– Потребление горючего советскими танками "Т-восемьдесят". Рассказывал нам о том, какую подготовку они получают.
– А теперь он командир Сто десятого? – изумился Сван.
Я кивнул:
– Понимаю, это звучит странно, но тем не менее.
– Как ему удалось?
– Очевидно, он кому-то понравился.
– Нам необходимо выяснить кому. Пора начать рассылать письма с угрозами.
Я снова кивнул. В армии почти миллион человек, здесь вертятся миллиарды долларов, а все определяется тем, кому кто нравится. Ну что тут можно поделать?
– Я иду спать, – заявил я.
Моя комната была такой типичной, что я забыл, где нахожусь, уже через минуту после того, как закрыл за собой дверь. Я повесил форму в шкаф, принял душ и забрался в постель. Запах моющего средства тоже был мне хорошо знаком – армия пользуется им повсюду. Я подумал о своей матери в Париже и о Джо в Вашингтоне. Моя мать почти наверняка уже в постели. Джо все еще работает. Я сказал себе: "Шесть часов утра" – и закрыл глаза.
Рассвет наступил в 6.30, а я уже стоял рядом с Саммер возле восточных ворот базы. В руках мы держали чашки с кофе. Земля замерзла, утренний туман еще не успел рассеяться. Небо оставалось серым, и пейзаж был окрашен в пастельный светло-зеленый цвет. Как это часто бывает в Европе, земля была ровной, лишь изредка попадались небольшие холмики. Кое-где виднелись маленькие аккуратные рощицы. От заснувшей на зиму земли поднимались холодные органические запахи. Было очень тихо.
Широкая, покрытая бетоном дорога выходила из ворот, сворачивала на северо-восток, в сторону России, и вскоре пряталась в тумане. Бордюр был местами поцарапан танковыми гусеницами. Кое-где виднелись выбоины. Танк совсем непросто развернуть.
Мы ждали. Вокруг нас царила тишина.
Какой звук лучше всего характеризует двадцатое столетие? На эту тему можно спорить. Кто-то скажет, что это голос двигателя самолета. Шум одинокого истребителя, ползущего по лазурному небу 1940-х годов. Или вой пролетающего низко над головой реактивного самолета, от которого дрожит земля. Или "вап-вап-вап" вертолета. Или рев взлетающего "Боинга-747". Или тяжелые удары бомб, падающих на город. Все эти звуки подойдут. Все они характерны именно для двадцатого века. Прежде они никогда не раздавались. Никогда, во всей истории человечества. Некоторые безумные оптимисты могут выступать за песни "Битлз", за их голоса, поющие "Yeah, yeah, yeah" и перекрывающие вопли зрителей. Но песни и крики не годятся. Музыка и желание присутствовали от начала времен. Их изобрели не после 1900 года.
Нет, истинной подписью двадцатого века будет скрежет и позвякивание гусениц танков по вымощенной улице. Этот звук мы слышали в Варшаве, Сталинграде и Берлине. Потом он повторился в Будапеште и Праге, в Сеуле и Сайгоне. Это грубый звук. Звук, вызывающий страх. Он указывает на непреодолимую мощь. На холодное отчуждение и равнодушие. Грохот приближающихся танков говорит о том, что их невозможно остановить. О том, что ты слаб и бессилен перед могучими машинами. Потом одна гусеница останавливается, а другая продолжает двигаться, танк поворачивается и с ревом начинает двигаться на тебя. Вот это и есть настоящий звук двадцатого века.
Мы услышали колонну "Абрамсов" 12-го корпуса задолго до того, как увидели ее. Шум шел из тумана – позвякивание гусениц и вой двигателей, скрежет переключающихся передач. Мы чувствовали ногами, как каждая следующая пластина гусениц сходила с траков и ложилась на землю. Слышали хруст камешков, раздавленных гусеницами.
