Однако Ник уже поднялся на ноги и прошел в кухню. Там он обнаружил раковину полную грязной посуды, а на кухонном столе – несколько картонных коробок из китайского ресторана. Оглядевшись по сторонам, Ник обнаружил электрическую плиту с чайником на конфорке. Судя по весу, чайник был пуст. Отодвинув тарелки в раковине, Ник налил в чайник воды. Некоторое время он не мог понять, какая ручка от какой конфорки. Наконец плита стала подавать признаки жизни.
– Вам нравится сычуаньская кухня? – крикнул Ник.
Ответа не последовало.
– Эй, вы живы?
– Сычуаньская кухня довольно грубая, – раздался наконец слабый голос из прихожей. – Но в Фенвике всего пара китайских ресторанов. И оба довольно скверные… В Чикаго в десяти минутах ходьбы от моего дома китайских ресторанов штук шесть.
– Но я вижу, вы не гнушаетесь и нашим китайским рестораном.
– Он ближе всего к моему дому. А готовить мне в последнее время как-то нет настроения…
Кэсси появилась на пороге кухни. Она держалась за дверной косяк. У нее тряслись колени. Наконец она опустилась на хромированный кухонный стул с красным виниловым сиденьем рядом с кухонным столом.
Чайник стал закипать. Ник открыл допотопного вида холодильник, напомнивший ему вечно урчавшего монстра в родительском доме, но почти ничего в нем не обнаружил. Немного молока. Заткнутую пробкой полупустую бутылку австралийского вина. Штук пять яиц.
В самом углу холодильника он обнаружил остатки пармезана и пучок зеленого лука.
– У вас есть терка?
– Есть, если не шутите…
5
Ник поставил на стол перед Кэсси тарелку с омлетом и кружку чая. Он слишком поздно заметил, что кружка украшена старой эмблемой корпорации "Стрэттон".
Тем не менее Кэсси уплетала омлет за обе щеки.
– Когда вы в последний раз ели? – спросил ее Ник.
– Точно не помню, у меня в последнее время нет аппетита.
– Не помните?
– Да. Не помню. Мне недосуг об этом думать… А омлет очень вкусный! Большое спасибо!
– Рад, что он пришелся вам по вкусу.
– Никогда бы не подумала, что вы так хорошо готовите.
– Омлет – венец моих кулинарных способностей.
– Знаете, мне гораздо лучше. А ведь я чуть не потеряла сознание.
– У вас там еще кусочек колбасы в холодильнике, но я не стал его трогать. Откуда мне знать, может, вы вегетарианка?
– Вегетарианцы не едят яиц, – сказала Кэсси. – А вот некоторые разновидности глистов в отсутствии пищи пожирают сами себя.
– Если бы я не приехал, вы последовали бы их примеру?
– Возможно… Но генеральный директор корпорации "Стрэттон" избавил меня от этой участи омлетом. Об этом должны написать в газетах!
– А как вы оказались в Чикаго?
– Это долгая история. Я выросла в Фенвике, но в конце концов мама устала от папиных выходок. Это было еще до того, как ему поставили диагноз шизофрения. Мама переехала в Чикаго, а меня оставила здесь, с папой, но через пару лет я уехала к ней и стала жить с ней и ее вторым мужем… Ну вот, я кажется, не очень радушно принимаю гостей в своем родном доме. Так дело не пойдет!
Кэсси встала, подошла к одному из шкафчиков и открыла нижнюю дверку. Внутри оказалось целое собрание пыльных бутылок: вермут, ликер "Бейлис" и разные другие.
– Наверное, такой человек, как вы, не откажется от шотландского виски?
– Вообще-то мне пора домой, к детям.
– А, ну да… – протянула Кэсси с таким несчастным и одиноким видом, что у Ника защемило сердце. Он сказал Марте, что задержится на час, и уже не видел большой разницы между одним часом и двумя.
– Ну хорошо, налейте немножко.
Кэсси заметно повеселела и выудила из шкафчика бутылку виски.
– "Джеймсонс". Ирландское, не шотландское. Ничего?
