Наш стук остался без ответа, и тут раздался вой – теперь так близко, что даже у Винера не осталось сомнений. Я надавил на дверь плечом, и мы ввалились в темные сени, где, судя по запаху, хозяин хранил вяленое мясо. Я понял, что сильно проголодался. Винер, полагаю, тоже. Мы захлопнули дверь на улицу. Дверь в избу тоже оказалась не заперта, и, постучав для порядка, мы вошли и оказались в просторной светелке, где слабо потрескивали дрова в печке, и от неё же исходил слабый свет. У печки лежало несколько поленьев, и я бросил их в огонь. Разгораясь, он дал нам возможность оглядеться. Это была типичная русская изба – хозяин её, скорее всего, человек небогатый, но хозяйственный. Все здесь на местах: а главное – на столе стоит кувшин и блюдо, прикрытое рогожей. Я тотчас представил себе, что может там скрываться: может, краюха деревенского хлеба, а может, кусок козьего сыра. Винера вероятно, интересовал тот же вопрос: что же там, на блюде, и хватит ли на двоих.
– Как мыслишь, Алекс, доброе ли это место или худое? – спросил он с опаской. – И не обидим ли мы хозяина, если обсохнем тут до утра, и отведаем его стряпни? – Винер решился сделать шаг в сторону стола.
– Не спеши, Николя, – остановил я его – пока у меня точно у терьера, стоит холка: чую, здесь кто-то прячется, давай-ка сначала посмотрим?
Словно в подтверждение моих слов, раздался всхлип. Схватив ухват, я направил его в сторону, откуда был слышен звук, а именно в темный угол, отгороженный конструкцией на вроде ширмы.
Отодвинуть ширму было нелегко, и я просто опрокинул её. Нашему взору предстала клеть из железных прутьев, а внутри её кто-то шевелился, не то человек, не то животное. Держась на расстоянии, я вытащил из печи одно из поленьев, и, держа головешку на вытянутой руке, осторожно осветил угол с клеткой.
– Святые угодники! – вырвалось у Винера, и в этот момент я хлопнул себя по лбу: все это время в моем саквояже находились очки, позволяющие видеть в темноте, я привез из Баварии. – и как я мог о них забыть? Даже с одним глазом я имел преимущество перед остальными – изобретение барона С* не раз спасало мне жизнь. Нащупывая очки в саквояже, я спросил:
– Ты кто? – пока я не знал, как обратиться к узнику – и человек ли это вообще.
Существо не ответило, лишь снова раздался всхлип. Надев очки, я подошел ближе. Мне была видна только груда лохмотьев и спутанные волосы.
– Эй! Кто ты? Говорить можешь?
Существо зашевелилось, и мне показалось, что оно принюхивается. Я подошел ещё ближе.
– Не бойся, не обидим – снова заговорил я, придав своему голосу елейность, на которую только был способен. – Расскажи, кто ты, как сюда попал, и быть может, мы выпустим тебя.
Брякнул металл. Я понял, что бедняга прикован.
– Сейчас мы тебя отопрем! – Винер подошел к клетке, и стал шарить по дверце руками, ища замок.
Наконец нашел, но не мог с ним совладать – мне в темноте было хорошо видно, как он строит гримасы, пытаясь его открыть. Тут я посмотрел на узника, и понял, отчего бедняга мечется – на глазах у него была плотная повязка.
– Обожди, друг! – сказал я Николаю. – Мы не знаем, с кем имеем дело, может быть, дождемся хозяина, а там решим? – говоря это, я не сводил глаз с лица узника, и ясно увидел, что оно приобрело испуганное выражение. Сделав над собой усилие, молодой человек сказал:
– Отпустите меня, пожалуйста! Она скоро вернется, я слышу её запах… Она зла и голодна, нам несдобровать. Я могу помочь вам выбраться до того, как она вернется.
