- К нам подходит, не оборачивайся, Лёх…
- Ясно, - ответил сокамерник Одинцова, допивая чай, - наверное, по твою душу.
Женевьева подошла к столику и сказала несколько слов в сторону Лёхи. Тот перевел:
- Завтра вечером после ужина в тюрьму привезут комплекты шахмат и тебя просят сыграть с зэками одновременно примерно на 30–40 досках. Simultané' по-французски, в общем. Сможешь?
- Конечно.
Виктор вспомнил, как не один раз в его родном НИИ устраивали такие мероприятия, и районный Дворец пионеров нередко приглашал его потренировать юных шахматистов.
- Без проблем! - перевел Лёха, обращаясь к начальнице. - Он готов! Женевьева улыбнулась, кивнула и несколько больше обычного задержала взгляд на фигуре заключенного. В мозгу Одинцова пронеслась шальная мысль: "А я бы с ней…пожалуй…"
Вынужденное долгое воздержание немного мучило его, и с каждым новым днем, проведенным без близости с женщиной, мысли о сексе становились все навязчивее.
- Ну, ты как будешь играть с ними? Вполсилы или на полную катушку? - спросил Лёха Одинцова, когда они вернулись в камеру и легли на койки.
- Вполсилы нельзя. Ты знаешь, всегда найдется в сеансе пара сильных противников. Чуть зазеваешься, ошибешься и привет! А проигрывать любителям я не привык!
- Вот это верно! Вмажь завтра им всем! - сосед Одинцова сладко зевнул, укрываясь одеялом. - Выкоси опять французов под ноль, уважать больше будут. Устрой им Нью-Басюки, только наоборот. Одного меня не бей…
- И ты будешь играть? - засмеялся Виктор.
- А как же! Я ж тоже любитель, правда, не одноглазый, как там, но шибануть доскою могу.
Одинцов насмешливо возразил:
- Так у них здесь доски полиэтиленовые, как маленькие скатерки, как же ею бить?
- Ну, тогда фигурами можно шваркнуть! - не унимался сокамерник. - Как в фильме "Джентльмены удачи", помнишь?
Заключенные из соседних камер недоуменно переглядывались, слыша, как развеселились русские перед сном.
Мишель Лернер нехотя поднялся с койки и подошел к решетке. Прислушался.
Он понимал русскую речь - его предки когда-то жили на Украине, и лишь Вторая мировая спугнула их с насиженных мест.
Немного постояв, он поморщился, взял со стола железную кружку и несколько раз громыхнул ею о стальные прутья:
- Taisez-vous! - прозвучал гортанный выкрик финансового махинатора.
- О! Папа Лернер волнуется! - фыркнул Лёха. - Спать мы ему не даем.
И, перевернувшись на левый бок, заглянул в лицо Одинцова:
- Вить…
- Что?
- Я вроде секу, что на тебя Женевьева глаз положила. Не чувствуешь?
Одинцов помолчал и ответил:
- Есть немного.
- Не к добру, помяни мое слово. Поаккуратнее ты с ней, делай вид, что вообще не замечаешь это.
- Хорошо.
* * *
Свет в тюремных коридорах погас, и камеры погрузились в темноту. Обманчивая тишина повисла в воздухе несвободы. То в одной стороне, то в другой слышались негромкие вскрики и бормотание спящих заключенных: кому-то снились кошмары, кто-то во сне опять оказывался на воле. Виктор провалился в тревожное забытье. Уже который день ему грезилась Москва. Почему-то заснеженная, она проглядывала сквозь метель знакомыми очертаниями кремлевских башен, сталинских высоток и родной Таганки, где старые, дореволюционные дома перемешивались с высокими многоэтажками последних лет застройки.
Внезапно из зыбкого тумана сна выплыли контуры знакомых окон. В одном из них Одинцов увидел лицо своей дочери, оно было неестественно большим, как будто вместо обычного стекла в рамах находились огромные пластинки с диоптрией; Виктор приблизился к Наташе и хотел было открыть створки, но его руки лишь скользили по гладкой поверхности, издавая резкие, пронзительные звуки, словно железные полозья груженых санок терлись об асфальт.
В этот момент Одинцов ощутил толчок в плечо:
- Просыпайся, пора! - голос сокамерника сливался с мерзким звуком тюремного звонка.