А потом мы их увидели. Передний танк вынырнул из тумана. Он мчался вперед, двигатели ревели. Танки шли ровной колонной, один за другим, словно армада, вырвавшаяся из ада. Великолепное зрелище. Танк "Абрамс-М1А1", доведенный до совершенства, подобен акуле. Это неоспоримый король джунглей. Ни один танк на земле не способен с ним сравниться. Он защищен броней, сделанной из обедненного урана, заключенного между листовыми стальными пластинами. Броня делает танк практически неуязвимым. Снаряды и ракеты отскакивают от нее. Но главный трюк этого танка состоит в том, чтобы остановиться на таком расстоянии, где ни один вражеский снаряд или ракета не могут до него добраться. Танк стоит и наблюдает, как вражеские снаряды не долетают до него и падают в грязь. Потом он слегка перемещает свою могучую пушку и стреляет, а через секунду в полутора милях от него вражеские боевые единицы взрываются и разлетаются на куски. Это полное и безусловное преимущество над врагом.
Передний танк проехал мимо нас. Шириной в одиннадцать футов, длиной в двадцать шесть футов и высотой в девять с половиной футов. Семьдесят тонн. От воя двигателя закладывало уши, а от массы танка дрожала земля. Гусеницы скрежетали по бетону. Шум оглушал. Гора металла загораживала небо. Раскачивалось дуло пушки. От выхлопов двигателей все заволокло сизым дымом.
Колонна состояла из двадцати танков. Они въехали в ворота, и вскоре рев и вибрация стали стихать, наступила пауза, и из тумана вынырнула машина разведки. Это был "стреляй и беги", бронированный "хаммер", вооруженный противотанковой ракетной установкой. В нем сидело два человека. Я встал у них на пути и поднял руку. Я не был знаком с Маршаллом и видел его всего один раз, да и то в темноте возле пропускного пункта Форт-Бэрда. Тем не менее я был уверен, что ни один из парней в "хаммере" не являлся Маршаллом. Насколько я помнил, Маршалл был крупным и смуглым, а эти двое оказались невысокими, что характерно для солдат бронетанковых войск. Внутри "Абрамса" не слишком много места.
"Хаммер" остановился передо мной, и я подошел к кабине со стороны водителя. Саммер направилась к другой двери. Водитель опустил стекло и посмотрел на меня.
– Я ищу майора Маршалла, – сказал я.
Водитель и пассажир были капитанами. Оба в танковых комбинезонах из номекса, вязаных подшлемниках и кевларовых шлемах с встроенными наушниками и микрофонами. У того, кто сидел на пассажирском сиденье, из кармана на рукаве торчало несколько ручек. К бедрам у него были пристегнуты планшеты с листами бумаги, заполненными записями. Пожалуй, в каждом было по десятку листов.
– Маршалла здесь нет, – ответил водитель.
– И где же он?
– А кто его спрашивает?
– Прочитайте, – сказал я.
На мне была полевая форма: дубовые листья на воротнике и трафаретная надпись "Ричер".
– Какая часть? – спросил водитель.
– Вам это знать ни к чему.
– Маршал отправился в Калифорнию, – ответил он. – Срочное развертывание в Форт-Ирвине.
– Когда?
– Я точно не знаю.
– А вы постарайтесь вспомнить.
– Кажется, вчера вечером.
– Не слишком определенно.
– Я действительно не знаю точно.
– А что случилось в Ирвине?
– И об этом мне ничего неизвестно.
Я кивнул и отступил на шаг.
– Проезжайте, – сказал я.
Их "хаммер" двинулся вперед, а Саммер подошла ко мне. Пахло дизельным топливом и выхлопом, а на бетоне после того, как по нему проехали танки, появились свежие белые отметины.
– Напрасно потраченное время, – сказала Саммер.
– Может быть, и нет, – ответил я. – Тут многое зависит от того, когда Маршалл уехал. Если после звонка Свана, это кое о чем нам скажет.
Мы попытались выяснить, когда именно Маршалл покинул базу. Нас отсылали из одного кабинета в другой, и кончилось тем, что мы попали в кабинет на втором этаже, где сидел генерал Вассель. Самого генерала на месте не оказалось. Мы поговорили с еще одним капитаном. Создавалось впечатление, что он отвечает за решение всех административных вопросов.