– Кто она? – насмешливо спросил Винер. Он не видел лица говорившего, я же не отрывал от него взгляда, и что-то подсказало мне, что парень не лжет.
– Ответь на мои вопросы, и коли ответишь честно, мы отпустим тебя, слово дворянина! – прошептал я.
– Воля ваша, я готова.
Я в изумлении посмотрел на узника ещё раз. Под лохмотьями разглядел изгибы женского тела. Точно, девица!
– Кто живет в этой избе? – задал я свой первый вопрос.
– Она называет себя Лариссой. Ей подвластны мелкие бесы и лесная нечисть.
Она может обернуться волчицей, и тогда льется кровь. Думаю, она уже знает, что вы здесь. У нас почти не осталось времени… я умираю… бегите… спасайтесь!
Девушка затихла, распластавшись на грязном полу клетки.
Я молча подвинул своего товарища и взялся за замок. Это была китайская щеколда, я уже видел подобные диковины. Щелчок, и дверь в клетку была открыта. Девушка между тем не шевелилась.
– Винер! Встаньте у двери, держите ухват, если что обороняйтесь. – Я бросил взгляд на своего товарища и увидел, что он обомлел от моего вида: как я мог забыть, что в темноте очки светятся!
– Не обращайте внимания, прошептал я. Это чудо изобрел один немец. Гений. Потом при случае…
Послышался странный звук, словно тысячи крыльев невидимых насекомых застучали по потолку, по стенам, по полу. И мне, и Николаю стало не по себе. Ему, наверное, было страшнее – поленья почти прогорели, и он видел только очертания вещей. Одна из ставен слетела с петли – такая жестокая была непогода, и теперь билась о стену дома, наводя на нас ужас.
Было слышно, что кто-то ходит в сенях. Значит, засов не спас. И я, и почти ничего не видящий впотьмах Николай смотрели, не отрываясь, на дверь. В руке брата дрожал пистолет.
Дверь открылась резко, так резко, что нервы Николая не выдержали. Раздался выстрел. На пороге стояла фигура, в плаще с накинутым капюшоном-куколем.
– Ещё шаг, – спокойно сказал я, – и мой приятель сделает Вам дырку в голове! Не так – ли, любезный Николя?
– Да-с. С превеликим удовольствием! – подыграл мне Винер.
Как я и ожидал, голова в капюшоне повернулась в сторону моего спутника, и я успел подскочить и накинуть на эту голову пустую корзину.
– Кто Вы? Что Вам здесь надо? – простонала голова. – Я особа духовного сана!
При этих словах, у меня внутри все возликовало: "Йоган!" – крикнул я, сняв корзину и откинув капюшон, – "дружи…"
На меня щурясь в темноте, смотрело какое-то высохшее чучело.
– "ще…" – закончил я фразу, и почувствовал жестокое разочарование – это был не мой друг
– Где оборотень? – высоким, дребезжащим голосом вопросили мощи.
– Кто? – не понял я. – Вы хотите сказать, Ларисса?
Старик утвердительно кивнул и направился в угол, где стояла клетка.
– Она должна появиться с минуты на минуту! – мне стало стыдно за наше неучтивое обращение – Мы с товарищем готовы принять в засаде на проклятую ведьму самое деятельное участие!
Из угла донесся стон:
– Господь всемогущий! Вы отпустили её! Вы хоть представляете, что Вы наделали?
Тут меня как дубиной по голове огрели – я понял, что хитрая бестия нас провела. Но как ей удалось незаметно выбраться? На ней же были оковы!
Отшельник сидел на полу возле клетки, и казалось, молился. Я коснулся его плеча, но он продолжал бормотать, не обращая на меня ровно никакого внимания.
Винер тоже был потрясен случившимся, а теперь ещё и озабочен судьбой Афрания, которого мы оставили одного, хоть и вооруженного.
– Бедный Афраний! Всю жизнь теперь буду сожалеть о нем!
– Да не сокрушайся раньше времени – пытался я его успокоить, Афраний вооружен. Главное, чтобы коляска твоя сдюжила.
Старец тем временем встал с пола и подошел к столу.
– Кто такие? – строго спросил он, делая нам жест, чтобы садились.
– Граф Алексей Опалинский, – я коснулся подбородком груди. – А это мой друг, Николай Винер, надворный советник. Позвольте узнать, кто Вы, и что мы можем сделать, чтобы хоть как-то возместить то зло, которое совершили по невежеству?
– Она обманула нас! – попытался оправдаться Николя. – Мы думали она жертва некоей Лариссы, мы же не знали, что она и есть… кстати, почему вы назвали её оборотнем? И как ей удалось улизнуть столь незаметно?
Старик как видно, все ещё был удручен происшедшим и зол на нас, потому ответил сухо и с плохо скрываемой неприязнью:
– Вы сами ответили на свой вопрос, юноша. Что вам известно об оборотнях? Только то, что в детстве ваша полуграмотная нянюшка напевала Вам на ночь? Вы думаете, что зло непременно имеет отвратительную и громоздкую форму? Нет! Нет! Тысячу раз нет!
– Простите нас великодушно, – прервал его гневную тираду Николя. – У нас в полумиле отсюда сломалась коляска. Завязла в грязи. Сторожить её остался мой человек, по моему приказу… у него есть карабин, он искусный стрелок. Что может ему грозить? Эта… тварь боится свинца?
Старик махнул рукой:
– В рассуждениях не вижу никакого смысла. Вы слышали хоть один выстрел? Нет? Так-то.
– Но коляска достаточно далеко, за окном ветер и снег с дождем – можно и не расслышать звук выстрела! – с надеждой предположил Винер.
– Раз так, то чего горевать раньше времени, завтра все узнаете. До утра оставайтесь здесь.
Мы с Винером с благодарностью поклонились старику.
Несмотря на то, что мы так опростоволосились, хозяин не стал пренебрегать правилами гостеприимства, и пригласил нас за стол, запалив масляный светильник. Под рогожей оказался каравай. На столе появился бочонок меда, и небольшие ковшики от братины. В кувшине был хмельной квас, и, выпив его пенную влагу до дна, я почувствовал, как сами собой закрываются глаза, а руки и ноги наливаются чугунной тяжестью. Засыпая, я сожалел о том, что отшельник так мало объяснил нам про оборотней, а ведь эта тема весьма увлекала меня с недавних пор.
Мне снился баварский замок барона С., та самая комната, где я чуть не расстался с жизнью. На стене висит зеркало, в котором, в свою очередь, отражается другая стена, украшенная гербом благородной немецкой фамилии.
Внезапно поверхность зеркала обретает подвижность, словно это не стекло, а зеркальная толща воды, покрытой рябью. Во сне я не чувствую страха, я чудесным образом знаю, что все это всего лишь сон – и сам замок, и все его обитатели давно существуют лишь в моей памяти. Но я почему-то не хочу подходить к зеркалу. Нет, не то, чтобы боюсь, но не хочу. Однако, все же подхожу и вижу в черной пучине зеркала чудовище: это получеловек – полуволк, с огромной головой, с ужасной пастью, из которой валит пар обжигающего дыхания. С толстого, пунцового языка капает кровь вперемежку со слюной. Глаза чудовища – имеют необычный для волка разрез – но это и не человечьи глаза: во взгляде столько ненависти и злобы, что он способен убить на расстоянии. Невольно отпрянув от зеркала, по движению чудовища я понял, что это я сам! Я провел рукой по левой стороне лица – повязки не было, я снова видел двумя глазами! В ужасе я посмотрел на свои ладони, они огрубели и покрылись шерстью. Каждый палец теперь завершался черным, толстым когтем. В отчаянии я закричал – но вместо крика в воздухе повис леденящий сердце вой. Я полоснул ногтями по стене, оставив четыре глубокие отметины на шелковых обоях.
