– Ой, только не надо мне рассказывать об этом, – прервал его Уининк. – Я сам – аутсайдер. И всегда им буду. Ни рыба ни мясо – это про меня.
– Из-за того, что ты голландец?
– Наполовину. Папаша родом из Роттердама. Приехал сюда в семидесятых поработать на британских верфях. Ну и остался в Шеффилде.
– На верфях?
– Вот именно. Теперь их не осталось ни одной. Вот он и осел в Шеффилде: работал на заводе, где сталь льют, а потом и завод закрыли.
– Наверно, в детстве тебе доставалось из-за твоей фамилии?
– Смеешься? – скривился Уининк. – Я каждый день материл своего отца на чем свет стоит, только потому, что мне досталась такая фамилия. Она произносится как "Уайнинг", только с "к" на конце, говорил я. Я твердил это до посинения, но, думаешь, меня слушали?
– Это была просто шутка, – сказал Купер.
– Что-что?
– Да этот стеб. Ну, "уи", ты же понимаешь.
– Моя фамилия произносится "Уайнинг"…
– …но с "к" на конце. Точно.
Купер огляделся, подыскивая предлог покинуть буфет.
– В любом случае, – медленно произнес Уининк, – когда я перерос всех на голову, они больше так не делали. – На лице у него застыл его пресловутый взгляд. – А однажды я врезал заводиле по зубам.
– Простите, наше время истекло, прошу посторонних покинуть комнату. Следующий пункт повестки дня – протокол последней встречи.
Председатель приходского совета Каргрива носила белый кардиган и твидовую юбку и была столь близорука, что с трудом узнавала своих коллег у противоположного конца стола. Советник Мэри Солт предпочла бы, чтобы ее называли "пред", но некоторые члены совета отказывались перенимать современный лексикон и продолжали именовать ее "председатель", не обращая внимания на ее злобный близорукий взгляд.
Оуэн Фокс не принадлежал к партии советника Солт. Он вообще не принадлежал ни к какой партии, поэтому его голос не имел веса при важных решениях, например, о том, куда направить приходскую часть налогов с домовладельцев. Но они с председателем знали друг друга много лет.
В холодной комнате со скрипучим паркетом, где проходили заседания приходского совета, звуки отдавались гулко. В одном конце находилась маленькая сцена, превращенная сейчас в китайскую прачечную – для репетиций местного театра пантомимы. Со своего места Оуэн видел под столом ноги советника Солт в колготках телесного цвета. Ноги казались гладкими и блестящими, словно сосиски в оболочке. Его так и подмывало ткнуть в них вилкой.
Встреча совета началась с ответов на вопросы общественности, на которые отводилось пятнадцать минут. Обычно здесь присутствовали лишь одно-два знакомых лица, сидевших в конце комнаты, а иногда и совсем никого не было. Но сегодня вечером собралась толпа народу, пришлось даже принести дополнительные стулья. Все пришедшие желали знать, какие приняты меры для обеспечения безопасности в районе. Было высказано пожелание, чтобы на следующую встречу пригласили кого-нибудь из старших полицейских чинов, и клерку поручили написать начальнику полиции. Затем председатель перешла к повестке дня. Публике отводилось всего пятнадцать минут.
Повестка дня включала сообщение от руководства национального парка по поводу анкетирования посетителей и программу грантов по улучшению состояния окружающей среды. Окружной совет ответил на письмо об уличных фонарях и в очередной раз обсудил установку высокого барьера при въезде на деревенскую автостоянку, чтобы цыгане не оставляли там свои фургоны. Затем было сделано сообщение об успешном выполнении программы по озеленению, приуроченной к третьему тысячелетию, и члены совета обсудили мероприятия по благоустройству колодцев на следующий год. Выездную библиотеку перенесли на четверг. Провели проверку в кегельбане. Вскоре об опасностях прогулок по Рингхэмской пустоши прочно забыли. В конце концов, публике отводилось всего пятнадцать минут.
– Есть еще вопросы? – спросила под конец председатель.
