными, с ее молодостью, озорством, темпераментом. И хотя за это ей могло грозить отчисление, ведь руководство театрального училища в те годы не поощряло съемки студентов в кино, ничто не могло омрачить ее радости. Она была счастлива.
Владимир поддержал ее, сказав, что нарушает этим все уставы, но ведь он уже и так их нарушил, влюбившись в студентку.
Работа на съемочной площадке, ее полная самоотдача, похвалы режиссера и коллег по фильму, встречи с Владимиром, их ненасытные поцелуи, их любовь - все это казалось Вере каким‑то увлекательным приключением, зажигательным вихрем. Подхваченная им, она безоглядно мчалась вперед.
По вечерам он ждал ее на выходе из киностудии. Она узнавала его силуэт, и сердце подпрыгивало к самому горлу, а все ее существо безмолвно пело от радости.
Так было и в тот день. Взявшись за руки, они шли по парку. Накрапывал дождь, и, идя под одним зонтом, она чувствовала его силу и ту страсть, что исходила от него. Она заплетающимся языком рассказывала ему о съемках, о режиссере, о своей героине. Он молча слушал, а потом прервал ее поцелуем. Они зашли в самую глубь парка и, стоя под зонтиком, страстно целовались.
- Я хочу тебя прямо здесь, сейчас, - прошептал Владимир. И она снова и снова отдавала ему всю себя, счастливая от того, что они вместе.
Доставая пропуск на входе в общежитие, Вера напевала себе под нос веселую песенку.
- Дымова, телеграмма тебе, - баба Валя, вахтерша, протянула ей небольшую прямоугольную бумажку.
Быстро пробежав глазами по строчкам, Вера почувствовала, как ее начинает бить мелкая дрожь. Отец сообщал, что мать тяжело больна. Причина не сообщалась. Нужно было срочно ехать домой.
Владимир снова провожал ее. Поцеловавшись на прощанье, они долго смотрели друг на друга, он - с перрона, она - из окна поезда. И никто из них не подозревал, что пройдут годы, прежде чем они снова друг друга увидят.
Глава 3
Мать находилась в той самой больнице, куда привозили Веру после трагедии с быком. Она была очень слаба, и Вера ухаживала за ней сутки напролет. Тщетно родные пытались уговорить мать на операцию.
Евдокия сломала ногу, поскользнувшись на мокрых ступенях. В селе, не имевшем врача, местный ветеринар посмотрел перелом и, наложив шины, прописал постельный режим. Сначала вроде нога стала заживать, и мать, не умевшая находиться в покое, начала работать по хозяйству. А потом вдруг стало хуже, началась гангрена. Мать пришлось госпитализировать в соседнее село, где была какая‑никакая, но все‑таки больница. Ногу, почерневшую до колена, было уже не спасти, и врачи настаивали на ампутации. Для этого нужно было везти ее в Ставрополь. Но Евдокия наотрез отказывалась: зачем, мол, ей без ноги жить.
Гангрена делала свое дело: матери с каждым днем становилось хуже. Она лежала на кровати и металась от невыносимой боли. Ее глупое упрямство раздражало и пугало Веру. Ну зачем, почему мать так поступала? Почему не хотела спасти свою жизнь, почему не хотела жить с протезом?
- Мамочка, родная, не покидай нас! - выла в голос сестра, стоя у смертного одра.
Веру и саму распирал плач, но не хотела она плакать при всех. Поэтому отворачивалась и незаметно утирала катившиеся по щекам слезы.
Мать захотела благословить детей поодиночке, и сперва Мария, а потом Михаил заходили к ней в палату.
Вера, шмыгая носом, остановилась возле кровати, на которой тяжело дышала мать. Ее почти не было видно - такой маленькой она показалась Вере.
Черные глаза матери смотрели на нее изучающе, и Вера только сейчас поняла, насколько, вопреки болезни, сильна духом эта женщина.
- Последыш ты мой… - услышала она и в первый раз уловила ласковые нотки в таком знакомом голосе. Вера еще громче зашмыгала носом.
- Вот что я тебе скажу, моя маленькая. Говорит мне сердце, что нелегкая тебе судьба выпала. Но одно хочу, чтоб ты помнила: веру не теряй. Бог иль не Бог, но что‑то там есть, что нас видит и бережет. Как живешь, так тебе оно и воздастся. Я тебя молитвам не научила, ну, нехай. Главное, верить и с верой жить. Помни это, дочка. Ну, давай поцелую тебя на прощанье.
