Он взглянул на ее блестящее ожерелье, вдохнул сладкий запах духов. У компаньонки духи еще слаще. Оглядел шею. Хорошие сиськи. У подружки даже лучше, компенсируют грубость лица. Вытащил пачку сигарет, зная, что обе почти наверняка курят. Правда, обе взяли. Зажигалкой щелкнуть не успел, умея идеально рассчитывать время. Лифт остановился, дверцы открылись.
Теперь они полностью сосредоточатся на нераскуренных сигаретах. Продолжая испытывать их терпение, он прошел к квартире, придержал дверь, пока они втащат чемоданы, где явно содержится все их имущество.
Шагая по коридору с ковровым покрытием, каждой показал ее комнату. Отдельную. Разделяй и властвуй. Эта стратегия безотказно срабатывает. Потом зашел в комнату Анки, взял ее пластиковую сумку.
– Эй! – воскликнула она.
Не обращая внимания, Космеску вытащил оттуда паспорт и наличные из кошелька.
– Что ты делаешь? – сердито возмутилась она.
Он поднес зажигалку, дал, наконец, прикурить.
– Знаешь, сколько денег ты задолжала? Сколько тысяч должна за переезд и паспорт? Как только расплатишься с моим боссом, возможно, получишь обратно.
Вышел и повторил то же самое с Нушей.
Через несколько минут девушки мрачно вошли в просторную современную гостиную, откуда открывается чудесный вид на Дворцовый пирс, почерневшие останки Западного причала, яхт-клуб на востоке, на Ла-Манш вдали.
Космеску точно знает, что они никогда в жизни не видели такой квартиры. Знает, где они жили, откуда явились. Знает, что Марлен пришлось их отмыть и отчистить, готовя к новой жизни.
Все девушки приезжают сюда в долгах по уши, подписывая в Румынии немыслимо огромный заем, хотя наличных даже не нюхают, соглашаясь отработать в Англии стоимость проезда в один конец к свободе, как им кажется. Начинают здесь, в Брайтоне. Если подойдут для работы – отлично. Однако бдительная полиция Брайтона и Хоува вместе с социальными работниками время от времени заглядывает в местные бордели, беседует с девушками, старается отыскать тех, кто попал сюда против собственной воли.
Если кто-нибудь собирается просить помощи у полиции, Космеску отправляет их из Брайтона в лондонские бордели, где никто не проявит особенного интереса.
– Вечером в бар пойдем? – спросила Анка.
– Раздевайтесь, – велел он. – Обе.
Девушки удивленно переглянулись.
– Раздеваться?
– Хочу посмотреть на вас голых.
– Мы… не думали работать в стриптизе.
– Вы не будете работать в стриптизе, – сказал он. – Будете ублажать мужчин своим телом.
– Нет! Мы так не договаривались! – запротестовала Анка.
– Знаешь, сколько стоило привезти вас сюда? – рявкнул он. – Домой хотите? Завтра в аэропорт отвезу. Только господин Боджин не обрадуется встрече. Захочет получить деньги обратно. Или желаете, чтоб я в полицию позвонил? В этой стране фальшивые паспорта – серьезное преступление.
Девушки молчали.
– Ну, решайте. Могу сейчас же звякнуть господину Боджину.
Девушки перепугались.
– Ладно. – Космеску вытащил из кармана мобильник, набрал номер. – Значит, в полицию.
– Нет! – крикнула Анка. – Не надо в полицию!..
Он сунул телефон обратно в карман.
– Тогда раздевайтесь. Я вас научу, как доставлять удовольствие мужчинам в этой стране.
Тупо глядя в ковер, черный, как пучина новой жизни, девушки начали раздеваться.
52
На плоском экране высоко на стене Линн читала крупные золотые буквы: "Первая десятка претендентов на премию". Под надписью список фамилий. Вверху неизменно Энди О'Коннор из соперничающей бригады "Серебряные акулы". Экран извещает, что Энди на этой неделе собрал с должников 9987 фунтов наличными. Если удержит первое место, то бонус составит 871 фунт.