Советник Солт обвела взглядом сидящих за столом. Никто не откликнулся. Оуэн посмотрел на часы. Не так уж поздно. Некоторые члены совета зайдут после заседания в "Танцующего барсука" для традиционного обмена сплетнями, а для Оуэна это – прекрасный шанс вернуться домой пораньше. Его никогда не привлекала общественная жизнь поселка, а сейчас тем более.
– Тогда объявляю заседание закрытым.
Оуэн поспешил к двери, чтобы никто из членов совета не успел отвести его в уголок и забросать вопросами о нападении на Рингхэмской пустоши. Ответить ему было нечего – он знал не больше других: неизвестно, кто бродил по пустоши и когда будет нанесен следующий удар.
Конечно, на этот счет у Оуэна имелись свои соображения. И найдись рядом человек, который правильно поставил бы вопрос, Оуэн не смог бы держать их при себе.
Глава 13
Свет настольной лампы падал прямо в глаза Диане Фрай, отчего лицо Мегги Крю в полумраке между лампой и окном было еще труднее разглядеть. Вечернее небо над Матлоком становилось все темнее, и Фрай чувствовала себя здесь, в этой квартире, весьма неуютно. На месте Мегги ее не успокоили бы ни "тревожная" кнопка, ни дополнительная охрана, обещанные полицией.
– Мегги, вы же понимаете, что мне нужно с вами поговорить, – сказала она.
– Сколько угодно. У меня масса свободного времени.
Прочитав дело Мегги и побеседовав с инспектором Армстронг, Фрай пришла к выводу, что, если она желает выудить у этой женщины хоть что-то, ей придется проявить настойчивость. Где-то в глубинах сознания Мегги Крю хранились важные воспоминания, так необходимые полиции, воспоминания, которые помогли бы опознать человека, ставшего теперь убийцей.
– Я хочу поговорить с вами о нашей новой жертве, – сказала она.
Мегги ждала, рассматривая лампу и не проявляя никаких признаков интереса. Фрай предприняла еще одну попытку:
– О женщине, которую нашли мертвой на Рингхэмской пустоши.
Мегги пожала плечами. Фрай начала охватывать злость, но она сумела взять себя в руки. В деле говорилось, что Мегги Крю расстроена и разочарована тем, что полиции не удалось найти того, кто на нее напал. Нельзя позволить своим личным чувствам вмешиваться в работу.
– Я ничего не знаю о вашей новой жертве. Ничего, – сказала Мегги.
– Тогда разрешите, я вам помогу. Ее звали Дженни Уэстон. Ей тридцать лет. То есть ей было тридцать лет, когда она погибла. И старше она уже никогда не станет. Рост пять футов и шесть с половиной дюймов, вес – шестьдесят килограммов. Это девять с половиной стоунов. В последнее время она пыталась похудеть, но без особенного успеха. Жила она в небольшом современном коттедже в Тотли, на окраине Шеффилда, и руководила отделом страховой компании. На первый взгляд, у вас с ней не много общего, но, возможно, в чем-то вы похожи. Дженни любила кататься на велосипеде и слушать классическую музыку – Гайдна и Штрауса. Я заметила, вы тоже любите Штрауса, Мегги.
Диана кивнула в сторону стереосистемы, на которой лежал диск "Сказки Венского леса" – единственный диск, вынутый из стойки. Яркий цвет его обложки выделялся в полумраке.
Свет все продолжал убывать. Фрай моргнула и помолчала секунду, подождав, пока глаза опять привыкнут к темноте и черты лица Мегги снова станут четкими.
– Это не мой диск, – сказала Мегги. – И я его не слушаю.
– Дженни покупала себе одежду у "Маркс&Спенсер" и в "Некст", где имела скидку. Она держала банковский счет в "Нат-Уэст", делала перечисления в "Гринпис". Она очень любила природу и состояла членом множества соответствующих обществ, включая Королевское общество защиты животных, и помогала на добровольных началах местному обществу защиты кошек. У нее был свой кот по кличке Нельсон. Знаете, откуда у него такая кличка? Когда она подобрала его, у кота была инфекция, и в результате один глаз перестал открываться. Мегги, вы когда-нибудь держали кошку?
