Вера застыла, как вкопанная, словно оглохнув. Ей казалось, что она находится в каком‑то пузыре из воздуха, в котором трудно было дышать. Через прозрачные стенки этого пузыря Вера видела открывающиеся рты секретарши и брата, а потом и Сергея Мироновича, но абсолютно ничего не слышала.
Вдруг пузырь лопнул, и Вера услышала у себя над ухом:
- Верочка, подожди, я тебе все объясню сейчас, - Сергей Миронович взял ее за локоть и вывел из приемной в коридор.
- Он искал тебя, - начал рассказывать ректор, продолжая поддерживать ее под локоть. - Владимир везде тебя искал. Он объездил почти весь Северный Кавказ в поисках тебя, пробуя разузнать что‑нибудь в городах, селениях и аулах. - Когда он вернулся ни с чем, видно было, что что‑то в нем умерло. Он был уверен, что ты погибла. Не смог он больше здесь работать, и в Москве жить не смог. Дядя его во Франции работает послом, туда и уехал Владимир. Буквально месяц назад.
Вера, которая теперь уже спокойно слушала ректора, только спросила:
- Навсегда?
- Похоже, что так, - ответил тот, опуская взгляд.
Слезы рекой катились по лицу Веры, когда они с братом выходили из училища. Михаил молча шел рядом, переживая за свою младшую сестренку, но как мужчина терялся и не знал, что сказать в этой ситуации.
Вера завернула в маленький парк, находившийся в двух шагах от училища. Идти ей было тяжело, и Вера почти повалилась на одну из скамеек. Не стыдясь ни брата, ни людей, она начала реветь в голос:
- Миша, Мишенька, что же мне теперь делать? Он уехал, Миша! Навсегда! Я не смогу без него, я не смогу без него!
Не замечая взглядов идущих мимо прохожих, Вера плакала в голос. Сердце ее разрывалось. Ее первая большая, настоящая любовь была потеряна.
- Я никогда его теперь не увижу! Как же это? Почему?
Ни брат, ни кто‑либо другой не мог ответить молодой девушке на этот вопрос. Да и разве она стала бы слушать утешения и объяснения того, чего никогда еще никто не мог объяснить: почему иногда случается так, что мы теряем тех, кого любим?
Глава 5
Небо обложило серыми тучами. Похоже, будет дождь, думала Вера, молча убирая со стола.
Жизнь в селе текла равномерно. Одни и те же обязанности, одни и те же люди. После приезда из Москвы Вера находилась в каком‑то оцепенении. Всю работу по дому и по хозяйству она выполняла чисто машинально. Местные ребята приглашали ее на танцы и в кино, но Вера отказывалась.
- Пап, я решила ехать в Ленинград, найти там работу.
Отец оторвался от газеты, изучая дочку глазами. Казалось, он совсем не удивился.
- А почему в Ленинград?
- Пап, я много читала о нем. Это самый красивый город в Советском Союзе, а может, и в Европе. Хочу посмотреть, может, понравится мне там. Я хочу работать. Не могу я в селе этом жить. Душно мне здесь, папа. Все одно и то же - двор, огород, хозяйство, кухня.
Отец не стал просить ее остаться, зная, что Верка - упрямый чертенок и никакие уговоры не помогут. Он только сказал осторожно:
- Верунь, может, еще немного подождешь? Все‑таки и месяца не прошло, как вы с Мишей из Москвы приехали, а ты уже лыжи навострила. Может, хотя бы поближе к дому, Вер? В Ставрополь, к примеру?
- Пап, а что Ставрополь? В Ставрополь я всегда успею. В Москву я больше не вернусь, а вот Ленинград хотя бы посмотреть хочется.
- Ну а как ты поедешь? Поездом я тебя одну не отпущу. Надо узнать, как самолеты туды летают. Завтра на почте спрошу.
- Спасибо, папочка. - Вера чмокнула отца в щеку.
…Самолет Ан‑24 казался Вере большим серебристым дельфином. Рядом с ней сидел представительный мужчина с добрым лицом и усталыми глазами.
