В дверях комнаты стояла мать, чуть наклонив седую голову к левому плечу, укоризненно смотрела на Дмитриева. Она поняла уже, что сын уезжает. Главный помолчал, пожевал беззвучно губами (хорошо зная его, это можно было и не видеть, можно было просто представить себе, не ошибешься), взял сигарету, зажимая телефонную трубку плечом, прикусил фильтр. Главный бросил курить и теперь только портил сигареты. Стрелял у сотрудников и портил. Иногда покупал и портил.
- Ладно. Согласен. - Главный смял целую сигарету в стеклянной пепельнице. Было слышно, как бумага лопнула и как пальцы раскрошили сухой табак. - Лети прямо из Киева. Дам команду, военные, думаю, помогут побыстрее добраться. Свяжешься со мной сам, когда долетишь.
Горячий завтрак, как в детстве, ожидал его на кухне.
Точно такой же, как много лет назад. Яйцо всмятку на специальной подставке, кусочек ветчины, совсем немного жареной картошки, стакан молока. Все это он проглатывал за секунду и бежал в школу. Теперь Дмитриев ел очень медленно, он почему-то очень боялся обидеть мать. Она сидела рядышком за столом и смотрела на него.
- Уезжаешь? - спросила она.
Дмитриев, с трудом преодолев отвращение, большими медленными глотками пил молоко. Почему-то он не сомневался, что молоко заражено, и очень не хотел этого своего страха показать.
- Уезжаю.
- Когда поезд?
- Наверное, я теперь на поезде не поеду. Срочное дело, ма, полечу на самолете. Когда? - Он взглянул на часы. - Не знаю, нужно это еще выяснить.
Он был в ванной, когда зазвонил телефон.
- Макар, - сказала мать через дверь. - Это тебя. Подойдешь, или сказать чтобы перезвонили?
- Кто?
- Женщина какая-то. Ольга Алексеевна. Она сказала, что ты сам просил.
- Да… - Он ополоснул бритву под струйкой горячей воды, положил ее на стеклянную полочку, взял полотенце, промокнул щеки. - Сейчас! Иду! Ольга Алексеевна? - спросил он, поднимая трубку. - Не ожидал.
- Я обещала позвонить, - сказала мягко она. - Вы забыли. Вы хотели о чем-то меня спросить. Вы сказали вчера, что на поминках неловко задавать некоторые вопросы. Спрашивайте.
- Ольга Алексеевна, - все-таки получилось неловко, - простите меня за этот вопрос, но мне очень нужно это знать.
- Пожалуйста. Спрашивайте… Спрашивайте все, что хотите. Вы зря беспокоитесь, мне скрывать, в общем-то, нечего.
- Хорошо! Спасибо! - сказал Дмитриев. Следующая фраза потребовала некоторого усилия, нужно было поговорить немного с этой женщиной, войти в контакт, а не рубить сразу, но на "поговорить" не было времени. - Скажите, Ольга Алексеевна, кто обряжал Максима. Вы?
- Нет, это сделали в больнице. - Ему показалось, что голос в трубке чуть подсел. - Когда они узнали, что мы забираем тело домой, а потом уже повезем на отпевание, они сказали, что все сделают сами. Я только привезла вещи.
6
Военный самолет поднимется с аэродрома в девятнадцать ноль-ноль. Пропуск они сами приготовят, его можно получить прямо при посадке, очень удобно. Быстрее все равно не получится. Если бы не связи главного, то и этого не получилось бы. Гражданские самолеты в Ханкалу не летают. Пришлось бы в Москву ехать и уже там российских военных просить. Комиссия по расследованию чисто украинская. Удачно получилось, как раз накануне взяли двух украинских боевиков, и теперь они должны как-то смягчить, им совсем неуправляемый журналист на борту не нужен. Но с другой стороны, и отношений портить не хотят.
Дмитриев, уже в костюме, с вымытой и высушенной феном головой, поправлял перед зеркалом галстук. На часах два, до аэродрома на такси минут сорок - пятьдесят. Если не тянуть, то он вполне успеет в больницу.
