- Погоди! Погоди, не бросай трубку-то, - почувствовав неладное, попросил Макар Иванович. - Ты откуда звонишь, Макс? Макс, ты меня слышишь?
- Из больницы! - после приличной паузы сказал он. - Рак у меня, лейтенант. Так что прощай. Зря я тебе позвонил. Не надо было. Зачем, спрашивается, потревожил чужого человека. Прощай, не держи зла, лейтенант.
Какое-то время Макар Иванович сидел неподвижно, глядя на закрытую штору, сквозь которую прорезался солнечный диск. Красные огромные цветы, нарисованные на ткани, чуть покачивались. Телефон звонил долго, он снял трубку, сообразив, что это междугороднее соединение.
- Макар Иванович, приветствую. Самарин беспокоит. Макар Иванович, я чего звоню. Отправил я твоего Пашу в
Чечню. Во-первых, там что-то опять интересненькое раскручивается, а во-вторых, он очень просился. Так что ты не задерживайся там. Ты же его знаешь, привезет такой материал, что хоть со святыми выноси, и я его похабщину без твоей визы не выпущу. Ты меня хорошо понял? - Да, вполне!
- Ну так когда мы тебя ждем?
- Через три дня!
- А пораньше если?
- Пораньше, извини, Михаил Львович, не получится!
- Ладно! Я знаю твою ситуацию. Пусть через три дня.
Но не позже. Через три дня я хочу видеть тебя на рабочем месте прямо с утра. Маме привет передавай.
"Хороший человек, а какая сволочь… - подумал Макар Иванович, снова открывая записную книжку и перелистывая странички. - Привет матери. Будто он видел ее когда? Хотя видел, наверно, лет пять назад, когда она в Москву приезжала зубы чинить. Да должен быть у меня здесь телефон Макса, должен быть, или не переписал?"
Все-таки номер нашелся, он оказался в старой записной книжке, которую мать заботливо сохранила в ящике письменного стола. Диск аппарата под нажимом пальца поворачивался со скрипом, туго. После нескольких гудков, когда Макар Иванович, отчаявшись, хотел положить трубку (сколько все-таки лет прошло, номер мог сто раз измениться), на том конце отозвался немолодой женский голос:
- Слушаю вас, говорите.
- Добрый день. Извините, я узнал случайно, что Максим Данилович в больнице. Это старый друг его говорит, мы вместе в Чехословакии были, может быть, он рассказывал? Макар меня зовут. Макар Дмитриев.
- Рассказывал.
- Это его жена?
- Жена.
- Я хотел бы его навестить. Вы не могли бы мне сказать, в какой Макс больнице? - Нет,
- Почему же нет?
- Макс уже дома.
- Значит, он из дома звонил. Вот подлец. А сказал, что из больницы. Простите, а нельзя мне этого подлеца попросить к телефону.
- Максим умер.
- Вы же только что сказали, что он дома.
- Мы привезли тело из больницы сегодня утром. Максим Данилович умер два дня назад.
3
Статья лежала на столе перед ним, и ничего, кроме отвращения, не вызывала. Из всего написанного устраивало, пожалуй, только название: "Прозрачная граница", это терпимо, но это и все. Четыре дня были потеряны. Изматывающая поездка в Припять практически не принесла никаких свежих данных. Нужно было чем-то удивлять, но выходило - удивлять нечем.
"Нет новых фактов, так нужна какая-нибудь сентиментальная страшная история… Нечто душещипательное… - стараясь избавиться от неприятного осадка, вызванного последним телефонным звонком, соображал Дмитриев. - Какой-то оригинальный поворот, личная трагедия, какой-то простой пугающий случай!"
Он опять отодвинул рукопись и взял записную книжку.
"Женская мода, - сказал он себе, открывая книжку. - Дорогие читатели, сейчас вы узнаете всю правду о модных шубах. - Он быстро набрал номер и прижал трубку к уху, собственный цинизм помогал сосредоточиться. - Иначе у меня статья не клеится…"
- Я не поняла, повторите?