Виктор открыл глаза и понял, что находится не на своей любимой Таганке. Грудь сдавила горькая, глухая тоска, и он в который раз стиснул зубы, чтобы не расплакаться, как когда-то давно, в далеком детстве, заблудившись в одном из многочисленных переулков родного района.
Виктор медленно двигался вдоль ряда плотно сдвинутых друг к другу столов. Полиэтиленовые доски с коричнево-белыми полями и ровный строй фигурок по краям сливались в хорошо знакомый пейзаж предстоящего массового сражения, где с одной стороны армиями руководит один полководец, а с другой у каждого комплекта - свой военноначальник.
Сегодня их было тридцать три человека.
На крайнюю доску слева от нашего шахматиста за стол неожиданно для многих села Женевьева. Сзади её расположились сразу несколько охранников. Скрестив руки на груди, они с почтительным вниманием уставились вниз на черные фигуры, и, наклоняя головы друг к другу, иногда тихо перешептывались.
Чуть поодаль хозяйки Seine Saint-Déni возвышался тучной фигурой Мишель Лернер, несколькими досками правее устроился Лёха. Он в нетерпении вертелся на стуле, ожидая начала игры. Рядом с ним расположился Жан Темплер, выделяясь своей фиолетовой шевелюрой.
За игроками плотной стеной стояли две сотни заключенных, которые приготовились наблюдать это столь необычное в тюремных стенах зрелище.
Когда все расселись, и в зале воцарилась относительная тишина, со стула поднялась Женевьева и произнесла несколько фраз. В ответ раздался смех, прозвучало несколько жидких хлопков.
- Она представила тебя, как не очень удачливого, но задиристого шахматиста из далекой России, - перевел Лёха, - юмор это у них своеобразный такой!
Одинцов шевельнул желваками:
- Начинаем? - он посмотрел в сторону начальницы.
- Oui - кивнула та и села на стул.
Согласно неписанным правилам сеансов на всех досках белыми играл Одинцов. Он быстро подошел к крайней доске слева и плавным движением передвинул королевскую пешку на два поля вперед.
Е два - е четыре.
Женевьева молниеносно ответила движением своего такого же пехотинца, но только на одно поле от короля.
Е семь - е шесть.
- Défense française! - улыбнулся Виктор. - Весьма символично!
И, не делая хода на доске Женевьевы, шагнул правее. Это было его правило игры в сеансе: не дать увлечь себя быстрой серией ходов, когда возрастает вероятность случайной ошибки.
Мишель Лернер в ответ на такое же выступление королевской пешки внезапно вытащил носовой платок, и принялся шумно сморкаться в него, всем видом показывая, что ему сейчас не до игры.
Виктор пожал плечами и двинулся дальше.
Он чередовал свое излюбленное начало 1.е4 с другими ходами: 1.d4,1.с4 и 1.Kf3.
Подойдя к Лёхе, Одинцов улыбнулся и внезапно для себя перетащил правую коневую пешку на два поля вперед.
- Ёкарный бабай! - воскликнул соотечественник Одинцова. - Что за ход такой ты залепил?
- Дебют Гроба называется, между прочим, - улыбнулся Виктор, - же два - же четыре, есть такой ход!
- Вот спасибо, удружил! - удивленно взметнул брови Лёха. - Как играть то здесь? Из дебютов я только испанскую партию помню чуть…
И сокамерник Одинцова, картинно обхватив голову руками, задумался. Виктор едва занес руку над соседней доской, за которой сидел Жан Темплер, как тот, широко улыбнувшись, внезапно перевернул её на сто восемьдесят градусов.
- On peut? - произнес француз, заглядывая снизу вверх в глаза Одинцова, и добавил. - О кэй, мэтр?
Виктор, пожав плечами, ответил:
- О кэй, играй белыми, коль так хочешь…
Заключенный с пожизненным сроком удовлетворенно заулыбался:
- Merci!
И сделал любимый ход Одинцова: 1.е4.
Виктор молниеносно ответил своей коронной "сицилианкой" 1…с7 - с5, и двинулся дальше.
Закончив с первым ходом на всех тридцати трех полях сражений, Одинцов быстрым шагом вернулся к первому столику Женевьевы.
Ход.
Молниеносный ответ.
Движение вправо. Мишель Лернер отвечает тоже "сицилианкой".
