62
Октябрь 2007 года
Ничтожество!
Кэссиан Пью провел в Суссекс-Хаус лишь пару дней, но старшему офицеру вспомогательной службы Тони Кейсу понадобилось всего три минуты для вынесения приговора.
Комендант Кейс, бывший полицейский, руководит бригадой, обслуживающей это здание и еще три других, где располагаются отделы суссекской полиции, – в Литлхэмптоне, Хорэме, Истборне. Среди его обязанностей оценка риска при облавах и рейдах, бюджетное финансирование потребностей криминалистов и приобретение нового оборудования, а также общее техническое обеспечение полицейских подразделений.
Вплоть до крючков для развески картин.
– Слушайте, – бросил ему Пью, как лакею, – я хочу, чтоб этот крюк вбили на три дюйма правее и на шесть выше. Ясно? А вон тот выше ровно на восемь. Понятно? Кажется, вы не записываете.
– Может быть, я лучше дам крючки, молоток и линейку и вы сами вобьете? – предложил Кейс. – Так делают все, включая главного суперинтендента.
Пью, без пиджака, который он повесил на спинку кресла, расхаживал по кабинету в белой рубашке, пощелкивая красными подтяжками.
– Я такими делами не занимаюсь, – отрезал он. – И у меня нет времени. Для подобной работы наверняка имеется человек.
– Конечно, – кивнул Тони Кейс. – Это я.
Пью взглянул в окно на мрачный блок предварительного заключения. Дождь прекратился.
– Вид не слишком приятный, – проворчал он.
– Суперинтендент Грейс был вполне им доволен.
Физиономия Пью приобрела необычную окраску, словно он проглотил какой-то аллерген.
– Это был его кабинет?
– Да.
– Омерзительный вид.
– Попросите заместительницу главного констебля Элисон Воспер снести тюрьму ради вас.
– Не смешно, – буркнул Пью.
– Я и не собирался смешить, – ответил Тони Кейс. – Нахожусь на службе. Нам тут не до смеха. Работа серьезная. Пойду за молотком, если его не свистнули.
– А как насчет помощников? Я просил двух констеблей. Где они будут сидеть?
– У меня никто не просил двух помощников.
– Они должны где-то сидеть. Хорошо бы поближе ко мне.
– Могу выделить маленький стол, – уступил Тони Кейс. – Посадите за него обоих. – И вышел из кабинета.
Пью никак не мог разобраться, шутил комендант или говорил серьезно. Раздумья прервал телефонный звонок. Он ответил внушительным тоном:
– Суперинтендент Пью слушает.
Звонили с коммутатора.
– Сэр, на линии офицер Интерпола. От имени полиции австралийского штата Виктория. Хочет поговорить со следователем, который занимается старыми незакрытыми делами.
– Соедините, – распорядился Пью, помедлил, собираясь с мыслями, забросил на стол ноги между стопками документов. Поднес к уху трубку. – Суперинтендент Кэссиан Пью слушает.
– Х-х-х… доброе утро… х-х-х… Касьян, говорит сержант Джеймс Фрэнкс из лондонского бюро Интерпола.
У Фрэнкса отчетливое произношение выпускника привилегированной частной средней школы. Пью не нравятся выскочки из Интерпола, которые ставят себя неизмеримо выше других офицеров полиции и стараются сразу их подавить.
– Диктуйте номер, я перезвоню, – приказал он начальственным тоном.
– Это не обязательно.
– Мы в Суссексе подчиняемся соображениям безопасности, – многозначительно объявил Пью, наслаждаясь своими властными полномочиями.
В отместку Фрэнкс заставил его добрых четыре минуты слушать бесконечное повторение попсовой фоновой мелодии. Еще больше бы радовался, если бы знал, что Пью, поклонник классической и оперной музыки, попсу особенно ненавидит.
