Внезапно гараж в глазах Тихона резко дернулся, будто подпрыгнул, а затем плавно и бесшумно свалился к ногам. А на его месте Тихон увидел небо, пронзительно голубое, уже успевшее стряхнуть утреннюю белизну. Потом со всех сторон на беззащитный небосвод хлынула тьма и жадно поглотила дневной свет.
Саша Евтушенко пришел в институт, когда там уже толпились сотни абитуриентов и десятки родителей. На лицах присутствующих отражался весь спектр возможных эмоций: от безутешного горя с рыданием и подвыванием, до безудержной радости с восторгом и гиканьем.
Саша долго пробивался через гудящую толпу к стенду, где были вывешены оценки за экзамен. Только оказавшись в первом ряду, он смог разглядеть в верхней части списка, среди немногочисленных пятерочников свою фамилию. Пошарив глазами по другим листкам, он разыскал ниже фамилию Заколова. Тихон получил четыре. Значит, та неточность в третьей задаче, о которой он упомянул, стоила одного балла.
Евтушенко обратил внимание, что список абитуриентов, получивших двойки, занимал более страницы. Это его сильно удивило - если ничего не соображаешь в математике, зачем поступать в технический ВУЗ?
Выбравшись из душного переполненного холла во двор института, Саша увидел Бориса Махорова, меланхолически курившего под жидкой дырявой тенью небольшого дерева. Рядом с ним стояла Лиза, из-под обтягивающей кофточки которой, четко выпирала развитая грудь.
- Что получили? - спросил Саша, подходя к ним.
- По трояку, - кисло ответил Борис, сплевывая под ноги. - А ты?
- Я пять, а Тихон - четыре.
- Академики! Но не горюй, Лиз, все еще впереди. Прорвемся! - бодро добавил Махоров, обнимая девушку.
Лиза нехотя прильнула к Борису, потом вдруг резко повела плечами и отстранилась.
- Мама идет, - тихо произнесла она, оправдываясь перед приятелем.
Подошла вспотевшая и сосредоточенная мать Лизы.
- Сорок четыре человека, - сказала она, погруженная в раздумья. Видя, что ее не понимают, пояснила: - Сорок четыре человека получили двойки. Выходит, число поступающих уменьшилось на сорок четыре человека.
- На сорок пять. - Сзади подошла понурая Наташа и вмешалась в разговор. - Света не сдавала экзамен, ее до сих пор нигде нет.
- Какой кошмар! - покачала головой Лизина мама, неприязненно косясь на Наташу. - Хоть бы о родителях подумали, прежде чем шляться неизвестно где.
- Как твои дела? Чего такая кислая? - поинтересовался Саша у грустной Наташи.
- Три получила, - вздохнула она. - Чему радоваться?
- Да, сорок пять, - продолжая думать о своем, запоздало согласилась мать Лизы. - Триста пятьдесят два минус сорок пять, это какой теперь конкурс получается? - спросила она, уставившись на Евтушенко.
- Две целых и… - Саша задумался. - Около двух с половиной. Был бы здесь Заколов, он бы сказал точно.
- Много, еще много… - как чему-то совершенно неожиданному огорчилась она. - Лизка, ты давай хвостом не крути. Сходишь на консультацию - и сразу домой, за учебники. Завтра экзамен.
Лиза покорно кивнула.
- Ну, чего будем делать? - спросил Борис, когда мама Лизы ушла. - Может, пока время есть, смотаемся на речку, окунемся.
- У меня купальника нет, - растягивая слова, вяло произнесла Лиза. Она всегда говорила медленно и лениво.
- Ну и что! У меня тоже нет! - Радостно сообщил Борис с игривым блеском в глазах. - Знаешь, что такое стиль топлес? Это когда девушки без лифчика купаются. Прямо на общем пляже! На западе сейчас это очень модно. И никто не стесняется.
- Не…, я не пойду, - испуганно отказалась Лиза. - У них там и эти есть, как их… нудисты. Совсем голые ходят, как психушные, и никто их не лечит.
- Да я не заставляю тебя раздеваться. Можно ведь купаться и в белье. Купальник - это все условность.
- А ты сам девушек топлес на пляже видел? - недоверчиво спросил Евтушенко.