Вера, уже не скрывая слез, хотела припасть к матери, но та отстранила ее слабой рукой.
- Ну ступай, ступай с Богом. Батьку позови.
Вера вышла и сделала знак отцу идти в палату.
Мать похоронили и справили поминки. Вере нужно было ехать назад, в Москву.
В поезде она чувствовала себя неважно, думала о матери и все еще не верила, что никогда больше ее не увидит. Но в Москве был Владимир. Он ее утешит, он взрослый, умный, за ним как за каменной стеной.
- Что, похоронила кого? - услышала она сочувственный голос у себя над головой и подняла глаза. Перед ней стояла женщина средних лет и, сердобольно качая головой, смотрела на Веру. В ее темных глазах Вера увидела жалость и сочувствие, и слезы сами собой покатились из глаз.
- Ну‑ну, не плачь, хорошая. Из родных кто‑то? - утешала ее женщина, похлопывая по спине.
- Мама… - сквозь слезы выдавила Вера.
- Земля ей будет пухом.
Женщина представилась Захирой.
- Из Дагестана я, но уже давно в Ставрополе живу. Сыночка два у меня, женихи почти уже, - рассказывала она Вере с чуть заметным акцентом, вынимая из дорожной сумки и раскладывая на столике еду.
- Ты кушай, милая. - Захира придвинула хлеб и нарезку поближе к Вере.
- Да кусок в горло не идет.
Захира порадовалась словам проводника, что другие пассажиры в их плацкартное купе подсядут только ночью и что можно будет примоститься на нижней полке. И все расспрашивала Веру. Девушка отвлеклась немного от своего горя за рассказами про учебу, про семью.
- Ты знаешь что, деточка, давай‑ка мы твою маму помянем, - предложила Захира, вытащив из дорожной сумки четвертушку. - Это настойка, по старинному дагестанскому рецепту сделанная. Попробуй, дорогая, авось легче станет.
Вера, начавшая было отказываться, уступила и залпом выпила то, что женщина плеснула ей в стакан. У настойки был сильный травяной запах и вкус.
Потом они посидели еще немножко и легли. Ночью должны были подсесть другие пассажиры.
Вера проснулась от того, что кто‑то теребил ее за плечо.
- Слышишь, пойдем, там что‑то случилось.
Вера с трудом открыла глаза и как будто сквозь пелену увидела соседку по плацкарту. Захира, казалось, чем‑то была очень взволнована. Она что‑то затараторила, но что именно она говорила, Вера не разобрала. Девушка все пыталась сконцентрироваться, а Захира уже тащила ее к выходу.
- Мы стоим, что ли? - спросила Вера.
- Да стоим, стоим. Долго еще стоять будем, там случилось что‑то, надо помочь людям.
Вера, как была, в футболке и спортивных штанах, только наспех накинув на плечи свитер, спрыгнула за Захирой на перрон.
- Вон там, смотри, - вцепилась Захира в Верину руку и потащила в конец состава.
- А где мы? - спросила Вера. - Что за станция?
Но расслышать ответа Захиры так и не смогла из‑за гудка поезда. Внезапно состав тронулся, и до Веры, спросонья медленно соображавшей, вдруг дошло, что это их поезд уходит, оставляя их с Захирой ночью на неизвестной станции.
Как во сне проплывали сначала попутчица, которая каким‑то образом успела взять свою дорожную сумку, ее почему‑то надменная улыбка, потом какие‑то люди, вдруг оказавшиеся около них и разговаривавшие с Захирой на непонятном Вере языке.
Все это случилось в считаные минуты, и только пришедшая в себя Вера попыталась мысленно решить, что же ей теперь делать, как услышала:
- А ну, сучка, что встала, как вкопанная?
Последовал удар в висок.
Ей силой влили в рот какую‑то жидкость. По запаху и вкусу Вера узнала настойку, которой они с Захирой поминали мать. Будучи почти уже без сознания, она только успела понять, что ее посадили в машину и куда‑то повезли.
Когда Вера очнулась, голова гудела и все тело ломило то ли от неудобного положения, поскольку она лежала прямо на полу, то ли от побоев.