Господи, как бы они ей пригодились!
Она с завистью посмотрела на остальные девять фамилий. На последнем месте ее подруга и коллега по команде, собравшая 3337 фунтов. Линн в список не попала. Хотя есть один перспективный крупный клиент. Ему предлагается заплатить добрый кусок в 500 фунтов и дальше выплачивать по 50 ежемесячно в счет долга на общую сумму 4769 фунтов по карточке "Мастер-кард". Впрочем, даже с этими пятью сотнями – если он согласится, – ее общий итог за неделю составит всего 1650. Цель остается недостижимо далекой.
Может быть, задержаться сегодня попозже, постараться нагнать. К Кейтлин придет Люк, по крайней мере, у нее будет компания. Только не хочется слишком надолго ее оставлять.
Звякнуло электронное сообщение. Лив Томас, менеджер бригады, просит еще раз пообщаться с одним из самых нелюбимых клиентов. Линн молча застонала. Золотое правило компании – никогда лично с клиентами не знакомиться. Никогда ничего о себе не рассказывать. Но у нее всегда возникает мысленный образ каждого, с кем она разговаривает. А мысленный образ Реджа Окумы представляет собой нечто среднее между Робертом Мугабе и Ганнибалом Лектором. За ним числится долг в 37 870 фунтов по частному займу в банке "Брэдфорд кредит", поэтому он занимает место среди крупнейших должников в списке "Динария", главный из которых задолжал ошеломляющую сумму в 48 906 фунтов.
Несколько недель назад она, отчаявшись взыскать с Окумы хоть пенни, передала досье в судебный отдел. Может, на этот раз повезет, и она фантастическим образом вознесется наверх и поспорит за недельный бонус.
Линн набрала номер. После первого звонка ответил низкий звучный голос.
– Мистер Окума?
– А, видимо, это моя дорогая подруга Линн Беккет из "Динария", если не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, мистер Окума, – подтвердила Линн.
– Чем могу вам служить в такой прекрасный день?
"Может, в твоем представлении он и прекрасный, а в моем, как за окнами, проливной дождик хлещет", – подумала Линн и продолжила разговор, следуя давно заученным правилам:
– По-моему, было бы неплохо обсудить новый план погашения вашего долга во избежание тягостного судебного разбирательства.
В масленистом голосе смесь самоуверенности и обаяния.
– Заботитесь о моем спокойствии?
– Думаю о вашем будущем.
– А я о вашем обнаженном теле.
– Я бы на вашем месте не слишком на этом сосредоточивалась.
– Возбуждаюсь при одной мысли о вас.
Линн помолчала, прокляв себя за промашку.
– Хочу предложить план выплат. Сколько вы могли бы выплачивать еженедельно или ежемесячно?
– Может, встретимся? Побудем немножечко тет-а-тет?
– Если желаете встретиться с представителем компании, могу устроить.
– Знаешь, у меня член просто гигантский. Предлагаю посмотреть.
– Обязательно передам своим коллегам.
– Они такие же хорошенькие, как ты?
При этих словах мороз по коже пробежал.
– У твоих коллег тоже длинные темные волосы? У них тоже дочки нуждаются в трансплантации печени?
Линн в ужасе разъединилась. Откуда он знает, черт побери?
Зазвонил мобильник. Она сразу ответила, задыхаясь, уверенная, что Редж Окума раздобыл ее частный номер.
Но это была Кейтлин. В ужасном состоянии.
53
Иногда Йен Тиллинг тоскует по временам службы в британской полиции. Нередко тоскует по Англии, несмотря на болезненные воспоминания. Особенно в холодные бухарестские зимы, когда немеет каждая косточка в пятидесятивосьмилетнем теле. Когда хаос и мрак 14-й пригородной зоны, царящая в приютившей его стране бюрократия, коррупция, грубость и бескультурье выматывают из него всю душу.
Падая духом, он мысленно возвращается к страшному вечеру семнадцать лет назад, когда в его дом в Кенте пришли двое коллег с сообщением о гибели сына Кевина в мотоциклетной аварии.
