Кавасима перечитал все семь страниц своих записей, кое-что к ним добавил, потом положил записную книжку в дорожную сумку и закрыл ее на кодовый замок. Он отдернул занавеску и взглянул на Токийскую башню, чьи огни уже погасли, а когда сделал еще глоток виски, почувствовал, как от его пышущих жаром глотки и живота по всему телу разбежались круги страстного сексуального влечения. После второй бутылочки он решил больше не пить, опасаясь, что может поддаться искушению прямо сейчас позвонить в садомазохистский клуб и вызвать женщину.
Кавасима еще не решил, какого возраста будет его жертва. Идея, что ею станет женщина лет под сорок, была соблазнительна, но сейчас он чувствовал, что его больше прельщала мысль вонзить нож для колки льда в подтянутый, гладкий живот, чем в мягкий и отвисший. Да, молодая женщина, размышлял он, с упругой белоснежной кожей.
Всякий раз, едва Кавасима задумывался об этом, он начинал томиться от страсти к женщине постарше. Пришедшее под влиянием виски откровение о том, что жертва должна быть молода, сделало его совершенно беспомощным перед диким влечением. Решив, что, если он чего-то с этим не сделает, он не сможет уснуть, а это только подорвет его способность завтра утром продолжить свои приготовления, он пролистал секс-гид и позвонил в некое место, обещавшее "эротический массаж зрелой дамы".
- Добрый вечер.
Голос принадлежал мужчине.
- Я в отеле в городе. Не поздно еще сделать заказ на массаж?
Он никогда прежде не звонил в такого рода места, и сам удивлялся тому, каким спокойным голосом удается ему говорить.
- Пожалуйста. Какой отель?
- "Акасака Принц".
- Спасибо. Если можно позвонить по номеру вашей комнаты, мы сейчас перезвоним и подтвердим заказ.
Через десять секунд телефон зазвонил.
- Извините, что заставили вас ждать, - человек на том конце провода говорил со странной интонацией. - У нас есть тридцативосьмилетняя вдова, которая готова к вашим услугам.
Голос был монотонным и механическим и не давал никакого представления о человеке, которому принадлежал. Невозможно было вообразить себе, на что похоже лицо этого человека. Кавасима не ответил немедленно, и голос продолжил:
- Но если вас не затруднит подождать часок, мы пришлем женщину немного за сорок.
- Нет. Пришлите ту, что прямо сейчас свободна.
- Обычный массаж - семь тысяч иен, эротический вариант - семнадцать тысяч. Что вы предпочитаете?
Это прозвучало так, словно человек, разговаривая, держит ребенка на руках или сидит у чьего-нибудь смертного одра. Кавасима представил себе дряблого, находящегося в коме старика, скрюченного вчетверо.
- Эротический.
- Она будет у вас в номере в течение получаса. Разумеется, мы просим вас обеспечить ей проезд на такси в оба конца.
Перед тем как повесить трубку, Кавасима ввернул вопрос: многие ли молодые мужчины заказывают этих немолодых женщин?
- Не так много, - ответил ровный голос и сменился на автоответчик так мягко, что он едва услышал щелчок.
Что, если это будет она? Это было как раз десять лет назад - сейчас ей сорок восемь. Хотя голос сказал ему, что женщине тридцать восемь, то есть она на десять лет моложе, но женщины, занятые в секс-бизнесе, часто лгут о своем возрасте. Тогда, работая в стрип-клубе, она говорила, что ей двадцать восемь. Десять лет туда-сюда - многие ли мужчины могут найти отличие? Но если это окажется она - что он ей скажет? Остался ли у нее круглый красный шрам или все совершенно зажило? Они очень мало говорили после того, как она выписалась из больницы, но он помнил ее замечание о том, какого сложного и долговременного лечения требуют колотые раны. "Ужасно болит задница" - это были ее точные слова. Ну, у него не возникло особых угрызений совести. Если окажется она, все, что он скажет, это: "Давно не виделись". А может, он спросит ее про шрам.
Кавасима решил позволить себе еще немного виски. В конце концов, искушение позвонить в садомазохистский клуб отступило, когда к нему спешила тридцативосьмилетняя женщина. Он открыл третью миниатюрную бутылочку и вылил ее в стакан; в голове всплыли последние слова того человека из телефона: "Не так много". За запотевшим стеклом светился ночной Токио. С такой высоты прогуливающиеся по улицам люди казались движущимися точками. Недавно он смотрел по телевизору дневную передачу на тему: "Молодые люди, которые могут любить только женщин возраста своих матерей". Психолог в галстуке-бабочке разглагольствовал о том, что "это извращение. Разумеется, оно представляет собой вариант так называемого синдрома Питера Пэна, и, хотя симптомы различны, патология в основе своей такая же, как у молодых мужчин, которые испытывают влечение только к маленьким девочкам; ни тот ни другой тип не способен создать нормальные, здоровые отношения". Другими словами, мужчина, который вожделеет женщину намного старше себя, больной или ненормальный. "Когда я выполню свою миссию, - думал Кавасима, - следующим на очереди будет этот психолог - за то, что городит эдакую чушь".
