Хоффманн с инспектором спустились в подземный коридор, прошли под тюремным двором в административное здание, четыре запертые двери с четырьмя камерами наблюдения, заглянули в каждую, кивнули глазку и подождали, пока дежурный на главном посту нажмет все кнопки, после чего дверь со щелчком открылась. Двести метров под землей, на преодоление которых потребовалось больше десяти минут.
Второй этаж административного здания оказался узким коридором с видом на большое помещение, куда входили новенькие; каждого нового заключенного, вылезающего из автобуса и проходящего через вахту в приемник, можно было рассмотреть из шести кабинетов и тесного конференц-зала. Значит, вчера директор исправительного учреждения и его административный персонал наблюдали церемонию прибытия особо важного заключенного, в наручниках и ножных кандалах, в робе Крунубергской следственной тюрьмы, со светлыми взъерошенными волосами и подернутой сединой двухнедельной бородой.
- Договорились, Хоффманн? Будешь убираться здесь каждый день. И после твоего ухода не должно остаться ни малейшего дерьма, ни соринки. Понял? Все полы, какие видел, чтобы надраить, с письменных столов вытереть пыль, мусорные корзины вытряхнуть, окна - вымыть до блеска. Вопросы есть?
Комнаты с серыми, как везде в таких местах, стенами, полами и потолком, словно мрачная безнадежность тюремного коридора вползла и сюда, пара-тройка горшков с зелеными растениями и какие-то мозаичные кружочки на стене, все остальное мертво, мебель, краски - все словно говорило: не смей никуда рваться отсюда.
- Ну, пойдем поздороваемся. Подбородок вверх, руки по швам.
Тюремный инспектор постучал в единственную закрытую в этом здании дверь.
- Да?
Директору тюрьмы было за пятьдесят, на двери значилось "Оскарссон". Он оказался таким же бесцветным, как его кабинет.
- Это Хоффманн. С сегодняшнего дня он будет здесь убираться.
Директор тюрьмы протянул руку - мягкая ладонь, крепкое пожатие.
- Леннарт Оскарссон. Я хочу, чтобы ты вытряхивал обе мусорные корзины каждый день. Одна - под столом, другая - вон там, в уголке для посетителей. Если останутся немытые стаканы, будешь забирать их и мыть.
Они находились в большом кабинете с окнами на ворота тюрьмы и прогулочный двор. Здесь царило то же чувство, что и везде, - уныние. Этому месту не хватало чего-то личного, не было ни семейных фотографий в серебристых рамочках, ни дипломов на стенах. И только на столе стояли в хрустальной вазе два букета.
- Тюльпаны, а? - Тюремный инспектор подошел к письменному столу, к длинным зеленым стеблям с такими же зелеными бутонами. Подержал в руках две белые карточки, прочитал вслух - на обеих одно и то же: "Спасибо за плодотворное сотрудничество. Союз предпринимателей Аспсоса".
Директор тюрьмы поправил один букет, двадцать пять еще не распустившихся желтых тюльпанов:
- По-моему, да, во всяком случае, похоже на тюльпаны. Сейчас столько цветов. Здесь же весь поселок работает. А если не работает, то что-нибудь поставляет сюда. Плюс учебные посещения. Не так давно людям было наплевать на исправительную систему А теперь забегали, каждый несчастный случай попадает в программы новостей и на первые полосы. - Он гордо взглянул на цветы, над которыми только что изливал свои жалобы. - Они скоро распустятся. Обычно распускаются через пару дней.
Хоффманн кивнул и вышел, тюремный инспектор шел на два метра впереди, как и раньше.
Завтра.
Тюльпаны распустятся завтра.
Эверт Гренс прихватил два пустых стаканчика и половину миндального кекса с деревянного столика, стоящего у дивана. Устроился посередине дивана, утонул в мягком, дожидаясь, когда Свен и Херманссон усядутся каждый со своей стороны.
Исписанный от руки листок из блокнота, один угол коричневый - он угодил в лужицу пролитого кофе, на другом виднелись жирные пятна от кекса.
