* * *
Следующий испытание "Ужаса" состоялось вечером на трассе Москва – Минск. К трассе подъехали со стороны Рузы, остановились в высохшем перелеске. Впереди, оседлав трассу, стоял блок– пост – похожее на вокзальный сортир сооружение из серых бетонных плит. На углах и на крыше сооружения стояли прожектора и видеокамеры.
С приближением "комендантского часа" движение по трассе значительно уменьшилось и к девяти вечера на дороге было практически пусто. Только время от времени проезжали полицейские автомобили.
– Начнем, пожалуй? – спросил Соколов.
Дервиш ответил:
– Пожалуй, стоит дождаться начала "комендатского часа".
Стали ждать. Соколов еще раз проинструктировал Студента и Глеба:
– Ближе указанных ориентиров ни в коем случае не подходить. Я примерно посчитал КПД установки…
– Коэффициент полезного действия?
– Нет, коэффициент психического давления – есть такая величина… Я рассчитал КПД, но я не знаю точных границ фокуса. Поэтому лучше перестраховаться. Понятно?
Студент и Глеб выдвинулись вперед, обхватили блок– пост с флангов. У каждого был пистолет, по паре гранат и камера. Близко не подходили, наблюдали примерно со стапятидесяти метров.
Уже вечерело и над ручьем в низинке начал подниматься туман.
– Туман, – произнес Горин.
Соколов отозвался:
– Туман – это, в принципе, хорошо. Теоретически высокая влажность – дождь, туман – несколько увеличивает мощность установки.
Дервиш спросил:
– Скажите мне, пожалуйста, Алексей Захарыч, откуда вы все это знаете? Как я понимаю, вся сколь– либо конкретная информация по "Ужасу" засекречена.
– Верно, информация засекречена. Но, во-первых, я уже довольно давно работаю в смежных, так сказать, областях и есть некоторые пересечения… Во-вторых, информация все равно имеет свойство просачиваться – случайно, косвенно, фрагментарно. Иногда полезную информацию можно почерпнуть в какой-нибудь публикации, не связанной напрямую с проблемами контроля за поведением человека и воздействия на него. Например, австралийские биологи спроектировали прибор для лечения наркомании. Это тоже генератор биоволны, и его принципиальная схема не является секретом. Более того, они выложили в Сети довольно много отчетов по воздействию. Пресловутая мировая паутина – это, конечно, очень большая помойка, но иногда там можно найти что-то путное. И когда вы начинаете искать что-то целенаправленно, то непременно находите… И, наконец, в– третьих: в науке, Евгений Василич, бывают догадки, открытия, озарения, если хотите. И ученый до чего-то может дойти сам. Я ответил?
– Вполне, – кивнул Дервиш. – В разведке информацию добывают примерно так же.
Сержант народной полиции по фамилии Колышев посмотрел на часы, висящие на стене – до начала "комендантского часа" осталось пятнадцать минут. Колышев обратился к старшему по службе:
– Без пятнадцати… не пора ли?
– А то, – ответил старший сержант Чирей. – Давай, Тошнила.
Сержант Тошнотный вытащил из шкафчика бутылку водки, стопку пластиковых стаканчиков, закусь. Трое молодых смотрели на сержантов с завистью – сержанты сейчас выпьют и сядут играть в карты, потом завалятся спать. А молодым нести службу. Таков неписаный закон.
Тошнила разлил по стаканам водку, Чирей сказал:
– Ну, господа сержанты!
Три пластмассовых стаканчика глухо стукнулись, сержанты выпили и стали закусывать казенными харчами. Настроение у них было превосходным. Колышев вытащил из ящика стола колоду и хлестко шлепнул ее об стол.
– Ну, что, господа сержанты, – сказал Колышев, – по маленькой?
– Погоди, Кол, – отозвался Чирей. – Отзвонюсь старшому, тогда и начнем. Пока курите.
В салоне микроавтобуса запищала радиостанция – Студент доложил, что вышел на позицию. Спустя минуту такое же сообщение поступило от Глеба. Горин занял место за установкой. По дальномеру дистанция до объекта составляла чуть больше пятисот метров… Быстро стемнело, но из-за леса выползла луна, наполнила все декоративным светом. В лунном свете темная туша блок– поста с желтыми узкими щелками бойниц казалась жилищем колдуна. Трасса была совершенно пуста. Часы показывали 21:58.
– Огонь, – буднично скомандовал Дервиш, и Горин нажал на спуск.
Рядовой Сливченко сидел за пультом и ждал, когда на часах вспыхнут цифры 22:00. Как только эти цифры вспыхнут, Сливченко обязан громко гаркнуть: господин сержант, время доклада дежурному… Тогда за пульт сядет Чирей, а у Сливченко будет пара минут, чтобы выкурить сигарету.