– Пойдет.
– Ой! – воскликнула Кэсси, достав из шкафчика пыльный граненый стакан. Стоило ей на него дунуть, как в воздух поднялось облачко пыли. Моя стакан под краном, Кэсси спросила: – Может, хотите со льдом?
– А у вас есть?
– Есть кубики. Ледяные. Для виски должны подойти.
Открыв дверцу морозилки внутри допотопного холодильника, Кэсси вытащила оттуда древнюю ванночку для льда того типа, с которым Ник в последний раз сталкивался лет двадцать назад. Она была оснащена алюминиевым рычажком для извлечения ледяных кубиков из гнезд. Кэсси нажала на рычажок и раздался хруст, напомнивший Нику о далеком детстве. С точно таким же хрустом доставал из ванночки лед его отец, поглощавший виски каждый вечер и в немалых количествах.
Бросив несколько неровных кубиков в стакан, Кэсси налила в него виски и подала стакан Нику. При этом она в первый раз взглянула ему прямо в глаза. У нее были большие, ясные глаза. Взглянув прямо в них, Ник почувствовал прилив желания, но тут же со стыдом одернул себя и взял стакан в руку.
– А вы ничего не хотите? – спросил он.
– Я терпеть не могу виски.
Чайник на плите засвистел. Кэсси сняла его с плиты, нашла в шкафу коробку с пакетиками и заварила себе в кружке чая на травах.
– Ну и как вам в родном доме?
Виски было приятным на вкус и крепким. У Ника сразу же чуть-чуть закружилась голова. Он и сам давно ничего не ел.
– Признаться, ощущения странные, – усевшись за стол, ответила Кэсси. – Сразу нахлынуло много воспоминаний, приятных и не очень. Не знаю, поймете ли вы меня…
– Ну попробуйте, расскажите.
– Представляете ли вы себе, что это такое, когда у одного из родителей психическое заболевание, а вы – слишком малы, чтобы понять, что именно происходит?
– Не очень. И на что же это было похоже?
Кэсси опустила на глаза веки и заговорила с отсутствующим выражением лица:
– Представьте себе, что отец вас очень любит, крепко вас обнимает, вы бодаетесь с ним лбами и чувствуете себя хорошо и спокойно, вы знаете, что вас любят, и весь мир сияет для вас яркими красками. И вот, в один прекрасный день, вашего отца не узнать, а точнее, это он вас не узнает…
– Так на него действовала болезнь?
– Он смотрит на вас и не узнает! Вы больше не его любимая дочка. Может, вы похожи на нее, но он говорит, что его не провести и он знает, что вас подменили. Вам три года, или четыре, или пять лет и вы тянете к отцу ручонки и кричите "Папа!", и ждете, что он возьмет вас на руки. А он в ответ: "Ты кто? Кто ты на самом деле? Уйди! Уйди!" – Кэсси так живо изображала интонации голоса больного человека, что Нику стало не по себе и он начал понимать, через что ей пришлось пройти. – Внезапно вы понимаете, что ваш собственный отец вас боится. Разумеется, ничего подобного вы не ожидали. Никто еще не испытывал по отношению к вам таких чувств. Если вы проказничали, мама и папа на вас просто злились, кричали, ругались. Для ребенка это нормально. Он понимает, что родители, которые кричат на него, потому что он плохо себя ведет, все равно любят его и понимают, кто он такой. Они не принимают его за подменыша, чертенка или маленькую ведьму. Они его не боятся. Если же у отца шизофрения, это совсем другое дело. Когда у него припадок, он не понимает, кто вы. Родная дочь для него постороннее и опасное существо. Обманщица. Совершенно чужой человек, – с этими словами Кэсси печально усмехнулась.
– Вижу, он был тяжело болен.
– Конечно же он был болен, – сказала Кэсси. – Но разве ребенок может это понять? Я не поняла бы этого, даже если бы кто-нибудь дал себе тогда труд мне это объяснить.
С этими словами девушка всхлипнула. Ей на глаза навернулись слезы, которые она утерла краем футболки, обнажив идеально гладкий плоский живот с маленьким пупком.