Она увидела на ногах деревянные кандалы, закрывающиеся на два замка. Такие надевали на каторжников еще в царской России. Она о них только читала, а теперь эти кандалы были на ней самой… Вера лежала около батареи, к которой была прикована цепью. Она осторожно повернулась, рассматривая место, в котором находилась. Это была маленькая комнатушка с серыми, ободранными стенами, без мебели. Неподалеку от себя она увидела миску с водой. Вера огляделась в поисках кошки или собаки. С ужасом до нее стало доходить, что эта вода предназначалась ей. Отказываясь верить в реальность происходящего, Вера стала кричать и стучать руками и ногами в кандалах по полу.
Дверь открылась, и в нее заглянуло сердитое лицо женщины:
- А ну‑ка прекрати, девка. Что шумишь? Тихо сиди, а то убьют тебя.
Вера с недоумением глядела на женщину. Это Захира? Куда подевался участливый взгляд и мягкий голос? Она тоже в плену? Что происходит?
- Захира, что это? Куда мы попали? Где мы?
- А ну смирно себя веди, я сказала, - ледяным голосом промолвила Захира. - Ты теперь рабыня, слушайся. А не будешь - и дня не проживешь. Продавать тебя будут.
Дверь закрылась.
Неведомый доселе ужас обуял Веру. Ее затрясло, бросило в пот, не хватало воздуха, а сердце, казалось, вот‑вот остановится. "Ничего из того, что со мной происходит, не может быть правдой", - думала Вера.
- Это во сне, это не наяву… - забормотала она.
Вдруг дверь снова открылась, и в комнату вошли двое кавказцев. Один подошел к ней и, потянув за цепь, заставил привстать. Он что‑то сказал на своем языке другому, и они засмеялись. Другой, постарше, подошел к Вере и стал ощупывать ее тело, затем взял волосы, намотал их себе на руку и подтянул ее лицо к своему. Он пристально смотрел на нее, и поневоле она отвела глаза от этого пронзительного взгляда.
Удерживая ее за волосы, он что‑то сказал тому, первому, и они снова засмеялись.
- Слушай, девочка, - обратился к ней тот, что был помоложе, на ломаном русском. - Тебя Халид покупает, ты теперь ему будешь служить, поняла? Будешь делать все, что он прикажет. И не вздумай истерику устроить - зарежем.
С этой краткой речью он отстегнул цепь от батареи и передал ее Халиду. Обменявшись рукопожатием и несколькими фразами, мужчины пошли к двери. Халид потянул за собой Веру.
Она закричала, так как затекшие в кандалах ноги доставляли ей мучение.
- А ну заткнись, курва! Че разоралась?
Халид резким движением ударил ее по губам. Вера почувствовала солоноватый вкус крови из разбитой губы.
- Я теперь твой хозяин. Будешь делать то, что прикажу.
Вера, с трудом преодолевая каждый шаг, неуклюже переступая в кандалах, потащилась за ним. Она беззвучно молилась, прося Бога смилостивиться и помочь ей. Лица Владимира, матери, отца молниеносно проносились в ее голове…
Они приехали в какое‑то горное селение. В доме, куда Халид втащил Веру, было несколько комнат. До нее донеслись женские голоса.
Халид снял с Веры цепь с кандалами и, втолкнув в темную комнату, захлопнул за ней дверь. Вера услышала звук поворачивающегося ключа. Единственным источником света в комнате была керосиновая лампа, стоявшая на подоконнике. Окно было забито досками. Кроме узкого лежака другой мебели не было. В углу стояло ведро, видимо, для того, чтобы справлять нужду.
Кто‑то стал открывать дверь ключом, и на пороге появилась пожилая женщина с тазом воды. Она вошла и поставила воду около кушетки.
- Помойся, вот мыло, - на чистом русском сказала женщина. Она протянула ей обмылок и положила рядом с тазиком лоскут, который явно предназначался для вытирания.
"А голос как у молодой", - подумала про себя Вера.
Вглядевшись внимательно, Вера увидела, что женщина совсем не пожилая. Хотя трудно было сказать, сколько ей лет. Обветренное, но без морщин лицо и угадывающееся под одеждой упругое молодое тело говорили, что женщине было лет двадцать пять - тридцать. Впалые щеки, изможденный взгляд и скорбь в глазах придавали ей старческий вид.
- А где мы? - Вера сделала попытку узнать, где они находятся, но женщина беззвучно вышла и заперла за собой дверь.
