В доме было темно, свет нигде не горел; ужином и не пахло. Гробовая тишина, не слышно ни телевизора, ни радио. Привыкнув к полумраку и приглядевшись, я обнаружила, что, несмотря на внушительный вид, внутри дом отделан листами дешевой фанеры. Кругом была безукоризненная чистота: в прихожей, на лестнице - ни пылинки. Я сообразила, в чем дело: тут во всем чувствовалась экономия.
Живя с дедом, я научилась экономить, так что такое узнавала по запаху. Здесь это выглядывало из каждой щели, но в придачу из какого-то угла сочилось что-то непристойное, чем пропитана эта привычка к экономии. Глубоко безнравственным было само стремление сэкономить, попытаться как-то устроиться за счет экономии.
К примеру, ради своего бонсая мой дед экономил на всем, даже воду в туалете спускал только на третий раз. Ругал меня из-за коробки салфеток: мол, зачем покупать, если на улице с рекламой бесплатно раздают? Доходило до того, что, когда приходили из Эн-эйч-кей за деньгами, дед уносил куда-то телевизор. Газет не выписывал и не покупал, а брал у соседа с третьего этажа - с его согласия.
Тот по ночам работал охранником, и, когда приносили утренний выпуск, его еще не было дома. Дед поднимался рано, шел к охраннику, доставал из его почтового ящика газету и прочитывал первым от корки до корки. Покончив с этим делом, обязательно переписывал из раздела объявлений программу телепередач. Затем, аккуратно сложив газету, возвращал ее на место еще до того, как сосед приходил с работы. А перед своей ночной сменой охранник заносил деду вечерний выпуск и спортивную газету. Дед же в благодарность выносил у него мусор, пока тот был на работе.
И хотя дом у Кадзуэ был большой и красивый, а ее отец работал в очень известной фирме, у них, как и в нашей с дедом квартирке, все пропиталось скупостью. Почему? Зачем? Разве не удивительно?
Кадзуэ по скрипучей лестнице стала подниматься на второй этаж. Там было две комнаты. Водной - большой, что над гостиной, - жила Кадзуэ. У стены стояла кровать, посередине - стол для занятий. Вот и вся обстановка. Ни телевизора, ни радио. Все по-спартански, как в общежитии. По комнате разбросана одежда. Кровать не убрана, одеяло комком.
В книжном шкафу кое-как были расставлены учебники, книжки и тетрадки. На пустую полку Кадзуэ сунула мешок со спортивной формой. В доме и в саду такая чистота и порядок, а в этой комнате - полный бардак.
Пока я с любопытством разглядывала открывшуюся картину, Кадзуэ, не обращая на меня внимания, бросила на пол портфель и уселась за стол. Перед ней на стене были развешаны листы с лозунгами и призывами. Я стала зачитывать вслух:
- "Победа зависит от тебя!" "Верь в собственные силы!" "Вперед к намеченной цели! В школу Q.!"
- Это я налепила, когда вступительные экзамены сдала. Чтобы помнить, как поступала.
- "Большая победа!" - В моем голосе прозвучала ирония. Получилось невзначай, но Кадзуэ надула губы:
- Но я же правда много сил на это положила.
- А вот я никаких лозунгов не писала.
- Чудная ты!
- Что же во мне чудного?
- Ты всегда сама по себе, - отрезала Кадзуэ.
Разговаривать больше было не о чем. Мне тут же стало скучно, захотелось скорее домой. Я беспокоилась, как чувствует себя дед после этого звонка о матери, и жалела, что пришла: "Чего я сюда притащилась?"
Я услышала, что по лестнице кто-то крадется. Тихо, как кошка. За дверью послышался голос матери:
- Кадзуэ, детка! Можно тебя на минутку?
Та вышла из комнаты, из коридора донесся шепот. Я прижалась ухом к двери.
- Как быть с ужином? Ты же меня не предупредила, а я на нее не рассчитывала.
- Но папа же говорил, что сегодня вернется пораньше и можно привести подругу.
- А-а… Это она у вас лучшая в классе?