– Майор Маршалл улетел на гражданском рейсе в двадцать три ноль-ноль, – сообщил он. – Из Франкфурта в аэропорт Даллеса. С семичасовой посадкой в международном аэропорту Лос-Анджелеса. Я сам подписывал ему документы.
– Когда?
– Перед его отбытием.
– И во сколько это было?
– Он покинул базу за три часа до рейса.
– В восемь часов?
Капитан кивнул.
– Ровно в восемь.
– Мне сказали, что он должен был участвовать в ночных маневрах.
– Верно. Однако планы изменились.
– Почему?
– Я точно не знаю.
"Я точно не знаю", – похоже, такую формулировку особенно любят в 12-м корпусе.
– А что случилось в Ирвине? – спросил я.
– Я точно не знаю.
Я улыбнулся.
– Когда Маршалл получил приказ?
– В семь часов.
– В письменном виде?
– В устном.
– От кого?
– От генерала Васселя.
– Вассель поставил свою подпись на документах?
– Да, он их подписал.
– Мне нужно с ним поговорить, – сказал я.
– Генерал улетел в Лондон.
– В Лондон? – переспросил я.
– На срочную встречу с британским министром обороны.
– Когда он уехал?
– Он отбыл в аэропорт вместе с майором Маршаллом.
– А где полковник Кумер?
– В Берлине, – ответил капитан. – Он поехал искать сувениры.
– Только не говорите мне, я сам догадаюсь. Он уехал в аэропорт вместе с Васселем и Маршаллом?
– Нет, – ответил капитан. – Он сел на поезд.
– Замечательно, – сказал я.
Мы с Саммер позавтракали в офицерском клубе. Мы выбрали тот же угловой столик, за которым ужинали накануне вечером, и сели рядом, спиной к стене, чтобы иметь возможность наблюдать за залом.
– Ладно, – сказал я. – В восемнадцать десять Сван звонит, чтобы узнать, где находится Маршалл, и через пятьдесят минут Маршалл получает приказ отправиться в Ирвин, а через час покидает базу.
– Между тем Вассель отправляется в Лондон, – добавила Саммер. – А Кумер мчится в Берлин.
– На ночном поезде, – сказал я. – Кто добровольно поедет на ночном поезде?
– Всякий, кому есть что скрывать, – заметила Саммер.
– "Кроме меня и моей обезьяны".
– Что?
– "Битлз", – объяснил я. – Один из звуков двадцатого столетия.
Саммер посмотрела на меня, как на ненормального.
– Так что же они скрывают? – спросила она.
– Это вы скажите мне.
Она положила руки на стол ладонями вниз и сделала глубокий вдох.
– Я вижу лишь часть, – сказала она.
– Я тоже.
– Повестка дня конференции, – продолжила Саммер. – Оборотная сторона того, о чем говорил вчера подполковник Саймон. У Саймона слюнки текут при мысли о том, как пехота собьет спесь с бронетанковых войск. Вероятно, Крамер это предвидел. Генералы с двумя звездами редко бывают глупыми. Значит, на конференции в Ирвине, назначенной на первое января, речь шла именно об этом. Они не хотели ослабления своих позиций. Не хотели терять своих преимуществ.
– Кто же согласится от них отказаться, – подхватил я.
– Уж поверьте мне, – сказала она. – Как капитаны линейных кораблей в недалеком прошлом.
– И какой же была повестка дня?
– Частично оборона, частично агрессия, – ответила Саммер. – Это очевидный подход. Аргументы против создания объединенных частей, насмешки над легкой бронетехникой, обоснование необходимости использования накопленного опыта.
– Согласен, – сказал я. – Однако этого недостаточно. Пентагон постоянно сидит по уши в подобном бумажном дерьме. "За", "против", "если", "но" и "однако" – смертельно скучное дело. Но в повестке дня было что-то еще, что заставило их пойти на самые крайние меры, лишь бы заполучить обратно экземпляр Крамера. Что именно?
– Я не знаю.
– Я тоже, – вздохнул я.
