А мама создала саму их счастливую семью и держала ее на хрупких плечах. Медицински вылизанный быт. Порядок и место для каждой вещи. Вкусный ужин, уютные вечера. Ровные, доброжелательные отношения. И никаких ссор при ребенке!
Ребенок мыл посуду. Ненавидел процесс, но что еще мог внести в копилку семейного счастья? Бегал в гастроном. Помогал убирать. Но главной обязанностью оставалась учеба. Мать шутила: "Один ты у нас, кормилец, будешь в старости. Заканчивай хороший институт, чтобы взяли на хорошую работу. Мы привыкли жить в достатке. Дворником нас не прокормишь…"
Мама ленинградка. В двадцатые годы ее родители приехали большущей семьей из Бердичева. Она не застала блокаду, родилась после войны. Выучилась на врача-гинеколога и всю жизнь проработала в районной женской консультации.
А папа приезжий. Из Сибири. Они никогда не ездили на его родину, и Калмычков забыл, из какого отец города. Знал, что после срочной остался шоферить на стройке. В шестьдесят восьмом рабочие руки были нарасхват.
Никто не помнит: мама заставила отца закончить заочно институт, или сам он принял такое решение. Об этом всегда спорили на семейных застольях, как и о том, кто кого пригласил танцевать на новогоднем балу в ДК строителей, где они познакомились.
Образование пригодилось отцу. Умный и добросовестный, он не спеша поднимался по служебной лестнице и карьеру закончил начальником транспортного цеха одного из подразделений "Светланы". Что такое "Светлана" в семидесятых-восьмидесятых годах, никому в Ленинграде объяснять не надо. Маму его карьера не вдохновляла. "Слушал бы умных людей…" – ворчала изредка. Но отец бросал на нее строгий взгляд, и она умолкала. В конце концов, транспорт – прибыльное дело.
Колиным воспитанием занималась мама. Учила правильно вести себя на людях. Не выпячиваться. Соблюдать свой интерес. Он сначала не понимал, как это? Потихоньку освоил: думать надо, прежде чем говорить. Мама разрешала идти погулять, давала карманные деньги. Родительские собрания тоже посещала она. Отца не принято было тревожить по пустякам. И все же не мать заложила основы калмычковского мировоззрения.
Случилось это так. Пятый класс начался для Коли с неприятностей. Большие мальчишки: шести-семиклассники, распространили на него свой террор с вымоганием мелочи. Раньше обходилось, а в этом году прямо с первого сентября подвалили втроем и давай выворачивать карманы.
Он сопротивлялся, пытался вырваться, но справиться с тремя лбами, каждый из которых в одиночку легко побил бы его, не мог. Возня пацанам понравилась. Такой строптивый еще не попадался! Через пару недель они оставили в покое свои "вялые" жертвы, а на него объявили ежедневную охоту. Все меньше времени уделяли отбору денег. Поглумиться, повыкручивать руки. Или двое держат, а один бьет под дых.
Мать плакала, обрабатывая его синяки. Бегала в школу, называла фамилии вымогателей – ничего не менялось. Только били сильнее.
Отец терпел. И синяки, и материны упреки. Как-то вечером, перед сном, он присел на краешек Колиной кровати. "Почему они бьют тебя?" – спросил, поправляя одеяло. Коля пожал плечами. "Потому, что они сильнее. Остальное несущественно. И прекратить это можно, только став сильнее их. Если придумаешь как, начнут бояться и уважать".
Отец ушел, а Коля полночи ворочался. Все искал, но так и не нашел альтернативу отцовским словам. Бесполезным хламом ворочались в памяти наставления учительниц младших классов: "Пионер – всем ребятам пример… Честный, добрый, прилежный…" Мама тоже про доброту твердила: "Не делай людям того, что не хотел бы получить от них сам…" Умные все, слова говорят правильные. Это не их каждый день колотят. А что делать мальчишке? Серьезная задача для неполных двенадцати лет: не спрячешся, не убежишь, не договоришься… И Коля решил ее верно.
Днем, после школы, когда его, пробирающегося домой за гаражами, выследили и остановили трое мучителей, он окончательно согласился с отцом.