Вере ничего не оставалось, как последовать указанию. Обнаженная, она стояла в тазике и с каким‑то ожесточением пыталась смыть с себя пот и грязь. Вдруг у нее возникло ощущение, что за ней наблюдают. Она повернулась в сторону двери и почувствовала, что на нее кто‑то смотрит в замочную скважину.
Послышался шепот по другую сторону. Вера лихорадочно схватила принесенный женщиной лоскут, пытаясь прикрыться. Дверь внезапно открылась, вошел Халид…
Обязанностью Веры было удовлетворять сексуальные желания хозяина и его гостей. В доме находилось еще несколько женщин. Вера их видела, когда, поочередно меняясь, они приносили ей пищу и питье, воду для того, чтобы она могла помыться, и выносили ведро с экскрементами. Никто из них никогда с ней не разговаривал.
Она и не подозревала, что была одной из девушек, пользующихся наибольшим спросом. И не помогало, что болевшее тело отказывалось принимать насильников. Когда было сложно вторгаться в нее, в ход шли другие средства.
Проведя в этом доме несколько недель, подвергаясь насилию и унижению, Вера потеряла счет времени. Знала только, что снова придет Халид и будет ее долго и мучительно насиловать. А может, это будет кто‑то из его гостей, захотевший утолить свою похоть.
Первые дни Вера плакала, просила ее пощадить. Но поняв, что ее слезы только разжигают садистов, Вера решила сжать зубы и беззвучно сносить все, что они делали с ней.
Она была как кукла, как робот, равнодушная ко всему, впавшая в какой‑то транс, внушая себе, что это происходит с ней не в реальности, потому что в нашей стране такого не существует. У нас все народы дружат. Это не может происходить с ней наяву.
Вера не знала, что похищения людей и торговля ими с целью получения выкупа или обращения в рабов для Чечни были давней традицией и обычным ремеслом. Обычным также было похищать молоденьких девушек и заставлять их работать в своего рода борделях.
Из обрывков разговоров Халида и его гостей Вера догадывалась, что находится, скорее всего, в Чечне. Ее догадка подтвердилась, когда подвыпивший Халид, перед тем как изнасиловать ее в очередной раз, показал ей газету "Грозненский рабочий" со своей фотографией и похвастался, что он большой человек, которого все знают и уважают.
Однажды дверь открылась и в комнату вошла та самая женщина, которую Вера видела в первый день своего заточения здесь.
Женщина положила на кушетку какое‑то платье и сандалии.
- Надень это, - коротко бросила она.
Вера медленно повернула голову и равнодушно посмотрела на нее, не сделав никакой попытки привстать.
- Одевайся, ты слышишь? Давай быстрей, сейчас машина придет.
В комнату вошел кавказец с длинной бородой. Из сапога он достал плетку и, не говоря ни слова, стал бить Веру.
Той, другой, тоже досталось. Она взвизгнула и закричала:
- А меня за что?
- Поторапливайтесь, лохудры, иначе так отстегаю, ходить не сможете.
Вера, не желая, чтобы из‑за нее пострадал невинный человек, соскочила с кушетки и стала натягивать платье. Засунув ноги в сандалии, она повернулась к выходу. От нее не скрылся жадный взгляд чеченца, изучающий ее тело.
Их привезли в огромный дом и заперли в подвале. Вера, сидевшая молча в течение нескольких минут, наконец не выдержала и обратилась к невольнице, сидевшей напротив:
- Что с нами будет?
На что в ответ получила многозначительный взгляд. Этот взгляд говорил больше, чем слова, но Вера решила не останавливаться на этом.
- Как вас зовут? - спросила она.
Вера так напряженно ждала ответа, как будто от этого зависела вся ее жизнь. Она читала нерешительность и страх в лице женщины. Тягостная тишина затянулась, как показалось Вере, на целую вечность.
- Таня, - наконец вымолвила соседка.
Вера, уже не надеявшись получить ответ, вздрогнула от звука женского голоса.
- Откуда ты? Как долго ты у них? Какое сегодня число? - вопросы посыпались из нее один за другим.
Татьяна тихо отвечала на вопросы Веры. Ее похитили в Грозном, где она гостила у своей тети, ей тогда был двадцать один. За три года рабства она знала только побои, насилие и работу.
- Мы все для них скоты, животные. Они что хотят с нами делают. Могут голодом морить, могут заставить ублажать пятерых сразу, как сейчас.
У Веры мурашки побежали по коже: она поняла, что ее ждет через несколько минут. Однако она не хотела упускать возможности узнать, где они находятся.