Голос на том конце оказался таким неожиданно беспомощным, таким нежным и тихим, что Макар Иванович моментально утерял весь свой цинизм.
- Моя фамилия Дмитриев, - сказал он осторожно. - Дмитриев Макар Иванович, я корреспондент газеты "События и факты". Несколько дней назад мы с вами познакомились на улице. Помните, вы дали мне своей телефон?
- И что? - отозвалось эхом в трубке.
- Я хотел бы встретиться с вами, Зоя. Вас действительно зовут Зоя?
- Зачем нам встречаться?
- Видите ли, Зоя… - стандартным своим оборотом было начал Макар Иванович и сам себя перебил, вдруг решившись идти напролом: - Вы знаете, что носите радиоактивную шубу?
- Знаю!
- Давно вы в ней ходите?
- Не первый год. - Вероятно, произошло какое-то переподключение на линии, и женский голос зазвучал громче. - Если вы хотите купить мою шубу… - Ее голос звучал так сильно, что заболело ухо. - То она не продается.
- Вы не хотите об этом говорить?
- А вы бы на моем месте стали об этом говорить?
- Хорошо, - сказал Макар Иванович. - Предположим, я хочу просто встретиться с вами. Просто, - он постарался, чтобы в интонациях не было фальши, - пригласить в ресторан. Это возможно?
- Возможно!
На линии снова произошло какое-то переключение, и слабый голос Зои звучал опять очень далеко.
- Например, сегодня вечером вы свободны?
- Нет, сегодня нет! Позвоните завтра. Во второй половине дня. Извините, Макар Иванович, но сейчас я занята. Всего хорошего!
"Сентиментальная история не получилась!.. Ладно! - Он захлопнул записную книжку и придавил ее пальцами к крышке стола. - Будем исходить из того, что есть!"
Он заставил себя. Напрягся и, шевеля губами, перечитал текст статьи.
"Пустые города. Квартиры с мебелью и коврами. Можно подняться, скажем, на третий этаж, войти и, опустившись в кресло, включить телевизор. Только за окном на улице ни одного человека, только во всем доме тишина. Припять - мертвый город, город, в котором открыты все двери, город, наполненный потерявшими прежнее значение вещами.
На первый взгляд попасть туда непросто. После жутковатого трафарета: "Город Припять. Опасная зона. Въезд строго по пропускам" ваш путь преградит пограничный шлагбаум, сразу за шлагбаумом - служба дозиметрического контроля проводит радиационный досмотр. Кроме стационарного дозиметра, который можно приравнять по пропускной способности и мощности, пожалуй, к грузовым весам на элеваторе, только при таком сравнении придется поменять знак плодородия на знак гибели, здесь проводится и личный осмотр. Дозиметр поднесут к каждому колесу вашей машины, им прощупают ваши карманы и ваши руки, его приставят к подметкам вашей обуви. Конечно, такой тщательный досмотр только при выезде из зоны, при въезде- строгая проверка документов. И все-таки за пределы тридцатикилометровой зоны уходят радиоактивные вещи. Сегодня радиационный фон в зоне достигает 1 р./ч, что в сто тысяч раз больше допустимой для человека нормы, и при этом около 40 тыс. человек работают в пределах зоны. Возникает вопрос: неужели эти люди сделаны из другого материала? В городе Припять они не живут, работа организована вахтовым методом, сотрудники АЭС размещаются в общежитиях. Кроме самой станции, которую никто и не думает замораживать, здесь проводятся работы по дегазации, дезактивации, поддержанию жизнеобеспечения нежилого фонда, поддержанию жизненно важных коммуникаций. А теперь прибавим к этому еще и охрану. Кроме специалистов в зоне работает более тысячи сотрудников милиции.
А радиационное пятно продолжает разрастаться. Оно растет под воздействием ветра, от постоянного, несмотря на все принимаемые меры, загрязнения вод реки Припять. И появившиеся в зоне "сталкеры", а точнее сказать - мародеры, становятся еще одной причиной разрастания пятна.