- Нет.
- А как она учится?
Голоса совсем стихли, уже ничего не разобрать. Что же получается? Насчет дня рождения все вранье, и Кадзуэ просто хотела показать Мицуру своему отцу? А меня использовала как приманку, чтобы заманить ее к себе. Сама же я никакой ценности для этой семьи не представляла, потому что училась так себе. Совет на тему "Как быть с ужином" окончился, и мамаша удалилась так же бесшумно, точно боялась кого-то разбудить.
- Извини, - сказала Кадзуэ, спиной закрывая дверь. - Ужинать будешь?
Я без тени смущения кивнула. Меня разбирало любопытство: что они решили на своем совете? чем будут потчевать нежеланную гостью? Кадзуэ в замешательстве стала быстро перелистывать какой-то справочник, страницы которого густо пестрели пометками.
- У тебя братья, сестры есть?
Кадзуэ махнула рукой в ответ:
- Младшая сестра. На следующий год будет сдавать экзамены в высшую ступень.
- К нам пойдет?
Кадзуэ пожала плечами:
- Способностей не хватит. Она, конечно, старается вовсю, но все равно у нее голова не так варит, как у меня. Мать говорит, что она в нее пошла, хотя сама окончила женский колледж. А говорит так из-за отца, тушуется перед ним. Нет, она правда в крутом колледже училась. А я, к счастью, пошла в отца. Он выпускник Тодая. А твой отец в каком университете учился?
- Кажется, ни в каком.
Как я и предполагала, Кадзуэ совершенно не ожидала такого ответа.
- Ну а школу-то он окончил?
- Не знаю.
Я понятия не имела, какое образование отец получил в Швейцарии. Мне об этом никто не рассказывал.
- А дед?
- Ну, он-то в школе точно до высшей ступени не добрался.
- А мать?
- Вот она вроде бы по всей программе отучилась.
- Выходит, ты их надежда?
- Надежда?
Надежда на что? Я наклонила голову и вопросительно взглянула на Кадзуэ, которая смотрела на меня как на инопланетянку. До этого момента наверняка считала, что у нас с ней одинаковые желания и потребности. Кадзуэ была не из тех, кто глубоко задумывался о том, что люди могут быть другими - не такими, как она.
- Ну ничего. Надо как следует взяться за дело. Тогда обязательно добьешься.
- Чего?
- Как чего? Успеха. - Кадзуэ в замешательстве посмотрела на висевшие на стене лозунги. - Вот я еще в начальных классах решила для себя, что обязательно поступлю в школу Q. Потому что это супер. Если нормально учиться, из школы прямая дорога в университет Q. Считай, автоматом. Вот окончу в первой десятке - и сразу на экономический. Получу дипломчик с отличием, тогда в хорошую фирму можно устроиться.
- Ну устроишься - и что?
- Что? Работать буду. Это же здорово! Сейчас такое время - женщины тоже могут себя на работе проявить. У матери не получилось, время было другое, и она хочет, чтобы я добилась того, чего сама хотела. Ее поколение… они даже после хорошего колледжа никуда не могли устроиться. Ей, конечно, страшно обидно. Говорит: "Время виновато, что я дома сижу".
Какие чувства вызывала у меня ее мать? Наверное, возмущение тем, что она что-то задавила в себе. Я вспомнила, как она возилась в саду с цветочными горшками. Снова увидела ее спину, лучше всяких слов говорившую, что это для нее работа, а не удовольствие. Не то что для моего деда, который так и порхал вокруг своего бонсая.
Снизу из коридора донесся голос - мать звала Кадзуэ. Та вышла из комнаты и через несколько минут вернулась, принеся с собой запах вареной собы. В руках она держала обшарпанный поднос - на таких из кафешек развозят на мотиках заказанную еду - с двумя мисками лапши.
- Вот, угощайся. Спасибо, что пришла. Мать специально для нас заказала две собы. Давай здесь.