Список из семи имен.
Люди, оставшиеся на периферии предварительного расследования, их следует тщательно проверить за три дня. Возможно, лишь эти фамилии отделяют расследование, в котором еще теплится жизнь, от того, что будет сочтено пустой тратой времени, лишь они - грань между раскрытым и нераскрытым убийством.
Гренс разделил их на три группы.
Наркотики, киллеры, "Войтек".
Свен сосредоточится на первом - подпольные наркоторговцы, живущие или появляющиеся в окрестностях дома семьдесят девять по Вестманнагатан. Некие Хорхе Эрнандес, живущий в том же подъезде на третьем этаже, и Юрма Рантала из дома, в помойке которого лежал пакет с окровавленной рубашкой.
Херманссон выбрала себе следующую группу - киллеров, каких-то Жана дю Тоби и Николаса Барлоу, оба - киллеры международного класса, которые, по данным Службы безопасности, в день и час убийства находились в Стокгольме или его окрестностях.
Гренсу же предстояло заняться тремя последними фамилиями, тремя мужчинами, которые раньше сотрудничали с акционерным обществом "Войтек Интернешнл". Некие Мачей Босяцкий, Пит Хоффманн и Карл Лагер. Все трое - владельцы совершенно легальных шведских охранных фирм, к которым обращался головной офис "Войтека", когда ему требовались телохранители во время визитов польских политиков. Такова обычная официальная деятельность хорошо функционирующих и труднодоступных мафиозных организаций, видимая оболочка, прикрывающая незаконную деятельность и одновременно сигнализирующая о ней. Среди полицейских Стокгольма Гренс был одним из наиболее осведомленных об организованной преступности по ту сторону Балтийского моря. Он единственный в этом кабинете сознавал, что кто-то из этих троих может оказаться связан с другим "Войтеком" - неофициальным, настоящим, способным устраивать карательные акции в шведских квартирах.
Больше вопросов ему не задавали.
Никаких подсаживающихся поближе ублюдков, никто не таращился на него, пока он ел картошку с мясом. На следующий день он явился на обед уже другим человеком, и его соседи по тюремному коридору понятия не имели, что он вот-вот будет тут главным, его сила - в наркотиках, что уже через два дня он будет контролировать поставки и продажу, встав в особой тюремной иерархии выше убийц. Отнявший у человека жизнь считается среди заключенных самым авторитетным, самым уважаемым, за ним идут совершившие тяжкие преступления, связанные с наркотиками, или участники разбойного нападения на банк, ниже всех стоят педофилы и насильники. Но тому, кто распоряжается наркотиками и шприцами, кланяются даже убийцы.
Пит Хоффманн ходил по пятам за тюремным инспектором, чтобы заучить весь цикл уборки, а потом валялся у себя на койке, дожидаясь, когда другие заключенные вернутся из мастерской и со школьной скамьи на обед, совершенно безвкусный. Он несколько раз встретился взглядом со Стефаном и Каролем Томашем. Подручные нетерпеливо ждали инструкций, и он беззвучно шептал "jutro", пока они не успокоились.
Сегодня вечером.
Сегодня вечером они выдавят трех крупных торговцев наркотиками.
Хоффманн вызвался собрать и помыть посуду, пока другие курили самокрутки без фильтра, топчась по камушкам прогулочного двора, или играли в семикарточный стад, пытаясь выиграть еще сколько-нибудь спичек стоимостью в тысячу крон. Он был в кухне один, и никто не видел, как он, вытирая мойку и разделочный стол, сунул в передний карман штанов две столовые ложки и нож.
Потом Пит подошел к "стакану" - стеклянной будке надзирателей, постучал в окошко, на что ему раздраженно махнули рукой. Пит снова постучал, настойчивее и громче, давая понять, что не уйдет.
- Какого тебе? У нас перерыв. Забыл, чье дело - возиться на кухне?
- У вас вроде кое-что лежит?
- Не твое дело.
Хоффманн пожал плечами, заходить не стал.
- Мои книги.