Часы показывали 21:58, Сливченко смотрел на мониторы. На четырех мониторах была трасса. На пятом – "пятачок" перед блок– постом. Шестой монитор не работал… Сливченко было скучно. Он уже около года отпахал на этом блок– посту. А это – сутки через трое – считай, почти девяносто суток уже набежало. А если посчитать сколько часов пришлось пялиться в эти мониторы, то… в общем, это ж одуреть можно. И ведь самое главное, что ночью там ничего не происходит. Ночью там всегда одно и то же. А если кто-то вдруг проедет, так это свой брат – полицейский… И от мысли, что так будет всегда, и что ему, Игорю Сливченко, всегда придется смотреть на эти мониторы и видеть один и тот же пейзаж, уже до отвращения изученный, рядовому Сливченко вдруг сделалось не по себе. Он не знал почему, но ему захотелось вдруг завыть… И он завыл.
– Что такое, бля? – громко произнес Тошнила за спиной Сливченко.
Сержанты изумленно смотрели на рядового. Трое сержантов еще ничего не ощутили – их мозг защищала волна алкоголя.
Сливченко выл. Второй рядовой, Кизимов, обхватил голову руками. Глаза у него сделались сумасшедшими. Сержанты тоже начали ощущать беспокойство – количество выпитого было невелико и не могло долго блокировать действие "Ужаса". Колышев выронил карты, и они порхнули, как листья, а Тошнила прикусил язык.
– Заткнись, сука, – зашипел Чирей на Сливченко. Однажды Чирей попал под обстрел боевиков из группы "Истребители", был контужен и с тех пор отличался неуравновешенностью и агрессивностью. Зато сейчас внутри старшего сержанта не было ни капли страха.
Сознание остальных полицейских быстро наполнял страх. Страх переходил в ужас…
Сливченко выл.
И только Чирей испытывал какой-то необъяснимый восторг.
Кизимов вскочил, бросился к двери. Он не понимал, что происходит, но точно знал: нужно спасться, нужно бежать отсюда. Кизимов схватился за язык засова, но в панике не мог его отодвинуть. Чирей подскочил, ударил его ногой в спину. Кизимов ударился лицом в дверь, сполз вниз, оставляя кровавый след, а к двери бросился сержант Колышев. Чирей отбросил его в сторону.
Небольшие помещения блок– поста были наполнены невыразимым ужасом… И невыразимым восторгом.
Рация донесла до Студента команду Дервиша "Огонь!". Студент включил камеру, навел ее на блок– пост. Прошло секунд восемь– десять. Ничего не происходило. И вдруг со стороны блок– поста донесся вой… Это был очень странный вой. Он не был похож на вой животного. Но и на голос человека это тоже было мало похоже. От этого воя – жалобного, неестественного – делалось тоскливо… Студент чертыхнулся. Через десять секунд со стороны блок– поста донесся выстрел. Студент поднес рацию к губам, негромко произнес: слышал выстрел.
Рация ответила голосом Дервиша: мы тоже слышали. Фиксируй все на камеру.
Чирей подумал: а что же я раньше этого не понимал?.. Он вдруг вспомнил свои сны, про которые думал, что забыл. Тем более, что он действительно старался забыть их… Но не мог. И вспоминал, вспоминал свои сны во сне. А потом, проснувшись, он догадывался о том, какие сны видел. А потом ему делалось страшно и он "забывал"… А сейчас он все вспомнил наяву. Чирей проникся восторгом и принялся за дело. Он все делал быстро – так, как будто занимался этим каждый день. Все заняло пять минут. Потом Чирей полюбовался на свою работу, выкурил сигарету и затушил ее об пол. Он собрал оружие, сделал глоток водки прямо из горлышка, поставил бутылку на стол и вышел из бетонного склепа блок– поста. Морочила луна, змеей, обозначая устье речки, полз туман, мерцал в лунном свете… Чирей сел в полицейскую машину и поехал по пустой дороге.
Студент доложил: из блок– поста вышел один полицай, уехал на машине… Больше никто не выходит. Разрешите сходить посмотреть?
Дервиш ответил: подождите, – а сам спросил у Соколова:
– Ну что, Алексей Захарыч, разрешим?
А Горин произнес:
– Как– то странно вел себя тот, что уехал… какой-то он совершенно спокойный был. Я в прицел, – Горин кивнул на "Ужас", – видел.
Соколов ответил:
– Ничего странного – скорее всего шизофреник. На них "Ужас" практически не действует. Или действует парадоксальным образом. Например, проявляются скрытые ранее способности… Но чаще вылезают наружу скрытые ранее психические расстройства.
Дервиш сказал:
– Там Студент ждет… Разрешим ему взглянуть на результат?
– Валяйте, – махнул рукой Соколов.
