42.
Данило Апреа лежал в кровати в полной темноте. Руки вытянуты вдоль туловища. Нос смотрит в потолок. На нем была зеленая в синий горошек пижама, благоухающая ароматом цветущего луга. Простыни тоже были свежие и наутюженные. Он протянул руку в сторону места, где раньше спала Тереза. Оно было холодное и ровное. Он который раз пожалел о том, что сменил матрас. Новый, пружинный, был жесткий и недеформируемый. Не то что старый шерстяной матрас, который со временем принял форму их тел. Со стороны Терезы образовалась продолговатая вогнутость в форме цифры "5", потому что она спала на боку. Спиной к нему и лицом к стене.
Красные циферки на радиобудильнике показывали 23:17.
Спать больше не хотелось. А ведь перед телевизором глаза слипались... Показывали документальный фильм о миграции китов. Документальные передачи о природе всегда были страстью Терезы. И всем остальным она предпочитала ленты про китов и дельфинов. Ей нравились китообразные, потому что, как она объясняла, они столько сил положили, чтоб покинуть море, а оказавшись затем на суше, решили вернуться в воду. Миллионы лет, брошенные на то, чтобы превратиться в животное на четырех лапах, и миллионы лет, чтобы снова стать рыбами. Данило не понимал, что было такого замечательного в этой истории. Тереза объяснила ему: "Потому что, когда ты ошибся, надо уметь повернуть назад" Данило все не мог взять в толк, имела ли она в виду их двоих.
Он мог позвонить ей и сказать, что по телевизору идет документальный фильм о китах.
Она его поблагодарит.
- Не за что... Как насчет того, чтобы увидеться завтра?
- Давай.
- Встретимся в "Rouge et Noire"? У меня куча новостей.
- В четыре?
- В четыре.
Он зажег ночник, нацепил очки и посмотрел на телефон...
"Нет. Я же ей обещал"
... и взял с ночного столика "Код да Винчи", из которого за два года едва осилил двадцать страниц.
Данило устроился поудобнее и прочел страницу, не вникая в содержание. Потом поднял глаза от книги и уставился на стену.
Но в этот раз он позвонит по важному поводу. Она еще застанет последние пятнадцать минут фильма. Там и касаток показывали. Он взял трубку и, затаив дыхание, набрал номер. В трубке раздались длинные гудки. Никто не отвечал.
"Еще три гудка, и я повешу трубку".
Один... два... и три...
- Алло! Кто это? - раздался сонный голос Терезы.
Он затаил дыхание.
- Алло, кто говорит? Это ты, Данило?
Он сдержал порыв ответить и начал водить ладонью по щекам и губам.
- Данило, я знаю, что это ты. Ты должен прекратить мне звонить, можешь ты это понять или нет? Я отключила сотовый, но я не могу отключить домашний номер. Ты же знаешь, что у Пьеро болеет мама. Каждый раз, когда ты звонишь, у него внутри все обрывается. Ты нас разбудил. Пожалуйста, хватит. Я тебя очень прошу. - Она замолкла на секунду, словно у нее кончились силы. Данило слышал ее тяжелое дыхание. Но потом она продолжила ровным голосом: - Я тебе сказала, что сама позвоню. Если будешь продолжать в том же духе, я больше не буду тебе звонить. Клянусь.
И повесила трубку.
Данило положил трубку, закрыл книгу, снял очки, убрал их в футляр и потушил свет.
43.
Рамона только что вышла из тюрьмы. На ней маечка без рукавов, обтягивающие джинсовые капри и ковбойские сапоги. Она голосует на дороге, и лесник Боб в клетчатой рубашке тормозит свой грузовичок.
- Тебе куда? - спрашивает он у Рамоны.
Сидя в трусах перед маленьким телевизором, Четыресыра ответил вместе с блондинкой: "Куда повезет. Ты что можешь мне предложить?"
Боб улыбнулся и пригласил ее в кабину.