- Чего?
- Вчера я заказал книги. Шесть штук.
- Ничего не знаю.
- Тогда разумнее было бы глянуть, что там лежит. Верно?
Надзиратель постарше - не из тех, кто принимал его вчера, - снова раздраженно махнул рукой, но чуть погодя ушел в глубину своей стеклянной будки и поискал на столе.
- Эти?
Жесткие обложки. На передних обложках приклеен ярлычок "ХРАН", синие машинописные буквы.
- Эти.
Старший вертухай краем глаза глянул на задние обложки с анонсами, рассеянно полистал и отдал Хоффманну.
- "Из глубины шведских сердец". "Марионетки". Это что вообще?
- Стихи.
- Гомосятина всякая?
- Докажи.
- Да на фига мне твои пидорские книжки.
Пит достаточно основательно закрыл дверь, чтобы никто не мог заглянуть к нему, но не настолько плотно, чтобы возбудить подозрения. Он выложил шесть книг на прикроватный столик. Читатели редко требовали эти книги, и поэтому сегодня утром, когда поступил заказ из большой тюрьмы, книги были принесены из хранилища в подвале Аспсосской библиотеки и вручены водителю библиотечного автобуса запыхавшейся библиотекаршей лет пятидесяти, которая управлялась в библиотеке одна.
Пит проверил кончиками пальцев лезвие украденного на кухне ножа. Достаточно острый.
Он воткнул нож в сгиб форзаца байроновского "Дон Жуана". Шов разошелся, нить за нитью, и скоро передняя крышка переплета и корешок повисли так же, как тринадцать дней назад, когда он вскрывал книгу в доме на Васагатан. Хоффманн долистал до девяностой страницы, ухватил блок, дернул. На левом поле девяносто первой страницы обнаружилось углубление - пятнадцать сантиметров в длину, сантиметр в ширину, со стенками из папиросной бумаги, глубиной в триста страниц. Содержимое было нетронуто, в точности как Хоффманн его оставил.
Желто-белое, липковатое, ровно пятнадцать граммов.
Десять лет назад он забирал большую часть того, что получал, для собственного употребления, если получалось слишком много, мог продать кое-что, а пару раз, когда на него крепко насели, наркотик ушел в оплату неотложных долгов. На этот раз наркотики послужат другой цели. Четыре книги, содержащие сорок два грамма тридцатипроцентного амфетамина фабричного производства, помогут ему избавиться от тюремных дилеров и взять торговлю в свои руки.
Книги, цветы.
Такая малость, но сейчас ему больше и не нужно. Пути, которые он изучил за эти годы, были проверенными, и тюремная рутина не могла ему помешать.
Тогда, в Эстерокере - он прибыл туда после первой отлучки под надзором, - кто-то донес о наркотиках в желудке или в заднем проходе, и его посадили в специальный туалет с прозрачными стенами, койкой, на которой можно было лежать, и вакуумным унитазом - вот и все; в этой камере за ним наблюдали больше недели, за голым, двадцать четыре часа в сутки, трое вертухаев смотрели, как он испражняется, а потом проверяли экскременты, их глаза не пропадали из окошка, даже когда он спал - всегда без одеяла, прикрывать задницу было не положено.
Тогда у него не было выбора, долги и угрозы сделали из него человека-контейнер. Теперь он у него есть. Выбор.
Когда заключенные не спали, то ежедневно, ежечасно думали о наркотиках и о способах обойти регулярные анализы мочи. Родственника, пришедшего навестить заключенного, можно попросить принести собственную мочу, чистую, чтобы обеспечить отрицательный тест на наркотики. Однажды, еще в первые недели Пита в Эстерокере, подружка кого-то из крикливых югославов по заказу надула две полные кружки, их потом дорого продали. Анализы у всех, у кого ту мочу брали на анализ, были отрицательными, хотя половина и бродила под кайфом, зато показали кое-что другое. Все без исключения зэки, сидевшие в этом секторе, оказались беременными.
"Дон Жуан", "Одиссея", "Мое жизнеописание", "Картины Франции".