Мальчики в приюте редко общались друг с другом. Он два года жил в одной комнате с Такучаном, но только один раз, прежде чем тот покинул приют, они беседовали сколько-нибудь долго. Да и в тот раз ничего особенно личного они не обсуждали.
Сейчас Кавасима пытался представить себе мальчиков, с которыми он общался в приюте, старался увидеть их своими нынешними глазами - глазами двадцатидевятилетнего человека. Их комната для игр, песочница, заполненная белым песком, разнообразные куклы, плюшевые звери, пупсики, танки, машинки, игрушечные телефоны, кубики, маленький трамплин, карандаши, кисточки, краски, сами дети. Кавасима силился вспомнить все происходившее: как если бы он, уже взрослый, находился там, глядя на детей другими глазами. Любая из черт, которая вызывает у старших отвращение к ребенку, могла быть обнаружена у любого в этом приюте. Тысячи тысяч взрослых, тесно пообщавшись с любым из этих детей, сказали бы одно и то же: "Какое невыносимое маленькое чудовище!"
Эти дети не говорили "здравствуй" и не отвечали, когда с ними заговаривали. Несколько раз окликни такого ребенка - и он повернется, посмотрит на тебя и скажет что-нибудь вроде: "Закрой пасть, говнюк! Я тебя с первого раза расслышал". Сделай другому замечание - и он придет в ярость, разбросает вещи, сломает игрушки и попытается укусить тебя за руку. Поведение многих из них напоминало повадки животных, даже пищу изо рта друг у друга вырывали. Были такие, кто лежал, свернувшись, в уголке и смотрел, не видя, в одну точку, только чтобы залиться слезами, когда кто-нибудь подойдет поближе. Были и другие, послушные, как собаки или рабы, которые преданно всматривались в лицо собеседника, ожидая приказа. Были девочки, которые льнули ко всякому взрослому мужчине и пытались направить его руку к себе под одежду, и были дети, которые импульсивно лупили себя по рукам. Дети, которые бились головой о стену, не останавливались даже тогда, когда кровь заливала их лица. При взгляде на этих детей становилось понятно, почему их родители колотили их. Это же естественно - ненавидеть таких детей, не обращать на них внимания и изливать свою нежность только на других своих детей.
На самом деле, конечно, все обстояло ровно наоборот. Такое поведение являлось не причиной дурного обращения родителей с детьми, а результатом. "Дети бессильны", - бормотал себе под нос Кавасима. Слезы, текшие по его щекам, стали для него самого полной неожиданностью, и он допил свой стакан виски за один глоток. Как бы страшно их ни избивали, дети не могут ответить тем же. Даже если мать охаживает их рожком для обуви, шлангом пылесоса, рукояткой кухонного ножа, душит их, обваривает кипятком, они не пытаются от нее убежать, не смеют по-настоящему возненавидеть. Дети страстно стремятся любить своих родителей. Скорее они станут ненавидеть не родственников, а самих себя. Любовь и ярость так переплетаются в них, что, когда они становятся взрослыми и вступают в какие-то отношения с другими людьми, только истеричное поведение может избавить их от сердечных мук. Доброта, ласковость - но в любой момент что-либо может вызвать возбуждение, и потому невозможно предсказать, когда нежные чувства перейдут в открытую враждебность. А жопа в галстуке-бабочке описывает этих несчастных как извращенцев, как ненормальных.
Пытаясь избавиться от этих мыслей, Кавасима сосредоточил взгляд на запотевшем окне, на панораме Токио у себя под ногами и стал думать о себе как о типичном представителе всех этих детей, что превратились в незаметные точки на темной диараме; как о мученике, вооруженном ножом для колки льда и противостоящем вражеским ордам. В нем вспыхнуло чувство всесилия; Кавасима мысленно обратился к детям из приюта: "Теперь ждите и смотрите". Он прижал лицо к стеклу, и несколько капель скатилось по внешней его стороне - как маленькие жучки. "Я убью всех их за вас", - повторял он опять и опять.
* * *
- Ты мне кого-то напоминаешь, - сказала массажистка. - Не помню имени. Но одного актера. Знаешь, кого я имею в виду?