– Так вот, Касьян, в наше бюро обратилась полиция из окрестностей Мельбурна. Как я понимаю, они нашли тело неизвестной беременной женщины. Вытащили из багажника машины, пролежавшей в воде около двух с половиной лет. Получили образцы ДНК ее самой и плода, не нашли совпадений в австралийских базах данных. Только вот что… – Фрэнкс помолчал, чем-то хлюпнул – вроде кофе хлебнул – и продолжил: – У нее грудные силиконовые имплантаты. На них номер партии, выпущенной производителем, и серийный номер из больничной карты, где указывается фамилия пациента. Данная партия имплантатов была поставлена в клинику под названием "Наффилд" в Брайтоне и Хоуве в девяносто седьмом году.
Пью спустил со стола ноги, огляделся в поисках блокнота, записал сведения на обороте конверта. Попросил Фрэнкса прислать по факсу данные об имплантатах, анализах ДНК матери и зародыша, пообещав немедленно начать расследование. В заключение довольно сухо заметил, что его зовут Кэссиан, а не Касьян, и разъединился.
Действительно нужны помощники. У него есть дела поважнее трупа, выловленного в австралийской речке. Особенно одно дело.
63
Октябрь 2007 года
Эбби хохотала, отец тоже.
– Глупая девчонка, ты это нарочно сделала, да?
– Нет, папа!
Оба на шаг отступили, глядя на стену ванной, наполовину выложенную кафелем. Эбби только что поставила одну из синих плиток обратной стороной, выставив на обозрение шершавую изнанку цементного цвета.
– Ты мне должна помогать, а вовсе не мешать, юная леди.
Она захлебнулась смехом:
– Честно, пап, я не нарочно!
В ответ он легонько шлепнул ее мастерком по лбу, измазав раствором.
– Эй! – воскликнула она. – Я не стенка, меня кафелем не обложишь!
– Еще как обложу.
Лицо отца потемнело, улыбка погасла. Он внезапно превратился в Рики.
Рики держал в руках дрель. С улыбкой нажал на кнопку. Дрель зажужжала.
– Правое колено или левое, Эбби?
По-прежнему крепко привязанное тело затряслось, заколотилось, внутренности сжались в тугой комок. Она отпрянула назад, молча завизжала, глядя на приближавшееся к колену сверло.
Рики шагнул вперед.
Эбби закричала, освещение вдруг изменилось. Послышался резкий сухой запах строительного раствора, перед глазами всплыли кремовые плитки. Она быстро и тяжело дышала. Нет никакого Рики. Пластиковый пакет лежит там, где он его оставил, за самым порогом. Тело покрыто липким потом. Слышен гул вентилятора, от него веет холодом. Рот совсем слипся. До смерти хочется пить. Хоть каплю. Стаканчик. Пожалуйста.
Эбби снова уставилась в стену.
Боже, какая насмешка судьбы! Сидеть именно здесь, лицом к кафельной стенке. Черт побери, так близко! Она мысленно оглядывала квартиру. Надо как-нибудь вызвать Рики. Заставить его снять со рта пластырь. Если он нормальный, разумный человек, то, вернувшись, именно так и сделает.
Но он не разумный и не нормальный.
64
12 сентября 2001 года
Полностью проснувшись, мысленно собравшись, Ронни вышел на улицу в половине восьмого. Сразу заметил запах. Металлически-голубое небо затянуто дымкой, утренний воздух должен быть свежим. Вместо этого в ноздри бьет тошнотворная кислая вонь. Сначала заподозрил мусорные баки, но, когда сошел по ступенькам и зашагал по тротуару, запах не исчез. Видно, дымят какие-то отсыревшие химикаты. Глаза щипало, словно в дымке летают частички наждачной бумаги.
Обстановка кругом непривычная. Утром в среду, посреди недели, почти нет машин. Люди идут медленно, еле тащат ноги, с усталыми, изможденными лицами, как будто тоже плохо спали. Весь город в состоянии глубокого шока. Ошеломляющие вчерашние события успели дойти до каждого, породив к началу нового дня новую мрачную реальность.
На пути попалась столовая, в витрине которой среди русских вывесок на подсвеченном пластике написано по-английски красными буквами: "Завтраки круглосуточно". Внутри видна горстка людей, включая двух копов, которые молча едят, глядя в телевизор высоко на стене.