Четыресыра протянул руку к магнитофону и нажал кнопку быстрой прокрутки.
Картинки на экране замельтешили. Фургон подъезжает к домику лесника. Все быстро здороваются. Обед с индейкой. А вот все голые трахаются на столе. Темнота. Утро. Рамона просыпается голая и выходит во двор. Лесник Боб рубит дрова. Рамона расстегивает ему штаны и сжимает ладошкой его причиндал. На этом месте Четыресыра нажал на паузу.
Это была его любимая сцена. Он пересмотрел ее тысячу раз, качество изображения было ужасное, все цвета отдавали красным. Он пошел на кухню и зажег свет.
На кухне все еще воняло вареной цветной капустой, которую он ел два дня назад и побуревшие остатки которой плавали в стоящей на газовой плитке кастрюле. На столе сох скелет цыпленка и валялась пустая бутылка от фанты.
Четыресыра вытащил из морозилки десяток формочек для льда, поднес их под струю воды и ссыпал кубики в ведро, на дно которого налил пять сантиметров воды. Поставив ведро на стол, он засучил правый рукав халата и сунул руку в лед.
Тысяча игл пронзила его плоть. Но через некоторое время вода начала казаться ему обжигающе горячей.
По опыту он знал, что нужно самое меньшее десять минут.
Стиснув зубы, он стал ждать.
Когда ему показалось, что прошло достаточно времени, он вынул свою покрасневшую ледяную руку из ведра и вытер ее полотенцем.
Разок ущипнул.
Ноль реакции.
Тогда он взял со стола вилку и ткнул ею в ладонь.
Ноль реакции.
Подняв вверх правую руку, он вернулся к телевизору и нажал на "PLAY"
Потом он сел, спустил трусы и одеревеневшей рукой обхватил член.
Почувствовал, как холодные пальцы сжимают его.
Такое же ощущение, когда тебе его трогает кто-то другой.
Точно такое.
Ледяная рука Рамоны начала неистово водить вверх-вниз.
Четыресыра развел ноги и приоткрыл рот. Голова его упала назад, и наслаждение огненной волной взорвалось в основании затылка.
44.
Социальный центр "Peace Warrior" располагался в здании бывшей кожевенной фабрики, закрывшейся в начале семидесятых и стихийно занятой молодежью. Теперь здесь часто устраивали концерты. Блок из шести ангаров с исписанными стенами и покрытая гравием площадка. Из бочек вырываются языки пламени и черный дым. Такой чад, что вокруг фар автомобилей светится золотистый ореол. Изнутри доносится оглушительная музыка.
Рино припарковался у стоящих рядком массивных чопперов.
С бутылкой "Джонни Уокера" в руке - подарок девицы из "мерседеса" - он вылез из кабины и, сузив до щелок глаза, направился в сторону входа.
Кучки юнцов, одетых кто панками, кто американскими байкерами, кто металлистами, толклись перед входом.
Раздавая тычки, Рино начал проталкиваться сквозь толпу. Кто-то пытался протестовать, но при виде его умолкали и сторонились даже самые накачанные и боевые. Хотя алкоголь затуманивал сознание, Рино все равно, словно дикий зверь, чувствовал, что его боятся, и ему это страсть как нравилось. Будто у тебя на лбу табличка с надписью: "Я ТОЛЬКО И ЖДУ, ЧТОБЫ КТО-НИБУДЬ ПОПАЛСЯ МНЕ ПОД РУКУ".
Но сегодня драться ему не хотелось. И напрасно он принял на борт столько виски, со своей-то больной головой.
Наконец Рино добрался до охранников у входа. Три засранца со скатанными в толстые свечки сальными вонючими волосами держали в руках набитые купюрами обувные коробки.
Один из них, в темных очках и со впалыми щеками, попросил с него взнос в пользу музыкантов. Вероятно, в сутолоке он не обратил внимания, кто перед ним стоит, но когда поднял взгляд и обнаружил у себя перед носом зверя с лысым затылком, кучей мускулов и без намека на глаза, то смог лишь выдавить жидкую улыбочку и промямлить: "Нет... ты.. знаю... проходи, проходи..." И живо пропустил его.
Внутри температура зашкаливала за тридцать градусов, было не продохнуть. Все из-за набившихся в зал сотен тел, колыхавшихся, как волны морского прибоя. В нос била мерзкая вонь. Тошнотворная мешанина из травы, сигарет, пота и влажной штукатурки.
Из глубины зала батарея динамиков обрушивала на публику мегатонны звука. Там же, вдали, дергались мелкими точками в лучах красной подсветки музыканты, игравшие обычную дрянь, сплошное завывание электрогитар и громыханье ударных. Какой-то убогий драл глотку и скакал по сцене, словно у него еж сидел в заднице. Над сценой полоскалось гигантское семицветное полотнище "Радужного флага" .
Рино нырнул в толпу и стал продираться к боковой стене зала. Тут давка была поменьше и можно было вздохнуть. Свет подвешенных под потолком ламп сюда не доходил, и в полутьме виднелись сидящие на полу фигуры, дрожащие огоньки сигарет, целующиеся парочки, кучки переговаривающихся между собой людей.
Переступая через ноги и пивные банки, Рино пробирался вперед, пока не оказался метрах в тридцати от сцены. Музыка здесь была такая громкая, что заглушала даже его мысли.
Отсюда было видно музыкантов. Со своими длинными лохмами, сапогами на платформах и размалеванными рожами они казались скверной копией какой-нибудь американской металлистской группы. А что может быть хуже, чем скверная копия скверного оригинала.
Среди танцующих у самой сцены он приметил высокую худую девицу с длинными светлыми волосами.
"Точь-в-точь как Ирина".
Он прислонился к колонне, жадно глотнул из бутылки и закрыл глаза. Подбородок упал на грудь, перед глазами все поплыло. Он схватился за колонну, чтобы не упасть.
Ирина была высокая и худющая. Маленькие груди торчком и ноги, от которых захватывало дух. Ноги и шея - лучшее, что у нее было. Да и все остальное, кроме мозгов, было ничего себе...
Как же он ее любил! Не видел ее полдня - так у него начинало сводить желудок.
Ну почему все полетело к чертям собачьим?
- Я хочу сделать аборт... Я слишком молода, Рино. Я пожить хочу.
- Только попробуй, я тебя прибью.
И его рука сжималась в тяжелый кулак.
Рино открыл глаза.
"Это мне начинает не нравиться. Все! Пора сваливать"
Все равно в его состоянии о том, чтобы клеить девицу, не могло было и речи. Плюс ко всему на него нахлынула такая тоска, что, задержись он тут еще немного, начнет ныть, как последний засранец.
С потухшим взглядом посаженного в клетку льва он сделал еще один глоток и перевел глаза на колыхавшуюся перед ним толпу, на фигуры, бившиеся в экстазе от всей этой дребедени.
"Пить"
Напротив, у противоположной стены зала, стоял длинный стол, с которого торговали пивом и минералкой.
Деньги у него в кармане еще оставались. Только вот пересечь этот живой ковер казалось невыполнимой затеей.
Среди теснившихся перед столом была и блондинка. Теперь он мог рассмотреть ее получше.
"Это она..."
Рино узнал худое тело манекенщицы, эту шею... Ему даже показалось, что он припоминает белое платье, которое трубой спадало вдоль тела, оставляя обнаженной спину.
Сердце в груди забилось, будто он увидал привидение. Рино икнул и, размахивая руками, повалился спиной на колонну, словно оглушенный ударом в лоб. Ноги его не держали.
"Ирина!.. Не может быть. Что она здесь делает? Она с ума сошла. Я же ей сказал, что, если только сунется к нам, я ее прикончу"
И все же это была она. Тот же рост. Те же волосы. Та же походка.