Йен научился быстро справляться с болью. Надо встать из-за стола в убогом кабинете, обставленном пожертвованной мебелью, который он делит с тремя молодыми социальными работницами, пройтись по приюту, устроенному им для пятидесяти бездомных из этого жестокого города, увидеть улыбки на лицах. Вот и теперь он решил отправиться в обход.
Придя к власти в 1954 году, Чаушеску имел фантастический план превратить Румынию в крупнейшую западную индустриальную державу. Для этого требовалось резко поднять численность населения, получив необходимую рабочую силу. Одним из своих первых законодательных актов он приказал всем девушкам старше четырнадцати в течение месяца сдать анализ на беременность. Беременным было запрещено делать аборт.
В результате за несколько лет семьи выросли, отпрыски получили прозвище "декретные дети". Многих забирали в государственные заведения под опеку правительства, растили в огромных бездушных дортуарах, подвергая жестоким мучениям, оставляя без заботы и присмотра. Многие бежали, начинали жить на улицах. И ныне бесчисленные бродяги влачат жалкое существование в полуразвалившихся зданиях на окраинах, около труб парового отопления, в подземных провалах под дорогами. Трубы обогревают каждый дом в городе, выключаются весной, включаются осенью.
После трагической гибели Кевина, положившей конец семейной жизни, Тиллинг понял, что больше не может сосредоточиться на служебных обязанностях, и ушел из полиции, проводил дни в пьянке до отупения, неотрывно глядя в телевизор. Однажды вечером, увидев документальный фильм о положении бездомных детей в Румынии, который произвел на него сильное впечатление, он понял, что может иначе распорядиться собственной жизнью. Кевина уже не вернуть, но, может, удастся помочь другим детям, никогда не имевшим таких возможностей, какие имел Кевин и его ровесники в Англии. На следующее утро Йен Тиллинг позвонил в румынское посольство.
Помнится первый визит в государственный детский дом по приезде в страну. Он вошел в спальню, где пятьдесят детей-инвалидов от девяти до двенадцати лежали в зарешеченных койках, тупо глядя перед собой или в потолок. Ни одной игрушки. Никаких книжек. Абсолютно нечем заняться.
Он сразу же вышел, накупил игрушек, вернулся, вручил каждому. К его изумлению, реакции не последовало. Дети смотрели равнодушно, и Йен понял – они просто не знают, что с ними делать. Не из-за умственной отсталости, а потому, что никто никогда не давал им игрушек, они не научились играть. Их никто никогда вообще ничему не учил. Даже играть с какой-нибудь чертовой куклой. В тот момент на том самом месте он твердо решил что-нибудь сделать для этих детей.
Сначала собирался провести в Румынии несколько месяцев. Даже не думал, что через семнадцать лет все еще будет там, счастливо женатый на румынке Кристине, довольный своей жизнью, как никогда прежде.
Он по-прежнему крепкий, подтянутый, несмотря на несколько лишних фунтов на талии, с энергичной походкой полицейского, живым морщинистым лицом, щетинистыми усиками, коротко стриженными седыми волосами. Сделав некоторые уступки погоде, оделся сегодня в голубую рубашку без ворота, мешковатые коричневатые брюки и старые коричневые грубые башмаки.
Выйдя в коридор, Тиллинг улыбнулся компании новичков, присланных попечительской организацией, сидевших на обшарпанных диванах и в креслах. Четверо смуглых цыганят: восьмилетний мальчик в тонких нейлоновых штанах и искрящейся футболке, четырнадцатилетний подросток в широкой блузе и слишком коротком черном спортивном трико, и две девочки – одна лет двенадцати, в спортивном костюме не по размеру, другая лет четырнадцати, в джинсах и дырявой кофте. Все в честь торжественного события держат надутые воздушные шарики.
Все из одной семьи, которая не смогла с ними справиться, отдала в государственный приют, откуда они через два года удрали. С тех пор жили на улицах, а теперь он видит на лицах улыбки, которые столько раз видел прежде, от которых каждый раз разрывается сердце. Улыбки отчаявшихся существ, до конца еще не верящих, что им улыбнулась удача.