Кто-то тряс меня за плечо. Вокруг было почти светло. Напротив сидел старик – отшельник. Я посмотрел на свои руки, и облегченно вздохнул – шерсть и когти испарились. Старик смотрел на меня насмешливо.
– Доброе утречко, граф. Хорошо-ли почивали?
– Доброе утро… честно сказать, приснился кошмар. – Я попытался улыбнуться. – Что-то я не вижу Николя. Он вышел?
– Я пытался отговорить вашего приятеля, но он ничего не хотел слушать. И Вас будить отказался. Я-то старый, почти не сплю, вот и слушал целую ночь, как Ваш друг не находит себе места – ворочается и ворочается горемычный.…Эй! Погоди, я не успел сказать главного…
– Потом, святой отец, потом! – сказал я, на бегу накидывая плащ – коли буду жив, непременно навещу вас в скором времени, обещаю!
Старик покачал головою и благословил меня, размашисто перекрестив. "Меня зовут отец Михаил" – услышал я уже в сенях.
В лесу уже проснулись первые ранние птахи. На востоке небо совсем посветлело, и было украшено золотыми насечками длинных и тонких облаков. Однако мне было не до красот, все мысли мои занимал Николя, я почти бежал, стремясь догнать его. Дорога, по которой мы вчера ехали, сначала раскисла, а сейчас находилась в цепких руках первых заморозков. Мелкие лужи промерзли насквозь. Вот и поворот, миновав который я увижу щегольскую коляску Винера, и, надеюсь, его самого. Про Афрания я и загадывать боялся.
Моему взору открылась странная картина: коляски не было. Навстречу мне быстрым шагом шел Николя.
– Сбежал, сукин сын! – издалека закричал он мне. – Специально разыграл поломку, стервец! – Николя казался раздосадованным, но одновременно, мне показалось, что он рад.
– Признайся, Николя, это ведь не худшее, чего ты ожидал! – сказал я ему, когда он, запыхавшись, подошел.
– Признаться, да. Я думал, что увижу растерзанный труп, всю ночь ворочался – мерещились кишки, раздираемые волками,…чуть с ума не сошел. А коляску жаль, конечно. Дорогая вещь… но я безмерно рад, что разбойник Афраний не будет мне являться в кошмарных снах! Теперь понятно, почему он так радел за хозяйское добро!
Мы посмеялись, и отправились в Фирсановку пешком, почти налегке, если не считать моего саквояжа. В пути решили не останавливаться, чтобы успеть в деревню к вечеру, однако случилась досадная вещь: я сбил в кровь ноги, потому что был не готов шествовать несколько часов кряду и попросту одел не те сапоги. Ночевать в лесу было смерти подобно, не загрызут, так замерзнем. Идти осталось немного, только вот я слишком долго не обращал внимания на боль, и теперь был абсолютно беспомощен – до деревни мне не дойти. Я пытался отправить Николя в деревню за лошадью, но он ни в какую не соглашался – нас почти накрыли сумерки. И вдруг мы переглянулись – вдалеке сильный мужской голос выводил грустную, тягучую, словно дикий мед, песню. Голос все приближался к нам, и вскоре с нами поравнялась телега, запряженная довольно резвой кобылкой. Это было спасение.
Мужика, которого мы не преминули поблагодарить, звали Пафнутий. Это был житель Фирсановки, возвращающийся домой из соседней деревни, Тумаевки, где он гостил у свояка.
– И не страшно тебе, Пафнутий, возвращаться так поздно? – спросил Винер. – Я слышал, волки в этом году лютуют…
– Волки? – Мужик ухмыльнулся в усы. Не более, чем в прошлом годе. Шалят понемногу, а как же. Однако, я вам вот что скажу: – без Божьего соизволения и волосок с головы не упадет.