С каких это пор гостей потчуют таким "деликатесом"? "Ну и угощение!" - подумала я, но ничего не сказала. В конце концов, в каждом доме свои представления о гостеприимстве. У Кадзуэ в семье к еде, похоже, относились без интереса. Снова пахнуло скопидомством и мелким расчетом, накатившими на меня, когда я вошла в этот дом.
Кадзуэ притащила откуда-то стул с розовой подушкой на сиденье. Такие обычно продают в комплекте с ученической партой. Не иначе, реквизировала у младшей сестры. Она усадила меня на стул, и мы, устроившись за столом, стали громко всасывать в себя лапшу.
Дверь вдруг распахнулась, и послышался возмущенный голос:
- Ты зачем стул взяла?
Заметив меня, сестра Кадзуэ вздрогнула будто от испуга и опустила глаза. Затем покосилась на расставленную на столе собу и скорчила недовольную физиономию, мол, "а на мою долю не купили?" Сестра была меньше Кадзуэ, с длинными волосами, спадавшими на спину.
- Ко мне подруга пришла, мы и взяли. Сейчас поедим и вернем.
- А уроки я как делать буду?
- Ты что, немного подождать не можешь?
- А ты могла бы и стоя поесть.
Сестры продолжали пререкаться, не обращая на меня внимания. Когда младшая удалилась, я спросила:
- Ты сестру любишь?
- Да так. - Кадзуэ неловко пыталась подцепить палочками скользкую собу. - Она завидует, что у нее голова не так варит, как у меня. Я сдавала экзамены, а она как пить дать мечтала, чтоб я провалилась. И если контрольную плохо напишет, обязательно свалит на меня. Что я стул у нее взяла. Вот такая у меня сестра!
Кадзуэ первой доела собу, даже весь соус выпила. Мне же почему-то совершенно расхотелось есть, и я сидела, играя палочками: вынимала из бумажного конвертика и засовывала обратно - туда-сюда, туда-сюда. Я вдруг ясно представила, какое это жалкое зрелище - поедание собы в том бардаке, который царил в комнате Кадзуэ. Конечно, непорядочно так думать о доме, где тебя угощали. Но тогда я ничего не могла с собой поделать. Видно было, что комнату давно не убирали, - кругом лежала пыль, а пахло как в звериной норе. Эта ассоциация напомнила мне об утреннем звонке Юрико, рассказавшей, как в последнее время жила наша мать.
Сидела, не включая свет, в темноте, с открытыми глазами. Неужели ее тонкое нервное устройство мне передалось? Впрочем, я с удовольствием уступила бы это наследство Юрико, хотя она по сравнению со мной примитив и зациклена на своих желаниях. Нет, это я в мать пошла, уныло размышляла я.
- А у тебя есть кто-нибудь?
- Сестра. Младшая, - скорчив кислую мину от мысли о Юрико, ответила я.
Кадзуэ сглотнула. Она хотела еще что-то спросить, но я ее опередила:
- Послушай! Вы же не собирались сегодня собу заказывать. Что бы у вас было на ужин, если б я не пришла?
- Э? - Кадзуэ наклонила голову, как бы говоря: "Что за странный вопрос?"
- Да это я так. Просто любопытно.
Мне действительно было интересно, что готовит ее мать. Слепленные из грязи пирожки с мелко нарезанными листьями гортензии, стебли одуванчика, варенные в соевом соусе? Мамаша из тех, кто любит играть в дочки-матери. Оторвавшись от реального мира, занимается домашними делами, витает в облаках.
- Соба только нам и отцу. Мать сказала, что они с сестрой как-нибудь обойдутся. Мы редко в кафе заказываем. Вот соба. Триста иен, а есть нечего. Это же глупо! Но в этот раз специально для тебя заказали.
Комнату постепенно заполняли сумерки; я посмотрела на висевший посередине обитого желтой фанерой потолка светильник. Довольно убогий - такие развешивают в офисах - и с лампой дневного света. Она зажглась с тихим шуршанием, напоминающим трепет крылышек насекомого. Неживой свет обрамил лицо Кадзуэ темными тенями.
Не унимаясь, я спросила:
- А почему соба только нам и отцу?
