- Значит, тогда вообще невозможно провести эксперимент на пациенте, страдающем этой болезнью?
- Нет, почему же. Если пациент на ранней стадии заболевания дал на то свое согласие. Так сказать, в профилактических целях.
- И кому он должен был его дать?
- Обычно - лечащему врачу.
- Вам он дал его?
- Нет.
- Почему?
- Мы это с ним не обсуждали.
- Другими словами, вы ему этого не предлагали?
- Обычно это и не делается. - Доктор Вирт начал ощущать некий дискомфорт. - Могу ли я еще быть вам чем-нибудь полезен? Меня ждут в клинике.
- А разрешается ли провести такое испытание без согласия пациента? Доктор Вирт встал.
- Это очень сложно.
- Но не невозможно?
- Да. Вероятность есть.
- Тогда я попрошу вас выяснить этот вопрос.
- Я охотно это сделаю, - пообещал доктор Вирт. - А вы пока попытайте счастья еще разок с фотографиями, но только из другого периода жизни. Таким способом иногда удается кое-что расшевелить.
Целую неделю она ничего не слышала о докторе Вирте, но наконец случайно встретила его в одном дорогом ресторане. Ее привел туда Урс, чтобы рассеять подозрения, которые она, по его ощущению, питала. Доктор Вирт сидел через несколько столиков от них с очень привлекательной дамой, по виду ей было лет пятьдесят пять. Чувствовалось, что это не деловой обед. Дама показалась ей знакомой. И только когда они покидали ресторан, Симона узнала ее: Розмари Хауг, подруга Конрада, которая давно не показывалась.
Вероятно, Симона была несправедлива по отношению к доктору Вирту, но в тот момент решила сменить невропатолога. Это решение и великолепное "бордо" настолько окрылили ее, что она отважилась на отчаянный шаг и призналась Урсу, что беременна.
Ее признание положило конец всему - Терезии Пальмерс, "Grand Hotel des Alpes" и апартаментам люкс.
- Не знаете ли вы хорошего невропатолога? - спросила она у своего гинеколога доктора Шперри.
- Вам не нужен невропатолог, небольшая депрессия на ранней стадии беременности обычное явление.
- Я опекаю одного больного, у него Альцгеймер, - пояснила она.
- С целью приобретения навыков ухода за младенцем? - Гинеколог Симоны иногда бывал крайне бестактным.
Закончив осмотр, он написал ей адрес одного невропатолога и даже договорился для нее о дне и часе приема.
- Поменьше занимайтесь теми, кто болен Альцгеймером, это плохо действует на психику.
Невропатолога звали доктор Штайнер. Он выслушал ее и сказал: - Многообещающие наметки уже есть, это правда. Некоторые из препаратов, возможно, будут скоро допущены к использованию в медицинской практике. Доктор Вирт относится к той горстке врачей, которые проводят клинические испытания одного из них. Если он не сделал этого в отношении данного пациента, значит, на то есть причины.
Симона не стала упоминать Розмари Хауг.
- Он не получил своевременно его согласия, а сегодня это сделать очень трудно, болезнь прогрессирует. - Что-то в реакции доктора Штайнера побудило Симону спросить: - Или вы придерживаетесь на этот счет другого мнения?
- Видите ли, госпожа Кох, обычно складывается очень щекотливая ситуация, когда приходится не соглашаться со своим коллегой. Особенно если обладаешь далеко не полной информацией, как, например, я. - Он задумался на мгновение. - Но чисто теоретически я вам отвечу: возможность проверить на пациенте химические соединения, которые успешно прошли предварительные клинические испытания, не вызвав при этом у здоровых, добровольно подвергшихся эксперименту людей вредных побочных эффектов, существует. Для этого требуется или согласие больного, или, если это уже невозможно, его родных. И разрешение Комиссии по вопросам медицинской этики.
- А если у него нет родных?
- Тогда это вправе сделать официально назначенный опекун.
- А разрешение Комиссии по вопросам медицинской этики получить можно?
