Мы с Саммер переглянулись и направились к двери.
– Мой муж вернется? – спросила она.
Я представил себе Трифонова таким, каким в первый раз его увидел. Шесть футов и шесть дюймов, двести пятьдесят фунтов, бритая голова. Широкие запястья, сверкающие глаза и пять лет с ГРУ.
– Очень сильно в этом сомневаюсь, – ответил я.
Мы сели в "хаммер". Саммер включила двигатель. Я повернулся назад и заговорил с Трифоновым сквозь проволочное заграждение.
– Где вы оставили ее мужа? – спросил я.
– На дороге в Уилмингтон, – ответил он.
– Когда?
– В три часа утра. Я остановился у телефона-автомата и позвонил в "девять-один-один". Однако я не назвал своего имени.
– Вы провели с ним три часа?
Он задумчиво кивнул.
– Я хотел, чтобы он хорошо меня понял.
Саммер выехала со стоянки трейлеров и повернула на запад, а потом на север в сторону Уилмингтона. Мы проехали мимо туристической рекламы на окраине и стали искать больницу. Через четверть мили мы ее увидели. Здание было двухэтажным и имело въезд с широким навесом для машин "скорой помощи". Саммер припарковала "хаммер" на стоянке, зарезервированной для кого-то с индийской фамилией, и мы вышли. Я отпер заднюю дверь, выпустил Трифонова, снял с него наручники и положил в карман.
– Как фамилия этого типа? – спросил я.
– Пиклес, – ответил Трифонов.
Мы втроем вошли в больницу, и я показал сидевшему за стойкой санитару свой жетон. На самом деле он не дает никаких привилегий в мире гражданских людей, но санитар отреагировал так, словно я обладаю неограниченной властью. Впрочем, почти все гражданские ведут себя подобным образом, увидев жетон.
– Меня интересует раннее утро пятого января, – сказал я. – Где-то после трех часов. Вы кого-нибудь принимали?
Санитар перебрал несколько алюминиевых дощечек, стоявших в стопке справа от него. Вытащил две из них и посмотрел на меня.
– Мужчина или женщина?
– Мужчина.
Он поставил одну из дощечек обратно, а вторую положил перед собой.
– Джон Доу, – сказал он. – Нищий без документов и страховки, утверждает, что его зовут Пиклес. Полицейские нашли его на дороге.
– Это наш парень, – сказал я.
– Ваш парень? – удивился он, глядя на мою форму.
– Возможно, мы сумеем оплатить его счет, – сказал я.
Это ему понравилось. Он посмотрел на стопку дощечек, словно подумал: "Один есть, осталось еще двести".
– Он в послеоперационном отделении, – сказал санитар и указал в сторону лифта. – Второй этаж.
Он остался за стойкой. Мы втроем поехали наверх. Вышли из лифта и, глядя на указатели, пошли в послеоперационное отделение. Медсестра у двери остановила нас. Я показал ей свой жетон и сказал:
– Пиклес.
Она махнула рукой на закрытую дверь на противоположной стороне коридора.
– Только пять минут, он в очень плохом состоянии.
Трифонов улыбнулся. Мы вошли в тускло освещенную палату. На постели лежал мужчина. Он спал. Я не смог определить, какого он роста, поскольку он весь был покрыт гипсом. Ноги поставлены на вытяжение, на коленях повязки, которые используются при огнестрельных ранениях. К длинной осветительной панели, находящейся на уровне глаз, прикреплены рентгеновские снимки. Я включил свет и посмотрел. На каждом снимке имелась дата и подпись: "Пиклес". Я нашел снимки рук, ребер, груди и ног. Человеческое тело содержит около двухсот десяти костей, и у меня сложилось впечатление, что большая их часть сломана. Больнице пришлось изрядно раскошелиться только на рентгеновские снимки.
Я выключил свет и дважды стукнул по ножке кровати. Лежащий на ней человек зашевелился и проснулся. Его глаза постепенно приспособились к тусклому освещению – и тут он увидел Трифонова. Другого алиби Трифонову не требовалось. В глазах мужчины отразился бесконечный ужас.