- В Москве, к сожалению, пока такое не принято, - картинно расстроился Борис. - Многие дамы готовы, да мужики у нас не образованные, могут не так понять. Сорвутся… А вот в Югославии это сплошь и рядом. Мне один знакомый рассказывал. Там даже конкурс проводится: "Мисс бюст побережья". Эх, Лиза, если бы у нас был такой конкурс, я бы за тебя обеими руками и ногами голосовал.
"И прочими конечностями", чуть было вслух не добавил Сашка.
А Борис, пользуясь поводом, откровенно разглядывал торчащую из-под тонкой кофточки грудь девушки.
- Ну что, пойдем на речку, покажем всем, как купаются в передовой Европе? - бодро предложил он.
Лиза опустила задумчивый взгляд на грудь и юбку, видимо вспоминая, какое на ней белье.
- Не-е…, не пойду, - серьезно сообщила она. - Неприлично.
Слушая их разговор, Саша живо представил, как вечерами Борис уговаривает ее отбросить глупые условности, а Лиза каждый раз долго обдумывает его слова, хлопает ресницами и, медленно поворачивая голову, протяжно говорит: "Не-е…". Может, из-за такого мычания девчонок тёлками называют?
- Я тоже не пойду, Тишку подожду, - сказал Саша. - Он должен скоро прийти. А ты, Наташ, как?
За разговором о топлесе все невольно забыли о ней. Грудастая Лиза затмила худенькую Наташу.
- Мне в общежитие надо, - сказала девушка, скромно прикрыв маленькую грудь тетрадью. - Вдруг, Света нашлась! Ее отец был настроен так решительно. А потом я вернусь на консультацию.
Глава 11. Пленник подземелья
Когда глаза Тихона приоткрылись, он долго не мог сообразить, где он, и что произошло? В голове шумело, со лба стекала вода, а перед ним стоял Николая Егорович с пустой бутылкой в руке.
Тихон с трудом перевел взгляд слева направо и сверху вниз. Тесная низкая комнатушка без окон, без дверей предстала перед ним. Под потолком горела тусклая, запыленная лампочка. Что-то мешало рукам сзади, он дернулся несколько раз и понял, что крепко связан. Тихон склонил голову вниз и увидел, что стоит на коленях на земляном полу. Он еще раз обвел взглядом все вокруг и догадался, что находится в маленьком погребе, который обычно делают в гаражах. Вон стоит несколько банок с какими-то соленьями, а справа дохлая лесенка ведет вверх к закрытому люку. Руки примотаны сзади к какой-то трубе, а перед ним высился, тяжело дышащий Николай Егорович.
- Ну, что, теперь поговорим? - спросил он Тихона, когда поймал глазами его прояснившийся взгляд. - Где Света?
Тихон не сразу сообразил, о ком идет речь, а когда понял, то несказанно удивился вопросу, который уже два дня не давал ему покоя.
- Света? - с трудом произнес он, чувствуя нарастающий шум в голове. - Если бы я знал…
- Как не знаешь? Ты последний, кто был с нею!
- Я ее искал, но не нашел.
- Врешь! Ты придуривался! Ты делал вид, что ищешь ее, а сам… - Николай Егорович шумно засопел и размазал кулаком по щекам то ли пот, то ли слезы. - Откуда у тебя ее трусики?
Тихон попытался встать с колен, постепенно осознавая, чего от него добивается разъяренный, нависший над ним человек. Ужасно болела голова, левое плечо ныло, как после вывиха, ноги затекли и не слушались, а руками невозможно было опереться. В конце концов, он с трудом поднялся и почувствовал, как в онемевшие ноги колючей проволокой начала пробиваться кровь.
- Я не знаю, где ваша дочь. Ее трусы я нашел в туалете. В институте. Это может подтвердить Наташа.
- Она сказала, что накануне там ничего не было! А на следующий день, когда ты зашел туда один, то вдруг сразу нашел ее трусы! Откуда они у тебя, сволочь? - крикнул Николай Егорович. - Ты притащил их с собой! Ты снял их со Светы! С моей девочки! Говори, что ты с ней сделал?