- Если течение болезни оправдывает испытание и все случаи риска точно просчитаны, тогда можно получить от них разрешение на разовый эксперимент.
- Вы тоже проводите такие испытания? Доктор Штайнер отрицательно покачал головой.
- Это делают профессора и приват-доценты, с которыми фармацевтические фирмы заключают договор на исследовательскую работу, а также врачи непосредственно в больницах.
- Вы знаете кого-нибудь из этих людей?
- Доктора Вирта.
- А кроме доктора Вирта?
- В вашем случае пациент пользуется частными услугами по уходу за больным. И это создает проблемы. Было бы проще, если бы он находился в клинике. Такое решение для вас приемлемо?
Симона не раздумывала ни минуты.
- Нет, об этом не может быть и речи.
- Тогда это будет трудно сделать. • . . .
- Но может, вы все-таки попытаетесь выяснить как? Доктор Штайнер колебался.
- Ну пожалуйста.
- Я дам вам знать.
Когда Симона вошла в гостиную, Конрад Ланг сидел за столом. Его рука покоилась на большом пластиковом мяче с яркими цветными полосками. Она села рядом с ним. Через какой-то промежуток времени он оторвал свой взгляд от мяча и посмотрел на нее.
- Погляди, - сказал он и показал на мяч, - как это все уходит назад.
- Ты имеешь в виду цветные полоски?
Он поглядел на нее изучающим взглядом, как учитель на безнадежно тупую ученицу. Потом покачал головой, засмеялся и принялся снова изучать мяч.
- Да, теперь я тоже вижу, - сказала Симона. Конрад удивленно взглянул на нее.
- А как вы вошли сюда?
Сразу после этого посещения Симона отважилась на отчаянный поступок. Она взяла ключ от "Выдела" - он висел на вилле в кладовке возле кухни. Выждала, пока охрана совершит свой обход и покинет территорию виллы. И после этого вышла из дома. День был пасмурный. Везде уже зажглись огни, и был густой туман. Плащ Симоны за недолгий путь вниз по парку до "Выдела" основательно намок. Она вошла в переднюю, словно имела на то полное право.
В доме было тепло и хорошо проветрено. На комоде рядом с вешалкой, как обычно, стояли свежие цветы. Эльвира всячески поддерживала у прислуги уверенность в том, что может в любое время без предупреждения вернуться домой и должна найти все так, как если бы вышла из дома всего на несколько часов. Симона постояла какой-то момент в нерешительности в прихожей, обдумывая, с чего начать. И направилась в "утреннюю" комнату.
И здесь тоже свежий букет цветов. А на столе у окна сегодняшние нетронутые газеты. Единственная мебель, которая могла бы ее здесь заинтересовать, это небольшой сервант из вишневого дерева. Она по очереди открывала одну дверцу за другой. Все, что она нашла, был чайный сервиз из майсенского фарфора на двенадцать персон, еще кое-какая посуда для завтрака, несколько бокалов и рюмок и бутылки с разными ликерами.
В "утренней" комнате, помимо двери в прихожую, была еще одна - она вела в гардеробную. Симона открыла эту дверь и обмерла от страха - в тот же момент на противоположной стене открылась дверь и обозначился женский силуэт. Но уже в следующий миг она сообразила, что противоположная стена - сплошное зеркало. По обеим сторонам комнаты находились высокие раздвижные двери. Когда Симона открыла одну из них, в шкафу-купе, куда свободно можно было войти, зажегся свет.
Она безуспешно обыскала четыре таких шкафа с платьями, бельем, блузками, туфлями, шубами и костюмами. И вдруг обнаружила дверную ручку на зеркальной стене. Она открыла еще одну дверь - та вела в элегантную ванную комнату, облицованную мрамором в изумрудных тонах. Симона проверила несколько зеркальных шкафчиков, выдвижных ящичков, набитых косметикой, маленький холодильник с ампулами инсулина и прошла в следующую дверь.
Спальня Эльвиры Зенн.
