Старик покачал седой головой.
– Прошу Вас, батюшка, Алексей Прокофьич! Не делайте из меня клятвоотступника на старости лет!
Чтобы успокоить его, я пообещал, что не буду допытываться относительно тайной организации, членами которой состояли и мой отец, и, судя по всему, он сам.
– Где мы теперь находимся? – спросил я, с интересом оглядываясь вокруг. – Мышами воняет.
– Да! Местечко знатное! – обрадовался Фрол перемене темы. – Мы находимся как раз под поляной, где Вас судили. Это подземелье служит как раз для отступления, в случае внезапного нападения. Ни разу до сего дня не пользовался им.
– А что случилось? Я выпил то, что мне дала молодая полька…
– Они напали… – Фрол сделал паузу, пожевал губами. Было видно, что рассказ дается ему нелегко: …половину наших перебили! Разумеется, моим долгом было Вас спасти, но Вы были так бледны – сперва я подумал, что Вы мертвы. Я увидел около Вас крупного хищника, но он, простите великодушно, побрезговал Вами. К счастью, конечно! Я принес Вас сюда, переждать, пока все не образуется. Господи! А образуется ли?! – вдруг в сердцах крикнул он, и, схватившись за голову, зарыдал, как ребенок. Я не перебивал его, и он продолжал:
– Я видел, как они разорвали моего старого приятеля,… я не смог ему помочь! Слухи о том, что они решатся, ходили давно, а он, приятель тот, все не верил, посмеивался надо мной, шутил!
Похлопав его по плечу, я выразил ему свое сочувствие.
– А где же остальные: мадам Винер, Николя, Альжбета? Им удалось спастись?
Лицо его приняло непроницаемое выражение:
– А… так Вы уже знаете, что Николай Винер занял место вашего батюшки в Клубе? Тем лучше. Мне слишком трудно скрывать от Вас правду, а врать я не приучен. После того, как столько наших братьев и сестер сложили головы, уверен, что сам Господь привел Вас к нам, сколь ни противился этому добрейший Ваш батюшка, упокой Господь его душу! Назад пути не будет – только смерть. Он посмотрел на меня водянистыми глазами, и, улыбнувшись, приосанился. "Боже, бедный старик" – пронеслось у меня в голове.
– А девушка, Альжбета, Вы видели её? – спросил я во второй раз.
Фрол как-то странно на меня посмотрел, и слабым голосом, так что мне пришлось приложить усилия, для того чтобы расслышать, произнес:
Да, я видел, что её закололи, как бешеную собаку. Надеюсь, что она горит в аду, ибо под ангельской внешностью скрывалась подлая и жадная тварь. Это она предала нас.
Я увидел, что он снова плачет, но я не стал его успокаивать. Известие о гибели девушки причинило мне боль, однако мне удалось справиться с чувствами, и я, как ни в чем не бывало, спросил:
– Когда же мы сможем подняться на поверхность? В этой могиле мы скоро околеем совсем, как какие-нибудь кроты.
Старик поднял палец, прислушался. Потом взобрался по лестнице на две ступени, прислушался снова.
– Сейчас все тихо. Пойдемте, но на всякий случай, будьте готовы дать отпор врагу – он протянул мне пистолет.
Мы выбрались наружу недалеко от места, где я ещё недавно замерзал в своей тюрьме, открытой холодному апрельскому ветру. Клетка и сейчас стояла там, факелы догорели, освещенные луной, на земле лежали трупы, некоторые уже были обезображены хищниками, следов которых тут было великое множество. Я искал Альжбету, но не нашел, и в тайне надеялся, что старик ошибся. Мне было приятнее думать, что если бы не её эликсир, я бы был бы мертв. Почему волк так шарахнулся от моего "трупа"? То-то. А судьба охотничьего клуба, мало волновала меня в этот момент. Как знать, может быть, не напади на них эти чудовища, они бы преспокойно вынесли мне смертный приговор. Фрол бы, скорее всего, не посмел бы идти вразрез с Организацией, которую так боится.