Ронни сел в дальней кабинке. Подавленная официантка налила кофе, подала стакан воды со льдом, пока он тупо разглядывал русское меню, наткнувшись в конце концов на английскую версию на обороте. Заказал свежий апельсиновый сок и блины с ветчиной, уставился в ожидании на экран. Трудно поверить, что после вчерашнего завтрака прошло всего двадцать четыре часа. Кажется, будто двадцать четыре года.
Выйдя из столовой, он прошел короткое расстояние до почтового отделения с ящиками-ячейками. Тот же самый молодой человек торчал за компьютером, постукивая по клавишам; за другим сидела худая темноволосая молодая женщина лет двадцати с небольшим, пристально вглядываясь в экран и как будто бы с трудом удерживая слезы. Нервный лысый мужчина в грубом комбинезоне трясущимися руками вынимал что-то из вещевого мешка и складывал в ячейку, то и дело бегло оглядываясь через плечо. Ронни заинтересовался, что у него там в мешке, но благоразумно не стал присматриваться.
Он уже влился в этот мир кочевников, ничего не имеющих, бедных, беглых. Центрами этого мира служат такие места, как вот это почтовое отделение. Здесь не заводят друзей, а хранят анонимность. Именно это ему и надо.
На часах 8:30. Примерно через полчаса люди, с которыми он собирается поговорить, будут в офисах – если они сегодня работают. Заплатил за час пользования Интернетом и сел к компьютеру.
В 9:30 Ронни зашел в телефонную будку у дальней стены, бросил в щель четвертак и набрал первый номер из списка, только что составленного с помощью Интернета. В ожидании смотрел на перфорированную обивку кабины, не пропускавшую звук. Как в тюремных переговорных камерах.
Очнулся, услышав голос в трубке:
– "Эйб Миллер ассошиэйтс". Эйб Миллер слушает.
Мужчина говорил приветливо, но в голосе не слышалось стремления заключить сделку. Как будто Эйб Миллер со дня на день ждет конца света и считает, что нечего трепыхаться. Какой смысл? Вот что уловил Ронни в голосе Эйба Миллера.
– Фунтовый Эдвард, негашеный, новый, – сказал он, представившись. – Идеальный клей, без фиксатора.
– Сколько хотите?
– У меня их четыре. Четыре тысячи за каждую.
– Круто.
– В прекрасном состоянии. По каталогу вдвое дороже.
– Дело в том, что никто не знает, как пойдет игра на рынке. Акции ниже пола упали – вы меня понимаете.
– Это же лучше акций. Не падает.
– Я вообще не уверен, стоит ли что-то сейчас покупать. Пожалуй, пару дней обожду, посмотрю, куда ветер подует. Если они действительно в таком прекрасном состоянии, как утверждаете, может быть, возьму пару. Не больше. За две.
– Две тысячи за каждую?
– Сейчас больше не наскребу. Если хотите, ждите. Через неделю, возможно, немножко прибавлю. А может, и нет.
Ронни хорошо его понял. Понял, что после краха на Уолл-стрит в 1929 году нынешнее утро самое неподходящее для заключения сделок в любой точке мира, особенно в Нью-Йорке, да только выбирать не приходится. Нет у него такой роскоши, как время. Проклятие всей его жизни – покупать по самой высокой цене, продавать по самой низкой. Почему хренов мир вечно над ним издевается?
– Я перезвоню, – сказал он.
– Конечно. Как, говорите, ваша фамилия?
Усиленно ворочая мозгами, он на миг позабыл новую фамилию.
– Нельсон.
Мужчина немного подумал.
– Не родня Майку Нельсону из Бирмингема? Вы же англичанин, правда?
– Майку Нельсону? – Ронни мысленно выругался. Нехорошо вводить в игру какого-то однофамильца. Люди запоминают, а ему сейчас надо, чтобы его забыли. – Нет, – сказал он, – не родня.
Поблагодарил Эйба Миллера, повесил трубку. Раздумывая насчет фамилии, решил, что можно и оставить. Если существует другой дилер с такой же фамилией, люди свяжут их вместе и сразу уважительно отнесутся. Такой бизнес во многом зависит от репутации.
