Ожидая своей очереди у ресепшн, Кавасима, глядя поверх оправы своих липовых очков, видел, как Тиаки пересекает фойе. Она плелась с опущенными плечами и склоненной головой, держа в одной руке объемную сумку с садомазохистскими игрушками, в другой - дамскую сумочку.
* * *
- В ближайшую больницу скорой помощи, пожалуйста, - сказал Кавасима. Водитель спросил, подойдет ли больница Сого в Ёёги. Кавасима не знал, что это за больница, и девушка тоже. В такси было тепло, но Тиаки все равно жалась к нему вся изгибаясь, чтобы спрятать лицо у него на груди. Такие девочки были и в приюте, вспомнил Кавасима. Он знал: она делает это не потому, что он ей нравится, в какой-то момент ее отношение может смениться на совершенно противоположное. Ты и представить себе не можешь, на что способен такой человек. Она может начать истерически смеяться, в то время как на самом деле охвачена настоящим ужасом, а закончит тем, что будет всхлипывать и кидаться на тебя с кулаками. Она может быть всецело занята тобой, а уже через минуту вести себя так, будто тебя не существует.
Другими словами, то, что она так к нему льнет, ни в коем случае не означает, что она не прочитала записи. Ему надо провести с ней немало времени, чтобы убедиться в этом наверняка.
- Приемный покой? - переспросил водитель, глядя в зеркальце заднего вида. - Что-то случилось?
Девушка хихикнула странным голоском, похожим на зуммер в телефонной трубке, и произнесла:
- Я рожаю.
Кавасима покачал головой. Это ж надо было выдать такую кретинскую фразу! Водитель видел ее стоящей на улице и наверняка разглядел, какая стройная у нее фигурка. Да ее талию можно обхватить двумя руками!
- А разве нет? - спросила она. оглянувшись на Кавасиму.
Он не стал тратить силы на ответ. Некоторое время он вглядывался в ее мокрое лицо, однако выражение его лица ничего ей не говорило.
- Тебе идут эти очки, - вот и все. что она добавила.
Он стал смотреть вперед, думая: "Езжай-ка побыстрее и доставь нас в больницу!"
- Твои глаза через эти стекла смотрятся очень здорово.
Тиаки вдруг вообразила, что этот человек, ее загадочный человек, на самом деле очень состоятелен. Он так нежен, полон достоинства, да и красив по-своему. И почему-то она чувствовала, что может полностью ему доверять. Обычно, когда она говорила нечто, во что искренне верила, что-то идущее прямо от сердца, или как-нибудь умно шутила, она сталкивалась с какой-либо фальшивой реакцией. Но этот человек ничего не ответил - значит, он не притворщик, не лжец. Сначала на нем был дешевый костюм, и вещи, которые он надел сейчас - пальто, джемпер, джинсы, обувь, даже очки, - тоже грошовые, но, может быть, он так маскируется. Вероятно, он маскируется, потому что его смущает сама идея садомазохизма. Он не похож на всех ее клиентов: "Поживее, сними это, поживее, покажи это мне, поживее оближи, поживее пососи" - он другой во всех отношениях. И хотя ее нога по-настоящему болела, она стала влажной от возбуждения, когда этот человек натягивал на нее трусики. Должно быть, он остановился в отеле на одну ночь для забавы, решила она, чтобы испытать что-то новенькое. "Держу пари, он из Киото или Кобе, что-то в этом роде. И держу пари, он снимает номер в другом отеле. Должно быть, какие-нибудь неправдоподобно дорогие апартаменты".
- Эй, - ласково спросила она, улыбнувшись ему, - а в каком отеле ты живешь на самом деле?
Все тело Кавасимы сжалось.
"Я знала это, - сказала себе Тиаки, - он на самом деле богач!"
"Нет сомнений, - подумал Кавасима, - она читала записи!"
* * *
В большинстве больничных окон света не было. Водитель остановился у бокового входа и смотрел им вслед, медленно, рука в руке, идущим ко входу.