"На сенбернара похож", - подумалось Вере.
На взлете у Веры захватило дух. Она летела самолетом в первый раз, и от новизны ощущения ее щеки раскраснелись, ей трудно было спокойно сидеть на месте.
Через плечо соседа она все пыталась посмотреть в иллюминатор, увидеть, как выглядят облака и земля, над которой они пролетали.
- В первый раз летишь? - спросил ее дядечка, похожий на добродушного сенбернара.
- Угу, - смущенно кивнула Вера, про себя подумав: "Наверное, сейчас решит, что, мол, деревня".
- Давай местами меняться, деточка. Ты к окошку сядешь, небось, интересно тебе.
- Спасибо вам большое. - Вера пересела к окну и, не отрываясь, смотрела на облака. Они были похожи на огромные куски сахарной ваты.
"Как же все относительно, - думала про себя Вера. - С земли облака кажутся намного меньше, а с самолета - ну просто бесконечные. А все зависит от того, где мы находимся, откуда смотрим. У облаков нет возраста, годы им неподвластны. Они не могут быть молодыми, не могут быть старыми. Они есть всегда, они вечны. Их никогда не постигнут любовные муки, потери, неволя".
Вера вдруг мысленно перенеслась в село, вспоминая разговор с церковным батюшкой. В церковь она пошла перед отъездом, чтобы найти какое‑то успокоение, найти ответы на терзавшие ее вопросы. Отец Сергий, их дальний родственник, очень обрадовался, увидев Веру среди прихожан, и после службы сказал, что проводит ее домой. Они шли по сельской улице, и знакомые звуки вдруг наполнили ее: крик петуха, гавканье собак, воркование голубей. Она интуитивно чувствовала, что не скоро услышит все это снова. Сейчас она оставляла позади не только свое детство, но и свою молодость. Ей было всего двадцать, а она чувствовала себя старухой.
- Я рад, что ты в церковь пришла, Верочка. Хотел бы я тебя почаще здесь видеть… Ты уезжать собралась, я слышал?
- Да.
- Я, Верочка, очень надеюсь, что ты найдешь себя в этой жизни, - сказал отец Сергий. - Знаешь, что самое бессмысленное для человека? Это жить без причины жить…
- Без причины жить? Как я…
- Когда человек теряет все или встречается с огромными трудностями, - мягко продолжал священник, - у него есть только два выбора: или он закрывается в себе, оставляя всех и все за закрытыми дверями, и вскоре становится озлобленным и отчаявшимся от бессилия, начиная ненавидеть все и всех вокруг. Или, наоборот, человек ощущает потребность принять и открыться. Это происходит не без борьбы. Никто никогда еще не справлялся с этим в одиночку. Встреча с Богом невидима и происходит в самой глубине души. Какими бы мы ни шли дорогами, обойти храм нам не удастся. Кто‑то называет его Всевышний, кто‑то Высшей Мудростью, кто‑то просто говорит: Бог. Но в него верят, его любят и открывают ему свое сердце.
Ибо в доме Отца моего обителей много…
- Деточка, столик раскладывай. Сейчас еду будут разносить. - Вера очнулась от легкого похлопывания по плечу. Сосед участливо посмотрел на нее и показал, как разложить столик.
- Ты откуда родом будешь? - спросил он, пока они ели принесенную стюардессой еду.
- Из Ставрополья.
- А в Ленинград в гости едешь?
- Нет, - Вера мотнула головой. - Жить и работать.
- А работать где будешь?
- Пока не знаю, хочу что‑нибудь найти.
- А по профессии ты кто? Ты что‑нибудь заканчивала?
- Нет у меня профессии, - Вера смущенно улыбнулась соседу.
- Зовут тебя как?
Доброе лицо мужчины вызывало доверие, и Вера уже не смущалась.
- Вера, - представилась она.
- А меня Иваном Алексеевичем зовут. Знаешь что, Вера, а иди к нам на завод работать. Я начальник цеха на заводе резиновых изделий, устроим тебя в общежитие, поработаешь, в Ленинграде освоишься, а потом посмотришь, захочешь остаться или нет.