Студент получил "добро", перебрался через ручей, больше похожий на сточную канаву, забитый мусором, пустыми бутылками и приблизился к блок– посту. Массивная стальная дверь была распахнута, на асфальт падал прямоугольник электрического света. Людей внутри было не видно. С камерой в одной руке и пистолетом в другой Студент подошел ближе… Что-то очень тяжелое было разлито в воздухе и звенели сверчки… Студент осторожно подошел и встал слева от двери. Неожиданно чей-то голос громко и отчетливо произнес:
– Тройка, отзовись.
Студент замер.
– Тройка, мать твою, отзовись… Спите там? Или бухие уже?
Студент догадался, что слышит работающу. радиостанцию.
– Чирей, – почти ласково произнес голос, – я тебя, сука, уже предупреждал: будете бухать на службе – всех на хер уволю… Тройка, бля, отзовись!
Студент заглянул в дверной проем… и обомлел. Несколько секунд он смотрел на "натюрморт" внутри помещения, потом шагнул внутрь.
Спустя двадцать минут он вернулся в салон "мерседеса". Горин спросил:
– Чего там у них, Студент?
Саша молча положил на стол камеру. Ее подключили к ноутбуку, просмотрели. Долго все молчали. Потом Соколов сказал:
– Кажется, мы стали еще на шаг ближе к Бездне.
А Дервиш продекламировал:
Es zittern die morschen Knochen
Der Welt vor dem roten Krieg.
Студент и Глеб переглянулись. Глеб сказал:
– Извините, ничего не понял. Кроме того, что это по-немецки.
Дервиш кивнул:
– Да, это по-немецки. В переводе звучит так: "Гнилые кости трясутся. Мир пред кровавой войной"… Начало немецкого марша, популярного в Германии перед Второй мировой.
Утром из Петербурга приехал Мастер. Минут сорок он разговаривал с Дервишем, потом искупался в Мологе и уехал.
* * *
Первый заместитель министра МВД генерал– майор Полянский приехал к Чердыне с докладом о ходе операции по пресечению массовых беспорядков в Санкт-Петербургской губернии. Полянский пользовался некоторым расположением Чердыни. Поэтому министр МВД посылал его к всесильному подполковнику тогда, когда нужно было доложить о чем-то совсем неприятном.
– Операция, – докладывал генерал, – продолжалась весь вчерашний день, всю ночь и к настоящему времени в основном завершена. Большая часть экстремистов уничтожена, но некоторое количество разбежалось. Сейчас их отлавливают по окрестным лесам… К сожалению, ОПОН тоже понес потери. Существенные.
– Конкретней.
– Погибли тридцать шесть бойцов и офицеров, ранены…
– Сколько? – изумился Чердыня. – Сколько опоновцев погибли?
– Тридцать шесть человек.
– А отправляли сколько?
– Всех… Почти четыреста штыков.
– То есть каждый десятый? При разгоне пьяных колхозников?
– Генрих Теодорович, я отлично вас понимаю. Сам возмущен такими потерями. Но тут все не просто. Дело в том, что этих, по вашему выражению, пьяных колхозников, возглавил профессиональный военный. Сумел их организовать, вооружить…
– Зато ОПОН возглавил, как я понимаю непрофессионал. Сумел их дезорганизовать и разоружить… Так?
– Генрих Теодорович, я понимаю, что любое объяснение звучит неубедительно…
– Это верно – неубедительно… Сегодня в восемнадцать часов – совещание по итогам операции. Подготовьте все материалы.
Генерал ответил:
– Так точно. – Секунду помолчал и добавил: – Генрих Теодорович, у нас, кажется, еще одно весьма серьезное ЧП.
– Вся ваша контора, генерал, – сплошное серьезное ЧП. – Чердыня прикурил. – Ну что у вас опять? Гуж оборвался? Аль министр обосрался?
– Хуже.
– Не представляю, что может быть хуже обосравшегося министра, но… рассказывай.
– Происшествие произошло вчера на блок– посту номер семнадцать дробь три. Это на шоссе Москва-Минск. В двадцать два часа, то есть после перехода на ночной режим, начальник смены блок– поста должен был отзвониться в штаб, доложить о положении на участке… Когда в двадцать два ноль восемь с блок– поста семнадцать дробь три доклада не поступило, дежурный по отделу сам позвонил на пост по спецсвязи. Ему никто не ответил. Тогда на пост был выслан наряд. И вот что они там увидели, – генерал поставил на стол цилиндрик флэшки. Чердыня молча воткнул его в разъем компьютера. Флэшка содержала четыре файла. Полянский подсказал:
– Начните со второго.
Чердыня нажал на файл номер два. На мониторе появилась картинка: помещение стандартного блок– поста. Таких за последние годы по стране построили несколько сотен.