- Слушай, - сказал Кавасима, - я подожду тебя здесь. Внутрь не пойду, но и отсюда не уйду никуда. Не люблю больниц, никогда не любил. В смысле, я имею в виду боюсь их. Путают меня больницы.
Когда он говорил, пар, выходящий изо рта, образовал небольшое облачко. Они стояли у горящей вывески, гласившей: "ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ. ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ". Окно приемного покоя светилось, и он не мог себе позволить показаться в таком месте в обществе этой девушки, особенно врачам и медсестрам.
- Ну хорошо, - сказала Тиаки, думая: "Вот почему его никогда нет, когда я просыпаюсь, - он не любит больниц". - А руку свою ты им не хочешь показать?
- Со мной все в порядке, - ответил Кавасима, вынимая из кошелька и протягивая ей купюру в десять тысяч иен. - Вот. Этим расплатишься.
- Спасибо, - ответила девушка, качая головой. - Ты уже заплатил мне за все с избытком. - Она пошла к больничным дверям, потом остановилась и обернулась: - Ведь ты будешь здесь, правда?
- Обещаю.
- И ты сегодня останешься со мной, так ведь?
- Конечно. Я тебя не брошу.
"Надо прикончить ее как можно быстрее, - думал он, видя, как она исчезает в дверях. - Чем дольше это тянется, тем больше риск, что кто-то увидит нас вместе".
* * *
Тиаки отрицательно покачала головой, когда в регистратуре спросили, есть ли у нее карточка, и ей пришлось предъявить водительское удостоверение и написать на особом формуляре свое имя и адрес. Когда ее привели к врачу, она сказала, что упала с велосипеда. Он осмотрел раны на бедре и сказал, что одна из них довольно глубокая и что надо наложить швы. Врач ни о чем ее не расспрашивал, не удивлялся повязке из обрывка рубахи, и, хотя он не мог не видеть шрамов, оставшихся от предыдущих происшествий такого рода, ничего о них не сказал. Врач сделал ей укол местной анестезии, промыл содранную коленку и раны и зашил самую глубокую из них, а затем не пожалел бинтов. Он явно торопился поскорее закончить.
В приемной было еще десять человек. Бритоголовый мужчина в инвалидном кресле, в тонкой хлопковой рубашке, с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом; женщина средних лет с толстым слоем макияжа, с нелепо раздувшейся лодыжкой и большим пальцем ноги, сопровождаемая двумя молодыми людьми, сидевшими справа и слева от нее; группа из четырех мужчин в спецовках, пропахших потом, что-то тихо обсуждавших, склоняясь друг к другу; старик со вздувшимися лиловыми жилами на руке, читающий газету; мужчина, баюкающий ребенка, рядом с женщиной, держащей в руках плюшевого бурундука и то и дело прижимающей к глазам платочек.
Анестезия подействовала в считанные минуты, но Тиаки все же чувствовала легкую боль, когда иглы входили ей в тело, и капли пота выступили на ее верхней губе и на переносице. Каждый раз, когда рука врача касалась ее прозрачных красных трусиков, она думала о человеке в очках, о том, как его глаза смотрели сквозь линзы.
- А сексом можно заниматься? - спросила она, покидая смотровую.
- Только будьте осторожны, чтобы не сбить повязки, - ответил доктор, даже не отрываясь от заполнения карточки.
Кавасима решил прогуляться по улице от входа больницы к автобусной остановке, где можно было спрятаться от пронизывающего ветра. Он решил, что торчать у дверей больницы в одиннадцать часов такой холодной ночью с двумя большими мешками по меньшей мере странно. Если полицейские, патрулирующие улицу, подойдут к нему и захотят заглянуть в мешки, они обнаружат в одном садомазохистские игрушки, в другом - два ножа, кухонный для колки льда и обыкновенный. А стояние на автобусной остановке с любым багажом никаких подозрений не вызовет. Больничные двери отсюда хорошо просматриваются, а если подойдет автобус, он может сделать вид, будто ждет другой номер.
Одет он, конечно, не по погоде. Джинсы, трикотажная рубашка, джемпер, тоненькое пальто из дешевого материала. Кровотечение остановилось, ко пальцы замерзли, а когда он стал натягивать перчатки, рана снова начала кровить. Кавасима сам не понимал, почему не может отделить себя от холода и боли, используя ту технику, к которой прибегал в детстве. А ведь ему надо обдумать кучу вещей, пока эту девицу лечат, но в таких условиях нет сил планировать свои действия. Техника…
Это было холодной зимней ночью, такой же, как сейчас, когда он впервые это обнаружил. Он убежал из дома, хлопнув скользкой стеклянной дверью. Кстати, его левая ладонь и в ту ночь болела. Мать смазала ее аммиачным раствором, тем, что разводят десять к одному, прежде чем использовать для травли насекомых. Через некоторое время появился этот ужасный запах, и он почувствовал, что кожа на ладони горит. Когда попытался смыть раствор, мать оттащила его от крана и он убежал. "Не трудись возвращаться!" - крикнула она ему в окно и заперла дверь, медленно, основательно повернув ключ в замке. Клак! Ее силуэт в заиндевевшем окне произвел пугающее впечатление расплывающимися краями больше, чем предстоящая жизнь, и ему было так холодно, он испытывал такую боль, что решил, будто сейчас потеряет рассудок. "Я должен воспользоваться этим, - думал он, - этим ощущением, что я схожу с ума. Что-то нахлынуло на меня, я помню, и потом отхлынуло, и внезапно мне удалось отделить себя от боли, холода и страха".
"Этот, который здесь, - это не я. Это не моя боль". - Эти слова прорастали во мне, и это чувство тоже. Он и позднее пользовался этой техникой, когда жил со стриптизершей. Немного сдвинуть фокус зрения, как при изготовлении иллюстраций в системе 3D. Но сейчас, в этот момент, подобный способ концентрации был ему недоступен. И даже бесполезно было пытаться анализировать, как это происходило прежде. Как только ты изложить что-либо подобное в двух словах, ощущение исчезает. Слова и комбинации слов - чем больше ты на них полагаешься, тем меньшей властью они обладают.
В двухстах метрах от автобусной остановки находилась телефонная будка. Если бы только он стоял в ней! Он был бы совершенно защищен от ветра, он мог бы даже позвонить Йоко и услышать ее голос, если бы захотел. Кавасима представил себе тихое звучание ее голоса, если бы он - какой абсурд! - реально попросил ее совета.
"Значит, так или иначе она прочитала мои записи и теперь у меня нет выбора - я должен убить ее. Что я еще могу сделать?
- Где она сейчас?
- В больнице, в отделении скорой помощи. Я жду ее на улице.
- Врачу или медсестрам она ничего не сказала?
- Не думаю.
- Почему?
- Ну, если бы у нее было такое намерение, она могла бы поговорить с кем-нибудь в фойе отеля, так ведь? С охранником, например.
- Думаю, это так. Но если она читала записи, почему не попыталась убежать?
- Ну, не знаю. Эта женщина не совсем в себе, она действует нерационально. Я бы сказал, что она родственная мне душа…
- Родственная душа?
- Я думаю, с ней что-то случилось в детстве.
- Что именно?
- Не знаю и знать не хочу, но я могу сказать, что она напутана до смерти и очень голодна кое до чего…
- Ну и что ты собираешься делать сейчас?"
Хрупкая фигурка появилась в дверях больницы. Она припадала на одну ногу и растерянно озиралась.
- Точно можно сказать одно, - пробормотал Кавасима, направляясь к девушке, - я не могу отвезти ее в отель "Акасака".
"Он действительно дождался меня, - подумала Тиаки, видя мужчину, направляющегося к ней из морозной темноты. - Он был похож на паровоз со старой карикатуры, - тянущий два громадных мешка и изрыгающий облака пара. Смешно он тащит на левой руке мою сумочку - как женщина. Конечно, он не может зажать ее в ладони, ведь рука повреждена, но только посмотрите на него, бегущего со всех ног и выглядящего так, будто только на это он и годен… Какая ты остроумная!"