- А вы меня в общежитие сегодня можете устроить?
- А почему не могу? Устрою. Я тебе дам адрес, ты из аэропорта сразу поедешь на завод, зайдешь в отдел кадров, отдашь записку им от меня, они тебя направят в общежитие.
В отделе кадров Вере дали все нужные инструкции, рассказали, как найти общежитие и кого там спросить. Уже завтра ей надо было выходить на работу.
Выйдя на улицу, Вера впервые по‑настоящему осмотрелась. Это был промышленный район, и повсюду Вера видела заводские трубы. Город, о котором она так много читала и видела на открытках, в действительности показался ей мрачным и каким‑то надменным.
Вера оглянулась в поисках пешеходного перехода. Найдя его и перейдя на другую сторону улицы, она остановилась и, наклонившись к парапету, посмотрела на воду. Серая свинцовая вода медленно текла внизу, пронося с собой разного вида балки, бутылки и другой хлам.
"Какая грязная вода", - подумалось ей. Вера подняла голову. Здания по обе стороны канала были большие, темные, в основном серого и грязно‑желтого цвета. Никакой прославленной архитектуры, о которой она читала, Вера пока не видела.
Завод, на котором Вере предстояло работать, представлял собой длинное четырехугольное строение из красного кирпича. Из заводской трубы валил дым. Вера почувствовала запах резины.
Комендант общежития, полная женщина лет пятидесяти, критично оглядев девушку с головы до ног и устроив ей почти что допрос, наконец определила ее в комнату, где проживали еще три соседки.
Работа на "Красном треугольнике" была тяжелой для хрупкой девушки, но Вера не жаловалась. Работа позволяла ей не думать о своем горе, о чеченском рабстве, о Москве, о потере любимого человека.
Единственное, что раздражало Веру, - запах резины, который, казалось, обволакивал цеха, проникал в столовую, впитывался в одежду и волосы.
Вера быстро подружилась с соседками по комнате, которые были приблизительно одного с ней возраста. Двое из девушек работали в том же цехе, что и Вера. Третья, Надежда, работала в лаборатории и была в более привилегированном положении, чем остальные.
Вера быстро привыкла к посменной работе, но к холодному северному городу было привыкнуть гораздо труднее.
Они с девчонками часто гуляли в центре города, и Вера наконец‑то смогла оценить восхитительную архитектуру, причудливые мостики, каналы, разводные мосты на набережной. Вера полюбила этот город, но одновременно и побаивалась его. Непривычны ей были эти туманные сырые улицы, которые, как ей казалось, нависают над тобой и готовы тебя поглотить. Возможно, этот образ сложился у нее под впечатлением произведений Достоевского.
Но в ее натуре была заложена любовь к прекрасному, и Вера восхищалась и Эрмитажем, и Летним парком, и многочисленными дворцами и соборами.
А больше всего Вере нравилась театральная жизнь города. После дневной смены Вера с подругами частенько ходила на театральные премьеры.
Никому из девчонок она не рассказывала ни о Москве, ни о театральном училище, ни о Владимире. Все думали, что Вера была простой провинциальной девушкой, приехавшей в большой город, как и все они, искать счастья.
И она жила согласно этим представлениям: работала, устраивала вечеринки с девчонками, ходила на танцы, в театры и музеи.
И все ждала его…
Тайно в ней все‑таки жила надежда, что он появится, узнает о ней, приедет. Она не запоминала лиц молодых людей, приглашавших ее на очередной танец и пытавшихся завоевать ее внимание. Она улыбалась, смеялась, отвечала, не придавая никакого значения словам.
Она ждала…
Полгода прошло со дня ее приезда в Ленинград, и подруги из общежития подбили Веру перейти вместе с ними на бумажно‑картонный комбинат.
Переезд оказался делом нехитрым, у каждой девушки было по одному чемодану. Другие скромные пожитки были помещены в картонную коробку, которую парни из цеха помогли им перевезти в новое общежитие.