Сразу после пункта досмотра дорога на Чернобыль, уставленная множеством предостерегающих щитов, а за ними: вертолет с откинутой дверью, колонна неподвижных машин. Их так и оставили после катастрофы. Выглядят они как новенькие, может, и баки полны бензина - сел за руль и поехал! Огромная колонна красных пожарных машин, уже не участвующих в тушении пожаров, они тоже заражены. Технику приходится демонтировать и закапывать. На территории тридцатикилометровой зоны уже более 800 таких могильников, и некоторые из них столь опасны, что работы производятся только при помощи автоматики, эти могильники обслуживают роботы. А охраняют? Пожалуй, милиционеров приравняли к механизмам.
Один из сотрудников милиции рассказывал:
- Вот здесь, на этом месте, стоял мотоцикл "Урал", а теперь его нет, увели!
Неужели из зоны увели? Если бы только это! Из могильников выкапывают запчасти, в могильниках роются в поисках ценностей, угоняют и машины целиком. Вывозят и продают. Ближайшая точка, где дефицитные запчасти найдут сбыт, - Киев. Покупателя, конечно, никто не предупреждает, откуда взялся, скажем, распредвал. Он и не спросит, довольный тем, что купил дешевле, и не подозревает, что дешевая покупка обойдется ему ценой жизни, что, оснастив свой автомобиль зараженными запчастями, он превратил его в источник постоянного излучения и теперь подвергает себя большей опасности, чем даже работник зоны, потому что главный фактор радиационного воздействия - время.
Эта проблема касается не только России, по некоторым данным, распространение пятна значительно шире. Через произведения искусства… Представьте себе старинную гравюру, несущую вам 20 рентген в час".
4
Отпевали в маленькой сельской церкви. Таксист попался молодой, наглый, запутавшись на окраине, он не сразу захотел признать свою ошибку, и Макар Иванович, расплатившись и имея ориентиром лишь золотой купол да сверкающий над деревней высокий золотой крест, вынужден был лезть через сугробы, срезать угол. Все равно он опоздал. Чувствуя, как насквозь промокли и заледенели ноги, он, комкая в ладонях шапку, тихо вошел в храм. Вошел, перекрестился на ближайшую от входа икону, хоть и был не крещен, и присоединился к толпе. Батюшка как раз закончил. Всего было четыре гроба. Родственники подходили по очереди и прощались с покойными.
Несколько раз уже участвуя в подобных церемониях, Дмитриев знал заранее, что первым идти ему все равно нельзя. Боялся перепутать. Наделенный великолепной зрительной памятью, он почему-то никак не мог научиться опознавать даже хорошо знакомого человека, лежащего в гробу. Ладно, если гроб один, но обычно в подобных случаях их было несколько.
Печальная молитва, пение, полумрак, шепот - все это одновременно успокаивало и раздражало его. Запах ладана и растаявшего снега. Женщина закричала неожиданно рядом, страшно на высокой ноте, но крик сразу оборвался. Бессознательно Макар Иванович прислушался к своему дозиметру. Шли нечастые, негромкие щелчки. Значит, какая-то радиация здесь была. Фон несколько завышен.
К каждому гробу выстроилось подобие очереди. Люди подходили, некоторые просто крестились над телом, кто-то, прощаясь, целовал в лоб.
Макса Дмитриев опознал сразу, даже сам себе удивился, ведь сколько лет не виделись. Нужный гроб стоял крайним справа, лицо Макса будто выдувалось из него огромной яркой маской. Такие лица- Макар Иванович это хорошо знал - бывают только у утопленников, после того как над ними тщательно поработает гример. Губы сильно накрашены. Глаза обведены тушью. На щеках толстым слоем лежит пудра. Не имеющий обыкновения целовать мертвых, даже самых близких, Макар Иванович пытался уяснить себе происходящее. Мысль его была холодна, он жалел, что вообще поехал на это отпевание, делать, что ли, больше нечего, он пытался понять, зачем лицо его друга так непристойно размалевали? Откуда такая неистовая воинственная пошлость вообще в людях берется? Он даже прикинул, что, в общем-то, это не плохая тема для статьи, как минимум, затравка для очерка, чудная иллюстративная картинка, и вдруг будто проснулся.
