- Богиня Тини-ит хочет, чтобы этот город и этот народ исчезли с лица земли. Она хочет сохранить сокровища для других людей.
- Как ты осмелилась прикоснуться к сокровищам? - взревел Минос, которому надоели эти темные разговоры и надоел собственный страх. - Отвечай!
- Эти сокровища не твои, царь, - не открыв глаз, сказала жрица; она мотала головой из стороны в сторону, как будто наслаждалась прикосновениями холодной змеи к своей тонкой шее. - Сокровища принадлежат кносскому народу и его богам. Тини-ит - в первую очередь. Богиня сохранит их и сохранит народ, если ей будет принесена нужная жертва.
Она резко открыла глаза и вперила горящий взор прямо в лицо Миносу:
- Тини-ит желает получить в жертву тебя.
Царю вдруг вспомнилось, что когда-то он присутствовал при рождении этой девочки. Прежняя верховная жрица родила ее, когда Миносу было восемь лет. Вместе с другими мальчиками он наблюдал за родами. Роды - всегда публичное зрелище, многие приходят посмотреть на рождение еще одной новой жизни. А когда рожать собралась верховная жрица, желающих взглянуть было немало.
От кого жрица рожала ребенка, всегда оставалось тайной. В ночь, когда приходило время зачать, жрица звала к себе троих мужчин по своему выбору. Воины, ремесленники или простые крестьяне, выращивающие виноград на склонах вокруг дворца, - не важно.
Три мужчины проводили ночь с Тини-ит, а наутро всех троих приносили в жертву богине: потому что дочь верховной жрицы наследует призвание матери и после ее смерти займет этот трон, а верховная жрица не может иметь отца.
Девочка росла у него на глазах. Сначала училась ходить, поминутно смешно спотыкаясь и падая. Потом стала произносить слова. Была такая трогательная, с легкими, как перья птицы, белокурыми волосами и прозрачными голубыми глазами. Одно время она очень нравилась Миносу. Ей было десять лет, а ему восемнадцать, он уже был царем.
- Жалко, что нельзя взять эту девчонку в наложницы, - как-то признался он Гупа-ану, остававшемуся главным другом, - у нее такая маленькая фигурка! Это было бы весело.
Гупа-ан не одобрил идею.
- Нельзя брать в наложницы будущую верховную жрицу, - сказал он. - Если сделаешь так, Тини-ит выпьет по капле твою кровь, царь. Хочешь, я приведу тебе новую служанку, которую недавно привезли из Филистимлии? Она черная, как уголь. Или привести мальчика?
- Хочу ее! - засмеялся тогда царь. - Но если нельзя, то не буду и думать об этом. Иди, приведи мальчика. Только маленького и стройного, как она.
И вот сейчас эта девчонка хочет принести в жертву его.
Кровь бросилась Миносу в голову.
- Я - царь! - еще громче взревел он. - Богиня не принимает в жертву царей!
Желтые и красные фигуры жриц и жрецов, стоявшие вокруг трона и по стенам зала богов, зашевелились. Послышался ропот.
Жрецы зашевелились: словно по команде, надевали волчьи маски. Через несколько мгновений ошеломленного царя окружали серые покрытые шерстью морды волков. Сквозь прорези хищно и неумолимо сверкали глаза…
- Ты больше не царь, - произнесла Тини-ит. - Кносс проиграл войну, он будет захвачен завтра утром. Кноссу больше не нужен царь.
Жрица сделала короткую паузу, после которой негромко, но повелительно сказала:
- Минос, надень маску.
Сбоку сразу же возник Гупа-ан - он протягивал большую и тяжелую маску быка. От маски явственно исходил и тяжелый запах крови. Еще днем ее надевали на кого-то из принесенных в жертву.
Царь внезапно подумал, что когда совсем недавно управляющий дворцом приходил к нему на крышу звать в зал богов, маска уже была при нем, он прятал ее под плащом. Уже тогда знал, что зовет не царя, а предназначенного в жертву быка…
- Но утром начнется штурм! - крикнул Минос, схватившись за меч на боку. - Меня ждут воины!