Вере на бумажном заводе понравилось. Здесь не было запаха резины, в цехах было тепло, и коллеги были очень приветливые. Обучали ее поочередно в нескольких цехах, и Вера легко все усваивала.
Она быстро освоилась на новом месте, работу выполняла усердно, на все сто процентов.
Время и работа потихоньку стирали из памяти все, что было связано с Москвой, училищем и рабством. У Веры просто не было времени предаваться воспоминаниям, переживаниям и слезам. Иногда всплывали картинки, сохранившиеся в самой глубине памяти, но Вера настойчиво отгоняла их, и они возвращались все реже…
Многие парни пытались ухаживать за Верой, и она позволяла провожать ее до общежития, целовать в щечку, принимала цветы и шоколад, но в большее это не переходило. Не находила она в них тех черт, которые были ей важны.
Как‑то, сбегая со ступенек, она налетела на высокого темноволосого мужчину, который подхватил ее за локоть, не дав упасть.
- Девушка, вы так по лестницам не бегайте. Нам нужны полноценные рабочие, а не калеки, - проговорил мужчина со смеющимися глазами. Он смотрел на нее с интересом и удивлением, а она, только слегка пожав плечами, высвободила локоть и побежала вниз, невольно почувствовав, что сердце учащенно забилось.
Как потом выяснилось, мужчину звали Владиславом Михайловичем Королевым. Он был новым заместителем начальника целлюлозно‑бумажного цеха. Ему было около тридцати пяти, он имел многочисленное количество поклонниц, хотя красивым его трудно было назвать. Серо‑голубые мутноватые глаза, длинный перебитый нос, широкий рот. Но что‑то было в этом мужчине, что так влекло к нему женщин. Его харизматичная улыбка, зажигательный смех, его шутки сделали его любимчиком женского пола.
Вере он сначала не очень понравился, но когда ее перевели в целлюлозно‑бумажный цех, она стала все больше приглядываться к нему. А Владислав Михайлович стал подольше задерживаться у станка, где работала Вера, и разговаривал с ней то о работе, то о погоде, то рассказывал какие‑то смешные свои истории.
Вере льстило внимание заместителя начальника, в которого большая часть женской половины завода была тайно влюблена.
- Верунчик, ты смотри, не влюбись, - шутил машинист Васька, к которому Вера была приставлена подручной. - Балаболка он. И женат к тому же.
Вера только усмехалась, ничего не отвечая. Да кто такой этот Васька, чтоб ей давать советы?
Владислав Михайлович был женат, имел двоих детей, но шли слухи, что, мол, с женой они давно не вместе, он живет отдельно от семьи. Кто‑то говорил, что жена больна, считаные дни ей остались, что Владислав новую мать подыскивает своим сыновьям.
Вера не знала, чему верить, все эти слухи еще больше разжигали ее интерес.
Как‑то в вечернюю смену Вера сидела около станка, вырабатывающего бумагу. Одной из ее обязанностей было проверять состояние бумажной массы, от которой зависело качество бумаги. Как и всю ей порученную работу, Вера выполняла эту так же ответственно и каждые полчаса бегала набирать массу из больших контейнеров, сдавая ее в лабораторию. Согласно указаниям нужно было усилить либо ослабить напор бумажной массы, поступающей на машину.
- Добрый вечер, Верочка, - услышала она знакомый голос и, повернувшись, увидела рядом с собой смеющиеся глаза Владислава. - Как работается сегодня? Все хорошо?
- Все отлично, бумага идет хорошая, Владислав Михайлович, готовьте премию, - пошутила она.
- Верочка, мне помощь нужна. Меня в профкоме попросили посодействовать и что‑то придумать для новогодней газеты. Я вот и хочу поспрашивать людей в цехе, может, у кого какие идеи есть.
Вере сразу вспомнилась газета, которую они оформляли на первом курсе училища, какой веселой она тогда у них получилась.
- А большая газета? Что за материал нужен?
- А я вам могу показать сейчас. У вас есть минутка? Пойдемте со мной.
Вера оглянулась в поисках Василия и, увидев его, жестом показала, что отлучится.