Дозиметр жужжал, как бешеный, наращивая и наращивая обороты. Стоя у гроба Макса, Макар Иванович чуть наклонился вперед, и жужжание переросло в душераздирающий писк. Несколько человек повернули головы в его сторону. Быстрым движением Дмитриев вытащил иголку-дозиметр из отворота своего мехового плаща и сжал ее в кулаке за спиной. Жужжание не прекратилось, но теперь его, по крайней мере, никому не было слышно. Было такое ощущение, что в кулаке зажата живая пчела.
"Будто его в реакторном отстойнике искупали! - подумал Дмитриев, осторожно проверяя, не вызывает ли у кого-нибудь подозрения. К счастью, он был последним в скорбной очереди. - Интересно, где в Киеве есть такой отстойник для мертвецов?"
Все-таки он привлек внимание. Откуда-то из полутьмы слева возникла женщина, укутанная в черное.
- Это вы звонили? - спросила она, и из-под туго завязанного платка на него глянули мокрые от слез, усталые, но очень красивые глаза. - Вы Дмитриев?
- Ольга Алексеевна?
- Поедете с нами?
"Конечно, как же я упустил, - подумал Макар Иванович. - Еще же поминки. Водку пить придется. Не отвертишься".
- Поеду!
Он испугался, что эта женщина может услышать звук дозиметра, и, желая ее отодвинуть, глухо кашлянул. Все-таки он прощался со своим боевым товарищем, можно понять.
- Простите, - сказала она и отступила.
Мертвец был заражен весь, но мелькнула догадка, что как к костюму, так и к ботинкам это не относится. Обручальное кольцо на руке также излучало значительно меньше. У Дмитриева была в распоряжении минута, чтобы проверить свою догадку. Кольцо действительно реагировало слабее, радиоактивным было только тело. Осторожно двигая кулак с зажатым в нем дозиметром, Дмитриев ясно ощущал, когда пчела в кулаке начинала затихать, стоило руке опуститься вниз, спрятаться за деревом гроба, и как она приходила в бешенство, когда рука приближалась к этому ужасному накрашенному лицу.
В глубине храма в противоположном его конце начиналось какое-то ритуальное действие, зазвучал громко, умножаясь под куполом, голос батюшки, и за счет этого у Макара Ивановича образовалось еще некоторое время. Прижимая кулак с зажатым в нем японским подарочком к обручальному кольцу, он немножко перестарался. Рукав костюма немного отодвинулся, и стало видно белое запястье. На запястье была татуировка. Тонкий высокий якорь в объятиях дракона. Надо будет спросить у его жены. Она-то точно знает, какие татуировки у мужа были. Хотелось расстегнуть на покойнике пиджак, задрать рубашку и посмотреть, есть ли на теле след от пули чешского снайпера. Но на это он не решился. Только склонился и поцеловал в лоб. Он окончательно убедился, что в гробу вовсе не Макс, в гробу кто-то другой, тщательно загримированный под Макса. Да не так уж и тщательно. Лицо, конечно, похоже сделали, но татуировку могли бы и снять. Мертвому - не живому, татуировку свести - раз плюнуть, не больно.
5
На поминках он позволил себе напиться. Водка "Абсолют" никогда не привлекала Дмитриева, он предпочитал всему хороший французский коньяк, и то в очень ограниченных количествах, но здесь сказала слово сама ситуация. Он хотел задать несколько вопросов вдове. Но как ты спросишь, была ли такая татуировка на руке у вашего мужа, когда к женщине и подойти страшно. Тут не подсядешь с комплиментом и тостом, не именины - поминки.