Царь оттолкнул Гупа-ана, и жертвенная маска с бычьими рогами покатилась по плитам каменного пола.
- Твое оружие никого не спасет, - возразила жрица. - Только богиня поможет нам сохранить то, что можно сохранить. И она сделает это за жертву, которую мы ей принесем. Это будет самая дорогая жертва: царь Кносса Минос.
Ропот жрецов усилился, перерос в гул, и в этом шуме Минос расслышал угрозу. Он выхватил меч, чтобы защищаться, но в то же мгновение Гупа-ан с несвойственной старикам проворностью ударил царя древком догоревшего факела в спину.
Минос упал на колени и краем глаза увидел, как метнулись к нему темно-красные фигуры жрецов. В мгновение ока его повалили грудью на мраморный алтарь и связали сзади руки.
Царь ударился лицом о камень. Из носа потекла кровь; было больно, на глаза навернулись слезы.
- Переверните его, - послышался сверху голос жрицы, - наденьте на быка маску.
Она стояла над поверженным и связанным царем. Обвившаяся вокруг шеи змея, словно чувствуя торжественность момента, поднялась на треть длины, и ее плоская головка неподвижно висела в воздухе прямо над головой жрицы.
В тонкой руке Тини-ит появился ритуальный топорик с двумя отточенными лезвиями - оружие, незаменимое как в бою, так и при жертвоприношении. Богиня приемлет кровь только жертв, которые зарублены именно таким топориком.
Всю свою жизнь царь присутствовал при жертвоприношениях. Сколько раз? Может быть, сто? Или пятьсот? Минос не умел считать. Сколько дней в году? Сколько камней на берегу моря? Сколько деревьев на горах, окружающих Кносс? Сколько раз видел Минос человеческие тела, корчащиеся в агонии на алтаре из черного мрамора, пока кровь из яремной вены разливалась по камню, густея на глазах?
Никогда, ни разу с тех пор, как он стал царем, ему не пришло в голову, что однажды такой жертвой может стать он сам. Склонившийся Гупа-ан трясущимися руками поднял голову бывшего царя и заботливо надел бычью маску: сделал своего царя и любовника быком.
Жрица занесла топорик и улыбнулась. На мгновение она склонилась над Миносом и, поймав сквозь прорези бычьей маски оцепеневший взгляд, прошептала:
- Так надо, царь. У богини есть свой план, как спасти наш народ.
В следующий миг она нанесла удар - прямо и точно, как делала сотни раз. Без жалости или печали. Без сладострастия, совсем не любуясь собой. Просто сделала то, что должна была совершить.
Танец живота
Таким образом, уже тысячи веков существует,
сколь это ни невероятно, вечный народ…
Плиний Старший.
"Естественная история"
- Это дело - именно то, что тебе нужно, старик, - сказал Вазген и хлопнул меня по плечу волосатой, как у гориллы, рукой. - Можешь мне поверить. Уж я достаточно хорошо знаю тебя и твои способности. Чего-то ты не можешь делать, а в этих делах разбираешься лучше других. Правду говорю.
Он улыбнулся, и его смуглое чеканное лицо на короткое мгновение сделалось приветливым. Сверкнули белоснежные зубы, а в черных глазах вспыхнули искорки, как бывало всегда, еще с дней нашей юности.
Я терпеть не могу, когда меня хлопают по плечу. Для меня это просто невыносимо. Бороться бессмысленно, потому что для всех южан, и для американцев тоже, этот жест является совершенно естественным. Они хлопают друг друга по плечу ежеминутно: для них это - знак дружелюбия.
Умом я понимаю, что глупо кипятиться и вздрагивать от унижения каждый раз, когда тебя хлопают по плечу, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Может быть, поэтому я не люблю общаться с южанами и американцами…
Впрочем, Вазгену я позволял даже это. Его бесцеремонность, бестактность и дурные манеры искупались в моих глазах давностью наших отношений. Когда тебе тридцать шесть, начинаешь по-настоящему ценить старых друзей. Пусть Вазген такой, какой есть, но про него я хотя бы точно знаю, что он не предаст, не обманет и вообще не держит камень за пазухой. А в наше время знать такое про человека - уже немало.