Не желая ждать еще несколько минут, прежде чем он обнимет ее за плечи, Тиаки бросилась навстречу этому человеку, волоча онемевшую после анестезии ногу.
* * *
- Идем ко мне, - сказала она. - Ты ведь пойдешь ко мне и останешься со мной, правда?
Губы и щеки Кавасимы свело от холода, и он просто кивнул, не пытаясь что-либо ответить. "К ней" - это, конечно, было в его пользу. Он не мог отвезти ее в отель "Акасака", где зарегистрировался под своим настоящим именем, и уже начал подумывать, что ему придется иметь дело с отелем для свиданий.
Тиаки и в голову не приходило, зачем, собственно, этот человек отправился с ней в больницу и ждал ее снаружи. Она давно уже окончательно упустила то обстоятельство, что он - просто клиент, которому вздумалось позвонить в клуб и заказать девушку в номер отеля. Все, что она видела, - это его самоотверженные усилия по ее спасению, которые, по крайней мере в ее сознании, начали приобретать эпические пропорции.
"Он стоял здесь в такой жуткий мороз, ожидая меня, - думала она. - Его рука заледенела. Я никогда не предполагала, что человеческое тело может быть настолько холодным. Я боялась, что на самом-то деле он не будет меня дожидаться, и, когда не обнаружила его возле двери, я почти обессилела, но вот он появился, вот он бежит по улице так быстро, как только может, пыхтя и выдыхая клубы пара. Это как в кино, будто я ведущая актриса в какой-нибудь романтической сцене".
В такси было тепло, но мужчина все еще дрожал. Черты его лица, сверху и справа от нее, были перекошены. Это выглядело так, будто только некоторые из его лицевых мускулов оттаяли, а остальные оставались по-прежнему задубевшими от холода. Волосы, находившиеся все это время на холодном ветру, растрепались. Зубы стучали, нос раскраснелся, глаза слезились, и он постоянно моргал. "Лицо в полном беспорядке, - думала она, - и все-таки ничего в этой жизни мне не было дороже этого лица". Однако она испытала странное искушение ударить по этому лицу - не дать пощечину, а со всего размаху огреть кулаком, или бутылкой, или гаечным ключом, и хорошо бы в глаз. Он будет истекать кровью и умолять ее перестать, а она в ответ будет только смеяться. А он будет еще больше стенать и молить о прощении. А после этого останется с ней навсегда, не важно как.
Тиаки хотела поделиться с ним этим. Как будет хорошо, если они все друг другу расскажут, даже все дурное. Она уже представляла, как теребит его рукав и начинает:
"Послушай, послушай, ты. может быть, не любишь слушать о вещах такого рода? Но я действительно ненавижу своего отца. Ненавижу. Все думают, что он хороший человек, респектабельный господин и главный бухгалтер крупнейшей компании в городе, однако у него даже нет никаких интересов или хобби вне работы, кроме золотых аквариумных рыбок, которых он кормит по часу каждый день, но с тех пор, как я пошла в первый класс, когда моя мама была в отъезде, или после того, как она ложилась спать, он выделывал со мной всякие гнусности. Правда вытворял. Потому-то я всегда желала ему поскорее умереть, и он тоже желал мне сдохнуть много раз. Я в самом деле хотела, чтобы он умер, но, когда была в средних классах, мои гланды воспалились, у меня был сильный жар, и врачи решили их вырезать… А мы жили в этом маленьком городке около Нагой, где и больницы-то настоящей не было, и наш местный врач сам собирался сделать операцию, и за обедом мама беспокоилась об этом - мол. точно ли этот доктор знает, что делает, и отец сказал тогда: "Если что случится с Тиаки, я убью этого сукина сына", - и разрыдался. Я очень удивилась. К тому времени наша семья была на грани распада, потому что я в конце концов сказала маме, что он со мной проделывал, и после этого он показал свое истинное лицо, превратился в мерзкого, злобного типа, который вечно на всех кричал, но как он сказал про доктора и заплакал - это я запомнила. Нечасто