– Вы оба выйдите за дверь, – приказал я.
Саммер вывела Трифонова из палаты, а я подошел к постели.
– Как поживаешь, болван? – спросил я.
Парень по имени Пиклес сильно побледнел. Он потел и дрожал под слоями гипса.
– Это сделал тот человек, – сказал он. – Тот, который только что был здесь. Это все он.
– Что он с тобой сделал?
– Выстрелил мне в ноги.
Я кивнул. Посмотрел на повязки для огнестрельных ранений. Трифонов выстрелил ему в коленные чашечки. Два колена, две пули. Два недостающих патрона в обойме.
– Спереди или сбоку? – спросил я.
– Сбоку, – ответил он.
– Спереди хуже, – заметил я. – Тебе повезло. Впрочем, ты этого не заслуживаешь.
– Я ничего не делал.
– Неужели? Я только что видел твою жену.
– Иностранная сука.
– Не говори так.
– Это все ее вина. Она не хотела делать то, что я ей велел. Женщина должна слушаться мужчину. Так написано в Библии.
– Заткнись, – сказал я.
– Вы что, ничего не собираетесь делать?
– Собираюсь, – ответил я. – Смотри.
Я взмахнул рукой, словно собирался согнать с простыни муху. И несильно ударил его по правому колену. Он закричал, а я направился к двери. Когда я вышел из палаты, сестра посмотрела на меня.
– Он в очень плохом состоянии, – объяснил я.
Мы спустились вниз на лифте и вышли через главный вход, что позволило нам больше не встречаться с дежурным санитаром у стойки. До "хаммера" мы шли молча. Я открыл заднюю дверцу для Трифонова, но прежде, чем он забрался внутрь, протянул ему руку.
– Приношу свои извинения, – сказал я.
– У меня будут неприятности? – спросил он.
– Только не от меня. Я всегда уважал таких парней, как ты. Но тебе повезло. Ты мог бы повредить бедренную артерию, и он бы истек кровью. Тогда все было бы по-другому.
По его лицу промелькнула улыбка. Он сохранял спокойствие.
– Я прошел пятилетнюю подготовку в ГРУ, – сказал он. – Я знаю, как убивать людей. И что нужно делать, чтобы они остались живы.
Глава 16
Мы вернули Трифонову оружие и высадили его возле ворот "Дельты". Вероятно, он сдал пистолет, а потом вернулся в свою комнату и вновь взялся за книгу. Продолжил читать с того места, на котором остановился, когда мы пришли. Мы поставили "хаммер" в гараж военной полиции. И вновь оказались в моем офисе. Саммер сразу же направилась к копии страницы журнала, где были записаны приезды и отъезды с базы за 4 января. Страничка все еще была пришпилена к стене рядом с картой.
– Вассель и Кумер, – сказала она. – Только они покинули базу в это время той ночью.
– Они отправились на север, – сказал я. – Если вы хотите сказать, что они выбросили портфель в окно, значит, они двинулись на север. А не на юг, в Колумбию.
– Ладно, – сказала Саммер. – Значит, Карбона и Брубейкера убили разные люди. И между убийствами нет никакой связи. А мы понапрасну потратили кучу времени.
– Добро пожаловать в реальный мир, – сказал я.
Реальный мир оказался еще более неприятным местом, когда через двадцать минут на моем столе зазвонил телефон. Это был мой сержант. Женщина с маленьким сыном. Звонил Санчес из Форт-Джексона. Она нас соединила.
– Уиллард был здесь и уехал, – сказал он. – В это просто невозможно поверить.
– Я тебе говорил.
– Он устроил истерику.
– Но ты же жаростойкий.
– Благодарение Господу.
Я немного помолчал, прежде чем спросить:
– Ты рассказал ему о моем парне?
Теперь помолчал он.
– Ты же меня просил. А что, не стоило?
– Это были пустые хлопоты. Многообещающая жила оказалась пустой.
