Глава 4
Мужчина был с ног до головы затянут в черный латексный костюм, поверх него - черное пальто. Рослый, минимум метр девяносто, спортивная фигура. Он двигался пластично и почти грациозно, как человек, владеющий приемами восточных единоборств, - с легкостью пантеры, которая в мгновение ока может превратиться во взрывную жестокость. Поверх черной латексной маски были надеты очки для плавания, руки - в резиновых перчатках, в них - две большие черные спортивные сумки.
Он прикрыл дверь ногой и быстро прошел по коридору.
Якоб лежал прикованным левой рукой к решетчатому изголовью кровати. Из динамиков Hi-Fi-системы доносилась песня "Sweep" группы "Blue Foundation".
- Я доставлю тебе удовольствие, какого ты еще никогда не испытывал, - сказал мужчина, стремительно подошел к кровати и защелкнул на правом запястье Якоба вторую пару наручников.
Его взгляд скользнул по комнате. Сначала он взглянул на ноутбук на письменном столе - страница сайта giftgiver.de была открыта, а также на профиль Якоба. Потом подошел к стереосистеме, сделал музыку громче, снова скользнул к кровати и черным скотчем заклеил рот Якоба прежде, чем тот успел понять, что происходит.
Якобу стало не по себе. А что, если он допустил ошибку? В то же время неуверенность возбуждала его, по телу расходились волны адреналина, приближая его к экстазу.
Мужчина подошел к столу и вынул одноразовый скальпель из пластиковой упаковки. Потом открыл свои сумки и достал судок из нержавеющей стали - такие обычно используют в больницах, а также два маленьких пластиковых ведра.
"Что происходит? - испуганно спросил себя Якоб. - Поиграем в доктора? Фекальная эротика? Что этот тип собирается делать с ведрами?"
Он даже не успел додумать мысль до конца, как незнакомец пугающе привычным жестом защелкнул наручники на его ногах, окончательно приковав Якоба к кровати.
Заиграла новая песня - "Poker Face" Lady Gaga.
Он услышал первую строчку:
Russian Roulette is not the same without a gun.
Мужчина приблизился, держа скальпель в правой руке, а металлический судок - в левой, и провел тупой стороной скальпеля по обнаженному торсу Якоба. Тот глухо застонал, появилась невероятная эрекция. Незнакомец перевернул лезвие вниз и, слегка нажимая, провел им по телу. Скальпель оставил тонкий кровоточащий след. Якоб дрожал от наслаждения.
And baby when it’s love, if it’s not rough, it isn’t fun.
- Ты будешь всегда меня помнить, - сказал мужчина.
И прежде чем Якоб успел спросить, что значит эта фраза, незнакомец сделал лезвием еще один кровавый надрез на его груди, более длинный и глубокий. Якоб закричал от наслаждения. Когда незнакомец сделал третий разрез и одновременно погладил упругий бугор в его штанах, Якоб испытал оргазм.
А мужчина продолжил:
- Потому что я - последний, кого ты видишь.
Пока Якоб в экстазе кончал в штаны и практически потерял сознание от удовольствия, незнакомец резким движением продвинул скальпель вперед и перерезал сонную артерию. Якоб скосил глаза в сторону от удивления и шока одновременно. Кровь пульсирующими струйками вытекала наружу - и все новые оргазмы смерти, повторяющиеся каждую секунду. Якоб издавал гортанные стоны, которые, сливаясь с громкой музыкой, создавали причудливый звуковой фон. Он пытался подняться, но незнакомец с неимоверной силой прижал его тело к кровати. Кровь брызнула на ковер и прикроватную тумбочку, на которой лежало множество порножурналов и DVD. Потом мужчина грубо отвернул голову Якоба в сторону, чтобы кровь стекала в металлический судок.
Когда судок и пластиковые ведра почти наполнились, бьющееся в конвульсиях тело Якоба ослабело. Последние огоньки жизни угасли в его широко распахнутых глазах, в которых читались удивление и ужас.