Перед ним предстала ширококостная женщина, любившая поговорить. Она так мало напоминала ту, кого Кавасима ударил ножом десять лет назад, что он едва успел сдержать кривую усмешку, когда увидел ее. На ней были слаксы из тонкого блестящего материала, кричаще-яркий свитер и полушубок из черно-бурой лисы. Кавасиме и прежде, если на то пошло, говорили, что он похож на какого-то певца или актера. Но он считал, что это сходство слишком незначительно, чтобы оказаться роковым, особенно если он сменит прическу и наденет очки. Он предложил женщине выпить. Она попросила стакан пива, и он взял один для нее, другой для себя. Потягивая пиво, Кавасима спросил ее: не опасно ли это - приходить в гостиничный номер к человеку, которого прежде никогда не видела?
- Обычно можешь сказать, все ли в порядке с парнем, просто посмотрев ему в глаза, так что лично у меня проблем не было, а у некоторых барышень случались. Не то чтобы что-то действительно страшное - ну, скажем, позволишь парню сунуть грязные пальцы туда, чтобы подзаработать чуток сверх ставки, и подхватишь какую-нибудь инфекцию или что-то в этом роде. Ну, сам знаешь, как это все бывает.
Кавасима убавил освещение разделся и лег на кровать лицом вниз. Женщина села рядом и стала легонько водить кончиками ногтей по его спине, ягодицам и бедрам, медленно описывая крути на поверхности его кожи. Он чувствовал себя как пациент под руками больничной нянечки. Помогая ему перевернуться на спину, она рассказывала про человека, с которым живет, особо выделяя, что это он купил ей лисий полушубок. Она поставила на постель рядом с собой ящичек с притираниями и, зачерпнув ладонью, стала массировать ему уже эрегированный член. Он поднял голову с подушки и спросил, не хочет ли и она раздеться. Не останавливая движения руки, она ответила, что это будет стоить дополнительно десять тысяч иен.
- Я заплачу, - сказал он. Она вытерла руку об тряпку и напомнила, что он ее трогать не должен, только потом сняла одежду.
Желая лучше разглядеть ее мягкий живот и след, оставленный резинкой от трусиков, он включил лампу над кроватью. Женщина даже не пыталась скрыть свое тело. Оно будило в нем ностальгические воспоминания: кожа, в которую можно вжаться пальцами; грудь с проступающими венами и темными, обвисающими сосками; руки, живот и бедра, колеблющиеся при малейшем движении; жалкая поросль на лобке; желтый, вывернутый ноготь на большом пальце ноги. Кавасима настолько привык к такому состоянию женского тела, что, когда впервые спал с Йоко, свежесть ее плоти показалась ему необычной. Сейчас Йоко двадцать девять, она рожала, но и теперь, когда дотронешься до ее шеи, руки или попы, кожа пружинит. Глядя на тридцативосьмилетний (как было сказано) зад, распростертый на постели, Кавасима думал: "Эта кожа не представляет угрозы. Она как кекс, оставшийся после Рождества; кожа, которая поддается твоему прикосновению, а не сопротивляется ему. Это как если бы сами клетки знали о своем возрасте и отказывались защищаться".
Он пил это тело глазами, пока не кончил. Женщина вытерла его горячим влажным полотенцем.
Вручив ей тридцать тысяч иен и отослав, он лежал на спине в постели все еще нагой. Он ощущал некое чувство невесомости, облегчения, подобного Кавасима не испытывал прежде. Он сейчас был далек от тех опасностей, которые таила в себе непредсказуемая напряженная нервная система. Кавасима никогда не понимал, как и почему такое случается с ним - вспышки ужаса и гнева, полная потеря контроля над собой, а затем он всегда ощущал себя несчастным. "Но истина, - думал он, - в том, что я, возможно, постоянно должен проходить через подобное". Он излился как следует, и, хотя возбуждения испытал не больше, чем при хорошем чихе, был рад ощущениям, наставшим вслед за этим. Приятно так лежать, глядя в потолок. Он знал, что такие эмоции могут смениться холодящим чувством одиночества, но и это было неплохо. Он рисовал в своем воображении массивные бедра массажистки, когда какая-то мысль осенила его. Он присел на кровати и потянулся к сумке. Достав записную книжку, написал в ней еще пару строк:
"Женщина должна быть не только молода, но и миниатюрна. С крупной женщиной труднее будет управиться в случае непредвиденных обстоятельств".
* * *
Тиаки Санада уже проснулась, но решила подольше поваляться в постели. Ее электрообогреватель был включен на полную мощность, но из-за таблеток ксалкиона она чувствовала тяжесть во всем теле и озноб с головы до пят. Телефон отзвонил, и после гудков, когда включился автоответчик, раздался мужской голос:
- Ая-сан, так ты выйдешь сегодня на работу или нет? В любом случае отзвонись. Если ты нездорова, можешь взять на сегодняшнюю ночь выходной, только отзвонись, пожалуйста. Мы получили на сегодня вызов на шесть часов, "Кейо Плаза", комната 2902, господин Ёкояма. Новый клиент, судя по голосу - молодой и приличный. Можешь идти прямо туда, но свяжись с офисом, когда закончишь, как бы поздно ни было. И пожалуйста, не выключай свой…
Раздались гудки - время, отпущенное на одно сообщение, закончилось. Через мгновение телефон зазвонил снова:
- Меня прервали. Так вот что я говорю: пейджер не выключай. Если ты вне дома сейчас и если у тебя с собой твои игрушки, можешь домой или в офис не заходить. Чтобы там ни было, не ходи на встречу без снаряжения, ладно? В общем, ждем звонка. Если ты очень торопишься, можешь позвонить прямо из "Кейо Плаза". У тебя ведь месячные еще не начались? Если…
Аппарат снова прервал речь - и на сей раз он не позвонил снова. Тиаки решила, что лучше встать и съесть что-нибудь. Она взглянула на часы и увидела, что уже три часа дня. До "Кейо Плаза" на такси всего двенадцать-тринадцать минут, но после сна, вызванного тремя таблетками ксалкиона, требуется время, чтобы кровь опять начала нормально циркулировать в жилах. Она постепенно увеличивала дозу в последнее время и знала, что с этим надо быть поосторожнее. Таблетки стоили недешево, и ей говорили, что тот магазинчик в Сибуя, где она обычно их покупала, попал под подозрение полиции и там ведется расследование.
Тиаки повернулась на бок и потянулась к CD-плееру. Она включила кнопку "Power" - зажегся зеленый огонек. Тогда нажала кнопку "Р1ау". Это был не тот диск, на который она рассчитывала. Тиаки любила слушать струнные инструменты при пробуждении и могла поклясться, что, ложась спать, заложила диск с музыкой Моцарта, но из плеера доносилась сейчас мелодия саунд-трека из "Диких сердцем", со звуками саксофона, капавшими на нервные окончания, как патока. Такую музыку она любила слушать во время мастурбации. "Как странно, что я не помню, как заменила диск, - наверняка это из-за снотворных таблеток". Эта мысль всколыхнула волну гнева, и Тиаки решила припомнить по порядку, что делала, прежде чем легла спать. Судя по часам, сейчас была пятница - значит, она проспала пятьдесят часов. Таблетки она приняла поздним утром в среду, после того как проработала всю ночь и заработала сто пятьдесят тысяч иен. Деньги эти она еще не занесла в офис, поэтому менеджер и добивался ее с такой настойчивостью.
Клиент ее оказался мягким человеком средних лет, который, связав ее вполсилы и потыкав в нее вибратором, вдруг взял ее нежно за руку и попросил поспать рядом с ним. Спать ей не хотелось. Поскольку Тиаки беспокоило, что ее либидо в последний месяц стало пропадать, и поскольку этот человек не вызывал у нее отвращения, она готова была к обычному сексу, только в презервативе. Однако это был тот единственный случай, когда клиент хотел просто поспать у нее под боком. Он заснул сразу же, открыв рот, а она не могла себя заставить даже взгляд на него бросить. Курильщиком он не был, но дыхание его было зловонное и слегка отдавало спиртным. Он громко сопел, не разжимая мертвой хватки на ее запястье. Клиент еще не заплатил ей, поэтому сбегать не было смысла. Тем не менее все ее мышцы были напряжены, и чем больше Тиаки внушала себе, что надо уснуть, тем больше ей казалось, что кто-то шарится у нее в мозгу с фонариком.
"Неужели это опять начинается", - подумала она, и эта мысль напугала ее. С каждой минутой она все больше убеждалась, что Эта-как-ее забилась в угол потолка и поглядывает на нее и на этого мужчину.
Впервые Эта-как-ее появилась, когда Тиаки училась в средней школе. Сначала Тиаки просто просила Эту-как-ее не рассматривать, но Эта-как-ее только мерзко хихикала в ответ, и лишь одна Тиаки могла слышать ее.
На сей раз Эта-как-ее так и не обнаружила себя. Однако, поскольку до сумочки Тиаки было не дотянуться, она не могла принять снотворное и лежала без сна до рассвета. Но когда ее мышцы затекли и стали болеть, ее охватил испуг. Но что больше всего вселяло ужаса, так это то, что в ее теле не осталось ни миллиграмма сексуального влечения. В прежние времена, пока она не преобразила своя "я", она могла разбудить мужчину и потребовать секса.
Но сейчас она уже не такая. Она заново слепила себя через сто двадцать четыре дня после своего восемнадцатилетия, в год, когда закончила школу и поступила в колледж. В колледже у нее была подружка, к которой она заходила на чай и с которой обменивалась конспектами лекций и все такое, так вот когда она рассказала ей об этом, та пришла в ужас: "Быть того не может! Полностью измениться за одну ночь?"