Цэ семь Цэ пять.
Одинцов быстро переставил коня с же один на эф три.
Движение вправо.
Улыбающийся Лёха встретил земляка возгласом:
- А скоро ты обернулся! Я еще не совсем решил, как ходить… Ну, да ладно!
И, слегка прищурившись, сокамерник двинул вперед центральную пешку.
- Правильная реакция, - подбодрил его Виктор, - лучший ход!
- Знай наших! - обрадовался Лёха и напел известный куплет Высоцкого:
- Что-й то мне знакомое, так так!
После 7 ходов, сделанных на всех тридцати трех досках, Одинцов понял следующее:
Женевьева явно не новичок в шахматной игре.
Мишель Лернер и Жан Темплер разыграли известную "жульническую" комбинацию, о которой Виктор давным-давно читал в учебниках. Лернер просто повторял черными ходы Виктора, что тот делал в партии с Темплером. В свою очередь фиолетовоголовый белыми копировал игру Одинцова на доске финансового махинатора.
Им обоим помогал неприметный заключенный небольшого роста, с круглой маленькой шапочкой на голове, стремительно сновавший сзади за стеной зрителей. Он, увидев ход Одинцова против Лернера, быстро подбирался к фиолетовой голове и шептал что-то ей на ухо.
Темплер с выразительной, издевательской улыбкой, глядя русскому в глаза, делал точный ход Виктора против Мишеля.
Одинцов, делая вид, что ничего не заметил, отвечал изобретательному французу ходом черных фигур, после чего наблюдал, как "малый" пробирается влево к Лернеру, чтобы сообщить тому новую информацию. Как ни крути, выходило, что Одинцов не может набрать в этих двух поединках больше, чем одно очко. Выиграв у Лернера белыми, он получает такой же мат от Темплера.
И наоборот.
Если ничья - то в обеих партиях сразу.
Вот в чем заключался смысл необычной просьбы наркомана перед партией.
Французы весело переглядывались между собой, подмигивая и жестами показывая, что все идет по их сценарию.
‘Oui - Да (фр.)
"Défense française - Французская защита (фр.)
***0n peut? - Можно? (фр.)
""Merci! - Спасибо! (фр.)
* * *
Остальные противники русского шахматиста, включая Лёху, являлись типичными "чайниками".
Мозг Виктора, работающий ежесекундно над новыми решениями в каждой партии, параллельно этому мучительно искал способ "наказания" двух хитрецов от шахмат.
Аппелировать к их совести и возмущаться Одинцов считал ниже своего достоинства.
Спустя час после начала сеанса половина столиков опустела: отпали самые слабые игроки, получившие мат раньше двадцатого хода.
Сделав очередной ход в партии с Лёхой, Виктор, наклонившись к нему, шепнул:
- Ты видел когда-нибудь здесь, чтобы этот фиолетовый или папа Лернер играли в шахматы?
Тот поднял голову от доски, чуть помолчал и произнес:
- Нет, ни разу.
- Я так и думал, - отходя, проронил Одинцов.
- А что такое? - вслед спросил сокамерник.
- Потом, - ответил Виктор и сделал очередной ход черными с Темплером.
"Так Все вроде сходится. Оба - "чайники", но откуда-то знают про эту хитроумную комбинацию. Фигуры передвигают неумело, это сразу заметно. Ах!"
И Виктор едва не хлопнул себя по лбу.
Он вспомнил!
В следующий подход к Лёхе он, чуть волнуясь, спросил друга:
- Слышишь, тут у вас не показывали случаем фильм по роману Сидни Шелдон "Если наступит завтра?"
Лёха ошеломленно уставился на сеансера:
- Откуда ты знаешь? Шел по телику за две недели до твоего прибытия сюда!
- Спасибо за информацию, есть одна догадка, - облегченно улыбнулся Виктор.
"Да! Так и есть! Они видели тот самый "финт", который проделала главная героиня романа с двумя известными игроками, и выиграла пари… Вроде как игралось две партии, а на самом деле - одна. И здесь у нас - тот же самый расклад! А что, если??"
И Виктор почувствовал, что его мозг "зацепился" за единственно правильный выход из этой ситуации. Он, по сути, играя против себя самого в двух партиях, стал исподволь подводить позиции к необходимому финалу.