– Так – то оно так, да только береженого, говорят, Бог бережет! – встрял я в разговор, поскольку спокойствие местного жителя меня удивило и слегка насторожило.
– Не скажите, господа хорошие. Вот, взять к примеру, помещика нашего – Сытина. Ему цыганка нагадала насильственный конец, так он год из дому не выходил. Нужник в доме, баня в доме, часовня и та в доме. Но тут случилось так, что собачка его любимая околела. Приказал её барин похоронить супротив своего окна. И смотрит, стоит, как холоп его Жужу опускает в яму. Да видать неглубоко зарыли, утром барин глядь в окно – а там псы бездомные могилку разрывают. Выскочил барин вне себя, пунцовый весь, палкой свору раскидал, а потом вдруг словно опомнился – гадалку вспомнил. И руки-то опустил. Тут, понятно, свора на него и набросилась – от него только ширинка и осталась!!
– А не волки ли то были? – спросил Николя – неужто деревенские собаки?
Мужик продолжал:
– Слуга, который пришед барину на помощь, сказывал что точно, волки. Но только ему не поверил никто: откуда волки в барском парке? Мол, это он со страху наплел. Однако другой слуга, что на псарне, рассказывал, что гончие барина сбились в кучу и скулили, аккурат, когда он на помощь звал.
– Странно, – сказал я – собаки так себя не ведут. Напротив, зачуяв чужаков, должны были лаять не переставая, рваться наружу, уж я-то знаю! У меня у самого живет дюжина собак, не считая щенков, и не дай бог пришлой дворняге подойти ближе, чем за полсотни шагов… нет, нет… видать псарь перепутал что-нибудь.
Словно в подтверждение моих слов, мы услышали собачий лай, сообщающий о близости человеческого жилья.
– Ну может и попутал, меня там не было. – согласился Пафнутий, и указал кнутом вперед, – вот Фирсановка!
Это было весьма приятное известие, мы промерзли и оголодали изрядно. Нога моя почти ничего не чувствовала, и я, должно быть, сильно хромал, преодолевая последние шаги до крыльца, где проживала матушка Николя – Эльза Мироновна Винер.
Надо признаться, я был слегка разочарован, увидев перед собою высокую, сухощавую старуху в старомодном чепце и с пенсне на носу. Я ожидал увидеть "la femme fatale", способную пойти наперекор общественному мнению, одну из тех, кто с возрастом не теряет своей привлекательности, и, взглянув на которую, любой студент способен определить, что в молодости она была весьма недурна собою.
Эльза Винер имела весьма заурядную внешность, и я ещё больше засомневался в том, что папенькин адюльтер имел место. Увидев мои сбитые в кровь ноги, хозяйка всплеснула руками и призвала на помощь Настю, малолетнюю дочь сбежавшего Афрания. Матери у малютки не было, вот и жила она, хлопоча по хозяйству, у Эльзы Мироновны.
Девочка принесла деревянную кадку с водой, и я погрузил туда околевшие ноги, морщась от боли. В печке потрескивали дрова, в воздухе витал чудесный запах мяса, и ещё что-то такое, чего я не ощущал очень давно, а именно дух семейного празднества, какой бывает в больших семьях в преддверии великих праздников, таких, как Рождество или Пасха.
Ужин был простоват и состоял из одного блюда – это была гречневая каша с мясом, однако мне показалось, что я никогда ничего вкуснее в жизни не ел. Воздав должное еде, я почувствовал себя уставшим и счастливым. После, устроившись на скрипучей кровати за ширмой, рассуждая о том, как мало в сущности, надо мне для счастья, я уснул.
Проснулся я по обыкновению рано, но какое-то время лежал в постели, не зная, чем занять себя, пока все спят. Однако, скоро мне это наскучило, и я решил-таки подниматься. Осторожно, стараясь не шуметь, нащупал свой плащ, и вышел на улицу.