Маленькие глазки Кадзуэ сверкнули.
- У нас в доме заведен порядок. Есть такой тест для собак: все члены семьи становятся в ряд и смотрят, к кому первому подойдет собака. Кош она выбрала - тот главный. Никаких слов не нужно, все происходит само собой, и все этому порядку подчиняются. Так решается, у кого право первому принимать ванну, есть самую вкусную еду. Первый у нас, конечно, отец. Я вторая. Раньше второй была мать, но в средней школе, когда я получила на тестах высокие баллы, это место перешло ко мне. Отец, потом я, за нами мать и сестра. Если так дальше пойдет, мать может на последнее место откатиться.
- То есть у вас место определяется по школьным тестам?
- Я бы сказала, по затраченным усилиям.
- Но это нечестно - ведь мать уже никаких экзаменов не сдает.
Вот так номер! Дочки конкурируют с матерью. Бред! Однако Кадзуэ продолжала на полном серьезе:
- Ничего не поделаешь. Мать уступала отцу с самого начала. Я понимала, что в нашей семье его не может превзойти никто, и поэтому всегда старалась учиться изо всех сил. С самого детства Отметки - это мое хобби. Я все время хотела перещеголять мать. Знаешь, она говорит, что никогда не думала о карьере, хотя в молодости у нее вроде была мечта стать врачом. Но ей отец - мой дед - не разрешил, и, потом, у нее не те способности, чтоб учиться в медицинском. Она все время об этом жалеет. Страшное дело - быть женщиной! Мать до сих пор истерики закатывает. И в самом деле, разве это справедливо? Все сваливает на то, что она родилась женщиной. Хотя я считаю, что женщина тоже может добиться многого. Только надо постараться.
Вера в собственные старания. Это уже религия какая-то получается.
- Хочешь сказать, если постараться - все получится?
- Конечно. Твои усилия будут вознаграждены.
Что-то я сомневаюсь. В женской школе Q. за свои усилия ни фига не получишь, как ни старайся. Уж так там все устроено. Разве нет? Мне хотелось сказать об этом Кадзуэ, проучить ее. Столкнись она с такой чудовищной красоткой, как Юрико, все ее старания, как бы серьезно она к ним ни относилась, пойдут прахом, будут просто смехотворны. Но Кадзуэ упрямо глазела на свои лозунги.
- Считаешь, раз отец сказал, так оно и есть?
- У нас в семье это принцип. Мать с ним согласна. И учителя в школе говорят то же самое. Значит, все правильно. - Кадзуэ уставилась на меня удивленными глазками.
- Если уж мы о матерях… Ты знаешь, что у меня сегодня случилось?
Самое время ее оглоушить. Я посмотрела на часы. Восьмой час. Пора домой.
- Одна новость - день рождения Бутончика, - рассмеялась Кадзуэ и вдруг насупилась. Не иначе вспомнила, как опозорилась на классном часе.
- У меня мать умерла, - заявила я.
От изумления Кадзуэ подскочила на стуле.
- Мать? Умерла? Сегодня?
- Ага. Точнее - вчера.
- Тогда тебе домой надо?
- Сейчас пойду. Мне бы позвонить.
Кадзуэ молча показала на лестницу. Я спустилась в темноте по скрипучим ступенькам и постучала в дверь, из-под которой выбивалась полоска света. В комнате неясно бормотал телевизор.
- Да! - послышался раздраженный мужской голос. Отец! Я отворила дверь.
В желтоватом свете скромной гостиной - ее главным достоинством были обшитые деревянными панелями стены - я увидела сестру, мать Кадзуэ и сидевшего на диване перед телевизором мужчину средних лет. Все разом повернули головы. Посуда в шкафу, стоявшем напротив двери, была самая заурядная, из супермаркета. Дешевая мебель - обеденный стол, стулья, диван с креслами - все из ДСП. Увидели бы эту картину наши школьные "друзья", вот бы поиздевались.
- Можно позвонить?
- Пожалуйста.