Хоффманн опустошил книги одну за другой, прерываясь, когда слышал шаги (кто-то проходил мимо двери его камеры) или какой-то странный шум. Сорок два грамма амфетамина в четырех произведениях, не пользующихся особым спросом читателей.
Еще две книги, "Из глубины шведских сердец" и "Марионетки", Пит не стал трогать, оставил на столе у кровати. Он надеялся, что эти книги ему открывать не придется.
Он смотрел на желто-белый порошок, из-за которого погибали люди.
Здесь, в тюрьме, каждый грамм стоил неимоверно дорого.
Потому что спрос превышал предложение. Потому что риск быть разоблаченным в камере выше, чем на свободе. Потому что поимка ужесточит приговор и удлинит срок.
Пит Хоффманн рассыпал сорок два грамма амфетамина в три пакетика. Он подбросит один пакетик Греку в камеру номер два, а два других - тем двум поставщикам, что сидят в корпусе "Н" на нижнем и верхнем этажах. Три пакетика с четырнадцатью граммами, которые выбьют всех конкурентов одним разом.
Столовые ложки из кухни так и лежали в переднем кармане штанов.
Хоффманн ощупал ложки. Он согнул черенки почти под прямым углом, прижав к железному краю койки; проверил - как два крючка. Сработают. Синие тренировочные штаны с тюремным клеймом лежали на койке; Хоффманн ножом подцепил резинку, вытащил ее и разрезал на две части одинаковой длины.
Дверь в камеру чуть приоткрыта, он подождал, в коридоре пусто.
Пятнадцать торопливых шагов до душевой.
Хоффманн закрыл за собой дверь, в туалете зашел в крайнюю кабинку справа и убедился, что задвижка вполне надежна.
Гренс принес еще один стаканчик черного кофе и купил еще один крошливый кекс с чем-то липким и сладким в середине. На исписанном от руки клочке бумаги с семью фамилиями прибавилось коричневых пятен, но фамилии пока можно было разобрать. Список будет лежать на столе возле дивана до тех пор, пока команда Гренса не изучит всех, кто есть в этом списке, и не вычеркнет из него фамилии, не имеющие отношения к делу.
У них всего три дня.
Либо благодаря какой-нибудь из этих трех фамилий они смогут и дальше расследовать карательную акцию, учиненную среди бела дня в центре Стокгольма, либо через три дня дело должно будет уступить место одному из тридцати семи предварительных расследований в тонких папках, лежащих на его, Гренса, столе и рискующих так и остаться в этих папках. Как обычно, новое убийство или избиение на пару недель поглощает все ресурсы, а потом его либо раскрывают, либо забывают напрочь.
Гренс разглядывал доставшиеся ему имена. Мачей Босацкий, Пит Хоффманн, Карл Лагер. Каждый - владелец собственного охранного предприятия, точно такого же, как все прочие охранные фирмы, которые устанавливают сигнализацию, продают бронежилеты, проводят тренинги по персональной защите и куда обращаются те, кому нужны телохранители. Но к этим троим, в числе прочих, обращалась и "Войтек Секьюрити Интернешнл" во время визитов польских политиков. Официальные запросы с официальными счетами-фактурами. Ничего особенного. Но Гренса это заинтересовало. Под официальным скрывалось неофициальное, и Гренс искал то, что не лежит на поверхности: связь с другим "Войтеком", с его настоящей деятельностью. С фирмой, которая покупает и продает наркотики, оружие, людей.
Гренс поднялся и вышел в коридор.
Ощущение, что правда смеется над ним, вернулось, Гренс поймал было ее, но она утекла сквозь пальцы.