Поставил спокойно портфель, поднял с земли половинку кирпича и без слов опустил ее на голову предводителю шайки. Столько крови он еще не видел! Уже не владея собой, но стараясь все сделать без суеты, он поднял портфель и пошел своей дорогой. В прихожей, как только захлопнул дверь, его начал бить озноб. Опустился на пол, и сидел так, пока приступ рвоты не погнал в туалет.
Вечером они с отцом впервые узнали, как выглядит детская комната милиции. Коля односложно отвечал на вопросы, отец сурово молчал. Родители забинтованного семиклассника наперебой трещали о том, какое золотое у них дитя, и требовали посадить в колонию распоясавшегося хулигана Калмычкова. А хулиган, почти на голову меньше своей жертвы, в синяках и ссадинах, никак не вырастал в протоколе до требуемой величины и жестокости.
На первый раз Колю решили отпустить, хотя мать пострадавшего причитала и грозила неприятностями. Тогда Колин папа подошел к отцу семиклассника и громко сказал: "Еще раз ваш сын или его приятели хоть пальцем тронут моего Кольку!.. Приду к тебе домой и при твоей жене буду делать с тобой то, что вытворяли с моим сыном. Может, тогда поймете, кого вырастили…" Опять вопли, слезы.
Но больше ни разу, ни пальцем в этой школе его никто не тронул. Грозились поначалу: "За Петрова!..", но видно кишка тонка. Через полгода Коля спросил у отца: "Они, что – все такие трусливые?" "Почти все, сынок… – ответил отец. – Только часто их бывает слишком много".
Воспитывала Калмычкова мать, но человеком его сделал отец.
И юрфак университета одобрил. И решение пойти работать в милицию. Колиных мозгов хватило бы на учебу и на мехмате. В аттестате – пятерки, кроме нескольких четверок по гуманитарным. Но кем он станет после мехмата? Учителем математики? Тяги к науке нет. А в милиции дополнительные преимущества. Бонусы, как теперь говорят. Это понимали и в те годы.
Коля добросовестно выполнил свою часть семейных обязанностей. Мама тоже. А вот отец подкачал.
В середине восьмидесятых он стал понемногу меняться. Закрутились какие-то дела. Домой зачастили новые люди. В дорогих шмотках, с красивыми женщинами. Старые друзья незаметно рассеялись. Достаток в семье пугающе вырос, а счастье ушло. Отец стал задерживаться по ночам. Много пить.
Да, хуже всего пьянство. Мама этого вытерпеть не могла. Скандалили тихо, когда Коли не было дома, но к десятому классу вся их жизнь превратилась в скандал. Хоть домой не приходи.
Потом папу арестовали. ОБХСС распутывал сложное хозяйственное преступление. Следствие проходило на нескольких предприятиях, в органах городской власти, даже кое-кто из милиции попал под раздачу. Отца зацепили по мелочи, в общей куче, но для него это был удар.
Спасли перемены. Во власти началась грызня, сменились приоритеты. Дело, так шумно начатое, понемногу спустили на тормозах. Отсекли по кусочкам и городской, и милицейский след. Потом отстегнулись большие начальники, и до суда доплыла только самая мелкая рыба. Такая, как Колин отец.
Как они пережили суд, лучше не вспоминать. В то время еще стыдно было ходить сыном мошенника. Да и самого преступника мучила совесть, а совсем не страх наказания. Всю жизнь он старался быть порядочным человеком.
Слабое сердце отца еле выдержало приговор: "…оправдать за отсутствием состава…". И, отпущенный из-под стражи в зале суда, он поехал не с мамой домой, а на "скорой" в реанимацию, с обширным инфарктом. Еле выходили. Все оставшиеся ему семь лет он провел между реабилитацией после предыдущего инфаркта и ожиданием следующего. Бросил пить и работать, но прежним уже не стал. Корил себя за "светлановские" годы.
Отец умер в девяносто пятом. Калмычков думал, что не сможет жить. Через восемь месяцев за отцом тихо ушла мама, а он все живет. Запил на следующие полгода, но выправился, Валентина вытащила. Только жизнь ни на одно мгновение больше не казалась Калмычкову счастливой. Что-то умерло в нем вместе с родителями.