Ник отвел глаза в сторону.
– И никто так и не попробовал вам ничего объяснить?
– Когда мне было лет тринадцать, я наконец сама это поняла. Маме не нравилась его болезнь, а когда ей что-то не нравилось, она никогда об этом не говорила. Если вдуматься, такое отношение тоже не очень нормальное…
– Страшно подумать, что вам пришлось пережить! – Ник действительно ужасался и рассказу о детстве Кэсси Стадлер, и тому, через что она прошла в связи со смертью отца. Ему очень захотелось что-нибудь для нее сделать.
– Не надо об этом думать. От этих мыслей будет только хуже. И вам, и мне.
Уткнув в грудь подбородок, Кэсси некоторое время пыталась пригладить пальцами свои торчащие в разные стороны волосы. Когда она наконец подняла голову, Ник увидел, что щеки ее мокры от слез.
– Зачем вам все это? – всхлипнула она. – Наверное, вам лучше уйти…
– Кэсси! – Ник хотел просто успокоить девушку, но ее имя прозвучало в его устах неожиданно нежно.
Некоторое время Кэсси Стадлер просто тихо всхлипывала, а потом проговорила сдавленным голосом:
– Вам надо домой, к детям. Семья – самое главное…
– Какая у меня теперь семья!..
– Не смейте так говорить! – внезапно сверкнув глазами, воскликнула Кэсси. – Никогда не смейте так говорить о семье!
Казалось, внутри ее вспыхнул пороховой заряд, но после вспышки пламя тут же угасло, и Ник ничуть не удивился такой реакции от человека, только что похоронившего своего убитого отца.
– Извините, – проговорил он. – Я сам не знаю, что говорю. Детям и так было нелегко, а отец из меня вообще никудышный.
– А как погибла их мать? – негромко спросила Кэсси.
Ник отхлебнул виски. Перед его внутренним взором со страшной скоростью пронеслись кадры ужасного фильма: осколки стекла у Лауры в волосах, покореженная машина…
– Я не люблю об этом рассказывать…
– Да, понимаю. Извините.
– Не стоит извиняться. Мне понятен ваш интерес.
– Ой! Вы плачете!..
Тут и Ник почувствовал, что по щекам у него текут слезы. Ему стало стыдно. Он проклял про себя крепкое виски, но тут Кэсси встала со стула, подошла к нему, погладила его по щеке теплой рукой, наклонилась и прижалась к его губам своими губами.
Смутившись, Ник подался назад, но Кэсси придвинулась к нему еще ближе, еще крепче прижалась к его губам своими и положила руку ему на грудь.
– Кэсси, мне пора домой, – отвернувшись, пробормотал Ник.
– Ну да. Там ждут дети, – криво усмехнувшись, пробормотала девушка.
– Все дело в женщине, которая с ними сидит. Ей жутко не нравится, когда я опаздываю.
– Как, вы говорили, зовут вашу дочь?
– Джулия.
– Джулия. Какое красивое имя. Ну, ступайте домой. К дочери и сыну. Вы им нужны. Отправляйтесь к себе в коттеджный поселок.
– Откуда вы знаете про коттеджный поселок?
– Люди сказали.
– Да?.. Но мне там совсем не нравится.
– Нравится. Нравится. Еще как нравится!
6
Двенадцатилетняя дочка Латоны Камилла занималась на пианино в соседней комнате, и Одри было трудно сосредоточиться на том, что говорит сестра ее мужа. Вытаскивая кастрюлю с картошкой из духовки, Латона бубнила:
– Не будь у Пола постоянного заработка, не знаю, что бы мы делали с тремя маленькими детьми на шее.
– А как же твои таблетки? – спросила Одри, заметив в углу кухни пирамиду коробок со сжигателем жира.
– Твою мать! – рявкнула Латона, уронив кастрюлю на опущенную дверцу духовки. – В долбаной прихватке дыра!
Девятилетний Томас прибежал из столовой, где они с одиннадцатилетним братом Мэтью якобы накрывали на стол, а на самом деле по большей части баловались, грохоча посудой.