Незнакомец подошел к ноутбуку, просмотрел несколько страниц, что-то записал, захлопнул ноутбук и сунул его в одну из сумок вместе с аккумулятором и модемом беспроводного Интернета. Затем открыл вторую сумку и вытащил две пластиковые емкости. После снова взял скальпель и подошел к трупу на кровати.
Работа еще не была окончена.
Напротив.
Она только начиналась.
Глава 5
Клара глубоко вздохнула, взглянув на громадный церковный купол, возвышавшийся над ней. Он вызывал у нее чувство свободы и безопасности одновременно.
Она прищурилась, чтобы хорошо видеть, несмотря на слезы. Слова священника все еще звучали в ее голове: "Чтобы обрести прощение, нужно простить другого".
"Интересно, какие еще признания слышал этот священник? Хранит ли он их в своем сердце, делясь лишь с Иисусом и Богом, как того требует тайна исповеди?"
В голове мельком пронеслась мысль: исповедовался ли убийца ее сестры.
"Тогда где-то есть священник, который знает, кто убил ее. А может, он даже знает, где найти преступника. Значит, где-то может жить человек, который все знает, но ему никому нельзя открыться?"
Клара отогнала эти мысли, как надоедливую муху: такой изверг, как убийца ее сестры, не имеет никаких дел с Богом.
Статуя Богоматери, перед которой стояла дюжина зажженных свечей, возвышалась в левой части алтаря. Мария держала на руках маленького Иисуса, ниже светил серп луны, а над ней простирались солнечные лучи. Знакомый ее подруги, искусствовед, как-то рассказывал Кларе, что непорочная Мария в Откровениях Иоанна стоит на серпе луны: "Явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца".
Этот отрывок Клара удивительным образом запомнила.
И не только потому, что там было описание дракона, жаждущего проглотить невинное дитя, просто он постоянно напоминал о ее собственной ситуации, о сестре Клаудии, которая оказалась в лапах злого дракона. Но если в Библии архангел Михаил спас ребенка и победил дракона, Сатану, то дракон Клары забрал ее сестру навсегда.
"Если Бог действительно такой милосердный, то почему люди им так мало интересуются? - спрашивала себя Клара. - Где же этот Бог, когда он так нужен? Неужели жизнь - это сплошные страдания? И если жизнь - это пытка для тела, то тогда ад - пытка для души?"
Клара молча стояла у статуи Марии, а свечи превращали церковную полутьму в мерцающий ковер отсветов.
"Мария, - думала она, - единственный человек в истории мироздания, который, вероятно, был абсолютно чист и жил без грехов. И поощрения не пришлось долго ждать: Матерь божья - Царица небесная".
Но если бы все вокруг были безгрешны, Кларе пришлось бы искать новую работу.
Она бросила один евро в медную коробку и зажгла для Клаудии сразу две свечи. "Я тебя никогда не забуду", - мысленно сказала она, и еще два отсвета присоединились к пляске огней на сумрачных сводах.
Металлический лязг заставил Клару вздрогнуть. Рослый, крепко сбитый мужчина тоже бросил несколько монет в коробку и зажег свечу. Он двигался очень пластично, Клара видела подобное у бойцов спецподразделений. Русые волосы подстрижены очень коротко, на переносице - очки в оправе из матовой нержавеющей стали.
- Истинная красота всегда недоступна, не так ли? - сказал он, осматривая статую Марии, потом взглянул на Клару. Его левая рука немного подрагивала, когда он ставил свечу на пол.
Клара молча кивнула. Мужчина оказался довольно симпатичным, но ей было не до разговоров.
Похоже, незнакомец это понял.
- Прошу прощения, - произнес он и отступил назад. - Я не хотел вам мешать. До свидания.
Клара, оставаясь около статуи, смотрела вслед мужчине, а язычки пламени двух ее свечей плясали, отбрасывая легкие тени на лицо Марии.