Мегги по-прежнему смотрела в пространство. Фрай не имела ни малейшего представления, слышит ли Мегги ее слова.
– Нам известно о Дженни и многое другое. Например, что она брала в местной библиотеке биографии звезд шоу-бизнеса и романы Мейв Бинчи. Ездила на синем "фиате", но мыла его не часто. На заднем сиденье лежали сменная обувь, апельсин и мобильный телефон. Когда мы набрали номер, телефон заиграл увертюру к "Вильгельму Теллю".
Мегги смотрела без выражения и не мигая, хотя ее руки беспокойно двигались, а плечи были напряжены.
– Нет, – сказала она. – Россини я тоже не слушаю.
Все подробности жизни Дженни Фрай знала наизусть. Правда, полиции почти ничего не было известно о девушке, которая жила в доме Дженни в Тотли несколько недель назад. Роз Дэниелс исчезла так же внезапно, как и появилась, по крайней мере, со слов соседей Дженни. В один прекрасный день она прошла с рюкзаком за плечами по улице Квадрант и постучалась в дверь Дженни. Пожилой мужчина, встретивший ее по дороге на почту, заметил армейские ботинки и кольца в носу, а волосы ее назвал "спутанными". Ему семьдесят пять, и в современной моде он не особо разбирается, но попался весьма наблюдательный старичок. Он даже предположил, что она не носила лифчика.
Но имя молодой женщины полиция услышала лишь от коллеги Дженни. Сотрудница заглянула к Дженни в гости, и ей представили девушку. Удивительно, что она вообще запомнила имя Роз.
"Она была еще девчонкой. Я бы не дала ей больше двадцати лет. Студенточка такая, понимаете? Дреды, армейские штаны, и уселась прямо на пол, словно ее никогда не учили пользоваться стулом. Судя по всему, ей не приходилось работать. И уж точно не приходилось работать в офисе по продаже страховок.
– Она много говорила?
– "Привет". Вот и все, что она сказала. И даже это было сказано довольно высокомерно. Словно она оценила меня с первого взгляда и решила, что я слишком скучная, респектабельная и вряд ли ее заинтересую. Я еще подумала: "Какая наглость!" То есть если я скучная и респектабельная, то, значит, и Дженни Уэстон для нее такая же. Тогда что она делала в доме Дженни, эта Роз?
– Дженни так и не объяснила, кто она такая?
– Нет. Я пыталась расспросить ее на следующий день. Осторожно, конечно. Я спросила, откуда Роз родом, и Дженни ответила, что из Чешира, но тут же переменила тему разговора, словно сказала слишком много, хотя на самом-то деле не сказала почти ничего. Просто ушла от ответа, это ясно. Да, Дженни могла быть весьма скрытной, если хотела. Не могу себе представить, что общего у нее могло быть с той девушкой".
Фрай наблюдала за нервно подергивавшимися руками Мегги. Кот не вызвал никакой реакции. Неудивительно – похоже, ни одно домашнее животное еще никогда не тревожило казарменный порядок, царивший в жилище Мегги Крю.
– Следующий день рождения Дженни наступил бы одиннадцатого декабря. Она была стрельцом. Интересовалась гороскопами. Носила цепочку с серебряной подвеской в виде знака зодиака – лучника-кентавра, полулошади, получеловека. На следующий четверг у нее был назначен прием у дантиста – пломба выпала. Дженни Уэстон относилась к тем людям, кто начинает покупать подарки к Рождеству заранее. Она уже успела купить для своей матери кашемировый свитер, а для отца, бывшего летчика Британских ВВС, – книгу об авиакатастрофах над Пиком. А для кота она купила игрушечную мышку с колокольчиком.
– Зачем вы мне все это рассказываете? Я не хочу ничего этого знать, – вздохнула Мегги.
– Дженни взяла на работе недельный отпуск. Похоже, ей очень нравился Пик-парк. И вы тоже его любите. Разве не так, Мегги?
