Фрэнки сбросил все одеяла и, как всегда, спал, сунув руку в пижамные штаны. Ни один парнишка так не заботился о своих яйцах. Рипли лежала на боку, молитвенно сложив руки. Она выглядела пугающе старой с распущенными волосами, рассыпавшимися по щеке и подушке. Как мать.
Улыбаясь, Томас закрыл глаза, и мысль о них - нет, их тепло охватило его.
Он слышал, как они дышат. Действительно слышал их дыхание.
Что могло быть более чудесного?
И снова слезы заструились по его щекам.
- Кому я изменил? - прошептал он.
Никому. Не им - единственным, кто столько для него значил.
Конечно, он был дураком.
Но больше не будет.
Решение во имя решения. Анестезия неопределенности.
Ты возвращаешься поздно.
В ожидании тебя я разглядываю книги на твоих полках. Фрейд и Ницше. Седжвик и Иригари . Мне нравится, что ты образованная. Может, будет время поговорить, поспорить, думаю я. Буду ли я когда-нибудь чем-то большим, чем я есть? Принципом? Метафорой?
Я надломлен, искажен или просто честен?
Я нахожу фотографию, засунутую между Апдайком и Делилло.
Это ты. Я знаю это, потому что ты везде: по телевизору, самозабвенно не замечающая, что у тебя порвались трусики; на обложках журналов, кто-то игриво засунул палец тебе в бикини; на придорожных щитах, облизывающая кончиком языка зубы. Ты - центр притяжения моего зрения. Вселенская отдушина.
Белая. Женщина. Кожа да кости.
Услышав, как поворачивается ключ в замочной скважине, я отступаю. Как приятно чувствовать босыми ступнями твой ковер. Я усмехаюсь усмешкой детей, устраивающих засаду.
Запутаешь меня понятиями? Заявишь, что я симптом или заболевание?
Я смотрю, как ты раздеваешься, из полутьмы твоей кладовки. Гадаю, учитывают ли твои теории ремень, бритвенные лезвия, которые ты будешь подносить к своей коже? Во что превратится твое славное, такое гладкое тело?
Откуда им знать, что я слежу?
Ты почесываешь ягодицы ногтями, покрытыми прозрачным лаком, ругаешь юбку, которая наэлектризовалась. Я затаил дыхание, когда ты поворачиваешься к моему тайнику, бездумно подходишь к нему - сама непорочность...
Как-то я задумался - зачем люди насилуют своих домашних животных, своих любимчиков? Теперь я знаю.
Они видят в них маленьких людей.
Глава 09
19 августа, 7.20
Томас потерся щетинистой щекой о подушку, втянул носом воздух и протяжно застонал. Как и заведено, Фрэнки и Рипли что-то не поделили в ванной. Еще, наверно, рано? Тем не менее маленькие ублюдки разбудили его лучше всякого будильника.
- Рипли! - жалобно скулил Фрэнки. - Если пожелтело - значит поспело...
- Заткнись, свинтус.
- ...а когда станет коричневое, будет дерьмо отличное. Так Миа говорит!
Ну, вот. Черт возьми. Неужели они не могут поспать подольше? Хоть бы разок...
Он услышал вздох. Кто-то нежно погладил его теплой ладонью по спине.
"Сэм..."
- Доброе утро, - хрипло сказала она, голая прыгая по комнате в поисках одежды.
Томас следил за ней слезящимися глазами, дивился совершенной форме ее ягодиц, как у фигуристки. Солнечный свет струился сквозь жалюзи, придавая матовость ее коже, заставляя вспыхивать обрамлявшие ее тело, обычно невидимые волоски. Казалось, ее образ, образ совершенной женщины, глубоко впечатан в него - миллионами лет эволюции, целой жизнью социальной обработки. В этом было нечто восхитительное.
Ежедневный заголовок его жизни, подумал Томас, сегодня будет звучать так: "ГОРЯЧИЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ АГЕНТ ТРАХАЕТ ПОТРЕПАННОГО ПРОФЕССОРА".
И это еще мягко сказано.
Он все еще дремал, когда она вернулась в юбке и блузке. Он смотрел, как она так и сяк изгибается перед трюмо, хмурясь, стараясь разгладить фабричную складку на заднице, сначала затирая ее ладонью, потом без конца поправляя юбку в талии. "Черт..." - бормотала она снова и снова с презрением, какое женщины испытывают к непокладистой в определенных частях одежде.
Стоило ему подольше подержать глаза закрытыми, как он снова уснул.
Но в дремотный поток ассоциаций вторгались тревожные образы, затем словно слишком тугая резинка пижамы врезалась в низ живота. Он увидел, как Нейл тянется, чтобы задрать юбку Норы, словно хочет пожать кому-то руку. Увидел Фрэнки, скорчившегося в потемках на верху лестницы, следящего, как они с Сэм кувыркаются в отсветах экрана, показывающего порнофильм. Затем образы стали смазанными, вспыхивающими... Гайдж, исподлобья глядящий на свое отражение. Смеющийся, как гном, Маккензи. Синтия Повски, пронзительно вскрикивающая, воркующая, истекающая кровью...
Раздался звонок будильника.
Ему показалось, что его голову приколотили к подушке гвоздями. Стараясь почти не двигаться, Томас сгреб будильник и хрипло прокаркал:
- Работать! День умственного здоровья...
Кое-как вытащив себя из постели, он обнаружил, что наверху никого нет. Оставалось надеяться, что Фрэнки и Рипли мирно играют с новым папиным другом. Встревоженный, он нетвердой походкой прошаркал в ванную.
Горячий душ показался непристойно приятным. Его тело упивалось клубами пара, хотя в мыслях царил раздрай и они осыпали друг друга упреками и обвинениями.
Фрэнки и Рипли. Они были единственно важным...