Больше часа он просидел на кладбище. Тихий и умиротворенный, приехал домой без всякой опохмелки. Ни с кем не ругался. Не вмешивался в попытку Валентины удержать Ксюню от похода на вечеринку. Рано лег спать, стараясь не вспоминать того, что было вчера, и не думать о том, что ждет его завтра.
Дорогие гости генерала Арапова
В тот же день
Воскресным вечером, на даче, генерал встречал новых гостей. Повторился вчерашний сценарий. Веня готовил баньку, делал шашалык, разливал вино по бокалам. Только вел себя по-другому. Будто ровня он этим троим, что приехали каждый на машине с водителем. Двое так еще и с охраной.
Сидели в доме, в маленькой гостиной. После бани генерал одел всех в белые махровые халаты, и со стороны уютно выглядел кружок пожилых мужчин, присевших кто у стола, кто у камина. Веня выкатил все, чем принято потчевать гостей с положением, и уселся рядом. Тоже в халате и тапочках. В разговор не встревал, но следил за его нитью.
– Банька у тебя, Серафим Петрович, душевная… – сказал, отпиваясь брусничным морсом, самый главный гость, московский. Он был тучен и нездоров на вид. Распаренные щеки пугали лиловым отливом, белки глаз налились кровью. Дышал и говорил тяжело, с перерывами. – Мне врачи запрещают. На собственной даче не парюсь. А твою организм переносит. Мягка, ароматна… Чем топите?
– Это Веня мудрит, я не суюсь… – ответил генерал Арапов. – Ты, приезжай почаще, Иннокентий Палыч, Веня из тебя болячки выгонит.
– Нельзя чаще. Кругом глаза, уши. Стучат без остановки. Перед новым министром выслуживаются, – ответил Иннокентий Палыч, генерал-лейтенант милиции, начальник департамента МВД. Не самого, к сожалению, важного. В давние годы он служил под началом Арапова, но время расставило их на ступеньках служебной лестницы по собственному усмотрению.
– Шутки шутками, а ситуация серьезная. И развивается не в нашу пользу, – подал голос из кресла-качалки еще один гость, Вадим Михайлович. Он немного похож на хозяина дачи: так же сед и высок, но гораздо моложе. Мускулист и подвижен. Генерал рядом с ним – отработанный пар: слишком худ, кожей желт, а в движениях вял и расхлябан.
– Знаю ваши проблемы, Вадим, – отозвался Иннокентий Палыч. – Даже больше того, работаю над их решением. Пока "тамбовские" не по зубам. Деверсифицировались, разнесли активы в легальные структуры. Но мы работаем, Генпрокурора дергаем, беседуем в верхах…
– Время поджимает. Мне два хода осталось до вице-губернатора. И я их сделаю! – погрозил кому-то кулаком Вадим Михайлович.
– Может, деньгами помочь? – поинтересовался Арапов.
– Денег достаточно. Мне бы из-под этих козлов табуретку выбить! Везде их люди, куда ни плюнь. Весь Питер скупили! И договариваться не хотят.
– Щемим их по мелочи… – сказал генерал Арапов. – Для серьезной операции нет санкции наверху.
– Вам бы лучше пока не высовываться, – посоветовал Иннокентий Палыч. – Пока не укрепим позиции в Москве. Четыре чистки пережили. Столько людей с хороших позиций согнали. Кадры нужны. Особенно в министерстве.
– Кадрами мы занимаемся, – подал голос, молчавший до сих пор, полковник в отставке Полищук. – Вчера Серафим Петрович…
– Да подожди ты с мелочевкой, Макарыч, – одернул его Веня. – Как с чеченами решается, Иннокентий Палыч? Нету сил ждать! Плюну на все, поеду и голыми руками задушу Аслана!
– Не кипешись, Вениамин! – осадил Иннокентий Палыч. – Аслан пешка. Зачем нам его труп? Нам их подконтрольный бизнес нужен. Подготовим удар, получишь Аслана. Большие люди работают. ФСники в интересе. Чичей за ниточки даже не из Москвы дергают. Международный уровень.
– Вы так долго готовитесь, что я боюсь не дожить. Умру от старости… – насупился Веня.
– Дался тебе Аслан, – наехал на Веню Макарыч.