- Так что? - спросил он. - Берешься?
Мы сидели в азиатском ресторане, что в районе Литейного проспекта. За окнами периодически злобно визжали трамваи, с трудом поворачивая на узком перекрестке. Мы ели, или, как здесь говорят, "кушали", плов и запивали его водкой из высоких тяжелых стопок.
Я чуть заметно повел плечом, и Вазген убрал руку.
- Берешься? - повторил он, пытаясь заглянуть мне в глаза.
Мы встретились по его инициативе. Когда-то мы вместе учились на историческом факультете и здорово пьянствовали в общей студенческой компании. Вазген и еще один его земляк жили в университетской общаге, и их комната три года служила для наших ребят с курса чем-то средним между питейным заведением и публичным домом.
Наверное, это плохо, но именно там, в общаге на восемнадцатой линии Васильевского острова, в комнате с отставшими от стен полосатыми обоями мы впервые ощутили настоящее мужское товарищество, узнали цену дружбе и любви. Там и тогда мы стали мужчинами. Хорошими или плохими - другой разговор, уж как вышло…
После третьего курса Вазгена отчислили. Он не был глуп или ленив. Нет, многие из тех, кто был гораздо тупее его, благополучно дотянули до диплома. Просто Вазген с его армянским темпераментом, с неукротимой жаждой деятельности не вписывался в установленный порядок. Ему неинтересно было изо дня в день сидеть на лекциях, писать конспекты и два раза в год сдавать какую-то сессию. Это категорически противоречило всем его представлениям о жизни.
Зато сейчас, на посту директора детективного агентства, Вазген был абсолютно на своем месте. В разных хитросплетениях он ориентировался как рыба в воде, а специфические манеры лишь придавали его фигуре привлекательности.
Когда я пять лет назад уволился из уголовного розыска, старый приятель звал меня к себе на работу. Правда, я сразу отказался.
- Не для того я ушел из одной структуры, чтобы прийти в другую, - сказал я тогда. - Зачем менять шило на мыло?
За восемь лет службы в уголовном розыске я успел сделать две вещи - получить звание капитана и на всю оставшуюся жизнь осознать, что работа в коллективе - не для меня. В любом коллективе, не обязательно в милицейском. Мне не нравится "работать в связке", я одинокий волк.
Вазген тогда понял меня.
- Ладно, - сказал он, - ты - вольная птица, это давно известно. Я и не думал, что ты согласишься. Просто заходи иногда.
Так пять лет назад я исполнил свою давнюю мечту - стал частным детективом. Одиночкой, как и хотел. Сказать, что у меня интересная работа, нельзя. Точнее, она представляет интерес для меня, потому что я всегда хотел этим заниматься. Но со стороны, для постороннего наблюдателя, в ней нет ничего любопытного - обычная профессиональная рутина.
Конечно, иной раз хочется блеснуть перед публикой и представить себя этаким героем Микки Рурка из фильма "Сердце Ангела", который вступает в контакт с Дьяволом и гоняется по стране в поисках последователей религии вуду. На красивых и не очень красивых женщин такой образ производит неизгладимое впечатление.
На самом же деле заказы, получаемые частным детективом, как правило, делятся на две категории. Обманутые мужья и жены пытаются выследить своих супругов, либо коммерческие структуры желают выяснить подноготную партнеров по бизнесу.
Есть еще третья категория, которая привлекает меня больше всего, - это поиск пропавших людей.
Конечно, таких заказов немного, потому что такая услуга недешева, но для меня эта работа всегда интересна, потому что она наполнена моральным смыслом. По крайней мере точно знаешь, что способен реально помочь людям в отчаянном положении. После тридцати пяти моральный аспект твоей работы приобретает некоторое значение.
Что же касается Вазгена, то он иногда подбрасывал мне заказы. Между нами говорилось, что просто так, по-дружески, а на самом деле старый товарищ передавал мне то, что им было не по его профилю или слишком мелко для крупного агентства.