Хотя Тихону и удалось встать с колен, он был совершенно беззащитен перед разгневанным человеком. Николай Егорович яростно тыкал донышком пустой бутылки в грудь Заколова. Он придвинулся вплотную, заслонив головой лампочку, и Тихон видел лишь темный силуэт, брызгающий слюной. Что он мог объяснить отчаявшемуся отцу пропавшей юной девушки?
- Я ни в чем не виноват, - твердил Тихон. - Я не имею к пропаже вашей дочери никакого отношения. Я так же, как и вы, хочу ее найти.
Николай Егорович злобно с размаха ударил бутылкой Заколову под ребра. Потом отбросил стекляшку, и стал молотить руками, а под конец двинул коленом в пах. От боли Тихон съехал на корточки. Хоть он и успел напрячь тело, и стойко перенес неумелые тычки кулаками, но от первого удара бутылкой и последнего пинка ногой он никак не мог защититься, и именно эти удары причинили сильнейшую боль.
Сидя на корточках, Тихон с трудом приходил в себя, ожидая дальнейших побоев. Он сжался и закрыл глаза, понимая, что самым уязвимым местом осталась незащищенная голова.
Он ждал новых ударов от обезумевшего человека, но неожиданно услышал бурные всхлипывания, переходящие в жуткий вой взрослого мужика. Тихон раскрыл глаза. Перед ним на коленях стоял плачущий Николай Егорович и умолял:
- Ну, скажи, скажи, я тебя прошу, что с ней? Если она жива, я все прощу. Где она? Может, между вами что-то было - такое, взрослое, а она испугалась и уехала? Я пойму. Может, она стыдится этого и прячется? Ты говори, рассказывай, что между вами произошло? Только не молчи.
- Я видел вашу дочь всего два раза. В общежитии, четыре дня назад, когда только приехал, и на консультации перед первым экзаменом, - устало сказал Тихон. - Я с ней почти не разговаривал. Об ее исчезновении я узнал от Наташи. Где она, и что с ней, я не знаю.
- А трусы ее у тебя откуда?
- Я уже говорил. Я нашел их в туалете на следующий день.
- Хватит врать! - Опять взвился Николай Егорович. - Если бы они были там все это время, их бы кто-нибудь обязательно обнаружил. А они были у тебя, и ты притащил их с собой, чтобы подбросить! Именно ты первым стал говорить про неизвестного сексуального маньяка, чтобы отвести от себя подозрения!
Тихон молчал, а Николай Егорович говорил все громче и громче, перешел на ругань, встал и со словами: "Сволочь, гад, подонок!" стал методично избивать Тихона. Он долго колошматил руками и пинал, пока не устал и не привалился спиной к стене. Его рот шумно открывался, голова качалась в такт дыханию. Потом он пристально посмотрел на Тихона, убедился, что тот его понимает, и четко с расстановкой произнес:
- Если не признаешься, и ничего не расскажешь, я тебя здесь сгною!
Во рту Заколова оказалась противная тряпка. Заскрипела лесенка, хлопнул люк, подвал погрузился в непроглядную тьму.
Евтушенко примостился на каменном парапете, ограничивающем ступени у входа в институт. Отсюда он наверняка бы заметил Тихона даже в столь оживленной толпе. Ведь друг сказал, что скоро обязательно придет.
Народ постепенно расходился. Ушли родители, кто радостный, кто не очень. Некоторые из абитуриентов подавали апелляцию, но после ее рассмотрения быстро уходили, еще более угрюмые, чем прежде. Многие разбежались по делам, но кое-кто из абитуриентов в ожидании консультации по геометрии резвились во дворе.
Прошло несколько часов. Тихона все не было. К началу занятия все вновь подтянулись в институт.
В аудитории Сашка сидел рядом с вернувшейся Наташей. Ничего нового он для себя не услышал и после окончания собрался быстро уходить, чтобы поискать Тихона в общежитии.
- Я останусь, спрошу кое-что у преподавателя, - сообщила Наташа.
- Только в туалет не заходи, - пошутил Евтушенко и ушел.
В общежитии Тихон до сих пор не появлялся. Странно, ведь он уехал еще утром. Какие бы ни были у него дела, неужели ему не интересно узнать результат первого экзамена? Вахтерша подтвердила, что в общежитие Заколов не заходил и ключа от комнаты не брал.