– Ну, он направляется к тебе. Уехал два часа назад. Он будет весьма разочарован.
– Замечательно, – пробормотал я.
– Что вы собираетесь делать? – поинтересовалась Саммер.
– Что есть Уиллард по сути своей? – спросил я.
– Карьерист, – ответила она.
– Верно, – сказал я.
Технически в армии есть двадцать шесть различных званий. Солдат начинает службу со звания Е-1 – рядовой, и если он не совершает никаких глупостей, то через год автоматически становится Е-2, а еще через год или даже немного раньше, если он хорошо знает свое дело – Е-3, рядовым первого класса. Далее лестница простирается до пятизвездного генерала армии, хотя мне известны лишь два человека – Джордж Вашингтон и Дуайт Эйзенхауэр, – которым удалось забраться так высоко. Если считать сержанта Е-9, старшего сержанта и старшего сержанта армии за три шага и если прибавить четыре ступени уоррент-офицеров, тогда майор вроде меня имеет семь ступеней над собой и восемнадцать под собой. Таким образом, будучи майором, я имею значительный опыт неподчинения – своего неподчинения по отношению к вышестоящим и неподчинения нижестоящих по отношению ко мне. Когда миллион человек распределены по двадцати шести ступеням служебной лестницы, неподчинение становится истинным искусством. И все это происходит один на один.
Поэтому я отослал Саммер и стал ждать Уилларда. Саммер возражала. В конце концов мы сошлись на том, что один из нас должен сохранять свободу действия. Она отправилась пообедать, а мой сержант принесла мне сэндвич. Ростбиф со швейцарским сыром, белым хлебом, майонезом и горчицей. Ростбиф был розовым. Потом сержант налила мне кофе. Я принялся за вторую чашку, когда появился Уиллард.
Он сразу же вошел в мой кабинет и не стал закрывать дверь. Я не встал, не отдал честь. И продолжал пить кофе. Он это стерпел, в чем я не сомневался. Он выбрал иную тактику. Ему было известно, что у меня есть подозреваемый, который позволит забрать дело Брубейкера у полицейского участка Колумбии и разорвать связь между полковником элитарной части и продажей наркотиков. Поэтому он решил вести себя дружелюбно. Или просто хотел наладить отношения с одним из своих подчиненных. Он сел и поддернул брюки, всем своим видом показывая, что хочет говорить со мной откровенно, словно мы только что вместе пережили одно и то же событие.
– Замечательная поездка в Джексон, – сказал он. – Превосходная дорога.
Я ничего не ответил.
– Только что купил классический "Понтиак GTO", – не унимался он. – Прекрасный автомобиль. Я поставил полированную выхлопную трубу. Смотрится классно.
Я ничего не ответил.
– Тебе нравятся сильные машины?
– Нет, – ответил я. – Я предпочитаю ездить на автобусе.
– Так не словишь кайф.
– Ладно, тогда скажу по-другому. Меня вполне устраивает размер моего пениса. Мне не нужна компенсация.
Он побледнел. Потом покраснел. Стал такого же цвета, как "корвет" Трифонова. И посмотрел на меня, как по-настоящему крутой парень.
– Расскажи, как идет расследование по делу Брубейкера.
– Это не мое дело.
– Санчес сказал мне, что ты нашел преступника.
– Ложная тревога, – ответил я.
– Ты уверен?
– Совершенно.
– И кто был под подозрением?
– Ваша бывшая жена.
– Что?!
– Кто-то сказал мне, что она спала с половиной полковников нашей армии. Постоянно этим занималась, в качестве хобби. Тогда я решил, что Брубейкер мог входить в их число. Ну, вероятность ведь была пятьдесят на пятьдесят.
Уиллард молча смотрел на меня.
– Шучу, – сказал я. – Это был никто. Пустая жила.
Он отвернулся, с трудом сдерживая ярость. Я встал и закрыл дверь кабинета. Вернулся к своему столу. Сел. И пристально посмотрел на Уилларда.