– И почему они убежали прошлой ночью? – спросила Саммер. – К данному моменту они наверняка уничтожили не только копию Крамера, но и все остальные экземпляры. Теперь ничто не мешает им лгать сколько угодно и даже попытаться подсунуть вам фальшивку: мол, вот она, пожалуйста, проверяйте.
– Они убежали из-за миссис Крамер, – сказал я.
Саммер кивнула:
– Я по-прежнему считаю, что ее убили Вассель и Кумер. Крамер умер, мяч оказался на их стороне, и в сложившихся обстоятельствах они поняли, что им необходимо спрятать концы в воду. Миссис Крамер устранили, как побочные неприятности.
– Все это звучит весьма логично, – ответил я. – Вот только ни один из них не выглядит достаточно высоким и сильным.
– Однако они оба выше и сильнее, чем миссис Крамер. Добавьте сюда ощущение опасности, адреналин, панику – с учетом всего этого выводы медицинской экспертизы могут оказаться неоднозначными. Да и вообще нам неизвестно, насколько хороши в своем деле специалисты из Грин-Вэлли. Предположим, какой-нибудь семейный доктор проработал пару лет коронером – что может знать такой эксперт?
– Согласен, – сказал я. – Но я все равно не понимаю, как это могло произойти. Вычтем время, которое необходимо, чтобы доехать из Вашингтона, еще десять минут на поиски магазина и его ограбление – остается десять минут на все. К тому же у них не было машины и они никуда не звонили, чтобы ее заказать.
– Они могли поймать такси. Или взять машину в городе. Прямо из вестибюля отеля. Нам ее никогда не отыскать. Канун Нового года – самый напряженный вечер в году.
– Это была бы долгая поездка, – продолжал рассуждать я. – Пришлось бы заплатить приличную сумму. Такие вещи водитель может запомнить.
– Канун Нового года, – повторила Саммер. – Вашингтонские такси возят клиентов во все три соседних штата, в самые невероятные места назначения. Мы не должны отбрасывать такую возможность.
– Сомневаюсь, – возразил я. – Кто станет брать такси, планируя ограбить магазин, а потом влезть в чужой дом?
– Водитель может ничего не узнать. Вассель, или Кумер, или они оба пешком доходят до переулка в Сперривилле и через пять минут возвращаются с ломиком иод курткой. И так же поступают с домом миссис Крамер. Такси они могли оставить на улице. Не забывайте, все происходило с тыльной стороны дома.
– Слишком велик риск. Водитель из Вашингтона читает газеты, как любой другой человек. Возможно, даже больше, пока стоит в пробках. Он может обратить внимание на заметку о событиях в Грин-Вэлли и вспомнить своих пассажиров.
– Они не думали, что рискуют. И не рассчитывали, что об этом появится заметка в газете. Они предполагали, что миссис Крамер не останется дома, а поедет в больницу. А два мелких ограбления в Сперривилле и Грин-Вэлли не способны заинтересовать вашингтонскую прессу.
Я вспомнил, как несколько дней назад детектив Кларк сказал: "Мои люди прошлись по улице, опрашивая местных жителей. Там появлялись какие-то машины".
– Может быть, – сказал я. – Может быть, нам следует проверить такси.
– Худшая ночь в году, – вздохнула Саммер. – Как и для алиби.
– И все же это кажется невероятным, – сказал я. – Кому придет в голову использовать такси для подобных дел?
– Для этого нужны стальные нервы.
– Если у них стальные нервы, то почему они сбежали от нас вчера?
Саммер ненадолго затихла.
– Все это выглядит бессмысленным, – признала она. – Невозможно бегать бесконечно. Вассель и Кумер не могут этого не понимать. Значит, рано или поздно им придется остановиться и перейти в контратаку.
– Согласен. И сделать это они должны были здесь, на своей территории. Я не понимаю, почему они поступили иначе.
– Не хотели рисковать. Ведь на карту поставлена их профессиональная деятельность. Вам следует быть крайне осторожным.
– И не только мне, но и вам, – сказал я.
– Нападение – лучшая защита, – парировала Саммер.
