– Невозможно выжить после такого сильного удара электрическим током.
– И мы ничего не можем сделать?
– Ничего, дорогая, – ответила Сьюзен срывающимся голосом. – Надо вынуть ее из воды.
– Побыстрее, пожалуйста, – поторопила Анжела.
Девочка сама была бледна как смерть. На нежном ангельском личике застыли огромные голубые глаза, на высоком чистом лбу выступили капельки пота.
Сьюзен бросила взгляд на выдернутый кабель.
– А что у вас с напряжением в электросети?
– Общее питание я отключила. Это было первое, что я сделала. Я думала, что этим спасу маму!
– Ты все сделала правильно.
Сьюзен разулась, подоткнула юбку, наступила на ведущую к ванне ступеньку и остановилась: правильно ли она делает? Может быть, лучше предоставить это полиции?
Как только на улице раздался воющий звук сирены скорой помощи, Сьюзен прекратила свои попытки. Вскоре в холле раздались громкие голоса и звуки тяжелых шагов.
– Мы здесь, – прокричала Анжела.
Несколько мужчин поднялись на второй этаж.
Дик Баттеркап – участковый полицейский поселка – стремительно ворвался в ванную. Следом за ним вбежали доктор Лоренс и два санитара с носилками.
– Оставьте, мисс. Это наша работа!
– Это вы, сержант? – удивилась Сьюзен. – А кто вам сообщил?
– Ваша матушка. Она позвонила в пункт экстренного вызова полиции, и я решил прибыть лично.
Дик Баттеркап мгновенно оценил ситуацию профессиональным взглядом.
– Вам лучше выйти, мисс Квэндиш, – попросил он. – И уведите, пожалуйста, Энджи.
Санитары принялись вытаскивать из воды тело Хелен.
– Есть хотя бы доля надежды, доктор Лоренс? – спросила Сьюзен, опуская юбку и надевая туфли.
Доктор отрицательно покачал седой головой:
– У телевизионного кабеля очень высокое напряжение, а в воде убивает и гораздо меньшее число вольт. Господи, что за бредовое легкомыслие?
– Мама, мамочка, проснись! – рыдала Анжела.
Сьюзен, нежно обняв девочку, увела ее из ванной:
– Ты должна держаться молодцом!
– Я не хочу молодцом! Я хочу к мамочке! Что они с ней сделают?
У Сьюзен сжималось сердце: несчастная девочка еще долго будет страдать, не смиряясь со своей потерей. А пока дочка Хелен пребывает в глубоком шоке.
Скоро в комнату вошел пожилой доктор Лоренс.
– Летальный исход, – проговорил он, стараясь скрыть свой ужас.
Он помогал Хелен появиться на свет, а спустя годы принимал роды у нее самой. А теперь он должен был констатировать ее смерть. Как это несправедливо, когда из жизни уходят полные сил молодые люди, в то время как больные старики, мечтающие о смерти как об освобождении от страданий и умоляющие Бога забрать их к себе, остаются на грешной земле.
"Я слишком долго практикую", – подумал Билл Лоренс, а вслух сказал:
– Смерть наступила мгновенно из-за удара электрическим током.
– Она же не была пьяна? – испуганно спросила Сьюзен. – Я смогла бы ее спасти, если бы сразу вытащила?
Доктор отрицательно покачал головой:
– Нет. Никакая сила в мире не могла бы ее спасти. Она умерла мгновенно.
Анжела закрыла лицо руками. Сьюзен сочувственно погладила ее по пшеничным волосам.
Вошел сержант Баттеркап, тяжело, как старик, плюхнулся в кресло и достал блокнот для протоколов:
– Мне очень жаль вас тревожить, но я обязан задать ряд вопросов. Как это произошло? Кто находился дома, когда Хелен погибла?
Анжела отняла руки от заплаканного лица и пролепетала:
– Я была дома.
Взрослые переглянулись.
– В каком именно помещении ты была? Расскажи нам все по порядку.