– Любила, – ответила та. – Один случай изменил мои вкусы.
– Ну а Дженни, скорее всего, любила его до последнего вздоха. Она так в нем и не разочаровалась – не успела.
– Ну и?..
– Кроме того, она была членом Национального фонда. Мы обнаружили множество сделанных ею фотографий различных зданий, принадлежащих Национальному фонду. Фотография была еще одним ее хобби. Судя по всему, ее любимым местом была Хаммондская Башня. Вы же хорошо знаете Хаммондскую Башню, а, Мегги?
– По-моему, все эти сведения есть в моем деле, – ответила та.
– Вы же работаете там гидом, так?
– Раньше работала.
– Может, вы даже встречались с Дженни Уэстон. Во время экскурсии. Рассказывали ей о портьерах времен Тюдоров или же показали, где находится женский туалет.
– Знаете, на самом деле я практически не запоминаю посетителей. Они для меня безликая толпа. Уходят, и я их тут же забываю, если только они не задают особенно интересных вопросов.
– Может быть, как раз Дженни их и задавала. Она интересовалась историей.
– Мало ли людей интересуется историей.
Показания координатора общественных гидов по Хаммондской Башне записали сразу после нападения на Мегги Крю. Она отозвалась о Мегги как о человеке весьма знающем. Возможно, она чуть более сдержанная и строгая, но благодаря ее глубоким познаниям некоторые посетители предпочитали в качестве гада именно ее.
– Возможно, Дженни даже имела отношение к страховке вашей машины, – сказала Фрай, – или дома.
– Не думаю.
– Почему вы так уверены? Я ведь не сказала, в какой компании она работала.
Мегги искоса взглянула на Фрай.
– Я устала. Чего вы от меня хотите?
– Я хочу, чтобы вы помогли нам найти человека, который убил Дженни Уэстон.
– Каким образом?
С этим вопросом Мегги пошевелилась на стуле. Фрай взмолилась, чтобы та не повернулась к ней лицом: Диана продвинулась довольно далеко, и ей не хотелось, чтобы сейчас ее подвели нервы и на лице проявилось то чувство, от которого сводило живот и непроизвольно сжимались в кулак пальцы.
– Мы предполагаем, что убийца – тот же человек, который сделал это с вашим лицом, Мегги, – сказала она.
На столе находилось совсем немного предметов, вытянутых в одну линию: пресс-папье, пепельница, телефон – и зловещего вида нож для бумаг в форме кинжала, с острым лезвием и усыпанной искусственными рубинами ручкой. Этот нож был единственной вещью в комнате, которую можно было бы отнести к предметам роскоши. В его красных камнях отражался свет лампы, притягивая взгляд. Мегги задумчиво вертела нож между пальцами, то направляя острие прямо на Фрай, то назад, и укладывала его по соседству с пресс-папье, воссоздавая тем самым геометрически правильную последовательность.
– Тогда скажите мне еще одно, – произнесла Мегги. – Как убили эту женщину?
– Ударом ножа.
Мегги тут же выпустила из рук нож и взяла вместо него ручку.
– Знаете, вы только зря тратите время. Все, что я могла вспомнить, я уже вспомнила.
– Я не верю, что память исчезает навсегда, а вы? Мегги, воспоминания обязательно вернутся. И как раз в тот момент, когда вы меньше всего этого ждете. К своему удивлению, вы обнаружите, что их вызвали самые обыкновенные вещи: может быть, вам кого-то напомнит лицо на экране телевизора или какой-то предмет одежды, который вы однажды наденете, ваше собственное отражение, промелькнувшее вечером в окне.
Рот Мегги сжался, от злости даже разгладились морщинки вокруг ее милых глаз.
– Они вернутся, Мегги, – повторила Фрай. – Лучше позвольте им всплыть на поверхность, когда мы вместе сможем правиться с ними, чем позволить им напасть на вас из-за угла в тот момент, когда вы меньше всего этого ждете. Доверьтесь мне.
Мегги не сводила с нее глаз. Губы ее постепенно расслабились.
– Вы сами переживали такое?
Фрай с трудом заставила себя кивнуть. Нелепо, но этот простой вопрос вызвал именно то, от чего она предостерегала Мегги. Воспоминания с силой нахлынули на нее, вызывая ощущение, к которому она оказалась совершенно не готова. Диана не отрывала взгляда от штор, считая на них медные колечки и стараясь дышать как можно медленнее и спокойнее. Сосчитав до трех, она сделала глубокий вдох, задержала воздух еще на три счета и только затем медленно выдохнула. Такое упражнение она проделала несколько раз. Всего за несколько секунд она полностью справилась с собой. Фрай знала, что со стороны вся процедура была малозаметна: большинство людей вообще ничего не замечали и, уж конечно, ничего не замечали ее коллеги-мужчины. Но Мегги пристально посмотрела на нее, хотя и не произнесла ни слова. Когда Фрай вновь встретилась с ее взглядом, она поняла: что-то непонятным образом изменилось, словно повернули ручку обогревателя и вдоль холодных стен потянулись струйки тепла.
– Хотите кофе? – предложила Мегги.
Не вставая со своего места, Фрай заглянула на кухню, когда Мегги открывала дверь в конце комнаты. Пока Диана ждала, она просматривала свои записи, отмечая моменты оживления в разговоре. Одной темы она пока не коснулась ни разу: до сих пор она не упомянула о семье Мегги. Ее ближайшей родственницей была сестра, проживавшая где-то на западе Ирландии.
Наблюдая за тем, как Мегги наливает кофе, Диана заметила, что на ее руках нет никаких ювелирных украшений – ни колец, ни браслетов. На лице совсем не было макияжа, хотя косметика помогла бы сделать шрамы менее безобразными. Мегги также не пользовалась губной помадой. Единственным украшением были две крошечные золотые сережки в виде миниатюрных крестиков.
– Судя по отчету о прошлой беседе, – сказала Фрай, – у вас ни с кем нет постоянных отношений. Так?
– Да. – Мегги улыбнулась, но сразу же вновь стала серьезной. – В моем деле, насколько я понимаю, записано каждое мое слово, да? Ну что ж, когда дело доходит до отношений, жизнь усложняется. Кто захочет смотреть на лицо, которого пугаются даже лошади.
– Согласна, длительные отношения в наши дни не считаются чем-то само собой разумеющимся. Никто не хочет брать на себя ответственность. Полагаю, тут еще играет определенную роль то, хотите ли вы детей или нет и как вы хотите их воспитывать.
– Я вообще никогда не хотела иметь детей, – сказала Мегги. – Некоторые люди думают, что для женщины это неестественно. – Она нервно усмехнулась: видно, такая перспектива приводила ее в замешательство. – Ну, может, я еще изменюсь. Проснусь однажды и обнаружу, что у меня все же есть материнский инстинкт. А вы как считаете? Все мы жертвы наших гормонов, верно?
Мегги отставила кофейник и взяла ручку, которая лежала рядом на протяжении всей беседы. Впервые она нацарапала несколько строк в своем блокноте. Чуть подавшись вперед, Фрай попробовала разобрать, что она там пишет. Но увидела лишь стенографические значки. Мегги писала несколько минут, настолько поглощенная своим занятием, словно Фрай вдруг перестала для нее существовать. Потом она бросила ручку.
– Когда вы снова придете ко мне? – спросила она.
– В среду, – тут же ответила Фрай.
– Давайте утром. В девять часов. Утром я лучше соображаю.
– Хорошо.
Фрай посмотрела в широкое окно: последние лучи осеннего солнца рисовали на крышах Матлока красные полоски и темные тени. Солнце садилось где-то у нее за спиной. Свет должен был падать на фасад здания, потому что он наверняка не попадал в комнату, где они сидели. Утром все будет по-другому. Возможно, утром Мегги действительно соображает лучше. Но свет в это окно будет падать с юго-запада, прямо на ее лицо.