увидишь, как взрослый человек плачет, правда? Я тоже изменила себя, после того как поступила в колледж, только сделала это сознательно, а после стала нравиться парням, и сейчас у меня три любовника, только не ревнуй, ладно? Не из-за чего ревновать. Они все недотепы, правда-правда. Одного зовут Кадзуки, учится в колледже, но в старших классах он разбился на мотоцикле, раздробил плечо и колено, и теперь все время говорит, что хочет умереть. Я люблю смотреть на парней, когда они по-настоящему отрубаются и храпят во сне, так вот шесть месяцев назад я взяла три таблетки ксалкиона, подмешала их в "Кампари", которое пил Кадзуки, и в апельсиновый сок, и с тех пор он не пьет и не ест ничего, что я ему даю. И все они такие. Йосики - этот парень, с которым случается истерика, когда я только пытаюсь ударить себя ножом в ногу, а когда я его самого чуть-чуть для потехи ткну ножиком, он убегает как ошпаренный. Ему уже двадцать восемь, а он все еще помощник продавца в магазине видеокассет. Ацуси - молоденький, одних лет со мной, он работает парикмахером, и он наполовину белый, но близорукий, и у него совсем нет родителей. Он сирота и все время талдычит про свое детство, а когда напьется, может сказать мне, что убьет меня, или начинает кричать как младенчик, или зовет меня мамочкой. Ацуси и научил меня делать пирсинг. У него пять колец в ушах, но, когда я сказала, что хочу себе сделать пирсинг в сосок и вытатуировать героиню комиксов "Матросская Луна" - а я ведь похожа на нее - или череп, он перестал мне звонить. Мне было восемнадцать, когда я сменила свое "я", и за три года у меня было двадцать любовников, но все они были более или менее в этом роде. Так что понимаешь, как я счастлива, что в конце концов встретила такого человека, как ты!"
- Ты голодный? - спросила Тиаки.
Мужчина кивнул, не отрывая глаз от дороги и не меняя выражения лица. Со всех сторон их окружали небоскребы, и свет из их окон - столько различных цветов и теней! - казалось, вился вокруг них, окутывая светлым коконом.
"Я не могу описать чувства, которые к нему испытываю, - думала Тиаки, - но мне, может быть, ничего и не нужно. Он не собирается задавать мне много вопросов, я не собираюсь рассказывать ему о себе. Можно сказать, что он не любит выслушивать исповеди. Хотя кто знает, есть ли в мире еще такие люди? Все хотят рассказать о себе, и все хотят выслушать чью-то чужую историю, так что все мы любим играть в знаменитость и репортера. "Это может очень расстроить, когда тебя насилует собственный отец, - можете ли вы описать свои чувства в этот момент?" "Да. Я все плакала и плакала. Не понимая, как такое могло случиться со мной", - что-нибудь в таком роде. Все вертится вокруг сравнительного анализа ран".
Этот человек совсем другой. Но она спрашивала себя: тот ли он, кого она ждала? И ее различные "я" - то "я", которое облизывал папаша, то, которое шептало "я люблю тебя", когда он лапал ее за интимные места, "я", которое смотрело на нее из угла потолка, "я", которое приказывало ей "умри", и то "я", которое отгибало ножницы из перочинного ножа, - все они отвечали одинаково: "Кто знает". Кто может знать, какого человека она ждет на самом деле? До сих пор она просто принимала всех, кто выказывал к ней интерес, и оказывался рядом с ней, и чем-то для нее жертвовал, и хотел ее тела.
"Да и неважно, тот это или не тот, - думала Тиаки, глядя на мужчину, который даже не позаботился протереть свои запотевшие очки. - Когда мы будем в моей комнате, я заставлю его пролить слезы радости и благодарности".
- Мы почти на месте, - сказала Тиаки. - Я сделаю немного горячего супа, или мяса, или чего-нибудь такого. Хорошо?
- Ага… - ответил он хриплым шепотом. Сможет ли он пройти в ее комнату так, чтобы никто не заметил. Наверняка он знал одно:
ему нужно немного отдохнуть. Сперва отдохнуть, а потом уж он придумает, что делать дальше.