– Точно вспомнить я не могу, – начала девочка прерывающимся голосом. – Все произошло так быстро, и я ужасно испугалась. Я пришла из школы пораньше потому, что сразу несколько учителей заболели. Я очень радовалась, что вся вторая половина дня будет свободной. Когда я вернулась, мама лежала в ванне. Она часто так делает, если у нее нет других дел. Она смотрела по телевизору вестерн и пила шампанское. Она пьет его каждый день для снятия напряжения, так она говорит, а кроме того, это полезно для кровяного давления. Я думаю, она была немного навеселе.
– А почему ты так решила? – тут же спросил доктор Лоренс.
Конечно же, он заметил пустую бутылку из-под шампанского и сделал соответствующие выводы. Это была старая как мир история: слишком много свободного времени, слишком много денег и слишком много скуки. Человеку нужно заниматься делом. Безделье приводит к гибели.
Девочка передернула плечами:
– Мама была очень веселая и выпила за мое здоровье. Она сказала так: "Я пью за твое здоровье, мое сокровище, и за здоровье всех, кто живет в этой проклятой дыре!" А потом она начала громко смеяться.
На лице девочки появилось смущенное выражение:
– Я думаю, что мама чувствовала себя не слишком счастливой.
Это было мягко сказано. Хелен ненавидела Нью-Эдем и не делала из этого тайны. Она считала своих земляков мещанами и придурками.
Сержант Баттеркап откашлялся:
– А что случилось дальше, дитя мое?
– Мама спросила, может быть, ей вылезти из ванны и приготовить мне сэндвич, так как у Салли сегодня выходной. Но я поела в школе и была не голодна. Тогда мама сказала, что еще полежит в ванне и посмотрит мыльную оперу. И еще попросила принести новую бутылку шампанского из холодильника. Я не успела выйти, как мама встала и пошла к телевизору, чтобы переключить канал – она забыла пульт управления в спальне. Потом она вдруг поскользнулась на чем-то…
– На кусочке мыла, – догадалась Сьюзен. – Он там все еще лежит.
Полицейский кивнул:
– Вполне возможно. А что случилось дальше?
Анжела громко всхлипнула: ей было непереносимо тяжело вспоминать все подробности этой ужасной сцены:
– Мама покачнулась и упала. Она попыталась ухватиться за телевизор, но, как назло, из него выскочил кабель и упал прямо в воду, и мама сразу посинела. Я хотела выдернуть штепсель из розетки, но вспомнила, чему нас учили в школе, когда мы проходили электричество, и побежала вниз к электрическому щитку, чтобы обесточить весь дом. Потом я вернулась и выдернула штепсель из розетки. Но мамочка все равно не шевелилась.
– Ты поступила очень умно, – похвалил девочку доктор Лоренс. – Теперь на электрощитках разные автоматы для разных помещений и один универсальный.
– Анжела умнее многих четырнадцатилетних сверстников, – заявила Сьюзен. – И, как видите, не потеряла голову в такой сложной ситуации.
Дик Баттеркап тоже выразил горячее одобрение смекалке девочки:
– Вот бы мои дерзкие девчонки были такими же сообразительными, как ты, Энджи. А что ты сделала потом?
– Мамина кожа выглядела вполне нормально, – серьезным тоном продолжала приободренная похвалами девочка. – Я подумала, может быть, все не так уж плохо, и решила позвать на помощь мисс Сьюзен. Вот и все.
Во время рассказа Анжела сохраняла спокойствие, а теперь снова начала плакать. Сьюзен нежно обнимала ее и гладила по шелковистым волосам, пока доктор искал в своем саквояже успокоительное.
Сержант тяжело вздохнул. Ему было крайне некомфортно допрашивать маленькую девочку:
– Прости, Энджи, что я тебя дергаю, но это мой профессиональный долг. Я должен задать тебе еще один вопрос: был ли кто-то дома, кроме тебя?
Девочка покачала головой:
– Нет, только мамочка и я. Больше никого.
– А где была Салли Бартон, ваша прислуга?
– Наверное, в кино. У нее сегодня выходной.
Сержант Баттеркап записал показания Анжелы в свой блокнот. Картина происшествия представлялась ему абсолютно ясной: несчастный случай с летальным исходом в результате грубого нарушения техники безопасности в состоянии алкогольного опьянения.