– Пойдемте быстрее, не ровен час, они вернутся! – подгонял меня старый слуга, натягивая свой старинный котелок себе на самые уши.
– Но кто – же похоронит тела? – удивился я, сделал шаг вперед и тотчас упал, поскользнувшись на чем-то мягком и склизком. Вставая, я обнаружил под ногами белоснежную когда-то, а теперь грязную, со слипшимся мехом муфту. В лунном свете она выглядела почти черной от крови. В двух шагах, на спине, лежала сама пани Херцигова, её профиль стал ещё безобразнее, но, не смотря на это было искренне жаль её.
Сунув руку внутрь муфты, я сразу почувствовал прохладу серебряного диска. Так и есть! Это были часы графини.
– О, Бог милосердный! – перекрестился Фрол, следом за мной увидев труп старой девы, и склонился над ним, чтобы закрыть ей глаза. Бедная Агнесса!
Этого времени мне оказалось достаточно, чтобы незаметно положить в карман часы – я не хотел рассказывать о находке Фролу, во всяком случае, пока. Мне предстояло открыть тайну могущественной организации, замаскированной под Охотничий Клуб. Не думайте, что я бесчувственное животное, мародер. Сожалея о погибших, я согласился покинуть это место только после того, как Фрол уверил меня, что о телах позаботятся те, кто сделает это намного лучше нас.
***
Прошло время. Был теплый летний вечер, я сидел у себя на веранде, и прожигал время игрой в лото со своими гостями – четой Ивакиных. От безделья я пристрастился курить сигары. Мне уже не терпелось сбежать из дома, хоть на войну, хоть в Новый Свет, на поиски приключений. Но, слава Богу, подходящей войны не случилось, а в Новый Свет я отправиться пока не решался. От Винеров давно не было никаких известий. Фрол, так и не получив от меня письменного согласия о вступлении в Охотничий Клуб, попросил расчета и отбыл в неизвестном мне направлении. При этом, как не пытался я его разговорить, старик проявил недюжинное упрямство, и ушел, обиженно поджав губы. Чтобы заполнить образовавшуюся после его ухода пустоту, я взял на его место нерасторопного, но очень "английского" на вид слугу, с английским же, королевским именем Ричард. "Дворецкость" его облика заключалась в том, что одевался он не в поношенный чесучовый пинжак, с торчащей отовсюду косовороткой, а в настоящий смокинг, который, по его собственным уверениям, он шил на заказ у известного лондонского портного, заплатив за него все имеющиеся у него сбережения. Однако, по имеющимся у меня сведениям, он выиграл эту замечательную вещь в карты у дирижера столичного театра. Это обстоятельство указывало на то, что мой новый дворецкий либо любитель приукрасить, либо шулер. К отличному смокингу прилагались роскошные (даже со спины видать) бакенбарды а-ля Франц Иосиф. Мне нравилось впечатление, которое мой новый слуга производил на моих редких гостей, и я был готов простить ему флегматичность, и даже дурную привычку спорить со мной.
Мы уже битый час ждали самовар, когда вошел Ричард и шепнул мне на ухо, что на крыльце меня дожидается какая-то дама, отказавшаяся входить в дом, но уверяющая, что ей срочно нужно меня повидать. Сердце мое упало: Альжбета! Извинившись перед четой Ивакиных и оставив их недоумевать на веранде (чаю, они так и не дождались), я поспешил в сад.
Хоть был поздний вечер, летние ночи в нашем краю светлые, и я сразу понял, что это не Альжбета, и испытал некоторое разочарование. Дама, несмотря на теплую погоду, была одета в длинное платье, манто и шляпку с вуалеткой, скрывающей её лицо до самого подбородка. Увидев меня, она порывисто встала со скамейки, и не успел я опомниться, как она, подхватив меня под руку, увлекла в дальнюю беседку. Там она сняла вуалетку, и произнесла развязно, стукнув по руке кружевным зонтиком:
"Ну что, шалунишка, узнал меня?"