Ни следа от холодной сдержанности, ясных четких линий и подобранности цветов, как в других помещениях. Здесь царил безудержный хаос из югендстиля, барокко, бидер-майера и стиля в духе Беверли-хиллс. В комнате пахло пудрой и тяжелыми духами, спальня уже наполовину погрузилась в рано надвинувшуюся темень сумеречного дня.
Симона задернула гардины, зажгла свет и решила заняться сначала секретером.
В общую программу договорных обязательств частной охраны входили также дополнительные патрульные рейды. "Вызываем дополнительный патрульный рейд на виллу "Рододендрон", - раздалось в переговорном устройстве, когда, закончив работу, охранники уже въезжали в подземный гараж центральной диспетчерской.
- Проклятая контрольная камера, - выругался Армии Фрей, сидевший за рулем.
- Но мы ведь можем быть уже дома, - предложил Карл Вельти. У него было назначено свидание с хорошенькой ассистенткой зубного врача.
- Однако мы же еще не ушли, - возразил Армии Фрей, которому ни с кем не светило свидание, разве что с собутыльниками в его постоянном кабаке, где он мог бы сказать за столом: "А знаете, что сегодня опять выкинула с нами эта чертова контрольная камера?"
Он развернулся и поехал назад к вилле "Рододендрон".
- По крайней мере остановиться на минутку у телефона-автомата, ты, зануда, в состоянии?
- Так уж сразу и зануда, и все только потому, что не надуваю работодателя.
- Вон телефонная будка, эй, зануда!
Когда они снова прибыли на виллу, уже совсем стемнело. Они открыли ворота и доложились в домофон:
- Охрана. Дополнительный патрульный рейд. - И направились в мокрый парк, пробивая сетку дождя пучками света карманных фонариков.
Дойдя до "Выдела", они заметили полоску света в окне спальни - искрились и вспыхивали мокрые листья рододендрона.
- Но этот объект помечен как временно нежилой, - сказал Армии Фрей.
- Только этого нам не хватало, - простонал Карл Вельти.
Симона совсем отчаялась. И в спальне ничего. Она погасила свет. Стоя в темноте, она не отрывала глаз от секретера. Здесь что-то все-таки не так. Она снова зажгла свет и поняла, что сделала неправильно: крышка секретера была поднята вверх, когда она вошла в комнату, а сейчас она была опущена. Она захлопнула ее и повернула ключ. Но язычок не вошел, замок не запирался. Она попробовала еще раз и еще. И когда ничего не вышло, она крутанула ключом в другую сторону. Тот легко повернулся, и замок защелкнулся.
Она опять погасила свет, но снова поглядела на секретер: опять что-то не так. Включив свет в третий раз, она увидела, что боковая стенка верхней части секретера отошла. Симона приблизилась и убедилась, что стенка открывается, как дверка. По-видимому, поворотом ключа в другую сторону она отперла ее. За дверкой скрывался тайник - полое пространство в двойной задней стенке. Там и лежали девять фотоальбомов в разных переплетах.
Симона вынула их, защелкнула потайную дверцу и потушила свет.
Но стоило ей открыть дверь в прихожую, как ее ослепили два мощных пучка света.
- Охрана. Не двигаться, - приказал возбужденный голос.
Оба охранника знали Симону и тут же извинились. Симона извинения отклонила.
- Это приятное чувство, когда охрана не дремлет. Могу я вам что-нибудь предложить?
Армии Фрей не отказался бы. Но Карл Вельти сухо сказал:
- Спасибо, мы на работе. - Если не мешкать, он еще успеет на свидание. Армии Фрей решил ему отомстить и стал медленно доставать блокнот из нагрудного кармана.
- Ну, тогда нам только понадобится еще ваша подпись.
- Оставь, в случае хозяев это не обязательно.
- Этот дом был заявлен как временно нежилой. - Армии Фрей начал педантично заполнять отчетный бланк: место нарушения - спальня на "Выделе", время нарушения
- 18 часов 35 минут.
- Мне бы тоже не хотелось, чтобы вы подали рапорт. Речь идет о сюрпризе для госпожи Зенн к ее восьмидесятилетию. - И она указала на фотоальбомы. Армии Фрей выразил понимание.