Обзвонил еще шестерых из списка. Никто не отнесся к нему лучше первого, а двое категорически заявили, что в данный момент не собираются ничего покупать, и Ронни охватила паника. Может, рынок упал еще ниже, и было б разумно принять предложение Эйба Миллера, пока оно еще действительно. Если в новом шатком мире оно еще действительно через двадцать пять минут.
Восемь тысяч долларов за то, что стоит как минимум двадцать. При себе еще два блока по одиннадцать и отдельные новенькие Черные пенни с нетронутым клеем. На нормальном рынке просил бы по двадцать пять тысяч за каждую, а сейчас бог знает, сколько можно спросить. Продавать нет смысла. Больше у него нет ничего на свете. Они должны долго держать его на плаву.
Может быть, очень долго.
65
Октябрь 2007 года
В начале карьеры Рой Грейс служил патрульным в Центральном Брайтоне, потом недолго работал в уголовной полиции в бригаде по борьбе с наркотиками. Знает по именам и в лицо почти всех уличных толкачей и некоторых постоянных покупателей, которых задерживал время от времени.
Обычно попадается только мелочь – низко висящие ягодки. Полиция часто их игнорирует, предпочитая следить и даже подружиться в надежде, что они приведут к крупной рыбе, к посредникам, поставщикам и, крайне редко, к главному оптовику. Но всякий раз, как служители закона достигают успеха, вылавливая полный сачок игроков, новые с нетерпением ждут своей очереди.
Впрочем, в данный момент, когда он останавливал "альфа-ромео" на Черч-стрит и выключал мотор, а вместе с ним песню Марлы Гленн, брайтонское наркотическое подполье вполне могло ему кое-чем услужить.
Он шел в легком плаще среди толп, начинавших высыпаться из офисов в обеденный перерыв, мимо кафе, закусочных и баров, мимо зерновой биржи, свернул налево на Мальборо-Плейс, остановился, прикидываясь, будто звонит по телефону. Соседние кварталы к северу отсюда и к востоку за Лондон-роуд давно стали пристанищем уличных наркоторговцев.
Не прошло и пяти минут, как Грейс заметил двух спешивших оборванцев, шагавших быстрей всех – легкая добыча. Пристроился за ними на солидной дистанции. Один высокий и тощий, с сутулыми плечами, в ветровке, серых штанах и кроссовках. Другой меньше ростом, плотнее, в спортивном костюме и черных ботинках, двигался какой-то неестественно важной походкой, широко расставив руки, опасливо стреляя глазами через плечо, как бы проверяя, нет ли за ним слежки.
Высокий нес пластиковую сумку, явно с банкой пива. В городе запрещено распивать спиртные напитки на улицах, поэтому почти все бродяги держат открытую банку в пластиковом пакете. Эти шли очень быстро, то ли торопясь раздобыть денег, что означает готовность на правонарушение – кражу сумочки или товаров в магазине, – то ли спеша на встречу с дилером за дневной порцией. То ли они сами дилеры и спешат на встречу с клиентом.
Мимо прогромыхали два красно-желтых автобуса, за ними такси, за ним поток частных машин. Где-то взвыла сирена, и оба мужчины вздрогнули. Плотный чаще оглядывался через правое плечо, поэтому Грейс держался левее, ближе к витринам, прячась по мере возможности за прохожими.
Парочка повернула налево на Трафальгар-стрит, и предположения Грейса начали перерастать в уверенность. Наверняка через пару сотен ярдов еще раз свернут влево и будут у цели.
Пелэм-сквер представляет собой маленькую изящную площадь с ленточной застройкой эпохи Регентства, в центре которой огражденный парк. Скамейки рядом с входом с Трафальгар-стрит – излюбленное место местных конторских служащих, где они закусывают в погожие дни. Теперь, после запрета курения в офисах, парк стал еще популярней. Жуя сандвич, куря сигарету, мало кто обращает внимание на разношерстный народ, который толпится вокруг.
Грейс прислонился к фонарному столбу, понаблюдал какое-то время. Один из троих, сидящих на скамейке, – Ник Фостер, – пьет пиво из банки, спрятанной, как и у прочих, в пакете. Рядом мужчина лет сорока с небольшим, с угрюмой злобной физиономией и необычной стрижкой вроде неправильно выбритой монашеской тонзуры, в майке, несмотря на холодный ветер, синем хлопчатобумажном комбинезоне, рабочих ботинках.
