Вызванная полиция приехала через десять минут, я успел выкурить сигарету. Поскольку я фигурировал в качестве друга убитого, мне предложили взглянуть на труп.
Я увидел Константиноса Лигуриса, который лежал поперек унитаза, упав лицом вниз: его ударили ножом в затылок, отчего он скончался мгновенно.
Зачем я смотрел на это? Ведь мне и без того с самого начала было все известно. Даже имя убийцы. Не исполнителя, которым был кто-то из сбежавшей парочки, а главного убийцы - Тини-ит…
Плывун
Не знаю, как раньше, а в наши дни благоденствуют только крупные храмы в больших городах. Там большой приток богомольцев, туда напоказ ездит начальство, а за начальством тянутся местные "денежные мешки". В таких храмах часто снимает телевидение, а потому и антураж соответствующий.
Маленькие храмы, в особенности на окраинах, влачат жалкое существование. За последние годы их пооткрывали во множестве, но, как плоды всякой кампанейщины и политиканства, выглядят они убого.
Храм Всех Скорбящих Радости на Охте был из их числа. Старинное здание никогда не считалось архитектурным шедевром, а пролетевшие со времен его постройки без малого триста лет не придали его облику благородства. Побеленные стены были неровными, давно некрашеная железная крыша облезла и скособочилась, а церковная ограда из металлических прутьев сохранилась едва на треть: семьдесят лет поколения советских пионеров растаскивали ее на металлолом…
Внутри все выглядело не лучше. Иконы-новодел в тонких канцелярских рамочках, затоптанная ковровая дорожка, ведущая к алтарю с потускневшей позолотой, и полтора десятка бедно одетых пожилых женщин, стоящих вокруг центральной иконы Всех Святых.
Вечерняя служба заканчивалась. Молоденький дьякон, небрежно держа правой рукой поднятый край епитрахили, возглашал уставные моления, ему подпевал с клироса хор, состоявший из трех женщин и одного старичка в очках, опущенных на краешек острого носа.
Уже помолились за "великую богохранимую страну нашу и воинство ее", потом за Алексея Ридигера и за местного епископа…
Хор пел, старушки часто крестились и кланялись, я ждал. Когда из алтаря вышел священник и все стали по очереди подходить к кресту с целованием, стало понятно, что пора действовать.
Этот храм был последней и единственной зацепкой в моем расследовании. Сюда почти ежедневно приходил Димис Лигурис со своим другом. Здесь они проводили по нескольку часов. Слова, сказанные Константиносом перед самой смертью, убедили меня в том, что догадка моя верна и Димис бывал здесь вовсе не потому, что отличался набожностью.
Нет, не за этим они с Властосом приезжали сюда через весь город. Не за этим…
А зачем?
Вернувшись накануне из Хельсинки, я поставил себе задачу побывать в этом храме. Не просто побывать, а осмотреться, чтобы выяснить, что здесь могло привлекать столь пристальное внимание двух взбунтовавшихся минойцев…
Когда служба окончательно завершилась и священник с дьяконом, пыля длинными одеяниями, торопливо ушли в узкую дверцу возле алтаря, я подошел к женщине, торговавшей свечами, и спросил, как бы поговорить с батюшкой.
По прежнему опыту я знал, что обычно такие просьбы не вызывают у церковных служителей энтузиазма.
А вам зачем? А по какому вопросу? Вы из какой организации? Да батюшка занят, зайдите позже…
Нет, если вынуть пачку денег и заявить, что желаешь освятить новенький "мерседес", то разговор, конечно, будет совсем другим. Но мне не хотелось начинать с вранья. Когда хочешь услышать правду, то показывай личный пример.
- Ждите! - в конце концов мрачно отрезала старушка со свечками и отвернулась. - Отец Виктор скоро выйдет.
Батюшка вышел минут через семь, уже в пальто. На вид он был моим ровесником, блондин в очках с толстыми стеклами и сильными залысинами на голове.
- Слушаю, - коротко сказал он, глядя на меня прищурившись. Лицо его было замкнутым, выжидательным.