Тем временем положение Женевьевы стало медленно, но верно ухудшаться. Она допустила несколько малозаметных ошибок, и Одинцов перевел игру в выгодное для себя окончание.
Окружение начальницы заметно помрачнело, видя, как та начинает нервничать и покусывать кончики своих изящных пальцев.
Женевьева чувствовала в движениях русского тихую ярость: он словно ввинчивал фигуры в доску, и кольцо окружения вокруг её короля постепенно сжималось. Подчиненные, которые работали с нею давно, знали: она очень не любит проигрывать.
Гроза надвигалась своей неотвратимой неизбежностью.
- E'chec, madame! - улыбнулся Виктор, атакуя конем монарха Женевьевы.
- Ce ne sont que des ve'tilles! - небрежно бросила женщина, уходя королем из-под шаха.
Одинцов бросил взгляд вправо. За досками оставались только четверо: Темплер, Лернер, Лёха и Женевьева. Над ними нависала внушительная стена зрителей, в зале стояла тишина, лишь изредка прерываемая тихим шепотом заключенных.
29:0 в пользу русского.
Это было непонятно многим.
Быстрый, поразительный разгром.
"Так. Надо закончить эти партии одновременно. С кого начать? Пожалуй, с неё…" - и Виктор провел давно намеченный разящий удар:
- Encore echec!
Двойной, вскрытый шах.
Сметающий все на своем пути.
Женевьева побледнела и резко поднялась из-за стола.
- Пардон, мадам! - слегка улыбнулся Виктор.
Остальные три игрока, вытянув шеи, наблюдали за реакцией начальницы тюрьмы.
Женщина резко взмахнула рукой, и точеные фигурки полетели на пол. Зал приглушенно выдохнул.
Виктор пожал плечами и перешел к Мишелю Лернеру.
- Е chec et mat! - громко объявил он, быстро передвинув белую пешку с Ь2 на Ь4, атакуя заблаговременно приведенного на поле с5 черного короля.
"Неужели заметит?" - пронеслась мысль в голове Одинцова. Он решительно протянул руку ошеломленному Лернеру. Тот машинально пожал ее, и, откинувшись на стуле назад, вытер рукавом синей робы свой вспотевший лоб.
Толпа загудела.
Юркий помощник французов помчался к Жану Темплеру сообщить тому радостную весть о разящем ходе белых.
Следующим в очереди был Лёха.
- Remis? - дружелюбно предложил ничью на французском Виктор.
- Oui! - в тон ему улыбнулся сокамерник, и друзья пожали руки.
Едва Одинцов подошел к фиолетоголовому Жану, как тот с грохотом водрузил свою пешку с Ь2 на Ь4.
- E'chec et mat, mai'treü - радостно завопил он.
- Пардон! - холодно произнес Одинцов, забирая белую пешку своей, черной, с поля це четыре, которую он предусмотрительно продвинул именно для такого варианта.
- Это взятие на проходе! - воскликнул Лёха. - Правило, которое многие фраера игнорируют!
И весело засмеялся, потом быстро перевел сказанное им ошеломленному Темплеру.
- Non! Non! - закричал тот, пытаясь вырвать из руки Виктора съеденную белую пешку.
Все разом громко заговорили.
- Chut, il a parfaitement raison! - резко прозвучал выкрик Женевьевы. Лёха зашелся в хохоте, видя удрученные физиономии французов. Фиолетовая голова внезапно дернулась, и сокамерник Виктора получил оглушающий удар в лицо.
- Ах ты, сука! - вскрикнул Лёха, из разбитого носа на шахматные фигуры брызнули алые капли.
Кто-то толкнул его сзади, и друг Одинцова распластался грудью на столе. Кровь быстро заливала доску. Лёха попытался приподняться, но Темплер резко ударил его кулаком в висок.
В следующую секунду на фиолетовую голову со страшным треском обрушился деревянный стул.
Одинцов вложил в этот удар всю ненависть, скопившуюся в его душе за последнюю неделю.
Наркоман, как подкошенный, рухнул на пол. Цвет его волос стремительно менялся, принимая алый оттенок
Виктора сбили с ног сразу три охранника, ринувшиеся из-за спины Женевьевы.
- A' cachot! - как удар хлыста, прозвучала её команда. Сеанс одновременной игры закончился.