Внезапно у входной двери раздался пронзительный звонок. На пороге стояла Ада Феррер, изящная, элегантная и ухоженная от макушки до кончиков ногтей. Только так и должна была выглядеть уважаемая всеми вдова высокопоставленного правительственного чиновника. Она стойко держала удар: ни один мускул не дрогнул на все еще красивом, благородном лице, а серо-стальные глаза смотрели спокойно и уверенно. Только интенсивно бившаяся жилка у правого виска выдавала ее волнение.
– Августа Квэндиш сообщила мне, что с Хелен что-то случилось, – сказала миссис Феррер мелодичным голосом. – Что именно?
Сержант Баттеркап мигом вскочил с кресла, вертя в руках форменную фуражку. Он нервно откашлялся, потом покашлял еще раз в надежде, что доктор Лоренс поможет ему в этой драматической ситуации: как сообщить матери о смерти ее единственной дочери?
– Присядь, Ада, – Билл Лоренс ласково обнял свою давнюю пациентку и приятельницу. – У меня плохие новости. Очень плохие.
Миссис Феррер слегка отпрянула назад и сглотнула слюну:
– Другими словами, Хелен умерла?
Доктор кивнул:
– Да, моя дорогая.
Усилием воли несчастная женщина взяла себя в руки:
– Что произошло?
– Мы полагаем, что это был несчастный случай, миссис Феррер, – полицейский с трудом выдавливал из себя слова.
Ада слушала с каменным лицом. Наконец, она перевела взгляд своих серо-стальных глаз на внучку:
– Ты была рядом, когда она умерла?
Девочка теснее прижалась к Сьюзен, словно ища защиты в ее надежных объятьях, нервно сглотнула и ответила:
– Да, бабушка. Это было ужасно! Я никогда этого не забуду! Никогда!
– Я так не думаю! – Ада обратилась к доктору: – Могу я увидеть свою дочь, Билл?
– Разумеется. Ее увезли в клинику на реанимационном автомобиле. Я провожу тебя к ней.
– Бабушка!
Миссис Феррер, стоя уже у двери, медленно обернулась. Внучка подбежала к ней, ища защиты, словно маленький испуганный зверек. Ада стояла как вкопанная, напоминая бесчувственную статую. Ее руки висели вдоль тела, как плети. У женщины не было сил смотреть на ребенка, не то чтобы обнять и приласкать его.
Даже мужчины остолбенели, наблюдая эту жуткую сцену нечеловеческого горя и отчаяния.
– О, бабушка, – девочка прижалась к женщине, от которой не исходило ни капли сочувствия и тепла. – Можно я поеду с тобой?
Ее мольба осталась без ответа.
"Неужели у этой старой ведьмы вовсе нет сердца? – спросила себя Сьюзен, задыхаясь от охватившей ее душевной боли. – Ну как она не видит, что девочке нужна любовь? Почему она держится так отчужденно? Ее внучка – милейшее создание, живо откликающееся на проявление нежности".
– Оставь меня! – приказала Ада и повернулась к девочке спиной.
– Пожалуйста, бабушка!
– Не приставай ко мне! Ты уже достаточно натворила бед!
– Что я такого сделала?
Ада заставила себя взглянуть на внучку, поборов прилив непреодолимого отвращения:
– Ты вся пошла в своего отца. И, если я не ошибаюсь, ты его еще перещеголяешь!
Сьюзен вскочила:
– Довольно, миссис Феррер! Ребенок не должен отвечать за ошибки отца. Родителей не выбирают.
– Яблоко от яблони недалеко падает: зло порождает зло, – возразила Ада.
Анжела пристально поглядела на бабушку: в ее глазах застыло странное выражение.
– Ты среди моих врагов! – вдруг сказала девочка.
– Верно. Порочность мне противна, – ответила Ада.
– Ты вне себя от горя, моя дорогая, – вмешался доктор Лоренс. – Это понятно. Но даже траур не дает тебе право обижать внучку.
Он повернулся к девочке и сказал ласково:
– Не воспринимай слова бабушки буквально. Она сейчас в шоке.
Анжела кивнула и поплелась к дивану с видом несчастной жертвы. Сьюзен обняла ее и ласково проговорила:
– Ты пока останешься со мной. Моя мама будет тебе рада. Вам есть о чем поговорить.
– Ты ведь любишь меня, правда?
– Очень люблю, дорогая!
Ада секунду неприязненно смотрела на внучку, а затем обернулась к Сьюзен:
– Это очень самоотверженно с твоей стороны, Сьюзен. Надеюсь, она не доставит тебе и твоей матери больших неприятностей.
– Анжела нам не в тягость, миссис Феррер.Сьюзен поклялась себе помочь несчастной девочке в этих трагических обстоятельствах и уберечь ее от несправедливых нападок злобной бабушки.
* * *
Пока Сьюзен стелила постель для Анжелы в комнате для гостей, Дик Баттеркап брал показания у Августы Квэндиш. Смерть Хелен потрясла парализованную женщину. Обычно словоохотливая, на этот раз она отвечала односложно: нет, она никого не видела у соседнего дома, да, Салли Бартон, прислуга Карлсонов, ушла из дома в девять часов утра и больше не возвращалась.
Допросу подверглась даже Луиза, приходящая прислуга Квэндишей. Но и она не сообщила полицейскому ничего нового: ничего не видела, ничего не слышала, наводила порядок в погребе.
А в это время Ада Феррер стояла в морге перед белым столом, на котором лежало мертвое тело ее красавицы дочери. Как и следовало ожидать, никакие реанимационные действия не смогли вернуть Хелен к жизни.
– Это действительно был несчастный случай, Билл?
– Да, Ада. Хелен пила алкоголь, лежа в ванне. Прости, но я спрошу тебя прямо: она крепко выпивала?
На лицо женщины набежала тень:
– Да вроде бы нет. Она пила, только если очень волновалась или тосковала.
– Тосковала?
Ада Феррер щелкнула пальцами:
– Я сама не понимаю. Хелен была скрытной. Но я твердо знаю одно: она бесконечно любила жизнь, и ее смерть кажется мне чрезвычайно странной.
– У тебя есть веские основания считать ее смерть насильственной? Кто-то уже покушался на ее жизнь?
– Нет. То есть я этого не знаю.
– У Хелен были враги?
– У моей дочери был только один враг – она сама. Она была легкомысленной, невоздержанной, жадной до удовольствий. Она сама виновата в своих несчастьях. Но я готова поклясться: ни алкоголь, ни глупая неосторожность не стали истинной причиной ее гибели. Здесь что-то другое. Что-то… аномальное.
Доктор поднял брови:
– Думаешь, Анжела врет?
Женщина обвела взглядом белую стену морга, словно увидела на ней что-то, чего там не должно было быть:
– У Анжелы обманчивая внешность. На самом деле она всех водит за нос.
– Ты настроена против внучки, Ада. Не можешь ей простить, что она дочь Эдди Миллера?
– Ты видишь только то, что лежит на поверхности, Билл, – серьезно ответила миссис Феррер. – Интуиция подсказывает мне, что Анжела вовсе не та, какой хочет казаться. Мне рядом с ней… жутко!
– О чем ты, Ада?
– В том-то и дело, что ни о чем конкретном! Это все на уровне подсознания и предчувствий.
Женщина склонилась над телом дочери и нежно поцеловала ее в высокий гладкий лоб:
– Обрела ли ты теперь мир и покой, моя бедная Хелен? Мы все не без греха. Ты сделала много ошибок, но я прощала и любила тебя и всегда буду любить!
И потом она добавила такие странные слова, что Билл Лоренс, деликатно отвернувшийся, резко обернулся к ней:
– Все, что мы совершаем в этой жизни, непременно возвращается к нам обратно. И даже Господь всемогущий не может защитить нас от зла.
И Ада Феррер заплакала. Впервые за долгие годы.
* * *
Официальное заключение гласило: несчастный случай с летальным исходом. И хотя Ада Феррер не верила в эту версию, она оставила свои сомнения при себе.