- Я хотел спросить о двух ваших прихожанах, - начал я. - Два молодых человека регулярно приходили сюда, почти каждый день. Двое греков, они по-русски не говорили. Помните таких?
- Нет, не помню, - отрывисто произнес священник, глядя на меня сквозь толстые линзы очков. Он даже не спросил, кто я такой и почему интересуюсь. Просто стоял и ждал, пока я уйду.
- Они приходили очень часто, - настаивал я, - вы должны помнить. Последние полгода, до конца августа.
- Я здесь служу только три недели, - отчужденно проговорил священник. - Меня перевели из другого храма.
Он снова уставился на меня, ожидая, когда я исчезну с глаз долой.
Но я же не простой человек, пришедший поговорить от чистого сердца, от меня так легко не отделаешься.
- А где прежний батюшка? - с невинным видом поинтересовался я. - Где бы мне его найти?
Отец Виктор, очевидно, потерявший терпение, ткнул пальцем сначала вверх, а потом вниз.
- Там, - сказал он, - или там. В зависимости от ваших убеждений. Автомобильная авария. У вас все? А то я устал, с утра на ногах.
На секунду он замешкался. По сомнению в его взгляде я догадался: он думает, стоит ли давать мне благословение. Потом, взглянув мне в лицо и осознав, что ломать комедию необязательно, равнодушно зашаркал к выходу.
- А ты еще жив? - приветствовал меня Сергей Корзунов, когда я позвонил ему с проходной. - Странно мне это. Ну, проходи.
Он был рад меня видеть, а еще больше рад был бы услышать от меня, что я раскрыл убийство Димиса Лигуриса. Но такого удовольствия я Корзунову не доставил.
- Еще несколько штрихов, - пообещал я, - и ты будешь первый, кто доложит о раскрытии преступления. Обещаю.
- Надеюсь, - подозрительно пробурчал Сергей Петрович. - А сейчас зачем пожаловал?
- Священник погиб, - сказал я. - Настоятель храма Всех Скорбящих Радости, что на Охте. На машине разбился. Три недели назад. Сразу после того, как убили Димиса Лигуриса.
Корзунов нахмурился, сцепил пальцы рук перед собой в замок.
- Это как-то связано? - спросил он.
Я кивнул, ничего не ответив. Уж наверное связано, раз говорю…
- Это в ГИБДД, - покачал головой Сергей Петрович. - Ты пока в коридоре посиди, а я пойду разузнаю. Давай выходи, у нас теперь строгости. Посторонним нельзя оставаться в кабинете: секретность.
- Давно? - поинтересовался я.
- Скоро закончится, - пообещал Корзунов, запирая дверь своего кабинета. - Ты же сам служил, знаешь.
Он ушел, а я остался сидеть в коридоре, разглядывая обшитые деревянными панелями стены и деловитых сотрудников.
Теперь я уже почти не сомневался: Димис со своим другом наведывались в храм на краю города по какому-то очень важному делу. Недаром они проводили там по нескольку часов кряду, хотя православное богослужение вряд ли длится больше часа. Да и не был Димис верующим…
А вот что они там делали, предстояло выяснить. У меня была твердая уверенность, что священник этой церкви погиб не случайно…
- Правильно говоришь, - возник снова передо мной Корзунов с папкой в руках и позвал меня в кабинет. - Нюх у тебя еще милицейский остался. Я думал, с автоаварией ГИБДД разбирается, - заметил он, - ан нет! Там уголовное дело возбудили по экономической части. Похоже, батюшку замочили не случайно. Как выяснило следствие, храм Всех Скорбящих Радости нуждался в срочном ремонте - так установила авторитетная комиссия. Под фундаментом церкви находился плывун, и от этого по зданию пошла трещина. Тоже интересно, конечно, - заключил Корзунов, задумчиво потирая подбородок. - Почти триста лет стояла церковь, и ничего, а теперь вдруг на тебе - плывун, трещина, угроза для жизни людей!