Глава 6
Меня все раздражает. Люди, жизнь и я сам. Иногда мне кажется, что я мертв вот уже много лет и меня просто забыли похоронить. Наверное, лучше было бы, если бы я на самом деле покончил жизнь самоубийством, а не инсценировал его на озере. Тогда я написал прощальное письмо, прыгнул в воду, заплыл на середине озера и сбросил дождевик. Потом - обратно на берег. С тех пор я больше никогда не был дома. С тех пор все считали меня мертвым. Так было нужно.
Может, я на самом деле мертв? Может, все, что я принимаю за действительность, всего лишь сон? А если я еще живу, должен ли я воспринимать все всерьез?
Передозировка инсулина или снотворного, крепкая балка на потолке и веревка, быстрый разрез опасной бритвой…
Но мне нужно выполнить свою миссию. Девушку зовут Жасмин. Она сегодня разместила на странице "Фейсбука" сообщение, что в следующие выходные едет в Ганновер. Значит, я могу без помех подготовить все в ее квартире. Я видел ее на центральном вокзале. Многие ее видели, и многие жадно на нее пялились. Ведь она выглядит точь-в-точь как Элизабет тогда. Красивая, яркая блондинка.
И тот парень под тридцать, с которым я пил кофе на вокзале, тоже заметил девушку. В глазах этого типа я прочитал, что он хочет ее. Непременно хочет. Но в его взгляде за бесконечным желанием сквозило глухое отчаяние, беспомощность. Парень понимал, что никогда не сможет заполучить ее. Он понимал, что на самом деле она была рада, что торопится на поезд: прекрасный повод отделаться от него.
Зачем тот парень вообще с ней встретился? Ведь он понимал, что эта встреча разбудит в нем желание, которое ничто не сможет удовлетворить и которое на долгое время сделает его несчастным.
Может, ему достаточно знать, что он хотя бы повстречал женщину своей мечты, пусть даже никогда не сможет засунуть в нее член? А может, он не хотел казаться самому себе неудачником, который не воспользовался шансом, пусть даже самым ничтожным? Может, он встретился с ней лишь для того, чтобы потом, мастурбируя, ясно представлять ее себе?
Сможет ли этот тип когда-нибудь стать убийцей? Одним из тех, кто способен променять женщину в кафе на вскрытый и выпотрошенный труп? Ведь мертвые женщины не говорят "нет". Я никогда этого не узнаю, но мысль интересная.
Жасмин вернется воскресным вечером. Этого не написано на страничке "Фейсбука", просто я подобрал чек от ее железнодорожного билета. Поэтому в воскресенье я уйду из дома.
Я подожду Жасмин в ее квартире. И я ее убью.
Глава 7
Вечерние сумерки превратили небо в такое же море отсветов, как свечи - своды собора. Клара села в служебную машину, престарелую "ауди", проехала по Унтер ден Линден, потом свернула налево, на Фридрихштрассе, в направлении Темпельхофа, к Управлению уголовной полиции Берлина.
Клара работала в комиссии по расследованию дел об убийствах, в отделе судебной экспертизы и патопсихологии, который недавно расширили. Чем больше город, тем больше в нем душевнобольных, и Берлин не был исключением. Судебная коллегия не хотела, чтобы ее обвинили в бездействии.
Клара решила пробыть в кабинете еще пару часов, встретиться с коллегой, поработать с несколькими документами по старому делу и потом поехать домой. До 23 октября, дня, который прибавил Кларе хлопот, неделя прошла довольно спокойно. И это было просто необходимо. Последнее дело, которое она распутала вместе с начальником, директором уголовной полиции Винтерфельдом, стало сущим кошмаром - охота на Оборотня, убийцу-психопата, который оставил в Берлине кровавый след. Он зверски убил семь женщин, насиловал их до и после смерти. У всех участников этого дела нервы были просто на пределе. К тому же начальник городской полиции приказал держать прессу на расстоянии, что в данном случае было весьма проблематично.
Клара свернула на Фридрихштрассе и поехала к большому зданию-коробке, которое возвышалось среди классических фасадов старого города.