Он не верил своим глазам. Ни разу за эти двенадцать лет ему не пришла в голову мысль, что они могут снова увидеться.
Однажды утром он проснулся с похмелья. Кристиано плакал в кроватке. Ирины не было. И вещей ее тоже не было. Она ушла.
"И зачем она сейчас сюда явилась? Хочет забрать Кристиано. Иначе какого черта?"
Комок подкатил к горлу. Набычившись, он стал пробираться сквозь толпу, не теряя из вида светлую шевелюру на другом конце зала и расталкивая локтями танцующих. Она была уже близко. Он видел ее длинные волосы и острые плечи. Точно она. Ни капельки не постарела.
Оставалось только схватить ее за руку и шепнуть на ухо: "Сюрприз! Я тебя застукал" И вытащить ее на улицу. Она была в нескольких метрах.
Сердце бешено забилось. Он протянул руку, в это мгновение Ирина обернулась и...
"Чтоб тебя!"
... это была не она.
Рино посетило странное чувство, похожее на разочарование. Как если бы...
Если бы да кабы.
Это была не она.
45.
Кристиано проснулся на диване. По телику какой-то тип резал ножом банку от кока-колы.
Он встал и подошел к окну. Фургона не было.
"Свалил"
Кристиано помочился в мойку на кухне. Потом открыл кран и напился воды. Вернулся в гостиную, сел перед телевизором и стал искать что-нибудь, переключая шваброй каналы. На одном из местных каналов Антонелла, бледная девица с рыжими волосами и наколотым на плече орлом, раздевалась, жеманно болтая по телефону. На то, чтобы решиться и расстегнуть лифчик, у нее ушло не меньше десяти минут. С такими скоростями трусики она снимет утром. И потом, за всеми этими цифрами и надписями хрена с два чего увидишь.
Наверное, можно было подрочить.
Он представил, как рыжая входит в комнату. На ней обтягивающая синяя маечка, доходящая ей до пупка, а снизу она совсем голая. На ногах черные остроносые туфли на высоких каблуках. А между ног русая полоска. Она садится на стул, разводит ноги, и просачивающийся из окна луч солнца освещает ее распахнутое, как раковина моллюска, влагалище... И при этом она как ни в чем не бывало спрашивает его об уроках.
В ушах стоял хриплый голос из телевизора: "Ну же, позвони мне... Позвони... ну, что ты там делаешь? Чего ждешь? Позвони... Не робей. Позвони" Фоном шла музыка: сперва Эрос Рамадзотти тянул "Я завяз в тебе...", потом зазвучала грустная-прегрустная песня одного из знаменитых старых авторов, имени которого он не знал, и в ней пелось: "Когда ты здесь, со мной, в этой комнате больше нет стен, есть деревья, есть целый лес, уходящий в небо..."
По радио Кристиано как-то слышал француженку, которая пела эту песню таким нежным и чистым голосом, аж слезы на глаза наворачивались. И пела она ее нормально, будто она у себя дома и поет ее на ночь ребенку. Может, так оно и было. Муж тайком сделал запись и потом сказал, что она должна записать диск, так она и прославилась.
Неизвестно почему, Кристиано эта песня напоминала о маме. Он воображал, как она сидит себе на его кровати с гитарой в руках и поет ему эту песню. Волосы у нее были гладкие и светлые, и она походила на ведущую "Необычной семьи", которая шла по второму каналу.
Он отправился было в "Диско-Бум" за компакт-диском, но, оказавшись перед прилавком, постеснялся спросить продавца, знает ли он такую певицу. Кристиано не знал ни ее имени, ни даже названия песни. И он бы выглядел полным идиотом, если бы стал напевать "Когда ты здесь, со мной..."
Дрочить расхотелось. Кристиано выключил телевизор и потопал наверх спать.
46.
Рино Дзена проснулся среди ночи, отчаянно колотя руками.