Я вгляделся в это лицо, сверлящее меня маленькими глазками, в мальчишески застенчивую улыбку и, узнав, сначала не знал, как себя вести. С одной стороны я был безумно рад видеть своего "брата", с другой стороны, к чему этот маскарад? Не следят ли за ним?
Мы сели рядом, словно пара голубков, и он передал мне запечатанный конверт, сказав, чтобы я прочел сегодня же, и по прочтению сжег. Кивнув, я убрал письмо в карман.
– Как матушка? – спросил я его.
– Матушка очень больна. Не встает. – Сразу нахмурился он.
Я легонько сжал его пальцы:
– Передавай ей привет от меня.
Николя кивнул.
– Это от неё письмо. Прочтешь, и тотчас сожги его. А от себя я так скажу: бежать тебе надо. Хоть в Индию, хоть в Америку. Сейчас, пока мы с тобой здесь сидим, кое-кто совещается, как сподручнее тебя убрать.
– Вот как? Уж, не в известном ли мне Охотничьем клубе? Говорят, что ты там вроде "держателя табакерки" вместо моего отца.
Николя склонил голову:
– Видит Бог, я не хотел этого. Мама решила, что клуб единственный путь для меня в высшее общество. Став приемником твоего отца в Клубе, я стал графом. Но в клубе свои правила, и табакерка, которую ты по ошибке принял за личную вещь отца, для меня стала талисманом.
– Интересно. А твое отсутствие на собрании, посвященном моему убийству не вызовет подозрений? – не удержался я. Николя даже не улыбнулся:
– Те люди, которые знали о нашей дружбе, увы, мертвы. Более половины в клубе – свежая кровь, приемники, некоторые приехали из Чехии и Германии.
– Почему Вы решили, что я представляю опасность? – спросил я, мучивший меня в последнее время вопрос. – Что за варварство убивать людей, которые хотят жить так, как хотят?
– Это правила Клуба. Именно благодаря неукоснительному соблюдению правил, мы противостоим злу. Наша задача уничтожить их породу на корню, а они, стремятся уничтожить нас. Всё просто… Наши враги очень сильны – они настоящие убийцы. В их рядах очень влиятельные люди! Одно слабое звено в нашей цепи – и произойдет катастрофа, подобная той, что произошла весною в Дубках.
– Я слышал, там замешана эта полька, как её, эээ…? – Я сделал вид, что не могу вспомнить имя.
– Альжбета! Она предала нас. Даже родная тетка не подозревала о вероломстве племянницы. – Он опустил глаза, и я понял, что молодая полька небезразлична ему. Но, не удержавшись, спросил-таки:
– Где она сейчас? Погибла?
– Я верю только своим глазам. – Тихо произнес Николя. – Тела я не видел, хотя, тому, что отец Михаил смертельно ранил её, есть свидетели.
– Отец Михаил? Неужели тот самый? И ты мне ничего не сказал?! Я вспомнил голос на судилище, который говорил, что мне надлежит либо быть с ними, либо умереть. Теперь я вспомнил его – то был голос отшельника.
– Прости. Я сам не знал, ведь я стал полноправным членом Клуба, позже, когда у меня появилась табакерка. – он опустил глаза. – Любой сторонний человек, который даже нечаянно узнает больше о Клубе, чем следует, почитай уже мертвец. Правила не щадят никого! Поэтому уезжай, уезжай Бога ради, и я, и матушка заклинаем тебя. Или становись одним из нас, я сделаю для этого всё, что смогу. Даже готов раздобыть тридцать третий предмет.
– Что ты сказал? – Не понял я.