- Штучный товар, - сказал он на этот раз, чуть наклоняясь над столом, чтобы я лучше расслышал. - Понимаешь? Сам бы занялся, потому что деньги хорошие. Но боюсь, мои парни наломают дров. Дело тонкое, дипломатичное. Мне выгоднее по крупным заказам работать.
Позади нас заиграла музыка, и пришлось прекратить разговор - не орать же о своих делах на весь ресторан. Начался восточный танец живота. Под сладострастные звуки флейты, перемежающиеся сочным звоном медных ударных, черноокая красавица в костюме с блестками закружилась по залу между столиками.
Девушка, танцуя, переходила от столика к столику, перед каждым задерживаясь на минуту-другую. Движения ее были плавны и грациозны, как у кошки, а миндалевидные глаза смотрели ласково и соблазнительно. Конечно, для того, чтобы исполнять танец живота, нужно иметь живот - это непременное условие. Подтянутые худышки тут не годятся.
Сама танцовщица была стройной, с узкой талией и тонкими руками, на которых звенели браслеты, но ее голый живот был большим, мягким и очень подвижным - к нему хотелось прижаться лицом.
Наверное, сидевший напротив меня Вазген испытал то же самое чувство, потому что, не в силах оторвать восхищенного взгляда от вращавшегося живота девушки, причмокнул и мечтательно пробормотал:
- А-а-а, какое тело! Хочется попасть внутрь.
Он протянул руку, чтобы дотронуться до вожделенного живота - мелко подрагивавшего при каждом движении и покрытого, как росой, мельчайшими бисеринками пота. Танцовщица, давно привыкшая к подобным эскападам посетителей, проворно отскочила и покачала головой. На мгновение ее глаза лукаво блеснули.
Наверное, есть что-то патологическое в том, что два взрослых мужчины, занимающиеся охраной и сыском, хотят прижаться к женскому животу, а один из них даже желал бы забраться внутрь. Как нас жизнь замордовала, мы подчас и сами не замечаем…
- Короче - убийство, - сказал Вазген, когда музыка смолкла и вновь стало можно разговаривать. - Нужно расследовать. Деньги клиент платит хорошие. В смысле - для одного человека хорошие. Но ты ведь как раз один.
- А что за клиент? - осторожно поинтересовался я. - И кто убит?
Секунду Вазген молчал, раздумывая, как лучше сказать.
- Грек, - произнес он наконец коротко.
- Кто именно грек? - уточнил я. - Убитый грек или клиент?
- Оба, - еще короче ответил Вазген и насупился. - Темное дело, - добавил он, пожав плечами, - не хочу связываться. А ты как раз любишь всякие головоломки. Короче, завтра приходи, я вас познакомлю. В двенадцать часов приходи, ладно?
У меня сразу возник целый веер вопросов, которые хотелось задать все сразу. Расследование убийства - довольно редкий заказ. Тем более убийства иностранца. Обычно этим занимается милиция, никто больше. Но видимо, убитый грек имел солидных друзей или родственников, раз они решили в дополнение к официальному расследованию нанять частного детектива…
- А как ты нашел этого клиента? - спросил я для начала.
- Я не ищу клиентов, - с торжественной мрачностью провозгласил свое кредо Вазген и внушительно поднял кверху толстый указательный палец с громадным золотым перстнем, - клиенты ищут меня. Иногда даже находят. - Он засмеялся своей шутке и добавил: - Ему меня посоветовали. Порекомендовали, понимаешь? Но я сам не хочу этим заниматься. Ты займись, будет хорошо.
- Кому будет хорошо? - озадаченно осведомился я. Иногда высказывания старого друга становились невнятными…
- Всем! - отрезал он и принялся загибать пальцы: - Мне, потому что я сброшу с себя это дело. Тебе, потому что хорошо заработаешь. Клиенту, потому что он заплатит деньги не какому-нибудь козлу, а серьезному человеку и получит результат.
- А убитому? - усмехнулся я. - Убитому тоже будет хорошо?
- Конечно! - На этот раз оживившийся Вазген картинно растопырил пальцы, демонстрируя перстни на каждом - с бриллиантом, с сапфиром, с аметистом… - Конечно, убитому будет лучше всего. Ты найдешь убийцу, и убитый будет отомщен. Значит, ему тоже будет хорошо. А?
- Мудро, - кивнул я и допил оставшийся в бокале коньяк. - Завтра в двенадцать.
Лондонский грек
На визитной карточке было написано: "Константинос Лигурис". Дальше шла художественно выполненная аббревиатура какой-то фирмы, а еще ниже - адрес в Лондоне.
Передо мной сидел человек лет пятидесяти, стройный и подтянутый. Строго говоря, на вид ему можно было дать и сорок с небольшим. Смугловатое лицо с орлиным носом, седые виски при шикарно сохранившейся черной шевелюре и тонкие длинные пальцы.
При всем этом его никак нельзя было назвать красавцем. Лицо было обезображено неровными шрамами, как бывает после сильных ожогов, когда пересаживают кожу.
Пластическая хирургия сегодня может творить чудеса, но если человек действительно сильно обожжен, все искусство хирургов не может скрыть этого до конца.
Одет наш собеседник был неброско - в джемпер и джинсы, но обилие замысловатых аксессуаров свидетельствовало о богатстве.
Перстень на руке был один, но выглядел он так, что сразу становилось понятно - он дороже всех перстней, которые унизывали обе руки Вазгена, сидевшего напротив. Точно так же выглядел и мобильник, а также золотая ручка "Паркер", небрежно заткнутая за ворот джемпера.
Главным, впрочем, были даже не аксессуары, а манера держаться. Мой новый знакомый господин Лигурис разговаривал негромко и был отменно вежлив, но в его тоне, в выражении лица и даже в наклоне головы сквозило едва заметное чувство превосходства над собеседником, обостренное ощущение собственного достоинства.
Мне и прежде приходилось сталкиваться с подобными людьми. К такой манере держаться не придерешься. Тебе не хамят, не грубят и вообще никак не обижают. А при этом ты постоянно чувствуешь, что твой визави ставит себя очень высоко. Гораздо выше тебя, хоть и нуждается в данный момент в твоих услугах…
К счастью, я еще в юности позаботился о своем английском и теперь в который раз похвалил себя за предусмотрительность: частному детективу нелепо было бы общаться с клиентом через переводчика.
- Речь идет о моем сыне Димисе, - сказал Лигурис. - Он был убит здесь, в России, десять дней назад. Может быть, вы уже знаете об этом?
- Нет, - покачал я головой. - Мне хотелось бы услышать от вас все с самого начала.
Не понимавший по-английски Вазген поднялся из-за стола и сказал:
- Вот что, Олег. Я вас познакомил, а дальше мне ввязываться нет смысла. Я пока поеду, а вы можете здесь посидеть, поговорить. Пусть первая встреча пройдет в официальной обстановке. А ему, - он кивнул в сторону Константиноса, - я уже сказал, что ты - самый лучший детектив, какой только есть в Питере. Давай не подведи.
Кофе в наших чашках успел остыть, но я сразу забыл об этом, обратившись в слух и сосредоточившись на предстоящем расследовании.
- Я живу в Лондоне, - начал Лигурис, скрестив руки на груди. - У меня небольшое дело. Так, экспорт-импорт… А Димис закончил университет и поехал сюда на стажировку. В Петербургский университет. Он историк по специальности. Вы понимаете, что это означает? Древняя история. - Он вопросительно посмотрел на меня и, поскольку я замешкался с ответом, нетерпеливо принялся объяснять: - Ну, древняя история - это о том, что было много веков назад. Смотрели фильм "Александр Македонский"? Или "Гладиатор"? Это как раз о древней истории…
- Гм, я знаю, что это такое, - тихо заметил я, доставая из кармана пачку сигарет, - я сам закончил исторический факультет. Мы с вашим сыном в этом смысле коллеги.