– Я тебя просил, Полищук! – вскочил из-за стола Веня. – Не трогай меня! Не цепляй! На твоих глазах дочь и жену не насиловали. Что ты жирными мозгами понимаешь? Тебя живым хоронили?..
– Убери его, Серафим Петрович, – попросил Полищук. Веня подскочил к нему грудь в грудь, вернее, грудь в живот. Веня на голову ниже Макарыча.
– Успокойтесь мужики, – встал между ними Арапов. – Не позорьте меня перед гостями. Не пацаны. Уймись, Вениамин. Все про твою беду помнят. Поможем, когда время придет.
– Никогда оно не придет… – сокрушенно обхватил голову Веня. – Все рушится! Пропали законы. Даже блатные. Все бабки разъели. Я, вор в законе, не могу правды найти!
– Бывший вор, – поправил его Арапов. Налил коньяку и дал выпить. Успокоил, как малого ребенка. – Ты же свои законы подмял, когда семьей обзавелся. Потому за тебя и не встали. Аслан все просчитал, раздавил тебя как по нотам.
– Серафим Петрович, – взмолился Веня. – Я тебе многим обязан, но не передергивай, будь другом. Семья у меня была тайная, как и у других воров. Не Советская власть на дворе.
– Тогда воровские законы блюлись… – ответил Арапов.
– Сейчас пойдут басни про советское прошлое. Увольте… – засмеялся Вадим Михайлович. – Меняем тему. Что вы там про кадры сказали?
– Да, Серафим Петрович, – засуетился Полищук. – Как вчера Калмычков? Понравился?
– Боюсь признаться, но впечатление произвел! – ответил генерал Арапов. – Исключительный материал. Таких теперь не делают.
– Даже так? – удивился Вадим Михайлович. – Чем произвел впечатление?
– Тем, что никакого впечатления произвести не старался. Или я не разглядел. Твое, мнение, Вениамин? – спросил Арапов.
– Понятен, кругл, на всю глубину однороден, – ответил Веня, подливая в пустые бокалы вина. – Как бильярдный шар. Второго дна мы с Петровичем не нащупали. Хороший исполнитель при правильном руководстве.
– Погоди, погоди, – засуетился Полищук, – Разве он прост? Мы схему с баней еле раскопали. Повезло, можно сказать, не всех обиженных он зачистил.
– Не в том смысле прост… – поморщился генерал. – Цел, монолитен, все для себя решил. Его реакции поддаются расчету. Веня метко сравнил его с бильярдным шаром. Идеальный шар всегда предсказуем. Главное поставить удар, а он свое дело сделает. Не подведет. Надеюсь, не продаст.
– Это важнее всего при наборе новых людей, – сказал Иннокентий Палыч. – Они не повязаны с нами прошлым, и первое время приходится опираться на их личные качества. Опасный этап.
– Я в эти сопли не верю, – подал голос из кресла Вадим Михайлович. – Крючок в жопе и шкурный интерес в близком будущем – самые надежные инструменты.
– Калмычков и по этим параметрам подходит, – ответил Арапов.
– Так что, берем? – спросил Иннокентий Палыч. – Завтра к вечеру буду в Москве, представлю на рассмотрение. Людей не хватает катастрофически.
– Попробуем. Отстажируем годик, не вводя в курс. Но сначала я его проверю поглубже… – осторожничал Вадим Михайлович.
– Хоть запроверяйтесь… – пробубнил Полищук. – Такого, как Калмычков, хрен где сыщите.
– На том и порешили! – подвел черту генерал Арапов. – Идем дальше. Как складываются отношения с новым губернатором, Вадим Михайлович?..
"Проверка на дорогах"
24 октября, понедельник
С утра Перельман задолбал мелочовкой и дурными придирками. Такое впечатление, что Калмычков тормозит работу отдела, а то и целого ГУВД. Пожалуй, рост преступности по стране тоже на его совести. Калмычков сдерживался, не грубил. Относил на подпись бумажку за бумажкой. А сам чувствовал себя сжатой пружиной – только отпусти стопорок, и он сметет всю эту рутину вместе с Перельманом. К черту бумажки, к черту все! "Дайте настоящую работу. Скажите "фас"! Увидите, кто такой Калмычков!"