- Ах, вот что. Мы такое тоже проделали, когда моему отцу стукнуло шестьдесят. Со старыми фотографиями.
- Именно так, - сказала Симона.
- Так, так, - торопил его Карл Вельти.
Альбомы относились к разным периодам. Большинство из них к концу пятидесятых - началу шестидесятых годов, на фотографиях был запечатлен грузный, слегка вульгарный Эдгар Зенн и юная Эльвира, тоненькая и элегантная, казалось, державшаяся на дистанции, словно посторонняя. На отдельных снимках можно было увидеть Томаса Коха, но нигде не было Конрада Ланга.
В одном альбоме были собраны фотографии первых послевоенных лет. На большинстве из них красовался Томас: в школьной форме, на теннисном корте, в спортивном лыжном костюме, верхом на лошади и, наконец, во время конфирмации. На некоторых из этих снимков попадался один и тот же нескладный мальчик, возможно, это и был Конрад.
Второй из самых старых альбомов был, видимо, сделан еще до войны. Там было полно фотографий самых знаменитых в мире мест, и почти на всех была узнаваема молодая Эльвира иногда с одним, а иногда с двумя маленькими мальчиками.
Самый первый альбом содержал фотографии тридцатых годов. Почти все снимки были сделаны на вилле "Рододендрон" или в парке рядом с домом. И на них - ребячливого вида Эльвира и стареющий Вильгельм Кох.
А еще пустые места с остатками белых клочков от вырванных с мясом фотографий.
На следующий день Симона сделала лазерные копии с тех трех альбомов, где встречался Конрад. И - сама не зная почему - с того, где были вырваны фотографии. Затем она снова пошла на "Выдел" и положила все девять альбомов назад в тайник. Вернувшись в гостевой домик около полудня, она застала раздраженную сестру Ирму Катирич.
- Не ест, - с упреком выкрикнула та, будто Симона была в этом виновата.
Она вошла и увидела Конрада сидящим за столом, перед ним стояли тарелка с нетронутыми канелони (Короткие толстые макароны с начинкой.) с овощной начинкой, стакан свежевыжатого сока из моркови, сельдерея и яблок и блюдечко с листьями салата.
Сестра Ирма наклонилась, подняла с пола салфетку и энергично повязала ее Конраду.
- Так, теперь мы покажем нашей гостье', как хорошо мы умеем кушать. - Когда она раздражалась, с ней случались такие казусы: она начинала разговаривать как больничная сестра, забывая, где находится.
Конрад сорвал с себя салфетку и бросил ее на пол.
- Сейчас получишь, - зарычал он на сестру. Ирма воздела глаза к небу и демонстративно вышла.
- Мне нужна твоя помощь, - сказала Симона. Конрад удивленно посмотрел на нее.
- У меня есть несколько фотографий, и я не знаю, кто на них.
Она помогла ему встать (после воспаления легких он иногда чувствовал слабость в ногах), и они уселись рядышком на тахте. Симона принесла альбом, где был сфотографирован нескладный мальчик, про которого она думала, что это Конрад.
- Вот тут, например. Ты не можешь сказать, кто эти люди? - Снимок был сделан на колесном пароходе. Несколько мальчишек-сверстников с рюкзаками за спиной и взрослый мужчина тоже с рюкзаком и в белой фуражке с козырьком.
Конрад даже задумываться не стал.
- Вот это Баумгартнер, наш классный учитель. Во время школьной экскурсии на Рютли'. Это Хайнц Альбрехт, это Йозеф Биндшедлер, это Мануэль Айххольцер, это Рихард Мартхалер, мы звали его Мартели, а толстяк - это Марсель фон Гунтен. Томи тот, кто без рюкзака.
- А почему Томи без рюкзака?
- У нас был один на двоих.
- И? Ну, как прошла экскурсия?
- Когда Фуррер делал это фото, дождь как раз перестал идти.
- А кто такой Фуррер?