– Твоя дерзость неслыханна, – сказал Уиллард.
– Так подайте жалобу, Уиллард. Обратитесь к высшему командованию и сообщите им, что я оскорбил ваши чувства. Посмотрим, поверят ли вам. А заодно узнаем, поверит ли кто-нибудь, что вы не в силах решить такую проблему самостоятельно. Интересно, как эта жалоба ляжет в ваше досье. И как это повлияет на ваше повышение, если вопрос о нем будет поднят.
Уиллард заерзал на своем стуле. Переместил тело сначала в одну сторону, потом в другую. Наконец его взгляд остановился на карте, которую повесила на стену Саммер.
– Что это такое? – спросил он.
– Карта, – ответил я.
– Чего?
– Восточной части Соединенных Штатов.
– А что обозначают булавки?
Я не ответил.
Он встал и подошел к стене. Поочередно коснулся булавочных головок пальцем. Вашингтон, Сперривилл, Грин-Вэлли. Затем Роли, Форт-Бэрд, Кейп-Фир и Колумбия.
– И что все это означает? – спросил Уиллард.
– Обычные булавки, – ответил я.
Уиллард вытащил булавку из Грин-Вэлли, штат Виргиния.
– Миссис Крамер, – сказал он. – Я велел тебе оставить это дело в покое.
Он вытащил все остальные булавки и швырнул их на пол. Затем увидел копию страницы журнала въезда и выезда с базы. Просмотрел ее и остановился на Васселе и Кумере.
– Я говорил тебе, чтобы ты и их оставил в покое!
Он сдернул список со стены. Липкая лента сорвала немного краски. Потом Уиллард сделал то же самое с картой. И вновь на пол посыпались куски краски. Булавки оставили маленькие дырочки в штукатурке. Они и сами по себе выглядели как карта. Или созвездие.
– Ты проделал дыры в стене, – заявил он. – Я не потерплю, чтобы армейское имущество портили. Это непрофессионально. Что могут подумать посетители?
– Они подумают, что на стене висела карта, – сказал я. – А вы сорвали карту и устроили здесь беспорядок.
Он бросил смятую карту на пол.
– Ты хочешь, чтобы я сходил в расположение "Дельты"?
– Вы хотите, чтобы я сломал вам спину?
Уиллард долго молчал.
– Тебе следует поразмыслить о своем продвижении по службе, – сказал наконец он. – Думаешь, ты сумеешь стать подполковником, пока я нахожусь здесь?
– Нет, – ответил я. – Я так не думаю. Однако мне не кажется, что вы будете здесь долго находиться.
– Подумай еще раз. Это превосходная ниша. Армии всегда будут нужны полицейские.
– Но ей не всегда будут нужны такие невежественные кретины, как вы.
– Ты говоришь со старшим офицером.
Я оглядел кабинет.
– А что я такого сказал? Я не вижу свидетелей.
Он ничего не смог возразить.
– У вас возникла проблема власти, – сказал я. – Будет любопытно наблюдать, как вы попытаетесь с ней справиться. Может быть, мы разрешим эту проблему как мужчина с мужчиной, в спортивном зале? Хотите попробовать?
– У тебя здесь есть защищенный факс? – спросил Уиллард.
– Естественно, – ответил я – В соседнем кабинете. Вы проходили мимо, когда шли ко мне. Что с вами? Вы не только глупы, но и слепы?
– Завтра ровно в девять ноль-ноль будь рядом с ним. Я пришлю тебе письменные приказы.
Он бросил на меня последний свирепый взгляд. Потом вышел из кабинета и с такой силой захлопнул дверь, что стена затряслась, а поток воздуха поднял карту и листок, брошенные Уиллардом, на целый дюйм от пола.
Я остался сидеть за своим столом. Позвонил брату в Вашингтон, но он не ответил. Может быть, позвонить матери? Но потом я понял, что этого делать не стоит. Она сразу поймет, что я хочу спросить: "Ты жива?"