Сама снимая цепочку и открывая дверь, мать повернулась и посмотрела на Дмитриева. Она стояла, кутаясь в синий байковый халатик, и по всему ее виду было понятно, не хочет отпускать. Но никаких лишних эмоциональных проявлений себе просто из гордости не позволит.
- Макар, ты еще вернешься сегодня? - спросила она. Он отрицательно качнул головой, наклонился и поцеловал ее в лоб. - Ладно тебе… - Она неловко отстранилась. - Позвони, когда долетишь.
- Обязательно. - Он взял чемодан и зачем-то остановился на пороге.
- Обещай, что позвонишь.
- Обещаю, ма. А ты обещай мне, что подумаешь о том, чтобы к нам в Москву переехать.
- Обещаю. Подумаю.
Он ушел с таким чувством, будто только что попрощался с ней навсегда. Никуда она не поедет и думать не станет, все она уже решила. Если она что-то решила, тут все, точка, скала, не пробить. Раньше надо было думать, раньше. Но, уже сидя в такси, Макар Иванович переключился. Не выходил из памяти телефонный звонок главного. Наверно, в редакции паника, траурные речи готовят. Ходят из комнаты в комнату с темными лицами, и всем про всех все понятно. Кто-то шутит, предполагая за шуткой таким образом скрытую скорбь. А в общем-то, всем наплевать на Пашу, если чеченцы его укокошат, то тираж газеты автоматически вырастет, тираж вырастет, и зарплата у всех вырастет.
Корпуса Малого онкологического центра стояли на возвышенности, и огромная серая новостройка была как бы под ними. Бетонные серые волны девятиэтажек в движении легкого снега и солнца, казалось, облизывают красивые стеклянные скалы. Увидев эти шикарные корпуса, Дмитриев припомнил, что писал когда-то о Малом онкологическом, несмотря на все финансовые сложности все же открывшемся в Киеве. Припоминая фамилии и лица людей, с которыми тогда работал, он расплатился и вышел из такси. Поставив чемодан на промороженный асфальт, он вытянул иголку-дозиметр из отворота плаща и воткнул ее себе в пояс. Если защелкает, пиджак погасит звук.
Он был здесь в восемьдесят пятом, еще в начале перестройки, и, вероятно, те люди, с которыми он тогда встречался, больше не работают здесь. Но время было ограничено, и, убавляя шаг, Макар Иванович восстановил постепенно все имена, все лица, с которыми тогда встречался. Он даже еще раз, много лет спустя, прокрутил в памяти весь скандал. Тогда он писал для "Известий", и скандал подавался с конкретной позиции. Позиция его тогда была глубоко партийной.
7
Огромный мраморный холл первого этажа был совершенно пуст. Окошки регистратуры закрыты. На ярких мозаичных панно, изображающих подвиги советских хирургов, лежит солнце. Фонтан не работает. Небольшая чаша пуста, торчат вверх, как трубы органа, сложенные в обойму бронзовые рассекатели. Нигде никакого объявления. Металлические белые двери, ведущие во внутренние помещения, также плотно закрыты. На секунду Дмитриев растерялся. Толкнул огромную стеклянную вертушку, вошел - гулко прозвучали собственные шаги - и замер. Присел на кушетку. Он с удовольствием сейчас, как и главный, раскрошил бы в пальцах парочку сигарет, стряхнул желтые крошки на этот до блеска вымытый пол, не курил уже три года, а вот, захотелось покурить.
Кушетка была розовая, изящная, он припомнил: вся мебель приобреталась в Швеции за валюту, за государственный счет, потом не хватило на операционное оборудование, в смету не уложились, это была только часть скандала, разразившегося здесь много лет назад.
"Тимофеев… - всплыла в памяти нужная фамилия. - Тимофеев Александр Алексеевич. Разглашение медицинской тайны, дело о хищении в особо крупных размерах. Тогда он был главным врачом клиники и под суд не попал. Моя статья в "Известиях", кажется, спасла его от экзекуции. Может быть, он и теперь здесь работает? Ну, не главным, ну, хотя бы просто хирургом. Кажется, он был гениальным хирургом. И тема у него была хорошая… по медицинской радиологии что-то".
Внутренний телефон находился за мраморным выступом слева от закрытых окошечек регистратуры. Дмитриев снял трубку.