- Учитель географии. А здесь вот Томи на горной лыжной трассе "Ланигиро" в Санкт-Морице. "Ланигиро" то же самое, что "Оригинал", только написано задом наперед, это такой знаменитый веселый оркестр, они часто играли в Санкт-Морице. И я их снял.
Конрад лихорадочно листал альбом. Все фотографии, на которых он находил себя, он комментировал в мельчайших подробностях. Если не сразу вспоминал чье-то имя, сердился, как это делают те, с кем подобное случается редко.
- Ну вот, прямо вертится на языке, - говорил он каждый раз.
Он смог дать объяснения и к некоторым фотографиям, где его не было.
- Это Томи верхом на Relampago, по-испански значит "молния". Тогда я был еще на хуторе у Цельвегеров. Когда я вернулся на виллу "Рододендрон", жеребца уже продали.
По поводу одной фотографии Томаса с двумя молодыми людьми в пуловерах для игры в крикет и с теннисными ракетками в руках он сказал:
- Это Томас с нашими room-mates2 в "Сен-Пьере", Жаном Люком де Ривьером и Питером Кортом. А я заработал retenu, потому что меня застукали в деревне.
- Что такое retenu? - спросила Симона.
- Арест.
Сестра Ирма, вернувшаяся в комнату, опять начала ругаться:
- Сейчас вы снова заработаете retenu. потому что ничего не едите. Кони послушно встал, сел к столу и начал есть.
Тридцативосьмилетний доктор Петер Кундерт был психоневрологом. В больнице Св. Магдалены он участвовал в проведении клинических испытаний, которые сам лично считал пустой тратой времени. Его ровесник доктор Ян О'Нейл был биохимиком. Родом из Дублина, он был членом исследовательской группы при одной фармацевтической фирме Базеля, занимавшейся теми же проблемами.
Они познакомились и подружились. За бокалом вина они признались друг другу в своих сомнениях. В поздний час О'Нейл рассказал Кундерту о химическом соединении РОМ-55, у которого, по его мнению, было гораздо больше шансов. Кундерт допустил на следующий день непростительную ошибку, рассказав обо всем своему шефу. Тот воспринял это как критику в адрес собственного проекта. И тем самым вероятность испытать препарат О'Нейла в больнице Св. Магдалены сошла на нет.
Лабораторные биологические тесты РОМ-55 закончились, и их результаты были настолько обнадеживаюши, что теперь пришло время приступить к клиническим испытаниям, безусловно, под руководством О'Нейла, что означало бы конец совместной работы друзей. Поэтому они оба проявили немалую заинтересованность, как только услышали от доктора Штайнера о существовании пациента с болезнью Альцгеймера, находящегося в исключительно благоприятных условиях частного ухода. Это могло дать им шанс, и Кундерт, не бросая работы в больнице Св. Магдалены, принял бы участие в проекте друга. Пусть даже и не совсем официально.
Кундерт и О'Нейл оба пришли в восторг от состояния пациента. Утрата навыков или явные признаки распада речи свидетельствовали, что болезнь уже сильно запущена. Никакая Комиссия по вопросам медицинской этики не дала бы им в таком случае разрешения на проведение эксперимента. Они сидели в комнате Симоны, как два маленьких мальчика в ожидании новой игрушки, которую получат, если будут вести себя хорошо.
Кундерт был высокого роста и слегка горбился, словно хотел казаться поменьше. На лице его все время блуждала улыбка, он носил очки, снимал их при разговоре и держал в руке. В его черных волосах уже пробивались седые пряди.
О'Нейл был маленький и крепкого телосложения, его каштановые волосы потускнели от частого употребления лака, которым он пользовался, не давая торчать им в разные стороны. А выражение лица было как у дворняжки, которая не пропустит ни одной уличной драки.
Первым заговорил Кундерт:
- Хотя господин Ланг рассеян, но удивительно восприимчив к окружающему, даже если и не очень ясно отдает себе отчет в том, где и в какое время находится. Нас он постоянно называл де Ривьер и Корт.
- Это его товарищи по комнате в "Сен-Пьере", в сороковые годы, - пояснила Симона.