- Вот, прошу, - Владислав открыл дверь профкома, который находился на том же этаже, что и Верин цех.
Включив настольную лампу, он подозвал Веру к столу, на котором лежала начатая газета.
- Будет на четырех разворотах, два из них уже закончены. Нам нужно что‑то такое, что понравилось бы рабочим.
Он стоял так близко от Веры, что она почувствовала запах "Беломорканала" от его одежды, а еще крепкого мужского одеколона.
- Поняла теперь?
Вера, не в силах поднять на него глаза, уставилась на его шею, видя, как под кожей двигается кадык. Она почувствовала, что он целует ее в щеку, и внезапно, сама от себя не ожидая, обвила руками его шею, и ее губы нашли его.
Спускаясь по ступенькам на мягких, как вата, ногах, Вера не могла сконцентрироваться.
В полночь заканчивалась ее смена, и Владислав сказал, что будет ждать ее недалеко от проходной.
- Вер, ты что, в ночную остаешься? - Вера непонимающим взглядом уставилась на коллегу, задавшую вопрос. - Ты зачем опять на себя рабочую одежду надеваешь?
Вера так волновалась, что в раздевалке, выйдя из душевой, стала натягивать форму.
Снова переодевшись, Вера молилась, чтобы Владислав не ушел, подумав, что она передумала. Он, наверное, видел, что ее не было среди тех, кто выходил с проходной после вечерней смены.
Она зря переживала. Он ждал ее недалеко, около трамвайной остановки. На улице было холодно, и Вера сразу ощутила пощипывание мороза на своих щеках.
- Вера, я вас приглашаю ко мне домой. На горячий чай. Или, может, вы кофе предпочитаете?
- Чай, - не сводя завороженный взгляд с Владислава, ответила Вера. Они заскочили в подошедший трамвай и через минут десять были на месте.
Жилье в коммунальной квартире принадлежало его другу. Владислав жил там временно, пока друг был в командировке. Комната была небольшой и чистой.
Владислав вышел на кухню поставить чайник, а Вера села на диван и стала листать журнал. Вернувшись, Владислав достал из холодильника ликер, налил в два небольших бокала.
- За вас… за тебя, Вера.
Вера лишь слегка пригубила напиток из своего бокала.
- Ты останешься сегодня со мной? - спросил он, подсаживаясь ближе и гладя ее волосы.
- Не знаю, - ответила Вера с идиотской улыбкой, а сердце билось часто‑часто. Она вдруг превратилась в беспомощную глупую девчонку, не зная отчего робеющую перед этим взрослым мужчиной.
Он взял ее за подбородок и прошептал:
- Посмотри на меня.
Но она отвела голову. В тот момент она ненавидела себя.
Он встал с дивана и, потянув Веру за руку, заставил ее тоже подняться. Включил магнитолу, совсем тихонько, чтобы не разбудить соседей, и пригласил девушку танцевать. Они начали целоваться, он задрал ее блузку и стал гладить тело. Его опытные руки ловко расстегнули Верин бюстгальтер и ласкали грудь.
- Мы не должны этого делать… - прошептала Вера, но он закрыл ее рот своим, и Вера невнятно вымолвила "нет", ловя себя на мысли, что раньше таких ощущений не испытывала. Владислав присел на стул и посадил Веру к себе на колени, продолжая целовать.
И Вера не могла оторваться от его рта. Его поцелуи были сильными, почти грубыми, но одновременно сладкими. Он поднялся с ней на руках и подошел к дивану.
Она задрожала, когда почувствовала его губы на внутренней стороне бедер, ощутила их медленное движение к ее самому сокровенному и, больше ни о чем не думая, открывала себя и принимала его поцелуи, доставлявшие ей невыразимое наслаждение.
Вера почти закричала, когда он вошел в нее, но не от боли, а от экстаза. Владислав прикрыл ей рот своей рукой. Его сильные руки делали с ее телом все что хотели, и Вера позволяла.
Владислав был искушенным в любви. Каждый раз он открывал Вере новые стороны страсти, о которых она даже не подозревала.