Грейс неплохо его знает. Грабитель, иногда толкающий наркотики. Именно он в данный момент обслуживает обступивших его жалких людишек. Рядом с ним сидит грязная, до предела напряженная женщина со свалявшимися темными волосами. Дальше такой же грязный тридцатилетний мужчина, опустивший голову на колени.
Двое, за которыми он шел по следу, подошли к Фостеру. Точно по инструкции. Фостер назначает каждому встречу в парке в точное время. Если вдруг занервничает, почуяв слежку, покинет парк, найдет другое место, сообщит по телефону клиентам, куда прийти. Перебежки порой повторяются несколько раз, пока толкачи не сочтут, что находятся в безопасности. Часто вместе себя посылают на встречу молодых подручных. Однако Фостер жадный, не хочет никому платить. Вдобавок хорошо знает систему. Отлично понимает, что он – мелкая сошка, и в момент опасности просто глотает пакетики с наркотой, а потом вылавливает из унитаза.
Ник Фостер взглянул в его сторону, и Грейс, не желая себя обнаруживать, отступил на тротуар, где почти лицом к лицу столкнулся с мужчиной, которого искал.
Прошли годы, но его все равно изумило, до чего подонок постарел. Терри Биглоу – отпрыск брайтонского подпольного преступного клана. История семейства Биглоу восходит к временам "бритвенных банд", которые в сороковых-пятидесятых годах вели войну за передел сфер влияния, и многие жители Брайтона и Хоува до сих пор пугаются, слыша эту фамилию, хотя большинство старших членов семьи умерли, а те, кто помоложе, либо отбывают длительные сроки заключения, либо бежали в Испанию. Оставшиеся в городе, вроде Терри, – битые карты.
Терри Биглоу начинал альфонсом, скупал краденое, подторговывал наркотиками. Лицо его всегда было подвижным, угрожающим, прилизанные волосы зачесаны челкой на лоб, дешевые начищенные туфли. Теперь ему, должно быть, под семьдесят, думал Грейс, а тянет на десяток лет старше.
Волосы у старого негодяя по-прежнему аккуратно причесаны, но с виду сальные, поредевшие, поседевшие. Крысиная мордочка обвисла, исхудала, острые зубы приобрели цвет ржавчины. Одет в мешковатый серый костюм, дешевый брючный ремень затянут почти на груди. Кажется, он и ростом стал меньше на несколько дюймов. А уж запах – и говорить нечего. Единственное, что осталось от настоящего Терри Биглоу, – большие золотые часы и массивный перстень с изумрудом.
– Мистер Грейс! Сержант Грейс! Рад вас видеть! Какой сюрприз…
Собственно, не такой уж сюрприз, едва не сказал Грейс, хотя не мог не порадоваться, что на этот раз в центре города все само плывет в руки.
– Теперь суперинтендент, – поправил он.
– Ох, конечно, я и позабыл. – Голос Биглоу звучал слабо, гнусаво. – Пошли на повышение. Слышал, да. Вы его заслужили, мистер Грейс. Прошу прощения, сэр… Суперинтендент… Я теперь чистый. В тюрьме обрел Бога.
– Он тоже там срок отбывал? – буркнул Грейс.
– Больше ничем таким не занимаюсь, – продолжал Биглоу со смертельной серьезностью, абсолютно не заметив или проигнорировав замечание.
– Значит, просто случайно стоишь возле парка, пока Ник Фостер на скамейке обслуживает клиентов?
– Абсолютно случайно, – заверил Терри, и глаза его еще быстрее забегали по сторонам. – Чистое совпадение, сэр. Мы с приятелем идем обедать, просто мимо проходили.
Биглоу оглянулся на своего компаньона в такой же поношенной одежде. Грейс его знает: Джимми Бардольф, постоянный подручный Биглоу. Теперь, впрочем, вряд ли. От него разит перегаром, лицо покрыто коростой, волосы в жутком виде. Похоже, не ступал ногой в ванну после того, как его обмыли в родильном доме.