- Справочная! Говорите!
- Меня интересует, работает ли еще в клинике Тимофеев Александр Алексеевич.
- Да, это наш главный врач. - Голос у диспетчера был холодный и звонкий.
- В таком случае как бы я мог с ним связаться. Он сейчас здесь?
- По какому вопросу?
- Я журналист. "События и факты".
- Хорошо. Соединяю с его кабинетом.
В трубке защелкало, и через секунду уже другой, не такой холодный и не такой звонкий женский голос сказал:
- Александра Алексеевича нет. Он на операции. - Голос показался Дмитриеву знакомым. - Пожалуйста, представьтесь, я должна зафиксировать ваш звонок.
"Ну и порядки… Даже в Кремле они помягче. Пентагон какой-то, а не больница. Хотя, может быть, так оно правильнее даже. Все официально, ничего лишнего… - И вдруг он вспомнил этот голос. - Неужели она? Как она могла оказаться здесь, да еще в роли секретарши?"
- Простите, - сказал Дмитриев осторожно. - Вы ведь Валентина Владиславовна Иващенко, обозреватель из московского радио? Простите, если ошибся.
- Нет, Макар Иванович, ты не ошибся, - вздохнула она. - Только вот с добавлением "экс". - Она постучала ноготком в микрофон. - Ты меня слышишь, Макар.
- Вполне. Очень хорошо слышно.
Он пытался сообразить, что же еще можно сказать этой женщине. Когда-то они плотно общались, и их отношения можно было назвать даже дружбой. Небольшая совместная работа, несколько ночей, проведенных вместе. Жена ничего так и не узнала. Никто ничего так и не узнал, Валентина умела помолчать, когда надо. А потом она как-то выпала из поля зрения.
- Зачем тебе наш Тимофеев понадобился? - спросила она. - Скажи честно, Макар, я ведь тебя знаю, ты мелкую яму копать не станешь.
- Может быть, мы без помощи телефона как-нибудь поговорим? Я ведь рядом, Валя, я в холле стою. Давай-ка я лучше поднимусь к тебе. Или, может быть, ты ко мне сюда спустишься.
Непонятно почему, но почти целую минуту она думала, взвешивала, вероятно, что-то.
- Ладно, поднимайся. Четвертый этаж, комната четыреста семьдесят четыре. Там кодовый замок, не ломай его. Я сама открою.
8
За прошедшие после строительства годы в клинику не было вложено ни одного государственного рубля, он почти наверняка знал это, но все, начиная от розовой шведской кушетки в роскошном холле и кончая дверью с кодовым замком, выглядело как новенькое. Здесь работали, как следует, и, вероятно, за хорошие деньги работали.
Новенькими выглядели даже кремовые ковровые дорожки, застилающие полутемные тихие коридоры. Дорожка глушила шаги и быстро впитывала в себя темные мокрые отпечатки его обуви. Валентина уже поджидала его. Она стояла в проеме раскрытой двери, и в руке ее была зажженная сигарета.
- Ну и порядки у вас!
- Тише говори! - попросила она, указывая сигаретой направление. - Курить можно. Шуметь нельзя.
- А почему курить можно? - игривым шепотом поинтересовался он.
- Вытяжка хорошая!
После всей этой роскоши Макар Иванович ожидал увидеть за кодовой дверью что-то совсем уже фантастическое, но апартаменты главного врача оказались не столь шикарны. Он прошел за Валентиной по коридору, мимо каких-то стеклянных пустых стеллажей, потом была еще одна дверь с кодовым замком, и только уже за ней кабинет и маленькая приемная, всего две комнаты.
- У нас есть два часа! - указывая на кресло, сказала Валентина и затушила свою сигарету в пепельнице. - Дольше операция продлиться не может. Когда шеф вернется, тебе лучше здесь не находиться.
- А если я хочу взять у него интервью?
- Он не дает интервью. - Она вынула из пачки и прикурила новую сигарету. - Он вообще с журналистами не разговаривает. Какое у тебя дело?
На мониторе компьютера, стоящего на столе, быстро сменялись какие-то цифры. Поворачиваясь в кресле, Валентина следила за ними.
- Почему ты ушла из "Останкино"?