Маман кивнула в сторону темной кухни. У дверного проема примостился черный телефонный аппарат старой модели, с диском. Рядом помещалась картонная коробочка с надписью "Десять иен". Родители Кадзуэ с непроницаемыми лицами даже не удосужились сказать: "Не обращай внимания. Это не для тебя". Я пошарила в кармане школьной юбки и, выудив десятииеновую монету, бросила в коробку. Она глухо стукнулась о дно. Видно, гости не часто бывают в этом доме, но все равно брать деньги за телефон - плохая шутка, думала я, с трудом поворачивая заедающий диск и разглядывая восседавшую передо мной семейку Кадзуэ.
Сестра Кадзуэ, лишившаяся из-за меня стула, сидела за столом и с деловым видом что-то писала в раскрытой тетради. Маман, вытянув шею, заглядывала в ее писанину и полушепотом давала какие-то советы. Обе мельком глянули на меня и снова уставились в тетрадку. Папаша, облаченный по-домашнему - в пижаму, - смотрел какую-то викторину. Я заметила, что он включил эту программу случайно и просто глядел на экран, без всякого интереса. Ноги его нервно подергивались. На вид лет сорок пять - пятьдесят. Невысокий, с багровой физиономией и редеющими волосами. Его запросто можно было принять за откормленного деревенского мужичка. Он меня разочаровал. Я жила с дедом-японцем, но из-за того, что отец у меня иностранец, меня всегда очень интересовало, какие отцы японцы. Особенно хотелось посмотреть на отца Кадзуэ, хозяина семьи, которого все так уважали. И вот пожалуйста: обыкновенный смурной дядька. Ну и ну!
После нескольких гудков я услышала щелчок - взяли трубку.
- Дед, ты?
- Где тебя носит? - Это был не дед, а его подруга-страховщица. - У нас тут такие дела! У деда вечером поднялось давление, он сейчас в постели. А все из-за того, что отец и сестра там, в Швейцарии, поссорились, звонили несколько раз. Такой шум подняли! Твой дед - золотой человек! Они вроде успокоились, а ему плохо стало. А тут еще тебя нет. Мы с ума сходим!
- Извините. Как он себя чувствует?
- Нормально. Мне позвонил управдом, я сразу прибежала. Он успокоился и тут же уснул. С матерью-то какое несчастье! Вот для таких случаев и нужна страховка. Вот и вам бы надо… Говорят же, со стороны виднее.
Разговор затягивался, поэтому я торопливо пробормотала:
- Еду. - Из Сэтагая к нам добираться долго, на другой конец Токио.
- Сколько тебе ехать? - спросила страховщица.
- Часа полтора.
- Тогда позвони сестре, перед тем как выходить.
- Юрико? К чему такая спешка?
- Ей в похоронное бюро надо. Она очень торопилась. Сказала, обязательно хочет с тобой посоветоваться.
- Но я сейчас в чужом доме.
- Ну и что? Скажи, что заплатишь за международный звонок. Когда приедешь, уже поздно будет звонить.
- Ладно.
Из-за чего отец и Юрико могли поругаться? Не иначе у них в Швейцарии произошло что-то ужасное. Я обернулась к матери Кадзуэ.
- Извините, можно позвонить за границу, в Швейцарию? Это очень срочно.
- А что случилось?
Ее глаза настороженно сузились за стеклами очков.
- У меня мать умерла вчера ночью, и сестра просила ей позвонить.
Шокированная маман посмотрела на отца. Тот резко обернулся. Какие у него глаза! Уголки чуть приподняты, а сами сверкают так, что просто парализует. В них высокомерие, они внимательно изучают объект - чтобы раздавить его. Я чувствовала, как они пристально рассматривают и оценивают меня, ребенка. Не желая уступать его взгляду, я выпятила грудь. Да, в отце Кадзуэ - та же воля, что у меня и Мицуру. Недобрая, дурная воля. Но более высокого уровня, чем у нас. Навязчивая, хитрая. Блестящая. Отец оказался единственной привлекательной личностью в семье Кадзуэ. Послышался его хриплый притворно-ласковый голос: