Кажется, у Натали Ропп не было ни близких друзей, ни родни, кроме двух дам неопределенного возраста, которые неловко держались в сторонке, и еще какого-то типа лет тридцати, пришедшего с опозданием, – фиолетовая парка, мотоциклетный шлем под мышкой; он прошептал Симону: "Я ее крестник, но мы не виделись много лет, знаете, как это часто бывает…" Луи Ропп слегка кивнул ему и сосредоточил все внимание на гробе, который раскачивался над открытой могилой.
Ее обращение к киберсексу и виртуальному сообществу пользователей Интернета объяснялось, вероятно, одиночеством.
Точно как у тебя, старушка.
Никакого священника, никакого чтения Священного Писания, просто опустили в яму, крестное знамение со стороны мужа, розы, которые нам роздали служащие похоронного бюро, чтобы мы бросили их на гроб, молчаливое шествие друг за другом, я всегда боюсь в таких случаях споткнуться и скатиться в яму.
Луи Ропп не плакал, он был красен и постоянно сопел, старая дама покашливала и, покачав головой, отказалась взять протянутую ей розу.
Селина дошла, вихляя бедрами, до самой могилы, словно это был кастинг на "Даму с камелиями", Альварес и Спелман стояли в сторонке, молчаливые, окаменелые, со скрещенными руками, настороженные, Стивен Задумчивый бросил цветок, а потом, скрестив руки, опустив голову, вернулся на свое место. Даге беспрестанно смотрел на часы и болтал mezzo-voce с супругой Вельда, которому надлежало бы следить за их шушуканьем, вместо того чтобы нашептывать что-то на ухо нашему ненавистному директору, Симон в это время нервно поглаживал рукой волосы, а Мадзоли, стоя с закрытыми глазами, казалось, вот-вот заснет.
Когда принесли цветы, Селина подтолкнула меня локтем, чтобы я полюбовалась нашим венком, классическим венком на подставке, белым с зеленым, с лентой "Коллеги и друзья по больнице образцовой медсестре". Образец за 400 евро. Он был больше, чем венок от дирекции. Муж заказал ветку цвета семги, желтого и белого, "Моей покойной супруге" (за 140 евро), а от обеих престарелых дам было что-то вроде оранжевой подушки-шара, "Нашей дорогой племяннице" (90 евро). Крестник ограничился траурным лилово-розовым букетиком за 40 евро, я видела и его, и все остальные в каталоге в Интернете.
Пожатие рук, шелест поспешных выражений соболезнования, обе тетки прижимают к глазам платочки, Луи Ропп, не отрывая глаз от своих прочных кожаных ботинок, благодарит едва слышным голосом, его мать поджимает губы, один из служащих похоронного бюро зевает, прикрываясь рукой.
А потом, тихонько переговариваясь, все разошлись. Одним словом, похороны на скорую руку под негреющим солнцем. Я подумала о Сандрине Манкевич и о Мелани Дюма, которых, вероятно, похоронили здесь же. Об их безутешных семьях. Об этих, так быстро последовавших друг за другом трех гробах. Должно быть, Стивен подумал о том же, потому что прошептал:
– Мелани Дюма на аллее "Е". Я спросил при входе у сторожа. А Манкевич на аллее "I". Это ужасно.
Я согласилась. За несколько дней три женщины ушли в могилу по вине какого-то психопата, нуждающегося в свеженькой крови.
Нас обогнали Альварес и Спелман, и мне показалось, что Альварес выглядел постаревшим и озабоченным. Он кивнул мне, у него были круги под глазами и бледный цвет лица. Спелман непрерывно поглядывал направо и налево, словно убийца с пилой в руках мог вдруг возникнуть среди кипарисов. Выглядел он тоже неважно. На них, наверное, наседает начальство, чтобы получить быстрые результаты. Сумасшедший убийца, за две недели зарезавший трех женщин в маленьком городке, где всего-то 70 000 жителей, – такое не проходит незамеченным. Пресса сорвалась с цепи, психоз с безудержной быстротой охватывал город.
– Ничего нового? – спросила я, увязавшись за ними.
– К сожалению, – ответил Альварес, растирая обеими руками лицо. – Нам остается только давить Риверу, как лимон, в надежде, что это все же он.
– А версия, что он подражает Потрошителю?
– Подражает этот псих Потрошителю или нет – что от этого меняется? – отмахнулся он от меня, словно хотел сказать "отвяжитесь же наконец". – Важно то, что он охвачен ненавистью, – продолжал он. – Ну а эти байки насчет подражания… Вы ведь знаете, что я об этом думаю. Дайте в руки психопату скальпель, укажите ему возможную жертву и можете быть уверены в результате, – заключил он, сжимая кулаки.
– В самом деле… А кстати, этот тип с дрелью, он приходил за ней? – спросил Спелман насмешливо, как мне показалось, поглядывая на меня своими серо-голубыми глазами.
Я пожала плечами:
– Нет. Но, правда, вам следовало бы прислать кого-нибудь для ее осмотра.
– А вам не кажется, что мы, как бы это сказать… несколько перегружены работой? – проворчал, обернувшись, Альварес.
Спелман сделал жест, что сам он ничего не может сделать, и они устремились вперед.
От злости и обиды у меня сжало горло, но что было делать? Умолять, чтобы они занялись моим случаем? И это в тот момент, когда только что убиты три женщины?
Подойдя к стоянке, Альварес замедлил шаги, и я увидела, что он наблюдает за врачами, садившимися в свои машины. Потом, нахмурившись, он что-то нацарапал в своей записной книжке. Затем вырвал листок и протянул его Спелману, который молча кивнул и отошел, чтобы вполголоса поговорить по телефону. Селина подошла к Альваресу и нежно коснулась его затылка, а тот пожал плечами, потому что она прервала его размышления. Она закусила губу и направилась ко мне.
– Просто закоченела! И как все это грустно! – сказала она.
– Веселые похороны случаются довольно редко, ты согласна? – заметила я.
– Ты и впрямь балда, – фыркнула она в воротник плаща.
– Они совсем выдохлись, – продолжала я, указывая подбородком на обоих фликов.
– Они уже на ногах не держатся, – согласилась она. – Сегодня рано утром прибыл Ривера. Сейчас они будут его допрашивать. Но Рики думает, что это не он. Из-за М.О.: Ривера замешан только в мужских драках с поножовщиной.
Лейтенант Селина, новобранец NYPD.
Но это должен быть Ривера. Должен, потому что иначе…
– И все-таки странно думать, что этот сумасшедший находится, может быть, здесь и разглядывает нас, чтобы выбрать следующую жертву, – продолжала она, сложив губы в куриную гузку.
"Выбрать следующую". Я вздрогнула. Селина – маленькая брюнетка. А я – высокая блондинка.
И вдруг я осознала: как Мелани, Сандрина и Натали. Высокая блондинка, полная, с карими глазами. Нет, сейчас мои волосы не видны, на мне шапочка. Теперь и я украдкой поглядывала через плечо. Альварес и Спелман, прислонившись к киоску с цветами, ожидали, чтобы люди разъехались. Странно, должно быть, продавать цветы исключительно для покойников. Продавать цветы, когда знаешь, что тот, кому они предназначаются, никогда их не увидит, никогда не понюхает. Цветы, которые будут положены на каменные плиты и увянут над разлагающимися телами покойников.
Я подумала, есть ли цветы на могилах Мелани и Сандрины.
– Я возвращаюсь с Софи, тебя подвезти? – спросила Селина.
– Нет, у меня здесь родственники, – ответила я с неопределенным жестом в сторону аллей, укатанных гравием. – Положу им цветы.
И я вошла в магазинчик, покрутилась среди цветов и выбрала два букетика простеньких фиалок, а когда вышла, то все уже уехали.
Аллея "Е" начиналась в двадцати метрах справа. Я пошла по ней с таким чувством, словно совершаю что-то предосудительное. И неприятное сжатие в области солнечного сплетения. К счастью, высокие стены и ряды частых кипарисов смягчали ощущение, будто я выставлена наружу, на широкий простор. Я предпочитаю укрытые пространства, вот как это. Не хватало только крыши, чтобы создалось впечатление, что это внутренний садик. Патио для мертвых.
Могилу я заметила сразу. Там лежали свежие цветы, а розовый гранит блестел. Я подошла с тяжелым сердцем. Никакой эпитафии, только имя, Мелани Дюма, и даты ее короткой жизни, написанные под именами Августины Дюма, 1888–1967, и Жан-Поля Дюма, 1928–1997. Ее бабушка и отец? Да разве это важно? Я положила свой букетик фиалок. Глубоко вздохнула и пошла обратно. В направлении аллеи "I".
Там был черный прямоугольник, на котором лежал крест из роз, почти совсем увядших. Большой крест за 450 евро, красные розы и гипсофилы. С лентой: "Нашей дорогой дочери от любящих родителей". Я почувствовала, что у меня сжалось горло, казалось, меня сейчас вырвет. Перед глазами плясали маленькие золотые буковки "Сандрина Манкевич, 16/08/1980 – 09/01/2005". Тяжело дыша, я повернула в сторону выхода, пытаясь сосредоточиться только на скрипе гравия под ногами, на чириканье воробьев.
Что за болезненное любопытство толкнуло меня пойти к этим могилам? Неужели я вхожу в постоянно расширяющийся круг мерзких любопытных зрителей вроде Че? Неужели я тоже буду искать в Сети те отвратительные сайты, где любуются смертями, кровью, аутопсией или зрелищами несчастных случаев?
Что-то связывало меня с этими женщинами. Может быть, сопричастность их незащищенности? Это незнакомое мужчинам чувство, что ты являешься потенциальной жертвой и в человеческих джунглях должна постоянно находиться начеку.
На обратном пути я снова взяла такси; пробуждалась сильная мигрень, возникало неосознанное желание плакать.
Я, должно быть, крепко спала, потому что четверть часа тому назад внезапно проснулась в полной темноте, распухший язык, тяжелые веки. Быстренько зажгла повсюду свет, выпила большой стакан холодной воды, включила радио и с удивлением обнаружила, что мои наручные часы показывают двадцать два часа! Я проспала весь день, уже давно стемнело, это все из-за этих чертовых таблеток, но как без них обойтись? На окне снежные узоры. И луна строит мерзкую рожу.
Звонок разрывает черепную коробку. Телефон? Нет, входная дверь дома.
Запахиваю полы пеньюара, сую ноги в домашние туфельки. Снова звонок. Длинный настойчивый звонок. Опять папаша Моран? В такой час?! Или же…
Хватаю нож. Умираю от жажды. И от страха. Крадучись подбираюсь к своей двери, а звонок снова звонит. Это ко мне и к Стивену. Который не отвечает. Короткая пауза. И в тот же миг мой телефон выводит "Memory of Love". Вздрагиваю. Я не могу ответить, потому что притворяюсь, что меня нет дома. Через две минуты – сигнал о поступившем сообщении. Скорее в камин.
– Дорогуша, это опять я, у меня есть для тебя новость super-hot!
Леонардо, он перевозбужден. Сжимаюсь, словно в ожидании удара. Что он еще выдаст?
– Ламарк тебя разыскивает.
Что?!
– Э-эй, дорогая, сними трубку! Ты что, все еще не вынула из ушей затычки Quies, или что?! Мне только что звонил Большая Ива. Представь себе, как раз в то время, как он разыскивал Ламарка, Ламарк разыскивал тебя! Ну, точно как мы.
Моя рука сжимается на ручке ножа.
– Это слишком долго объяснять, я скажу тебе кратенько: Ива вступил в контакт с Ламарком под каким-то предлогом, они поболтали, и Ламарк сказал моему Иве, что он по сумасшедшему запал на одну интернет-бабу и вот уже целую неделю пытается найти ее адрес!
Снова пауза.
Звонок. Черт подери, наконец! Я бегу в ванную, подхожу к окошечку, откуда видна улица. Краем глаза выглядываю. Перед домом под фонарем припаркован серый универсал. Какой-то тип, повернувшись ко мне спиной, ходит туда-сюда.
Меня преследует голос Леонардо:
– Ты уверена, что ты не под наркозом?
Важно, кто этот тип.
Высокий блондин с сигаретой.
– Все так и есть, как я тебе говорю, – надрывается Че, – он тебя нашел!
А?
Тип оборачивается. Высокий блондин интеллигентного вида.
– У него твой адрес и все такое! Ладно, перезвони, когда вернешься на землю.
Щелк.
Дзы-ы-ынь. Вздрагиваю помимо воли.
Блондин с сигаретой бросает окурок, давит его своим темно-синим мокасином, явно нервничает. На нем хорошо сидящие джинсы, под черной паркой бежевый свитер с воротником. Он смотрит на фасад дома, и я, удерживая дыхание, вжимаюсь в стену.
Он все же нашел мой адрес. Блондин с сигаретой, фотографией которого, присланной по Интернету, я любовалась на досуге, закуривает новую цигарку, злобно бьет по переднему колесу своей тачки. Интеллигент, но в прекрасной физической форме. А я просто страшила, если верить зеркалу. Глаза опухшие, ненакрашенные, сама непричесанная, лицо оплывшее, талию опоясывают жировые складки, брови не выщипаны, вислые тусклые волосы, зловонное дыхание, нет, нет и нет, никто не увидит меня в таком виде! А особенно этот поганый лгун.
А если он простоит здесь весь вечер?
И всю ночь?
Если он будет стоять здесь до тех пор, пока я не выйду?
Не могу вспомнить, дежурит сегодня Стивен или отдыхает?
Тишина. Подкрадываюсь к окну. Машина здесь, но никого не видно. Подкрадываюсь к двери, тихонько открываю ее, выскальзываю в коридор, прикладываю ухо к входной двери, слушаю. Может быть, он отъезжает?
Бум-бум-бум!
Сопровождаемый воплями град ударов ногой по дверной раме.
– Есть кто-нибудь? Э-эй, отвечайте!
Красивый баритон, полный теплых живых ноток.
Быстро отползаю назад в свою нору. Ох, только бы Стивен был дома и уже получил мое сообщение, только бы он велел ему убираться прочь.
Но все же Бог любит меня, когда не занят решением мировых проблем! Мне кажется, что я слышу голос Стивена по домофону:
– Да? Что вы хотите?
– Я ищу Эльвиру, – заявляет Рэй-Антони хриплым голосом.
– А вы знаете, который час?
– Это очень важно!
Вздох. Потом биканье, которое открывает замок двери.
Рэй-Антони бросается на лестницу, полы его парки задевают стены. Дверь Стивена открывается.
– Простите, но я не понял цели вашего визита… – заявляет наш национальный простофиля.
– Эльвира!
– Эльвира? Какая Эльвира? Я не совсем понимаю…
– Я был в больнице, поэтому не валяйте дурака!
– Попрошу вас, месье, оставаться в рамках.
– Эльвира, с которой я переписываюсь уже много недель…
– Здесь нет Эльвиры. А теперь уходите, или я вызову полицию.
– Вот это новости! Вы видите эту распечатку? Вот, разве это не идентификационный код вашей машины, а? А вот это? Это не фото Эльвиры?
– Здесь какое-то недоразумение… И вы не гестапо, чтобы без всяких на то прав преследовать своих корреспондентов. Сеть, месье, – это синоним Свободы, а не Инквизиции. Убирайтесь!
Молодец, Стивен Смелый!
– Черт подери! – огрызается выведенный из себя Рэй. – Кончайте втирать мне очки…
Дурацкая сирена "скорой помощи" мешает мне услышать дальнейшее, я различаю только возгласы, а потом дверь Стивена сильно хлопает, пин-пон-пин-пон. Оглушительно…
И ничего больше. Кажется, все успокоилось.
Надеюсь, что Стивен сумел убедить его и он больше не вернется. Ну какой же подлец этот Рэй! "Не втирайте мне очки"! Ну а мне можно вешать лапшу? Честное слово, непорядочность мужчин просто завораживает! А если я вовсе и не хочу видеть его во плоти? Что, может быть, есть такие обязательства, что необходимо лично встречаться со всеми своими корреспондентами? Провались ты, Рэй-Антони, провались ты со всеми своими жалкими компьютерными игрушками! Кончено, Эльвира – Отдых Воина. Я не твоя вещь.
Я почти раскаиваюсь, что не влепила ему по морде. Вот если бы я успела причесаться и накраситься…
Он больше не будет мне писать.
А все-таки мы с ним здорово веселились.
Хватит, хватит, хватит!
И снова воркует Бэбифон. Я беру трубку, опасаясь, что это Рэй-Антони разыскал мой номер. Какое облегчение, это Стивен.
– Он уехал? – спросила я дрожащим голосом.
– Не волнуйтесь, я выставил его вон и надеюсь, что больше он не вернется. Крайне неприятный тип.
Шмыгаю носом и замечаю, что плачу. Стивен Бесчувственный переходит от заботливости к подозрительности:
– Но, Эльвира, строго между нами, что такое вы ему сделали, чтобы привести в подобное состояние?
– Да ничего! (Всхлипывания.) Мы переписывались, вот и все.
Теперь тон откровенно осуждающий:
– Сообщения… хм… эротического… м-м… содержания?
– И вовсе нет! Он писал мне, что влюбился. Романтические сообщения, да, чисто романтические сообщения!
– Всем известно, что Интернет полон извращенцев, – нравоучительно добивает он меня.
– Но ведь нельзя же всех подозревать и жить затворницей!
На другом конце провода подозрительное молчание.
– Но если этот мужчина и вы… ну, я хочу сказать… вы понимаете… то почему вы не захотели его принять?
– Еще рано, еще слишком рано! – простонала я, утирая щеки.
– Слишком рано? – повторяет бестолковый Стивен Извечное Мужское Начало.
– Я еще была не готова, вам этого не понять, он должен был дать мне время! – завершаю, исчерпав все аргументы.
Стивен покашливает.
– Хм… В следующий раз будьте поосторожнее, – заключает он, – вы поставили меня в затруднительное положение. Да, кстати! Месье Моран хочет забрать инструменты, которые забыл у вас его служащий. Я могу спуститься за ними?
Дрель! Нет, не отдам, это мое единственное доказательство!
– Я знаю, но у меня ничего нет, он, должно быть, ошибся.
– Да? Странно. Он был абсолютно уверен в этом факте.
Ну кто говорит таким языком, кроме героев романа?!
– Возможно, но факты опровергают его уверенность, – ловко нахожусь я с ответом.
– Посмотрите еще раз, – настаивает он, – бедняга был очень расстроен.
Говорю: "Да, да", одновременно думая: "Нет, нет". Мне совершенно наплевать, что "бедня-я-га расстроен". В данный момент меня интересует только судьба Эльвиры.
Я еще раз благодарю его за Рэя, потом вешаю трубку. Тайком подхожу к окну. Сердце ёкает: машина все еще здесь. Боже мой, но ведь это означает, что он бродит поблизости! И нельзя открыть окно, чтобы закрыть ставни: если он прячется возле окна, то схватит меня за запястья, словно монстр, вылезающий из-под кровати в каком-нибудь фильме ужасов. Конечно, проникнуть в дом ему помешают решетки, но мне бы не хотелось почувствовать его руки, сжимающиеся на моем нежном горле.
Задернуть красные бархатные шторы.
Вероятно, он не поверил Стивену и поджидает, чтобы я вышла. Хитер этот Рэй-Антони Ламарк! Но у меня нет никакого желания выходить ни сейчас, ни в ближайшие сутки.
Но когда Стивен уйдет на работу, тот поймет, что я одна и беззащитна в пустом доме. Он взломает дверь и… А ты вызовешь фликов, Эльвира, и хоп, они захватят его раньше, чем он кончит тебя насиловать.
Если они соизволят приехать.
Меньше чем три недели назад какой-то одержимый пьяница прикончил двух женщин молотком, а ведь сосед вызвал полицию, услышав крики. Но флики, загруженные работой, подумали, что это просто нарушение ночной тишины. Они промедлили и приехали только через три часа, уже по требованию других соседей. Я вовсе не хочу умереть из-за проблем с нехваткой персонала в полиции.