Перед уходом из погреба Николай Егорович туго стянул Заколову челюсть грязной тряпкой. Скрученная ткань глубоко врезалась в открытый рот и противно пахла бензином. Густым комом поднялась тошнота, грудь сотрясали рвотные потуги.
Сдерживаться удалось недолго. Запах душил. Несколькими бурными толчками Тихона вытошнило. Тряпка мешала выходить рвоте, склизь скапливалось в горле. Чтобы не задохнуться Заколову приходилось сглатывать рвотную массу обратно.
И его опять бурно тошнило.
Это продолжалось несколько раз, пока склизкая кашица не вытекла изо рта, и изможденный Тихон не привык к вонючему комку тряпки.
Он распрямил согнутые ноги и блаженно вытянулся на земляном полу. Спина привалилась к железной трубе. Дурманящий запах бензина нещадно бил в нос, от эфирных волн невозможно было увернуться. Перед глазами колыхнулась темнота. Потом все закружилось и превратилось в безликое мерцающее желтое пятно. Голова безвольно упала на грудь, сознание угасло.
По вечерам абитуриенты обычно ужинали в столовой, которая располагалась между двумя офицерскими общежитиями. Она закрывалась в девять вечера.
Прождав друга в комнате до без пятнадцати девять, проголодавшийся Саша пошел ужинать один. Недавно вернувшийся Борис идти отказался, сказав, что поел в гостях у Лизы. Ее мать к вечеру уже забыла про тройку дочери, оттаяла и оказалась доброй и улыбчивой.
В столовой находились только несколько молодых офицеров. После службы они были в форме, но даже если бы на них была гражданская одежда, отличить их от студентов не составляло труда. Короткая стрижка выдавала с головой. Точнее - головой!
"Не везет армейским, - в который раз подумал Саша. - Не разрешают им отрастить модные длинные волосы, как у всей нормальной молодежи. Нам в школе тоже не разрешали. А сейчас, лафа!" Евтушенко пощупал кончики волос, которые уже почти полностью закрывали уши. К зиме он надеялся отрастить локоны до плеч.
Когда Саша набрал тарелки с едой и сел за стол, в столовую вошли Карен и Гамлет. Армяне взяли подносы и с улыбками подошли к раздатчице - румяной дородной девушке в белом коротком халатике с туго затянутым на талии пояском. Умело ушитый халат и вверху, и внизу распирали рвущиеся наружу женские прелести. Надо сказать, что если на улице было просто жарко, то в столовой, где за спиной раздатчицы весь день были включены огромные плиты, стояла невыносимая жара, несмотря на открытые настежь окна. Поэтому под форменными халатиками обливающихся потом сотрудниц, опытные мужские взгляды угадывали отсутсвие другой одежды.
- Привет, Гала, - сказал Карен, обращаясь к раздатчице. - Чего это у вас все пусто? Вай, ты побольше, побольше мяса наложи.
- Сколько положено, столько и ложу. Ты бы еще ночью пришел, закрываемся.
- Ночью? Обязательно приду, - обрадовался Карен, вытянув длинный нос в сторону самой верхней сильно натянутой пуговки халата. - А пустишь?
- Ага! Размечтался! Ты когда мой лифчик отдашь, козлик горный?
- А ты приходи к нам, сама забери. И Аллу с собой захвати. У нас ее колготки. Правда, Гамлет?
- Да, да и Аллу, - кивая головой, согласился Гамлет, слащаво поглядывая на маленькую пухленькую кассиршу.
- Вот, кабельки горские, - переходя на шепот, ругнулась Гала. - Иди, иди, не мешай работать. - Она поправила одежду и прическу, приосанилась и с обольстительной улыбкой посмотрела на обернувшихся в ее сторону офицеров.
Армяне сели за стол к Евтушенко.
- Чего это она - про лифчик? - как бы мимоходом спросил он.
- Поварихи перед работой переодеваются. Все с себя снимают. А мы раз с Гамлетом зашли в столовую с заднего входа и в раздевалке украли Галин лифчик.
- И колготки кассирши Аллочки, - добавил Гамлет.