– Мамочка, ты не обожглась?
– Нет. Все в порядке, – сказала Латона, водружая кастрюлю на конфорку. – Иди! Заканчивайте накрывать на стол. И скажи Мэтью, чтобы сбегал и велел отцу и дяде Леону оторвать задницы от дивана. Сколько можно смотреть телевизор! Сейчас им подадут жрать!.. А таблетки… – добавила она, повернувшись к Одри. – Я опять опередила с ними свое время.
– Это как?
– В Фенвике, в этой грязной захолустной дыре, – медленно проговорила Латона, – никто не готов к терапии будущего. Все новое вызывает здесь страх!
– И что ты будешь делать со всеми этими баночками?
– Я знаю только то, что платить за них я не собираюсь. Пусть не надеются. Прочитай-ка, что написано мелким шрифтом в моем контракте. Думаю, это они мне дорого заплатят за обман!
– Сейчас, – без особого энтузиазма пробормотала Одри, которой меньше всего хотелось вмешиваться в очередную безумную затею Латоны.
– Вообще-то деньги не самое важное, – пробормотала Одри. – Мы не шикуем, но моего жалованья нам кое-как хватает.
– Это потому, что у вас нет детей, – заметила Латона.
– Моя самая большая проблема – Леон.
– А чем он вообще занимается целый день? – подбоченясь спросила Латона, не забывая при этом махать в воздухе обожженной рукой.
– Смотрит телевизор и пьет пиво, – ответила Одри.
– Я так и знала, что именно этим все и кончится. Мы его избаловали. Он был нашим любимчиком, моим и мамы. Мы ему все позволяли, а теперь ты расхлебываешь кашу, которую мы заварили… Ты что-нибудь слышишь?
– Ничего.
– Вот именно! – во все горло заорала Латона. – Камилла! Ах ты маленькая дрянь! Ты еще двадцать минут должна заниматься! Почему ты не играешь?
Из-за стенки послышался недовольный голос девочки.
– Замолчи и играй, а то останешься без ужина!.. Не понимаю, что с этой девчонкой, – прорычала Латона, повернувшись к Одри. – Совсем от рук отбилась!
На ужин был мясной рулет с картошкой и сыром. Еда была жирная и очень тяжелая для желудка, но невероятно вкусная. Леон сидел рядом с сестрой на одном конце стола. Муж Латоны – с другого конца. Между ними сидели два ерзавших мальчишки, а напротив них сидела Одри и стоял пустой стул Камиллы.
Из гостиной доносились унылые прерывистые звуки пианино. Одри узнала музыку. Брамс. Один из вальсов. Камилла вступила с ним в схватку не на жизнь, а на смерть.
Томас над чем-то расхохотался во все горло.
– Козел ты! – завизжал на него Мэтью.
– Закрой свою вонючую пасть! Не сметь ругаться, ублюдки! – взорвалась Латона.
Оба мальчика мгновенно затихли.
– Хорошо, мама, – пискнул с побитым видом Мэтью.
– Вот так-то, – пробормотала Латона.
Одри поймала взгляд маленького Томаса и сокрушенно покачала головой, не забыв при этом ему улыбнуться.
Леон не поднимал головы от тарелки.
– Жаль, что я не могу есть у тебя каждый вечер, Латона, – пробормотал он с набитым ртом.
Латона просияла, но тут же спохватилась и пробурчала:
– И поэтому ты не работаешь?
– А кем я, по-твоему, должен работать? – демонстративно отложив вилку, начал Леон. – Оператором электростатического напылителя на помойке?
– Кем-нибудь другим, – сказала Латона.
– Кем, например? – спросил Леон. – Кем здесь может работать человек с моей квалификацией?
– С его квалификацией! – расхохоталась Латона.
– А тебя когда в последний раз увольняли? – заорал в ответ Леон. – Ты хоть представляешь себе, что это такое? Как, ты думаешь, я теперь себя чувствую?