Клара часто работала с Винтерфельдом (59 лет, дважды в разводе), но так и не смогла узнать его до конца. Он, непробиваемый прагматик, не допускающий дурачеств и глупостей, всегда говорил со всей серьезностью, но в то же время это казалось маской. Его звездный час, тогда еще, в Гамбурге, настал, когда он поймал Пакетного убийцу - педераста, который надевал целлофановые пакеты на головы детям, насилуя их. Его возбуждало, когда сопротивление детей все уменьшалось из-за нехватки кислорода, пока они не теряли сознание и не умирали. Мужчина работал преподавателем в профессиональной школе и был одним из тех, кто организует там новогодние концерты и первым сметает только что выпавший снег с крыльца. Просто душа-человек.
Ханна Аренд выработала понятие "банальность зла". Подобным неприметным преступником был и Джон Уэйн Гейси. Или Генрих Гиммлер. И Клаус Бекманн, Пакетный убийца, был одним из таких.
Винтерфельд взял тогда под свою опеку Клару, а также Сару Якобс, тоже молодого талантливого комиссара, которая через пару лет, когда Клара начала работать в комиссии по расследованию убийств, перешла в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Клара долгое время не видела ее. Ходили слухи, что Сара раскрыла громкое дело и теперь живет под новой фамилией в другом месте, пока буря не успокоится.
Сара была словно младшая сестра Клары, этакая "большая младшая сестра". Темно-русая и кареглазая, полная противоположность Кларе - брюнетке с голубыми глазами и южноевропейскими чертами лица, в венах которой текла итальянская, испанская и немецкая кровь.
Ей не хватало Сары в сфере деятельности, где доминировали мужчины. Большинство комиссаров и служащих высшего звена были мужчинами, как и бóльшая часть преступников.
Клара с Сарой часто сидели в теплые летние вечера на Шёнхаузер-аллее, на балконе, попивая белое вино и болтая. Ничто так не напоминало о лете, как цвет охлажденного белого вина в заиндевевшем бокале в лучах заходящего солнца. Для Сары это была настоящая разрядка. Никакого официанта, которого нужно ждать часами. Никаких туристов, которые вваливаются в кафе с полными рюкзаками, расталкивая всех толстыми задницами. Никакой действующей на нервы музыки, которой бармен безуспешно пытается развлечь посетителей. Только столик, пара стульев и белое вино. И прохожие внизу, на улице. Слышны разговоры соседей, позвякивают звонки велосипедов. Из открытых окон автомобилей долетает музыка, которая становится все тише, когда машина ускоряется на светофоре. И на все это накладывается чириканье воробьев и воркование голубей.
Они разговаривали о делах, о коррумпированных чиновниках экономического сектора, контрабандистах и торговле людьми, о разбойных нападениях со смертельными случаями, об убийствах в состоянии аффекта и серийных убийцах.
Но часто они разговаривали и на абсолютно нормальные темы: о прочитанных книгах, о выставках, которые как раз проходят в городе, и, конечно, о мужчинах, среди которых симпатичные зачастую оказывались совершенными занудами, а незанудные норовили той же ночью очутиться у них в постели.
По уклону Хоринерштрассе, где жила Клара, иногда из земли выныривал поезд, чтобы проехать несколько сотен метров над улицей по металлическому мосту, на время превратившись из метро в городскую железную дорогу, и на склоне Борнхольмерштрассе снова исчезнуть под землей.
Клара не могла не вспомнить о Винсенте, друге Сары, который в один из вечеров пересказывал страшную историю Лавкрафта. В Антарктиде исследователи нашли в пещере гигантского червя, он ползал в туннеле подо льдом и своими размерами свел с ума нескольких членов экспедиции. "Вещь, которая не может существовать", - так назвал червя Лавкрафт. Один из ученых, оказавшийся в конце концов в психушке, до конца своих дней что-то бормотал о нью-йоркских станциях метро "Бэттери-парк" и "Централ-парк".