– Вы правы.
– Значит, мы пустимся за ними в погоню?
– Разумеется.
– И за кем в первую очередь?
– За Маршаллом, – ответил я. – Я хочу видеть именно Маршалла.
– Почему?
– Из практических соображений, – ответил я. – Тот, кого отправили дальше всех, по-видимому, считается у них самым слабым звеном.
– Выезжаем прямо сейчас? – спросила Саммер.
Я покачал головой.
– Нет, сначала мы слетаем в Париж. Я должен повидать маму.
Глава 19
Мы собрали вещи и зашли попрощаться к Свану. У него появились для нас новости.
– Я должен арестовать вас обоих, – сообщил он.
– Почему? – спросил я.
– Вы находитесь в самовольной отлучке. Уиллард выписал на вас приказ.
– Что, по всему миру?
Сван покачал головой.
– Нет, только на эту базу. Они нашли вашу машину в Эндрюсе, и Уиллард поговорил с транспортниками. Так он узнал, что вы полетели сюда.
– Когда ты получил телекс?
– Час назад.
– А когда мы покинули базу?
– За час до этого.
– И куда мы направились?
– Понятия не имею. Вы не сказали. Я думал, что вы вернетесь на базу.
– Благодарю, – сказал я.
– И лучше не говорите мне, куда вы направляетесь на самом деле.
– В Париж, по личному делу, – ответил я.
– Что происходит?
– Я и сам желал бы знать.
– Хочешь, чтобы я вызвал такси?
– Это было бы замечательно.
Десять минут спустя нас уже увозил другой "мерседес-бенц".
Чтобы долететь из Франкфурта-на-Майне до Парижа, мы могли выбирать между "Люфтганзой" и "Эр Франс". Я выбрал "Эр Франс". Решил, что у них лучше кофе, а Уиллард прежде всего начнет проверять "Люфтганзу". Пожалуй, именно этого нужно ожидать от такого болвана.
Мы обменяли еще две поддельные подорожные на два билета на десятичасовой рейс. Время до отлета мы провели в зале ожидания. Наша военная форма не слишком выделялась в толпе. Здесь было полно людей в американской военной форме. Я заметил несколько представителей военной полиции 12-го корпуса. Но меня это не встревожило. Скорее всего, они просто оказывали обычную поддержку гражданским полицейским. Они не искали нас. У меня было такое чувство, что телекс Уилларда будет оставаться на столе у Свана еще пару часов.
Мы сели в самолет и засунули наши сумки на полки над головой. Пристегнули ремни. В самолете было не менее дюжины военных. Париж – популярное место отдыха для тех, кто служит в Германии. Погода по-прежнему оставляла желать лучшего. Но не настолько, чтобы рейс задержали. Мы взлетели вовремя, пронеслись над серым городом и помчались на юго-запад над пастельными полями и огромными лесными массивами. Потом мы поднялись над облачным покровом и больше не видели землю.
Полет получился коротким. Мы начали спуск, когда я пил вторую чашку кофе. Саммер выбрала сок. Она немного нервничала. Точнее, была отчасти возбуждена и отчасти встревожена. Судя по всему, она никогда прежде не бывала в самовольной отлучке. Я видел, что это ее мучает. Честно говоря, меня это тревожило ничуть не меньше. Ситуация усложнялась. Я прекрасно обошелся бы без лишних неприятностей. Однако меня не удивил факт их появления. Уиллард сделал очевидный следующий шаг. Теперь меня и Саммер будут преследовать по всему миру – нас объявили в розыск.
Мы приземлились в аэропорту Шарля де Голля и вышли из самолета в одиннадцать тридцать. Очередь на такси оказалась огромной, и мы направились к челночному автобусу. Здесь очередь шла быстро, и вскоре мы уже сидели в маленьком автобусе, под завязку набитом пассажирами. В Париже было теплее, чем во Франкфурте, светило бледное солнце, и я знал, что город будет выглядеть превосходно.
– Вы бывали здесь раньше? – спросил я.
– Нет, – ответила Саммер.