Оператор снимал от входа. В кадре был виден пульт дежурного, и сам дежурный сидел за пультом. Что-то странное было в нем, но сразу Чердыня не понял, что именно. Камера уехала влево. В кадре появился стол. За столом сидели два сержанта. В руках одного из них – того, что сидел лицом к камере – Чердыня увидел карты. На столе стояла бутылка водки, пластиковые стаканчики.
Чердыня подумал: дисциплинка, однако… И вдруг понял. Он понял и – остановил картинку. Полянский сказал:
– Я вижу, вы уже все поняли.
Чердыня не ответил. Некоторое время он всматривался в мертвецов, потом спросил:
– А как у этого сержанта держатся в руках карты?
Полянский кашлянул в кулак, сказал:
– Я тоже обратил внимание на этот момент, Генрих Теодорович. В спецсообщении из Москвы об этом не было ни слова, но я специально приказал уточнить детали. Оказалось, что карты прилеплены жевательной резинкой. Тела – чтобы не падали – притянуты к стульям ремнями, а карты приклеены жевательной резинкой… Там еще дальше есть – труп на унитазе сидит. С сигареткой, с газеткой. Тоже жевачкой прилепил. Паноптикум.
– Кто же это их так?
– Начальник смены сержант Чирей. Он перестрелял смену, забрал оружие и уехал на служебной машине. Приехал к теще с тестем – они рядом живут. Там тоже… начудил.
– Начудил?
– Он их убил, а тела раздел и расположил друг на друге так, как будто они совершали половой акт… Там дальше есть. Можно посмотреть… Третий файл.
Чердыня открыл третий файл, бегло взглянул на то, что "начудил" сержант Чирей, и брезгливо поморщился. Потом закурил, сказал:
– А в чем, собственно, дело? У вас каждый месяц происходит какое-то мочилово. Ваши герои на службе пьют, глушат наркоту. Потом стреляют друг друга, прохожих, насилуют женщин. Конечно, этот герой… как его – Чирей?
– Так точно, Чирей.
– Этот твой Чирей, конечно, из ряда вон – психопат. Но почему ты с этим… э– э… паноптикумом ко мне приехал?
– Если бы дело было в том, что убийца – наркоман, алкоголик и психопат, то я, разумеется, не стал бы вас беспокоить. – Полянский сделал паузу. – Возможно, Генрих Теодорович, это был случай несанкционированного применения "Ужаса".
Чердыня произнес:
– Та-ак… Ну– ка, поясни.
– Дело в том, что один из сотрудников остался жив. Он был ранен и упал за пульт… Там, если вы обратили внимание, видно, что в углу торчат ноги. – Чердыня кивнул: да, видел. – Так вот, он упал за пульт, а сержант Чирей, видимо, посчитал его мертвым и поленился вытаскивать… Раненого прооперировали. Три часа назад он пришел в себя. Его допросили. Можно посмотреть файл номер четыре.
Чердыня открыл файл номер четыре. На мониторе появилась больничная палата. Судя по аппаратуре – реанимация. На койке лежал молодой мужчина с забинтованной грудью, смотрел прямо на Чердыню слегка затуманенным взглядом. Голос с кавказским акцентом произнес:
– Я – следователь по особо важным делам Гаджиев…
– Рекомендую, – сказал Полянский, – начать сразу с восьмой минуты… Главное – там.
Чердыня мазнул по монитору пальцем, сдвинув запись на семь минут вперед. На мониторе по-прежнему был мужчина с затуманенным взглядом.
– Я сидел на пульте, – рассказывал мужчина. Он говорил несколько замедленно, делая паузы. Чердыня подумал, что это из-за наркоза. – Время приближалось к десяти. Я ждал, когда сержант Чирей сядет за пульт, чтобы доложить дежурному… И вдруг… Вдруг мне стало страшно.
– Почему?
– Почему?.. Я не знаю, почему. Просто мне вдруг стало страшно.
– Страшно потому, что сержант Чирей начал стрелять?
– Нет, он еще не начал стрелять.
– Тогда почему тебе стало страшно?
– Я… не знаю. Просто вдруг мне захотелось завыть.
– Завыть тебе захотелось?
– Да, завыть… И я завыл.
Пауза. После довольно долгой паузы следователь по особо важным спросил:
– Что было потом?
– Потом?.. Потом стало очень страшно.
– А потом?
– Я не помню, что было потом, – тихо ответил полицейский, закрыл лицо руками и заплакал.
Полянский сказал:
– Можно выключать. Больше он ничего путного не скажет.
Чердыня остановил запись, посмотрел на генерала и сказал:
– Я не специалист, но полагаю, что ты прав: это был "Ужас"… Я думаю, что таким образом они провели генеральную репетицию. В самое ближайшее время последует реальная операция.
Запись показали Михельсону, и он сказал: да, это был "Ужас".