- Но все дело не в черве, ужасном и странном, - сказал тогда Винсент, - все дело в метро. Современный мир пытается победить монстров прошлого, но при этом создает новых чудовищ, которые иногда еще более ужасны.
Клара поняла, о чем говорил Винсент, когда из-под земли, громыхая, вылетел поезд, словно гигантский угорь, хватающий насекомых с поверхности воды. Архетипы, как говорил Винсент, глубоко укореняются в нас. Мы знаем, что не существует чудовищ, но боимся их, потому что этот подсознательный страх столь же стар, как и само человечество.
Клара направила машину по Темпельхофер-Уфер, проехала Мерингдамм в сторону окраины, оставила автомобиль на подземной стоянке Управления уголовной полиции и вошла в лифт. Пока она шла по коридору третьего этажа, прозвучал сигнал мобильника о том, что пришло сообщение.
"Слава богу, ничего важного", - подумала она.
Клара прошла в кухню и подставила чашку под древнюю, гремящую и стучащую машину для варки кофе. Она привыкла пить только черный кофе, когда была на работе. Черный кофе есть везде, и необязательно просить молоко, которое в большинстве случаев оказывается прокисшим. А сахар и подсластители вредны как для фигуры, так и для зубов. Но это вовсе не означало, что в кофейне "Старбакс" Клара не могла насладиться чашкой карамельного макиато с большим количеством сахара и сливок. Но "Старбакс" "Старбаксом", а служба службой.
Клара как раз собиралась выйти из кухни, когда услышала тяжелые шаги в коридоре, и появился директор уголовной полиции Винтерфельд в рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и ослабленным узлом галстука. В руках он держал пачку сигарилл "La-Paz", которую не торопясь открыл. Его орлиный нос взрезáл воздух коридора, как форштевень корабля. Винтерфельд уставился в голубые глаза Клары.
- А-а, синьора Видалис… - произнес он, провел ладонью по седым, коротко стриженным волосам и осторожно приоткрыл окно напротив кофе-машины, чтобы в очередной раз "покурить на улице", как он это называл. Было в этом открывании окна нечто торжественное, он выглядел как священник, открывающий табернакль, чтобы достать освященную гостию для таинства евхаристии. - Не составите компанию пожилому мужчине? - продолжил он, распахнул створку и впустил в коридор холодный осенний ветер. Потом вдохнул свежий воздух, который уже отдавал снегом, зимой, чтобы тут же закурить и выпустить облако дыма в вечерние сумерки.
Они некоторое время стояли рядом. Клара держала кофейную кружку обеими руками и наслаждалась приятным теплом - ее немного знобило от осеннего воздуха. Винтерфельд задумчиво затягивался, выпуская дым в вечер короткими струйками.
- Сегодня двадцать третье, - наконец сказал он, не глядя на Клару. - Вы можете ничего не говорить, но я надеюсь, что вам хоть немного легче. - Винтерфельд знал историю Клары.
- Да, я снова исповедовалась, - ответила она, отпивая кофе маленькими глотками. - Сама не знаю, зачем каждый раз это делаю, но после исповеди мне действительно немного легче. Как бы там ни было, это помогает больше, чем йога, которой я сегодня занималась. - Она повела плечами, разминаясь. - Скоро я так далеко продвинусь в йоге, что смогу сама себе руку вывихнуть, но это нисколько не успокаивает.
- Может пригодиться… Эта штука с вывихом… Но идея с исповедью тоже хороша, - произнес Винтерфельд. - Братья, - он имел в виду католическую церковь, - в известном смысле первыми изобрели психоанализ. Это не понравится агностикам, но так и есть. Нужно высказаться от всей души - так говорит церковь, то же самое говорил Фрейд. Ты должен это сказать, ты обязан это проговорить, и тогда тебе станет легче. - Он взглянул на Клару. - Сколько у нас было убийц, которые приходили с повинной, потому что не могли больше нести на плечах этот груз!