– Как дела? Все в порядке? – спросил он по-румынски.
Дети просияли, замахали разноцветными шариками. Неизвестно, откуда взялись эти шарики, но одно Тиллинг знает наверняка: кроме надетой на них одежды, это их единственное имущество.
Кого только нет в его приюте "Каса Иона" – начиная от семимесячного младенца с четырнадцатилетней матерью и кончая восьмидесятидвухлетней старухой, которую какой-то мерзавец, пользуясь непродуманными румынскими законами, лишил жилья и сбережений. В стране не предусмотрено социальное обеспечение бездомных и очень мало приютов. Старой женщине посчастливилось попасть сюда, поселиться в одной комнате с тремя другими престарелыми, разделившими ее судьбу.
– Господин Йен!
Тиллинг оглянулся на оклик Андреа – социальной работницы, выглянувшей из кабинета. Худенькая хорошенькая девушка, вышедшая весной замуж, обладает поразительным добросердечием, состраданием и бесконечной энергией. Она ему очень нравится.
– Вам звонят… из Англии!
– Из Англии? – удивился он. В последнее время редко приходится общаться с соотечественниками. Только с матерью, которая живет в Брайтоне, он разговаривает каждую неделю.
– Какой-то полицейский. Говорит, старый друг? – объяснила Андреа с вопросительной интонацией. – Норман…
Он нахмурился, потом глаза вспыхнули.
– Норман Поттинг?
Андреа кивнула.
Йен Тиллинг бросился обратно в кабинет.
54
Линн выругалась, заметив в зеркале заднего вида вспышки двух камер, засекающих скорость. Обычно она всегда замедляет ход, проезжая мимо проклятой хреновины напротив Престон-парка, а нынче утром совсем вылетело из головы. Одна мысль – как можно скорее попасть домой к Кейтлин, и больше ничего. Теперь вдобавок ко всем финансовым затруднениям ей грозит штраф и три прокола в карточке. Но она все равно не притормозила, отчаянно торопясь к своему ребенку.
Через пять минут свернула на подъездную дорожку, выскочила из машины, приложила ключ к домофону парадного, толкнула дверь. В коридоре стоял Люк с косо нависшими на один глаз волосами, в широченной рубахе, в штанах, будто только что снятых с задницы клоунской лошади. Рот открыт, на лице идиотское выражение краше обычного, будто опоздал на последний поезд, а следующий только утром. Поднял в приветствии руку.
– Где она?
– А… э-э-э… ну… Кейтлин? – уточнил Люк.
А ты думал кто, кретин трахнутый? Боадицея? Клеопатра? Хилари Клинтон?
Линн увидела дочь на верхней площадке лестницы в халате поверх ночной рубашки, покачивающуюся, как пьяная. Бросила на пол сумку, взлетела наверх как раз в тот момент, когда Кейтлин шагнула вперед мимо ступеньки. Линн чудом успела схватить ее за талию, предотвратив падение. Вгляделась в лицо, находившееся на расстоянии в пару дюймов, увидела закатившиеся глаза.
– Детка! Милая! Что с тобой?
Кейтлин невразумительно забормотала.
Приложив все силы, Линн втолкнула ее назад на площадку, привалила к стене. Люк последовал за ними, остановился посреди лестницы.
– Наркотики принимали? – рявкнула на него Линн.
– Э-э-э… нет… да вы что! – заверил Люк испуганно.
Кейтлин с трудом выдавила:
– Я… я… как бы…
Линн затащила дочь в комнату, свалила на кровать, села рядом, обняла.
– В чем дело, моя дорогая? Скажи!
Глаза Кейтлин вновь закатились.
На миг пришла ужасная мысль, что она умирает.
– Если ты что-то ей дал, Люк, клянусь, я убью тебя! Глаза вырву, будь я проклята!
– Ничего, поверьте. Ничего… Ничего! Я наркотой не балуюсь. Ей никогда ничего не давал…
Линн принюхалась к дыханию дочери, стараясь учуять пары спиртного, но почувствовала только теплый, чуть кисловатый запах.
– В чем дело, детка?
– Голова кружится. Ничего не пойму… Где я?
– Дома, детка. Все хорошо. Ты дома.
Кейтлин невидящим взглядом окинула комнату, не узнавая, словно это было незнакомое место. Линн следила за ее глазами, которые останавливались на мишени для игры в дартс с висевшим на ней фиолетовым удавом, на портрете рок-звезды, имя которой Линн моментально забыла. Дочка как будто видела их впервые.
– Н-не знаю, где я, – повторила она.
Линн вскочила, охваченная жуткой паникой.
– Люк, побудь с ней минутку…
Она ринулась вниз, схватила с пола сумку, забежала на кухню, вытащила телефонную книжку, набрала номер мобильного телефона координатора по трансплантации из Королевской больницы Южного Лондона.
Боже, пожалуйста, пусть она будет на месте!
К ее облегчению, Шерли Линсет ответила после третьего звонка. Линн описала симптомы.
– Похоже на энцефалопатию, – заключила Шерли. – Сейчас свяжусь с консультантом, и либо он, либо я сразу вам перезвоним.
– Ей действительно очень плохо, – добавила Линн. – Как эта "энцефалопатия" пишется?
Координатор продиктовала по буквам и снова пообещала через несколько минут перезвонить. Линн снова побежала наверх с радиотелефоном.
– Люк, найди в Сети энцефалопатию!
Он сел за туалетный столик Кейтлин, открыл ее ноутбук, застучал по клавиатуре.
Через пять минут перезвонила Шерли Линсет:
– Нужно очистить кишечник и мочевой пузырь. Хотите сюда ее привезти?
– Нашли для нее печень?
Последовала заминка, которая Линн не понравилась.
– Нет, но, по-моему, будет разумно вернуть ее к нам.
– Надолго?
– Пока не удастся стабилизировать состояние.
– Когда будет печень?
– Я уже вчера сказала, что не могу ответить на такой вопрос. Впрочем, неотложные меры можно и дома принять.
– Что надо делать?
– Дайте ей слабительное. Как правило, при таком состоянии очищение кишечника помогает.
– Какое слабительное? Где его взять?
– В любой аптеке.
– Ужас, – вымолвила Линн.
– Почему не попробовать? Обождите пару часов, понаблюдайте за ней, потом мне позвоните. Здесь всегда кто-то есть, можно приехать в любое время.
– Да, – пробормотала Линн. – Отлично, так я и сделаю.
Они попрощались.
Кейтлин лежала в постели, то открывая, то закрывая глаза.
– Я вроде как бы чего-то нашел, – объявил Люк.
Линн вгляделась через его плечо. От волос мальчишки пахло грязью.
Он начал вслух читать текст с сайта:
– Энцефалопатия – нейропсихический синдром, проявления варьируются от сонливости, легкого расстройства сознания и координации до изменения личности и комы…
– Потрясающе, черт побери! – воскликнула Линн и повернулась к Кейтлин, которая теперь закрыла глаза. Вдруг испугавшись, что дочь погружается в кому, она ее встряхнула.
– Детка! Очнись, дорогая!..
Та открыла глаза и пробормотала:
– Знаете… Печеночная недостаточность – камень.
– Как – камень? – опешила Линн.
– Почему бы и нет? – буркнул Люк.
– Почему она камень? – Линн вопросительно на него посмотрела, словно хотела прочесть истину на глупой бессмысленной физиономии.
– Ну, эта самая очередь на трансплантацию, да?..
– Что?
– Ее можно типа обойти.
– Каким образом?
– Э-э-э, ну, я смотрел в Сети. Печень можно как бы купить.
– Как купить?
– За бабки.
– За бабки? Боюсь, мы с тобой с разных планет. Как это можно купить печень?
– Через брокера.
– Через какого брокера?
– Поставщика органов.
Линн вытаращила глаза, на секунду подумав, что у Люка такое чувство юмора. Но он выглядел абсолютно серьезным.