– У каждого Охотника есть свой талисман, который, однако, ему не принадлежит, а служит ему, пока он жив. Потом предмет переходит к приемнику. Табакерка – это мой талисман, прости, что пришлось вернуть её себе таким образом. – Он смутился на мгновение, затем продолжал:
– Всего предметов, как и Охотников, должно быть тридцать три. Но у нас пока тридцать два – после гибели графини, кто-то присвоил себе артефакт. Мы думаем, что это её преемница, Альжбета. Однако никаких следов девицы не найти не удалось, и теперь все силы брошены на то, чтобы разыскать её, живую или мертвую.
– Я знаком с преотличным мастером, ювелиром. Уверен, он может помочь воссоздать любую вещь, созданную когда-либо другим человеком! – Было любопытно, насколько Николя будет откровенен со мной.
Он грустно усмехнулся:
– Все предметы обладают особыми, присущими только им свойствами, поэтому изготовление копии не выход, увы.
– И что вы намерены делать? – спросил я, словно меня это не касалось.
– Искать оригинал! – усмехнулся Николя. – А ты… уезжай, Алексей, я напишу, когда все поутихнет. Впрочем… адреса не оставляй, так будет надежнее.
Я проводил Николя к задней калитке, мы распрощались, и я, не оглядываясь, зашагал к дому, читать послание Эльзы Винер.
На дорожке сада я остановился: мне показалось, что в кустах акации кто-то прячется. Я постоял немного, но шорох больше не повторился. "Верно, виною всему мои расшатанные нервы", подумалось мне, и я поспешил к своим покинутым гостям, чете Ивакиных, которые уже клевали носами за карточным столом.
Извинившись за свое долгое отсутствие и за нерасторопность слуги, так и не угостившего их чаем (назавтра я решил уволить нерадивого Ричарда), я пообещал навестить их в ближайшее время, и, проводив, остался, наконец, наедине с письмом.
Развернув его, я с нетерпением принялся за чтение, сулившее мне объяснение того, чего я не мог объяснить. Письмо было небольшим, и я прочел его быстро. Ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, в нем не было. Мадам Винер извинялась за то, что "была вынуждена изъять предмет", и горячо просила о том, чтобы я "уехал как можно скорее и как можно дальше". Я скомкал письмо, и сжег его, как обещал. Затем опустил руку в карман и извлек часы графини. На стене отразилась огромная копия диска на цепочке. Туда – сюда раскачивал я диск, как это делала графиня, когда я ехал с нею в карете. Я почувствовал, как веки мои слипаются, и еле смог остановится и убрать часы в карман. Потом вдруг услышал, как мне показалось подавленный зевок. Я схватил со стены саблю, и, закрутив ею штору, рванул её, что есть мочи, вниз, оказавшись лицом к лицу с Ричардом.
– Ах ты, сукин сын! – я схватил его за грудки, и хорошенько встряхнул. – Значит ты, пес, за мной шпионишь? Кто приказал?! – для верности я приложил его к стене, отчего слегка посыпалась штукатурка.
Ричард, раздувая ноздри, и скаля зубы, молчал. Глаза его сверкали ненавистью и самодовольством, словно он издевался надо мною. В тот момент он был похож на оборотня в момент превращения, куда только делись его манерность и внешний лоск?
"А что, – подумалось мне, – если бакенбарды фальшивые? Дай-ка сюда!" – и я с силой дернул мнимого дворецкого за бакенбарды, чего он, скорее всего, никак не ожидал и заорал дурным голосом, потому как бакенбарды оказались самые, что ни на есть, настоящие. Я вырвал солидный клок волос, и теперь не зная, куда его деть, держал в руке.
– Федор! – Крикнул я что есть мочи. Вскоре по коридору застучали босые пятки, и появился, запыхавшийся Федор. В руках у него были новехонькие вилы.
– Кто кричал? – спросил он первым делом – скорее всего, он слышал вой Ричарда. Заметив дворецкого в моих тисках, подошел, и остервенело, погрозил у самого его носа пальцем:
– А он мне сразу не показался! Где это видано, чтобы у мужика были ногти полированы? Зачем такие длинные ногти растить служилому человеку? Тьфу, басурман! – он замахнулся на Ричарда, но я удержал.