Поэтому я встал, поднял карту с пола и разгладил ладонью. Вновь прикрепил ее к стене. Подобрал все семь булавок и воткнул на прежние места. Рядом я прикрепил листок с записью приездов и отъездов. Но потом снова снял листок. Это было бесполезно. Я смял листок и выбросил в мусорную корзину. А карту оставил на стене. Мой сержант принесла мне еще кофе. Интересно, где сейчас отец ее ребенка? Может, он такой же мерзавец, как Пиклес? В таком случае он уже давно похоронен в болоте. Или в нескольких болотах, расчлененный на части. Зазвонил телефон, и сержант взяла трубку, немного послушала и передала ее мне.
– Детектив Кларк, – сказала она. – Из Виргинии.
Я переместил телефонный шнур через стол и уселся на свое место.
– У нас наметился прогресс, – сообщил Кларк. – Ломик из Сперривилла – это точно орудие преступления, совершенного у нас. Мы получили аналогичный экземпляр из магазина, и наш медицинский эксперт говорит, что все сходится.
– Хорошая работа, – сказал я.
– Поэтому я звоню, чтобы предупредить вас, что больше не могу продолжать поиски. Мы нашли наше орудие, и у нас нет возможности напрягать бюджет.
– Конечно, – сказал я. – Мы это предвидели.
– Так что теперь вы остаетесь одни, дружище. Я сожалею.
Я ничего не ответил.
– А какие новости у вас? Вы еще не раздобыли имя для меня?
Я улыбнулся. "Можешь забыть про имя, дружище, – подумал я. – Нет quo – нет guid". Впрочем, имени не было с самого начала.
– Я дам вам знать, – пообещал я.
Саммер вернулась минут через тридцать, и я предложил ей отдохнуть остаток вечера. Мы договорились встретиться во время завтрака в офицерском клубе. Ровно в девять часов, когда придут приказы Уилларда. Я собирался устроить долгую неторопливую трапезу – много яиц и много кофе – и вернуться в свой кабинет примерно к десяти пятнадцати.
– Вы переместили карту, – заметила Саммер.
– Уиллард ее сорвал, а я повесил на место.
– Он опасен.
– Может быть, – сказал я. – А может быть, и нет. Время покажет.
Она отправилась в свою комнату, а я пошел к себе. Мое жилище находилось в ряду домиков для офицеров-холостяков и очень напоминало номер в мотеле. На базе была широкая улица, названная в честь одного из давно умерших обладателей Почетной медали Конгресса, от нее ответвлялась улица поменьше, на которой стоял мой домик. Через каждые двадцать ярдов были расставлены столбы с уличными фонарями. Фонарь, ближайший к моей двери, не горел. Его разбили камнем. На тротуаре валялись осколки стекла. В тени стояли трое парней. Я прошел мимо первого. Это был загорелый бородатый сержант из "Дельты". Он постучал по циферблату своих часов указательным пальцем. Второй последовал его примеру. Третий улыбнулся. Я вошел в дом и закрыл за собой дверь. Но не услышал, чтобы они ушли. Спал я паршиво.
Однако утром около моего дома никого не оказалось. Я благополучно добрался до офицерского клуба. В девять часов народу здесь было немного, что меня вполне устраивало. К сожалению, еда на стойках буфета успела изрядно остыть. И все же я решил, что это неплохо. Я был в большей степени одиночкой, чем гурманом. Мы с Саммер уселись друг напротив друга за маленький столик, стоящий в центре зала. Вдвоем мы съели почти все, что осталось. Саммер уплела примерно фунт кукурузной каши и два фунта бисквитов. Она была маленькой, но поесть любила. Черт возьми, тут не оставалось ни малейших сомнений. Мы не торопясь выпили кофе и вошли в мой офис в десять двадцать. Внутри царила паника. Звонили все телефоны. Капрал из Луизианы выглядел встревоженным.
– Не берите трубку, – сказал он. – Это полковник Уиллард. Он хочет услышать немедленное подтверждение, что вы получили его приказы. Он в ярости.
– И в чем состоят эти приказы?