Но никто задач не ставил. В коридоре случайно пересекся с генералом Араповым. Тот кивнул в ответ на приветствие. Словно не было их субботней встречи. Будто сам Калмычков вербовал себя в "спасители Отечества"!
К концу дня его утомила роль пружины. Все-таки не железный. Напряжение надо снять! Но второе похмелье за сутки, это перебор. Водка не подойдет. Оставался единственный способ расслабиться – к Женьке в баню. Созвонился, уговорился. Женьке показалась странной идея баниться по понедельникам, но что для друга не сделаешь.
Уже выруливал со стоянки, когда зазвонил мобильник. Незнакомый голос сказал: "Николай Иванович, будьте в девятнадцать тридцать на четвертом километре Приморского шоссе. Заправка "Лукойл", внутри – кафе. Ждите там. Назначенные встречи советую отменить. Можете не успеть…" Связь оборвалась. "Входящий" не определился.
Отменить так отменить. Команде "отбой" Женька не удивился. Сказал только: "Хочешь, психоаналитика хорошего подгоню?"
В указанное место Калмычков успел за пятнадцать минут до срока. Заправился, огляделся. Оставил машину на стоянке и зашел в кафе. За столиками шесть человек. Две девицы: то ли молодые бизнес-леди, то ли проститутки. Парень в косухе с хипповатой девушкой. Два мужика под сорок. В машинах на стоянке никто не сидит. Вряд ли ему звонил кто-то из этой шестерки.
Через семь минут подкатил затонированный до черноты "Ленд-Круизер", встал на стоянке. Из машины никто не вышел.
Еще через три минуты к кафе плавно причалил "шестисотый мерин" со вторым "Круизером" на хвосте. Выскочил охранник, распахнул заднюю дверь "Мерседеса". Из нее, по-молодому легко, выбрался поджарый седой мужчина. Он оказался высок и элегантен: в стильном черном пальто, белом кашне и дорогих туфлях. Охранник распахнул перед ним дверь кафе.
Посетителей ветром сдуло. "Седой", как промаркировал его Калмычков, шагнул прямо к нему. Широко улыбнулся:
– Здравствуйте, Николай Иванович! Рад вас видеть. От Серафима Петровича имею наилучшие рекомендации. Таким вас и представлял.
– Здравствуйте, – поднялся навстречу Калмычков, – к сожалению, не знаю с кем…
– Зовите меня Вадимом Михайловичем.
– Очень приятно, Вадим Михайлович, – сказал Калмычков.
– Присядем. Может, по кофейку? – спросил "Седой", и получив согласный кивок, отправил охранника к барной стойке. Вынырнувшая из подсобки барменша сварганила два "капуччино" и тут же исчезла. Охранник поставил чашки перед Калмычковым и Вадимом Михайловичем.
– Напрасно вглядываетесь, Николай Иванович, мы с вами не встречались. Но, если повезет, будем работать вместе. Бок о бок и плечо к плечу. Как все мы… – сказал Вадим Михайлович. – В нашей табели о рангах, я – на еле-дующей ступени над генералом Араповым. Не самая большая шишка, но кое-что приходится решать. – Выдерживая паузу, он пристально смотрел на Калмычкова. – Сегодня мне придется решать вашу судьбу.
– Так уж и судьбу? – заершился Калмычков.
– Люблю людей смелых, но еще больше понятливых. Вы согласились сотрудничать с нами. Это дает вам массу преимуществ в будущем. Но и ставит в определенные рамки. Неразглашение, корпоративные обязательства… – "Седой" достал портсигар, взял сигарету, предложил Калмычкову. Тот отказался. – Обязательства, Николай Иванович, это серьезно. Это, когда за свои поступки выговором не отделаешься. Что-то не так – и чашка кофе может стать последней. Подумайте. Сейчас у вас крайние пять минут. Еще можно спрыгнуть с поезда. За последствия не ручаюсь, это Арапова компетенция. Но если вы твердо решили работать, нам нужны более веские основания для доверия, нежели отзывы и рекомендации. Подумайте.
– Я твердо решил, – сказал Калмычков.
– Тогда мы обязаны глубже покопаться в ваших мозгах. Образно говоря.
– Даже так?
– И даже хуже… Вам предстоит экзамен на право перехода в новую жизнь.