О том, что такое плывуны, знает каждый петербуржец - иногда эти штуки становятся настоящим бичом и здорово отравляют жизнь. Построенный на болотистой почве город имеет под землей множество полостей, заполненных водой. Это целые подземные озера или болота, в которых плавают громадные куски грунта. Эти куски грунта в заполненных водой подземных полостях и называются плывунами.
Чаще всего с плывунами сталкиваются строители метро. Если на пути пробивки нового туннеля встречается плывун, это становится целой проблемой. Когда плывун обнаруживается на месте, где собираются строить дом, - все, сделать с этим уже ничего нельзя, и дом там строить не станут - слишком опасно.
Конечно, в тридцатых годах восемнадцатого века, когда закладывалась и строилась церковь Всех Скорбящих Радости на Охте, никому не пришло в голову проверять почву на наличие плывунов - это было технически неосуществимо.
Впрочем, так строили в старину все здания - без проверки на плывуны. И ничего, большинство стоит до сегодняшнего дня. Кроме тех, что рухнули, конечно…
Что же случилось с фундаментом храма?
Фирма "Клаус технолоджиз инкорпорейтед" взялась осуществить реконструкцию подвала и фундамента старой церкви - укрепить основание, стены фундамента, сделать гидроизоляцию.
Единственным человеком, который был категорически против этой реконструкции, оказался настоятель храма отец Виталий Быстрое. Этот человек писал протесты во все инстанции и вообще делал все, чтобы приостановить начало работ.
- Видно, не договорились, - подытожил свой рассказ Сергей Петрович, захлопнув папку. - А когда "высокие договаривающиеся стороны" не приходят к консенсусу, результат всем известен.
Того, кто не захотел договориться, оказался слишком упорным - убивают. "Если враг не сдается, его уничтожают", - сказал советский писатель Максим Горький, ярко обосновав систему мафиозных взаимоотношений. Уж кто-кто, а Горький - "великий друг великого Сталина" все знал о принципах уничтожения несогласных…
- Когда батюшка погиб в аварии, - сказал Корзунов, - наши ребята предположили, что это не простая авария, а подстроенная. Отца Виталия убили, чтоб не болтался под ногами, не мешал осваивать крупные суммы. Видно, упорный был парень…
Можно было не сомневаться, что убийства священника и Димиса Лигуриса непосредственно связаны между собой. Но как именно связаны? Между ними что-то было, но что? Ведь ясно же, что Димис с Властосом проводили в храме по нескольку часов почти каждый день не для того, чтобы молиться.
А теперь отец Виталий убит и некого спросить. Мне оставалось лишь с яростью смотреть на то, как Тини-ит мастерски обрубает все мои зацепки, каждый раз опережая на один шаг…
"Ноев ковчег"
- Знаешь, - сказал в сердцах Вазген, - ты, Олег, конечно, не обижайся, но я уже не рад, что связался с тобой. И что с тобой случилось в последнее время? Был человек как человек, а что стало?
Я с интересом посмотрел на него: а что стало?
- Куда ни пойдешь - везде за тобой трупы, - возмущенно пояснил старый товарищ. - Понимаешь, дорогой, так нельзя… На Кипр поехал - труп в номере оставил…
- На Крит, - поправил я машинально. - Я был на Крите.
- Какая разница? - с досадой махнул рукой Вазген. - Я спрашиваю: какая разница? Кипр, Крит… Труп - он везде труп. Неприятность, понимаешь? Теперь в Хельсинки-шмельсинки - тоже покойник. И не какой-то покойник, заметь, а твой собственный клиент. Прилично ли это, а? Что люди скажут?
Он покрутил головой:
- Нет, ты уж меня извини… Этому Ашоту-злодею я знаешь сколько денег заслал за то, чтобы он тебя оттуда с Кипра этого чистеньким вытащил? Знаешь сколько? Как отдавать будешь?
Он вопросительно посмотрел на него. Это уже был мужской разговор. Как говорится - пацанский. Ответ должен был прозвучать из моих уст достойно. Вазген и вправду сделал для меня много, и теперь я знал, что сказать ему в ответ на его справедливые, в общем, упреки.