Он падал вниз с самолета. Под ним черной дырой разверзся голый асфальт. Лихорадочно дыша, он очнулся и понял, что это был всего лишь сон и что он уже кончился.
Было темно. Во рту стоял прогорклый вкус виски, язык вздулся, словно его укусила оса, и адски болела голова. По запаху сигаретного дыма и влажного ковролина он догадался, что лежит у себя в комнате на матрасе.
Потянувшись к выключателю, он коснулся рукой лежащего рядом тела. В первый момент Рино подумал, что это Кристиано. Еще несколько лет назад он пускал сына к себе в постель, когда тому снились страшные сны.
Он включил лампочку и, когда ему наконец удалось разлепить глаза, увидел блондинку с концерта. Ту, которую он принял за Ирину. Она спала раскинув руки. Рот приоткрыт. Голая, если не считать расстегнутого лифчика, из-под которого виднелись маленькие груди с темными сосками размером с мелкую монету.
При ближайшем рассмотрении становилось очевидно, что она совсем не похожа на Ирину. Та же кожа молочного цвета, те же длинные ноги, узкая талия и тонкая шея. Но в лице сходства не наблюдалось. У этой нос был длиннее и тоньше, и выступал подбородок. И ей было самое большее двадцать пять лет.
"Как она здесь оказалась?"
Рино попытался вернуться в памяти обратно, на концерт. Он помнил, что пересек танцпол в уверенности, что это Ирина, а потом обнаружил, что это не она.
Больше ничего.
Провал в памяти.
Значит, он привел ее с собой.
Рино потрогал свой член. Тот слегка ныл.
Он ее трахал.
В голове всплыла смутная картинка. Он сверху, она снизу. Он держит ее за волосы.
Рино собирался встать и пойти отлить, когда заметил рядом с матрасом со стороны блондинки шприц с иголкой и прочими наркоманскими причиндалами.
Рино оглядел руки девушки. Кожа в крошечных дырочках, а вокруг - синяки.
"Наркоманка хренова. И вмазалась прямо здесь, при мне, через стенку от Кристиано".
Рино схватил ее за шею и стащил с матраса, потом сунул руку между ягодиц, словно хотел залезть в нее пальцами, но вместо этого подбросил ее, как мешок с картошкой, девица разинула рот и, даже не успев проснуться, закричать, сделать хоть что-то, шмякнулась о дверцу стенного шкафа и сползла на пол.
- Мамочки! - в ужасе завизжала она, приходя в себя. Одной рукой она схватилась за шею, другую вытянула перед собой, пытаясь защититься, потом встала на колени и принялась ползать по комнате на четвереньках.
- Вали отсюда, скотина! Ширяться у меня в доме! - Рино дал ей пинка под зад, отчего ее ноги взлетели в воздух. Наркоманка качнулась вперед и проехалась физиономией по ковролину, а когда открыла глаза, обнаружила на полу в двух сантиметрах от носа пистолет.
Рино, голый и злой как черт, метнулся к пистолету, но наркоманка проворно схватила оружие и, стиснув ствол обеими руками, отступила в угол.
- Не приближайся, чертов сукин сын! Я тебя пристрелю. Клянусь, пристрелю. - Она тяжело дышала, глаза навыкате. Потом, очевидно, девушка сообразила, где она оказалась: на стене - полотнище со свастикой, а психопат в наколках хочет с нею расправиться. - Ах ты, хренов нацист, вот тебе! - И она спустила курок.
- Дубина! Он же разряжен. - Рино покачал головой. Он уже занес правую руку и шагнул в ее сторону, но тут наступил на шприц, и игла вонзилась ему в подошву. Подавив крик, он запрыгал по комнате, схватившись рукой за ступню.
Девушка воспользовалась ситуацией и метнулась в сторону двери.
Рино поднял полную окурков пепельницу и запульнул ею в нее, как летающей тарелкой. Пепельница угодила девушке в плечо, взвыв, она согнулась, уронила пистолет и выскочила за дверь.