– Сейчас я скажу тебе, что я чувствую, когда ты сидишь на заднице целыми днями и ни хрена не делаешь! – заявила Латона и прислушалась. – Камилла! – рявкнула она. – Ты чем там занимаешься?
Девочка в соседней комнате отвечала глухо и неразборчиво.
– Мы уже ужинаем! – крикнула Латона. – Заканчивай урок, а то мы все съедим без тебя.
– Меня это достало! – взвыла Камилла.
– Можешь выть, сколько хочешь! – заорала в ответ Латона. – Пока не закончишь урок, есть не сядешь!
– Давайте-ка я с ней поговорю, – сказала Одри, аккуратно встала из-за стола и прошла в соседнюю комнату.
Камилла оперлась локтями о клавиши, положила голову на руки и рыдала. Одри села рядом на стул и стала гладить ее по голове, ерошить волосы.
– Что случилось, Камилла?
– Я больше не могу! – Камилла подняла заплаканное лицо. – У меня не получается! Я не понимаю. Это настоящая пытка!
Одри взглянула на ноты – "Брамс. Вальс ля минор".
– Ну, чего ты не понимаешь?
Ткнув в ноты мокрым от слез пальцем, Камилла оставила на листе мокрое пятно.
– Вот это. Трель или как это называется?
– Да, кажется, трель.
Одри попросила Камиллу немного подвинуться и сыграла несколько тактов.
– Так?
– Да. Но у меня не получается.
– Попробуй так, – Одри сыграла трель медленнее. – На октаву ниже.
Камилла прикоснулась дрожащими пальцами к клавишам и начала играть.
– Вот так. Слушай лучше! – Одри сыграла опять.
Камилла постаралась подражать Одри, и вышло у нее довольно похоже.
– Молодец! – сказала Одри. – Ты поняла. Сыграй еще раз.
На этот раз Камилла сыграла правильно.
– Теперь вернемся назад на пару тактов. Вот отсюда. Играй.
Камилла сыграла две первые строки на второй странице.
– Отлично! – воскликнула Одри. – Ты схватываешь все на лету! Теперь у тебя все получится без меня.
Камилла улыбнулась дрожащими губами.
– Когда у вас концерт?
– На будущей неделе.
– А что еще ты будешь играть?
– "Маленькие прелюдии".
– Бетховена?
Камилла кивнула.
– Можно мне прийти к тебе на концерт?
– А у тебя будет время? – на этот раз Камилла расплылась в улыбке.
– Конечно. Мне очень хочется тебя послушать. А теперь давай быстренько заканчивай. Мне скучно без тебя за столом.
Когда Одри вернулась в столовую, Пол поднял на нее глаза. Он был щуплым мужчиной с впалыми щеками, болезненным на вид, но очень добрым.
Тем временем в соседней комнате Камилла громко и уверенно исполняла вальс Брамса.
– Не знаю, чем ты ей пригрозила, – удивленно сказал он, – но ты наставила нашу девочку на путь истинный.
– Она, наверное, показала Камилле наручники, – предположила Латона.
– Скорее, пистолет, – пробормотал успокоившийся и вернувшийся к своей немногословной манере Леон.
– Да нет, – усаживаясь за стол, сказала Одри. – Камилле просто надо было помочь. Кое-что объяснить.
– Я хочу мороженого! – заявил Томас.
– Мороженое выдаю здесь я, – сказала Латона. – И в данный момент ты не значишься в моих списках на его получение.
– Почему?!
– Ты не доел половину своей порции мяса… А что ты сейчас расследуешь, Одри?
– Не хочется говорить об этом за столом, – ответила Одри.
– Можешь не вдаваться в кровавые подробности.
– У нас кровавые подробности на каждом шагу.
– Она расследует убийство сотрудника "Стрэттона" в Гастингсе, – сказал Леон.
Одри была поражена тем, что Леон вообще помнит, где именно она работает, но сочла своим долгом его упрекнуть:
– Вообще-то подробности моей работы нельзя разглашать.
– Да ладно! Мы же все родные люди, – махнула рукой Латона.
– Да, но все же, – настаивала Одри.