- Чтобы познакомиться, - пояснил Карен. - Гала за нами погнались, даже рубашку мне порвала.
- Интересный способ знакомства, - удивился Саша и подумал: "Вот откуда у них в комнате женское белье".
- Они там все снимают, - словно слыша его мысли, мечтательно повторил Гамлет. - Хорошие девчонки, правда?
- Хорошие, - согласился Саша, хотя мысленно возражал. Какие же это девчонки? Это бабы лет по двадцать, а то и по двадцать два!
- Они сюда со Львова приехали, по распределению после кулинарного техникума. Хотят выйти замуж за военных. - Рассказывал Карен и тяжело вздыхал. - Все девушки сейчас хотят замуж за военных, у них зарплата большая. А на нас внимания не обращают. Ведь мы еще даже не студенты.
- Ничего, скоро будете. Как сдали?
- Три балла. Первый проскочили! Нам главное не завалить.
Когда через долгое время он, наконец, очнулся, и с трудом восстановил в мутном сознании все события сегодняшнего дня, то с отчаяньем осознал безнадежность своего положения.
Заколов попытался кричать, возможно, его кто-то услышит. Но тряпка мешала произнести громко хоть что-нибудь членораздельное. Изо рта раздавалось лишь тихое мычание, а закрытый погреб и добротный кирпичный гараж не оставляли шансов быть услышанным на воле.
Было душно, крупные капли пота медленно стекали по лицу и шее, вызывая жгучую щекотку. Хотелось просто вытереть лоб и почесать около носа, и с каждой минутой это желание возрастало, а зуд раздражал, но связанные руки оставляли Тихона совершенно беспомощным. Он пробовал интенсивно мотать головой, ерзать, но от этого лишь уставал. Чаще приходилось дышать через нос, а пот выступал еще сильнее.
Неожиданно вверху скрипнула гаражная дверь. Над головой послышались глухие шаги, и квадратный люк медленно открылся. Тихон зажмурил глаза от вспыхнувшей лампочки, отвернул лицо в сторону лестницы и, сквозь сжатые ресницы, с надеждой посмотрел в образовавшийся просвет.
На ступеньках показались внушительные черные ботинки, серые брюки, расширяющиеся кверху, полный живот, обтянутый светлой рубашкой, и узкие по сравнению с животом плечи. Вслед за ними в погреб опустилась круглая голова, по которой Тихон сразу узнал мучителя Николая Егоровича.
"Может, он уже успокоился, и все закончится благополучно", - мысленно ободрил себя Тихон.
Расставив ноги, Николай Егорович встал перед Заколовым. При виде заблеванной рубашки сжатые губы с удовлетворением растянулись и миролюбиво предложили:
- Ну что, теперь побеседуем?
Тихон помычал сквозь тряпку, мотая головой и показывая глазами, что не может говорить. Николай Егорович развязал тугой узел и брезгливо отбросил дурно пахнущую тряпицу.
Тихон несколько раз сплюнул остатки слюны из пересохшего рта, задышал глубоко и часто, с радостью осознавая, как мало человеку надо для счастья и комфорта. Вот, сейчас этот одумавшийся папаша развяжет ему затекшие руки и он, наконец, будет свободным. Заколов отдышался, но ухмыляющийся Николай Егорович стоял рядом и не двигался с места.
- Развяжите, - выдохнул Тихон.
Последовало долгое молчание.
- Развяжите же скорей, у меня руки опухли!
- Сначала ты мне расскажешь, что сделал со Светой? - жестко сказал Николай Егорович. Тупая ухмылка сползла с его лица, губы сжались в узкую полоску.
- О, Господи! - вырвалось у Тихона. - Развяжите! Я со Светой ничего не делал.
- Где она? - повышая голос, спросил Николай Егорович. В его глазах стал разгораться прежний сумасшедший блеск. - Я хочу знать, что ты с ней сделал, сопляк?
- Сходите в милицию, спросите у них, где Света? - устало, произнес Тихон.
- Я там был. Они не черта не знают! Они вообще не ищут ее! - рявкнул Николай Егорович и отвернулся.
- Так давайте же искать вместе! - воскликнул Тихон.