- Не из "Останкино". - Уловив что-то на экране, она зафиксировала изображение. - Из Москвы я уехала.
- Почему?
- Была причина.
- А все-таки?
Продолжая свою работу на компьютере, она не смогла посмотреть на него, хотя голова Валентины вздрогнула и на шее заметно надулись вены.
- Влюбилась! - глухим голосом сказала она. - Замуж вышла. А он фанатик. Знаешь, Макар, какое это несчастье влюбиться в сорок лет, да еще и в фанатика.
- Кто он?
- Не поверишь! - Она усмехнулась. - Депутат.
- В думе, что ли, сидит? В украинской Раде?
- Ну! - Все-таки она обернулась. - Надеюсь, ты не ревнуешь?
- Нет!
- Жалко, что не ревнуешь, было бы приятно.
- Ну, хорошо, а сюда-то ты как попала? Понятно, влюбилась, понятно, переехала к мужу. Но сюда-то как?
- Я работаю здесь два месяца, - сказала Валентина. - Тимофеев мне сам предложил это место. Был небольшой фуршет, мы разговорились, он вообще-то ничего мужик, когда немножечко выпьет, я пожаловалась на безработицу, а он предложил. Я не знаю, по какому принципу он меня выбирал. Вообще-то он просто так ничего никому не предложит. Буквально на следующий день позвонил домой и сказал, что за работу секретаря-референта я буду иметь семьсот баксов в месяц. Ты сам понимаешь, выбора у меня никакого. Для журналиста московского радио в Киеве работы не существует.
- Неужели ни одна газета не берет?
- Может, и взяли бы, не знаю. Но языка у меня нет, обивать пороги я не привыкла. И потом, жена депутата все-таки, небезопасно, что могут подумать? Ну ладно, Макар, говори, зачем пришел, ты же не в любви объясняться пришел. Выкладывай, времени у нас немного.
- А если в любви объясняться?
- Макар, мне работать надо. Давай по делу.
Она отвлеклась, снова фиксируя и обрабатывая какие-то данные на компьютере, и у Дмитриева образовалась минутка обдумать дальнейший свой ход. Было бы у него побольше времени, он не стал бы ничего рассказывать этой женщине, но времени не было, и он решил идти напролом.
- Ну, так я тебя слушаю!
В последний раз щелкнув по клавишам, она повернулась вместе с креслом. Вытянула из пачки еще одну сигарету, но не прикурила. Дмитриев взял со стола зажигалку, щелкнул, поднес огонек к кончику сигареты. Валентина выдохнула струйку дыма прямо ему в лицо, так она делала иногда в постели после близости. Запах дыма показался ему острым и сладким.
Он не стал рассказывать ей всего. В своем кратком рассказе Макар Иванович не упомянул ни разу ни о японском сувенире, ни о реакции этого сувенира на гроб с телом Макса. Он только перечислил факты. Телефонный звонок с того света, размалеванный труп, поминки. Из разговоров за траурным пьяным столом следовало со всею определенностью, что Макс за день до своей смерти от рака желудка был в полном порядке, на боли не жаловался. Пошел на работу утром и не вернулся.
- Это все? - выпустив в лицо Дмитриеву еще одну струйку дыма, спросила Валентина. Он кивнул. - Бред какой-то. Тебе очень надо в этом копаться?
- Он был моим другом. Вместе в Чехословакии воевали.
- Понятно. И что ты хочешь узнать?
Макар Иванович отвернулся к окну. Солнце заливало огромный район новостройки. В серой бетонной ленте будто были разлиты капельки раскаленного золота. Снег больше не падал.
- Хорошо, - сказала она- Попробуем найти санитара, который вашего приятеля оформлял. Какое это было число? - Она поиграла клавишами своего компьютера. - Вот, - сухие длинные пальцы забегали опять, и на экране появился нужный список, - если это первая половина дня у нас, то работали четыре санитара: Прыгунов, Мытищев, Сайко и Парамонов. Тебе повезло, Макар. - Она покосилась на Дмитриева. - Повезло, но не очень.
Список исчез с экрана.
- Из них только один сейчас здесь, долги отрабатывает. Не та смена. Ты можешь завтра зайти?
- Нет.