Водки было бутылок двадцать, а народу за столом совсем немного, да и пили-то, кажется, далеко не все. Проснувшись утром от лютой головной боли, он припомнил, как зачем-то обсуждал с какими-то мрачными шоферами, кажется, коллегами Макса, особенности новейших автомобильных моторов, припомнил, как плакал, положив голову на стол, как потом его долго под снегом сажали в такси, сажали и все никак не могли посадить. К Ольге Алексеевне он все-таки подошел в какую-то минуту, но даже пьяной решимости хватило лишь на то, чтобы узнать название больницы, где скончался Макс. Ни про обручальное кольцо, ни про костюм спросить язык не повернулся. Припоминая отдельные слова и фразы из общего разговора за столом, он теперь смог вычислить некоторую последовательность событий.
Макар Иванович лежал на спине с закрытыми глазами, по своему обыкновению согревая руки на груди, и, превозмогая головную боль, один за другим пересчитывал факты. Вариантов получилось два. Допустить, что Макс в середине дня встал из гроба за спиной своей жены, набрал номер и поведал ему, что лежит в больнице и умирает от рака, Макар Иванович не смог бы даже в кошмарном сне. Но если покойный не мог ему позвонить, выходило одно из двух: либо кто-то звонил, изображая голос Макса, либо в гробу лежало тело совсем другого человека.
Первое предположение Макар Иванович сразу же отмел. Здесь не было абсолютно никакой логики, Макс, собственно, ничего ему не сказал, просто позвонил отметиться. Так бывает в минуты душевного кризиса, вдруг всплывет в мозгу какой-то давно затертый телефонный номер, и, особенно не отдавая себе отчета в том, что ты делаешь, звонишь и все. Оставалось последнее. Радиоактивный мертвец, труп, который искупали зачем-то, как минимум, в отстойнике АЭС, не был его другом Максом. Тело подменили. И, опираясь на мелочи, запомнившиеся во время разговоров на поминках, можно было определить, что подменили его в больнице. Это могло означать, что Макс еще жив.
Головная боль постепенно стихала. Следовало подняться с постели. Судя по солнцу, согревающему лицо, было уже довольно много времени, и он проспал все свои деловые свидания и звонки, но Макар Иванович все не мог решиться отбросить одеяло и, как обычно, рывком сесть на кровати. Он не мог даже решиться на то, чтобы открыть глаза.
- Макар, - позвал рядом голос' матери. - Просыпайся уже. Тебе из Москвы звонили. Я не стала тебя такого будить. Сказали, очень срочно. Позвони им, я телефон записала.
- Спасибо, ма, телефон я как раз помню!
Выбравшись из постели, он сунул ноги в тапочки и, как был, в пижаме, пристроился у стола крутить телефонный тугой диск. Головная боль сперва резко усилилась, потом отпустила. Собственное тело было ватным, противным. Но все-таки он проснулся. Какое-то время линия была забита, потом соединили.
- Михаил Львович, ты мне звонил?
Голос у главного был нехороший, такой голос у него появлялся только в минуты крайних неприятностей.
- Макар Иванович, вылетай ближайшим самолетом!
- Когда… Погоди, какой самолет, у меня билет на поезд в кармане.
- Выброси его, этот билет на поезд. Ты должен быть здесь в худшем случае к вечеру.
- Что случилось?
- Ничего особенного… Пашку твоего дудаевские ребята в заложники взяли. Может, на обмен, а может, и расстреляют для острастки на глазах у других чересчур активных работников пера. Так что давай, жду.
- Погоди, Михаил Львович, а что изменится от того, что я полечу в Москву. Мне в Грозный надо лететь.
- Конечно, в Грозный. Но сперва в Москву!.. Мы организовали комиссию его защиты, ты председатель.
- Можно было и у меня сначала спросить. - Дмитриев уже расстегивал на себе пижамную куртку, он поискал глазами по комнате и не нашел своего костюма. - Предположим, я председатель, но, Михаил Львович, - он нажал голосом, - все равно мне не понятно, зачем в Москву? Может, я прямо отсюда и полечу?