Через четыре дня вся община Нью-Эдема собралась на кладбище, чтобы проводить Хелен Карлсон в последний путь. Стоял непривычно теплый весенний день, воздух был наполнен цветочными ароматами, и солнце ярко сияло на пронзительно-голубом небе.
Что это было: знак умиротворения, насмешка или символ глубокого равнодушия природы к собственным детям? "Хватит философствовать!" – приказала себе Сьюзен, мучившаяся этим вопросом, и постаралась сосредоточиться на надгробной проповеди.
– Эта молодая женщина покинула нас в расцвете лет, и мы скорбим о ней, – вещал преподобный Хопкинс. – Это мы понесли большую утрату, а не она. Она завершила свой земной путь и ушла в то царство, где нет ни слез, ни сожалений, ни забот, ни бед, от которых мы страдаем во время нашего земного существования.
Сьюзен притворялась, что слушает преподобного, а на деле исподтишка разглядывала тридцативосьмилетнего вдовца, который никак не мог осознать, что молодой красавицы жены больше нет. Норман Карлсон двигался как робот, его осунувшееся лицо выглядело серым и скорбным, а широкие плечи понуро опустились, словно на них лежала непосильная ноша. Но, несмотря на все эти печальные перемены, высокий, атлетически сложенный блондин выгодно выделялся среди всех присутствующих мужчин.
Рядом с ним стояла его приемная дочь – Анжела Карлсон. Она выглядела нежной и хрупкой – золотоволосый ангел в черном траурном платье. Огромные голубые глаза на хорошеньком личике смотрелись пустыми, красиво очерченный рот был слегка приоткрыт. Казалось, ребенок не понимает, что происходит.
"Молодец, держится храбро, – похвалила девочку про себя Сьюзен. – А ведь смерть Хелен касается ее больше всех".
В стороне от Анжелы и ее приемного отца, между Августой Квэндиш и доктором Лоренсом, стояла Ада Феррер – одна из трех близких родственников покойной. Самодисциплина не подвела ее и на этот раз – она вела себя безупречно и только держалась правой рукой за спинку инвалидного кресла Августы, как за спасительную соломинку. Ее губы были плотно сжаты, словно в страхе, что из них вырвется наружу скорбный стон. На бледном застывшем лице двигались только ноздри – то раздуваясь, то сужаясь.
Слова духовного пастыря Ада пропускала мимо ушей – ее занимал только блеск в глазах внучки. Она не спускала глаз с Анжелы, пытаясь понять, что за мысли роятся за ее гладким безупречной формы лбом и отчего так странно блестят ее глаза? От сдерживаемых слез? От отчаяния? От колдовских чар? От наигранных чувств? А может быть, это злость или даже… триумф?
Триумф? Не стыдно ли так думать о ребенке? Откуда взялось в ее душе непреодолимое недоверие к дочери Хелен? Из-за Эдди Миллера? Он был отвратительный человек – развращенный, подлый, с криминальным прошлым. Ада знала о нем много больше Хелен. Падают ли на детей грехи их отцов, или это только предрассудки?
Женщина беззвучно застонала. Как случилось, что она стала так дурно думать о своей внучке? Анжела не давала никакого повода. Девочка она живая и смышленая. Правда, умна не по годам, не в пример другим детям. Так откуда это подозрение, лишающее ее сна? Где корни этой инстинктивной антипатии?
Возможно, это только предубеждение, не подкрепленное никакими фактами. Обычная предвзятость. Характеры и душевные качества родителей вовсе не всегда передаются детям. Ведь даже самые благочестивые не родятся от святых!
Анжела поймала неприязненный взгляд бабушки, высоко подняла голову и ответила на этот взгляд: на долю секунды в детских глазах вспыхнул огонь и тут же погас. Что это было? Антипатия? Упрямство? Или своеобразная ирония? Что бы то ни было, ничего хорошего это не предвещало.
Один за другим присутствующие на похоронах подходили к свежевырытой могиле. Последнее прощание, последний цветок. Три горсти земли на гроб – символический жест. "Из праха ты пришла, в прах ты и возвращаешься".
После похорон Норман Карлсон подошел к Сьюзен и взял ее за руки.