За два часа он изучил три личных номера из базы данных Главного полицейского управления. Он открывал страницы "СЛЕЖКА", "ОПОЗНАНИЕ", "СВЕДЕНИЯ О СУДИМОСТЯХ", "ОПЕРАТИВНАЯ РАЗРАБОТКА", "ВЫДАННЫЕ РАЗРЕШЕНИЯ", и несколько раз ему повезло. Гренс выяснил, что все трое были судимы, информация обо всех троих содержалась в ASPEN и в базе данных по подозреваемым, у всех были сняты отпечатки пальцев, двое оставили ДНК, их объявляли в розыск и как минимум у одного была ранее доказанная принадлежность к банде. Гренс не слишком удивлялся, все глубже ныряя в серую зону уголовного мира, где знание об уголовниках было частью знания о работе служб безопасности.
Он прошел еще мимо двух дверей. Наверное, надо было постучать, но он редко вспоминал об этом.
- Мне нужна твоя помощь.
Кабинет был гораздо просторнее его собственного, Гренс нечасто заглядывал сюда.
- Да?
Они никогда ничего не обсуждали. Это было своего рода соглашение. Чтобы сосуществовать, они старались не встречаться.
- Вестманнагатан.
На столе интенданта Йоранссона - ни папок с делами, ни пустых стаканчиков, ни крошек от обернутых в целлофан кексов из торгового автомата.
- Вестманнагатан?
И он не понимает, откуда оно.
Мерзкое чувство - как будто кольцо сужается.
- Название мне ни о чем не говорит.
- Расправа. Я разобрался с последними именами и хочу проверить их по реестру оружия.
Йоранссон кивнул, повернулся к компьютеру, ввел пароль и вошел в базу, которая в целях безопасности была доступна лишь немногим.
- Эверт, ты стоишь слишком близко.
Что-то неприятное.
- В смысле?
Что-то, что идет изнутри.
- Ты не мог бы отойти назад на пару шагов?
Что-то, что с каждой минутой занимает все больше места.
Йоранссон посмотрел на человека, которого не любил и который не любил его самого, поэтому они редко оказывались друг у друга на пути. Это все, что их объединяло.
- Личный номер?
- 721018–0010. 660531–2559. 580219–3672.
Три личных номера. Три имени на экране.
- Что ты хочешь знать?
- Всё.
Вестманнагатан.
Он вдруг понял.
- Йоранссон! Ты слышал? Я хочу всё.
То самое имя.
- У одного из них есть лицензии. Служебное оружие и четыре охотничьих.
- Служебное?
- Пистолеты.
- Марка?
- "Радом".
- Калибр?
- Девять миллиметров.
То самое имя, оно все еще на экране.
- Вот черт, Йоранссон. Вот черт!
Комиссар вдруг двинулся к выходу.
- Но они уже у нас, Эверт.
Гренс замер, не дойдя до двери.
- Как это - "уже у нас"?
- Здесь примечание. Такое оружие было изъято. Оно у Кранца.
- Почему?
- Здесь не сказано. Можешь забрать пистолеты у него.
Ворчание, доносящееся из тяжело хромающего тела, постепенно стихло в коридоре следственного отдела. У интенданта Йоранссона больше не было сил бороться с охватившим его беспокойством. Он долго сидел, уставившись на экран с фамилиями.
Пит Хоффманн.
Эверт Гренс может, нажав пару клавиш компьютера или сделав несколько телефонных звонков, установить адрес, по которому в настоящее время проживает владелец оружия, проехать четыре мили к северу, в маленький поселок с большой тюрьмой, и допрашивать этого самого владельца до тех пор, пока тот не даст ответы, которые Гренсу получать нельзя.
То, чего нельзя было допустить, только что случилось.
Хоффманн молча стоял за запертой дверью кабинки до тех пор, пока не убедился, что он в туалете один.
Резинка из тренировочных штанов, столовая ложка, пакетик.
Так он прятал наркотики и шприцы еще в Эстерокере. Лоренс подтвердил, что этот способ все еще действует. Несмотря на всю свою простоту. Или же благодаря ей. Ни один надзиратель ни в одной тюрьме не проверяет дыры в сортирах.
Сливной бачок, сток в полу, трубы под раковиной - укрытия, в которые теперь бессмысленно даже пытаться что-то прятать. Но поискать в сортирной дыре вертухаям даже в голову не приходило.