- Найдется, - не спеша сказал я. - Думаешь, я зря повсюду ездил? Не-ет, брат. Одно место надыбал. Бабла немерено, как грязи. Можно взять.
Говорил я медленно, рублеными короткими фразами и цедил при этом слова - то есть говорил именно так, как принято между солидными людьми обсуждать серьезные вещи.
Солидные люди не сорят словами, не говорят ученых красивостей и не размахивают руками. Именно такой разговор Вазген должен был понять.
Он меня понял - тихо причмокнул языком и выразительно зыркнул по сторонам.
- Есть тема? - спросил он.
И я, важно кивнув, подтвердил:
- Реально.
На этот раз мы сидели в кафе "Ноев ковчег" вблизи площади Тургенева, куда меня завез мой старый товарищ. Тихий район, тихое место.
- Никаких танцев живота, - сердито сказал он, когда я заметил, насколько это заведение отличается от того, где мы сидели в прошлый раз. - Начинаю новую жизнь. Танцев больше не будет.
- Можно, я догадаюсь, в чем причина? - поинтересовался я, улыбаясь. - У тебя остались дурные воспоминания о танце живота, да? Точнее, о том, что было после танцев?
- Откуда ты знаешь? - вытаращился Вазген. - Ты заранее знал, да? Почему не предупредил?
В таких случаях следует быть аккуратным: мой друг - горячий человек, может, не дожидаясь ответа, сразу заехать в физиономию. Поди потом мирись…
- Я не знал тогда, не знал, - засмеялся я, откинувшись на спинку стула и закрываясь на всякий случай руками. - Потом только случайно узнал, когда уже поздно было тебя предупреждать.
- Десять дней алкоголь пить нельзя, - успокаиваясь, доверительно поведал о своих страданиях Вазген. - Прикинь, понимаешь, да? Десять дней… Антибиотик принимал.
- У Феликса лечился?
- Как обычно, - кивнул он. - Где ж еще? Хороший доктор, да. Смеялся только. Говорил - опытный ты человек, а не предохраняешься. А я не могу, потому что предохраняться - это цинизм. А у меня душа широкая, сердце чистое: я с каждой женщиной как в первый раз. Иначе не могу, любви хочу!
- Любви? - переспросил я и, склонив голову, невольно крякнул про себя. Да, любовь. Это слово все чаще в последнее время вспоминалось мне.
Я страшно боялся за Зою. Боялся потерять ее. Именно поэтому, от страха, вдруг всплыла догадка: а уж не люблю ли я ее?
Эта догадка не доставляла мне никакого удовольствия. Что хорошего в том, чтобы влюбиться? Бояться за человека, страдать, выстраивать с ним отношения…
Но данность сильнее тебя, и если уж влюбился, то ничего не поделаешь. Зоя сидела в моей квартире, и больше всего на свете я боялся, что с ней что-нибудь случится.
Конечно, приходилось думать и о себе. Убийство Константиноса Лигуриса фактически на моих глазах, средь бела дня в центре европейского города, свидетельствовало, что и мне осталось совсем немного. Игра пошла ва-банк, и ставки в ней высоки. Погиб несчастный Властос, за ним - Константинос. Следующим должен был оказаться я, и я понимал, что если этого еще не произошло, то лишь по чистой случайности, по везению.
Неизвестно, откуда и кем будет нанесен следующий удар. Меня мучило сознание того, что я еще не нанес ни одного удара. Да, мне удалось кое-что узнать, выведать, но…
Без помощи мне было не обойтись. За мной и за Зоей явно шла настоящая охота, а я ведь в этой ситуации еще нахально планировал активно действовать.
Сергей Корзунов был мне не помощник. Не потому что я не доверял ему лично - он мой товарищ, но связываться с громоздкой системой правоохранительных органов я не хотел. Недаром я частный детектив. Свой выбор я сделал давно и осознанно.
А от Вазгена я ожидал реальной поддержки и знал, чем ее можно купить.
- Сокровища минойцев находятся в России, - повторил за мной Вазген, как бы привыкая не только к этим странно звучащим словам, но и к самой идее. - А как они здесь оказались?
Этого я не знал и потому только пожал плечами:
- А какая тебе разница? Есть сокровища, их несметное количество, их можно добыть. Чего ж еще?
Кстати, имелась и моральная сторона вопроса, о которой я тоже рассказал Вазгену. Завладев сокровищами Кносского царства, мы тем самым нанесем сокрушительный удар по Тини-ит и жреческой верхушке. Они утратят свое богатство, а значит, и власть. Ту власть, которой они и их предшественники пользовались на протяжении тысячелетий. Они перестанут мучить свой несчастный народ, прекратят приносить человеческие жертвы. Не станет больше невидимых миру трагедий. Разорвется порочный круг преступлений, рухнет древнее Кносское проклятие, тяготеющее над теми, кто имеет к нему отношение и бессилен противостоять вековому злу.
И все это сделаем мы! Я рассказал об этом Вазгену, и он снова понял меня. Мой друг - моральный человек, хотя и бывает временами невоздержан в примитивных желаниях.
- Да, - сказал он, почесывая волосатую грудь через расстегнутый ворот роскошной вельветовой рубашки. - Срубим кучу бабла и еще станем спасителями человечества.
- Не человечества, - поправил я, - а минойцев.
- Ну, это все равно, - заулыбался Вазген. - Есть смысл напрячься. Хотя, - он поднял вдруг палец кверху, как бы желая внести окончательную ясность в вопрос, - какие-то минойцы не могут быть самой древней цивилизацией на земле. Это ты зря сказал. Потому что самая древняя цивилизация - армянская.
Спорить с Вазгеном на эти темы бесполезно, я и не стал. Армянская так армянская, тем более что поданная нам на закуску горячая хашлама, от которой поднимался ароматный пар, неопровержимо это подтверждала…
Народу в кафе было мало, поэтому звонок мобильника привлек ко мне внимание.
- Олег? - раздался в трубке голос, показавшийся мне смутно знакомым. - Это Аня.
Терпеть не могу таких вещей. Почему люди сплошь и рядом бывают так самонадеянны? Почему они так уверены, что стоит им назвать свое имя и я сразу же пойму, кто это такой? Аня, подумаешь… Мало ли у меня за жизнь было знакомых женщин, которых зовут именно так?
- Ну, Аня, - повторила женщина. - Вы что, забыли меня?
В ее голосе послышалась чуть ли не обида, и я внутренне взорвался.
- Знаете, - негромко сказал я, - у меня сейчас важная встреча, и я несколько занят. Вы не могли бы представиться более отчетливо?
Правда, в это мгновение я уже и сам узнал голос звонившей. Ну, конечно же, это Аня - молодая супруга сластолюбивого профессора. Аня Гимпельсон, звучит довольно комично…
- Саул Аронович совсем вас потерял, - проговорила Аня своим тонким голоском. - Вы куда-то пропали, а мы оба очень хотим вас видеть.
На слове "очень" она намеренно сделала многозначительное ударение…
- Боюсь, у меня сейчас мало времени, - протянул я, делая Вазгену знак, что разговор короткий и я скоро закончу. - Видите ли, как развяжусь с делами - непременно…
- Да нет, вы не поняли, - перебила меня Аня. - Конечно, я хотела бы видеть вас потому что вы меня заинтересовали. Такой неприступный мужчина - хихикнула она. - Но Саул Аронович имеет сообщить вам нечто важное. Вы ведь интересовались минойцами, насколько я помню?
- Интересовался, - сдавленно ответил я. Знала бы она, насколько я теперь интересуюсь минойцами!
- Он расшифровал их! - сказала Аня самым обыденным голосом. - Саул Аронович сумел прочитать те бумаги, которые у него были. Там написано что-то очень важное.
От этого известия у меня на голове едва не встали волосы дыбом. Вот это да! Величайшее открытие в истории человечества! И как это только удалось старику профессору? Десятки лет смотрел на эту письменность как баран на новые ворота, а потом вдруг взял да и разгадал тайну? Или это озарение, или?..
- Это благодаря Димису? - невольно спросил я.