- Тогда только один. Мытищев остается. Будем надеяться, тебе повезет.
Она повернулась в кресле и так же, как на компьютере, быстро защелкала клавишами селектора.
- Приемный покой? Мытищев там далеко у вас?
- Рядом! - прозвучал слегка напуганный голос из динамика. И Дмитриев снова отдал должное порядку в клинике.
- Пожалуйста, пусть он подойдет в кабинет главного врача.
- Когда он должен подойти?
- Чем быстрее, тем для него лучше.
9
Подбитый мехом плащ, снятый Дмитриевым и пристроенный на вешалку в углу, неприятно потек. На ковре под вешалкой образовались черные пятна от падающих капель. Валентина обязательно заметит, и, как часто бывает, такая мелочь может все дело испортить. Макар Иванович посмотрел на свои ноги. Вокруг ботинок также расплывались неприятные черные лужи. Желая поставить подошвы точно на пятна, он неосторожно повернулся. Дозиметр в поясе больно уколол в пах, и Макар Иванович подумал, что больше в этих стенах японский сувенирчик никак себя не проявил.
- Ну давай пока посмотрим, что у нас есть на твоего боевого друга, - предложила Валентина, вызывая на экран компьютера нужный файл. - Как, ты говоришь, его?
- Максим Шкловский.
Получение справки не заняло и двух минут. Из белой щели принтера медленно выехал листочек с распечаткой. Дмитриев взял его. Солнце светило прямо в окно, слепило. Прежде чем прочесть, пришлось опустить штору.
"М.Д. Шкловский доставлен 28.1 в 14.45 бригадой "скорой помощи". Без сознания. Экспресс-анализы: анализ крови, анализ слюны. Рентген. Подозрение на рак верхней стенки желудка. В 17.00 была сделана операция. Пятая операционная. Хирург Н.Н. Кублаков. Диагноз: обширная опухоль верхней стенки желудка, метастазы, неоперабелен. Состояние комы. Скончался 29.1, не приходя в сознание, в 9.15. Было произведено вскрытие. Вскрытие подтвердило диагноз. Тело передано родственникам". -Это все? - Дмитриев вопросительно посмотрел на свою бывшую любовницу.
- Все. - Они помолчали. - Есть, конечно, некоторые предположения, - после паузы как-то неохотно добавила она. - Но их нет в компьютере.
- Почему?
- Потому что это просто сплетни! Если тебе интересно, могу поделиться местным фольклором.
Шагов в коридоре слышно не было, и от неожиданного легкого стука в двери Дмитриев вздрогнул.
- Войдите!
Нелепая тощая фигура насмешила его. Санитар, возникнув на пороге, взмахнул очень длинными руками, затворил за собой дверь и тут же оказался стоящим перед Валентиной в позе провинившегося раба. Голова опущена, левая коленка дрожит, одна рука в кармане, другая щиплет какую-то завязку. Сквозь тоненькую, хорошо проглаженную ткань халата проступала клетчатая рубашка с красными и черными квадратиками.
- Двадцать восьмого числа ты принимал больного? - спросила Валентина нарочито строго.
- Больных много. - Голова санитара опустилась еще ниже, слова он тихо бубнил.
- На "скорой" привезли его, на "скорой", - сказал Макар Иванович. - Рак желудка. Вспомни?
- Точно, был один рак желудка двадцать восьмого. На "скорой" привезли! - обрадовался санитар.
- Он был без сознания?
- Почти все время. Только один раз очнулся, когда я его к дверям оперблока доставил, открыл глаза, попросил жене позвонить. Они там такие сволочи, Валентина Владиславовна, вы знаете, я кричу, кричу, у меня больной с каталки готов уже убежать, а они говорят: кати сам. Я без бахил. А им наплевать даже на дезинфекцию.
- Понятно! - Валентина с трудом прятала иронию за жестким начальственным тоном. - Значит, ты его в опер-блок доставил.
- А не нужно было? - В глазах санитара появился испуг. - Я, Валентина Владиславовна, все по инструкции.
- Тебя как зовут-то, Мытищев? - спросил Макар Иванович, как смог поласковее.
- Василий!
- Скажи, Вася, было на руке у больного обручальное кольцо?