– Давай-ка свяжем его, и бросим в подвал. Желаю его допросить с пристрастием. А будет кобениться, так и кончим его, чего с ним церемониться – сказал я, незаметно подмигнув Федору.
– Вы, барин, мне его отдайте. – Вмиг подхватил Федор. – Уж я его попарю! Мне он унтера одного напоминает: много крови у меня, скотина, выпил. Так уж я потешусь!
С шутками и прибаутками подобного свойства мы связали дворецкому руки и ноги, и потащили в подвал.
Подвал усадьбы совсем не был приспособлен для таких целей, как содержание преступника, или, тем паче, развязывания его языка методом пыток. Кругом стояли бочки и банки с самым разнообразным содержимым, начиная от меда и заканчивая мочеными яблоками и кислой капустой. Только вчера кухарка сделала кровяную колбасу, которая сейчас живописно свисала с веревки, аккурат перед носом нашего пленника.
– Тяжелый, точно кабан! – сказал Федор и уселся на пустую бочку, отирая пот со лба.
– Ты, Федор, иди пока, мне надобно с этим господином тет-а-тет поговорить.
– Чаво? – не понял Федор.
– Ну, с глазу на глаз, – объяснил я.
– А-а-а. Ну, так я тогда в прихожей лягу, зовите, если что – зевая, сказал Федор. – И повернувшись к Ричарду, показал ему волосатый кулак:
– Ууу, шельма!
Я не ждал, что Ричард вот так мне все возьмет и выложит. Отнюдь нет! Повидал я таких типчиков. Но у меня в кармане лежало волшебное средство, действие которого я испытал на себе, и я поглаживал пальцем его инкрустированную крышечку. Правда, я не владел техникой применения этой вещицы, знал только общие принципы её действия, потому решил не спешить, чтобы не наломать дров. Благо впереди была целая ночь.
– Ну-с, может быть, назовешь свое настоящее имя? – спросил я, без всякой надежды на ответ, и был весьма удивлен, когда дворецкий произнес:
– Архип.
– А по батюшке?
– Архипов сын.
– Зачем проник в мой дом?
– Убьете? – мрачно спросил он, не ответив на мой вопрос – Впрочем, мне все одно не жить. Так что, лучше уж Вы. – Он отвернулся к стене.
Я сел на ту бочку, где только что сидел Федор, и нащупал в кармане часы. Осторожно вытащил их и стал раскачивать на цепочке, при этом смотря не на них, а на спину Лжеричарда. Я рассчитывал, что он, обернувшись, попадет под влияние маятника и тогда…
Но он и не думал поворачиваться. Тогда я подошел к нему ближе и коснулся его спины. Освещение в подвале было не Бог весть: закопченные масляные светильники – и поэтому я не сразу понял, что это у пленника с лицом, когда он обернулся: оно все покрылось жесткой шерстью, и вообще стало звериным. Был бы я барышней, я бы упал в обморок, какой с барышни спрос? Но я ведь не барышня, и поэтому мой сокрушительный кулак с быстротой молнии въехал в мохнатое рыло, отчего потом у меня на всю жизнь остались на кулаке знатные отметины, хотя в тот момент боли я не чувствовал. Голова оборотня откинулась, но он выдержал удар.
Зажав в руке артефакт, я стоял напротив оскалившегося Ричарда-Архипа, с клыков которого капала розовая пена, и понимал, что допрос, к сожалению, придется отложить, так как мой собеседник сейчас способен лишь рычать. Сейчас он порвет меня…
рука с часами непроизвольно вытянулась вперед, и глаза оборотня, к моему восторгу, прикипели к маятнику, повторяя его колебания: вправо-влево, влево – вправо…
– Кто ты? – мой голос дрожал от возбуждения: ещё бы! Сейчас я выведаю у него всё!
– Аррр… – зарычал оборотень, наверное, его действительно звали Архипом. Маятник раскачивался, и я уже стал бояться, что не выдержу, закрою глаза, и провалюсь в небытие.