Сэм бы поняла. Разве нет?
Он маленькими шажками спустился по лестнице, продолжая вытирать волосы.
Сэм, выглядевшая почти такой же красавицей, как вчера, вышла из комнатушки Рипли, которая вцепилась в ее руку. Они смотрелись хорошо, хотя между ними и чувствовалась какая-то неловкость.
- Что вы там делаете вместе? - спросил Томас. Сэм только недоуменно усмехнулась.
- Похоже, мы искали что-то, - она сделала гримаску, - под названием "Скин-бэби".
- Скин-бэби нигде нет, папа.
- А у Бара в углу ты смотрела?
У Бармена был свой угол в подвале, где он любил время от времени припрятывать разные вещицы.
- Нет.
- Тогда пойди посмотри, милочка. Наверно, Бар его... или ее... в общем, погрыз...
- Бар! - повелительно крикнула Рипли, как делают маленькие девочки, изображая рассерженных матерей. - Это ты взял Скин-беби, Бар?
Странно, как даже самые естественные вещи могут показаться неловкими в присутствии незнакомого человека. В повседневной рутине ничто уже никого не смущало: все острые углы были сглажены обоюдным чувством близости. Однако стоит вмешаться незнакомцу, и все меняется. Новые люди приносили с собой иной оценочный спектр.
- Скин-бэби, да? - недоуменно переспросила Сэм, когда Рипли убежала.
- Бар! Псина паршивая! - раздалось снизу, на подвальной лестнице.
- Это одна из ее кукол, настолько похожая на живую, что мурашки по коже бегают, - пояснил Томас - Они стали называть ее Скин-бэби после того, как потеряли все ее платья. Она похожа на настоящего ребенка, теплого, розового... - Томас недовольно поджал губы. - Только мертвого.
Сэм не нашлась что ответить, и Томас добавил:
- Да, странные у меня дети, с причудами.
- А, так, значит, в папочку пошли.
- Было время, мне казалось, все дело в кормежке, а не в характере.
Сэм задумчиво посмотрела на него.
- Что случилось? - спросил Томас, хотя заранее знал ответ.
Безумие двух последних дней связало их подобием близости. Теперь, в тонкой, как паутинка, утренней тишине, близость эта казалась чем-то шокирующим, как человек, фантастическим образом просыпающийся абсолютно голым. Сэм пребывала в замешательстве, возможно, даже более, чем Томас, учитывая, что она рисковала своей карьерой.
А люди в состоянии замешательства склонны поспешно идти на попятную.
- Мне следовало бы...
- Послушай, - прервал он ее, - позавтракай вместе со мной и детьми. Почувствуй, что такое животное по имени Томас Байбл в своей берлоге. Хотя бы немного расследуй факты, прежде чем принимать решения.
"Что он говорит?"
Она в упор уставилась на него, лицо ее казалось еще более милым из-за маленьких примет, оставленных прошедшей ночью. Внимательный взгляд припухших глаз. Чуть растрепанные волосы. На скорую руку наложенная косметика. Томас подумал о синем сердце, которое она изобразила у себя в кабинете с помощью булавок.
"Не надо..."
- Правильно? - спросил он.
- Правильно, - нервно кивнула она.
Пока они шли на кухню, Томас проклинал себя как последнего идиота. Что он вытворяет? Она хотела его - вот и все, что он мог сказать. Однако он никак не мог побороть чувство, что его помощь нужна ей больше.
По какой-то причине дело это зацепило ее, даже больше чем просто зацепило.
А его проходные моменты не интересовали.
"Дети для меня - все".
Завтрак воскресным утром всегда напоминал Томасу, почему он любит свой дом, несмотря на все бедствия и клаустрофобические воспоминания, связанные с разводом. Дом опустел, он знал это, но сохранил характер застывшего кадра. Было что-то поэтичное в расположении вещей: потоки ослепительного солнца, льющиеся сквозь оконные стекла, детские лица, омытые утренним светом, блеск посуды, блики и позвякивание ножей, ложек, вилок. Деревянная добросовестность буфетов, стерильная белизна плитки. Даже тень, отбрасываемая струйкой пара, вырывающегося из чайника...
Если бы только Нора не забрала все эти чертовы растения.
- Давай, ты теперь у нас за хозяйку, девонька! - сказал Фрэнки Сэм на лучшем шотландском, который мог изобразить четырехлетний мальчуган.
Сэм метнула в него взгляд, означавший: "ты-откуда-свалился?" Солнце высветило ее улыбку.
Томас налил ей чаю, потом спросил, не хочет ли кто последний кусок бекона, что делал всегда, прежде чем отправить его в рот. Дети рассмеялись, как смеялись при этом всегда.
- А, так, значит, ты хотел? - с притворным удивлением крикнул он на Фрэнки. - Чего ж молчал?
Мобильник Сэм разразился трелью у нее в сумочке. Она негромко выругалась, взглянув на определитель номера, затем удалилась в гостиную. Томас поймал себя на том, что снова любуется ее ягодицами, на этот раз сквозь юбку.
- А ей ты тоже показывал свои штуки, пап? - спросила Рипли.
Томас чуть не подавился беконом.
- Что показывал?
- Ты спускаешь за собой воду, когда писаешь, пап? - спросил Фрэнки.
Явно настал час неприличных вопросов.
- Ладно, ребята, чтобы я больше не слышал никаких разговоров про уборную и так далее. Это уже не смешно. А будете продолжать, так тетя меня арестует. Все. Хватит. Больше никаких таких разговорчиков. О'кей?
- Так вот зачем сюда приезжало ФБР? - спросил Фрэнки.
Этого Томас и боялся.
- Нет, - осторожно начал он, - дело в том...
- Они приезжали, - прервала его Рипли, - потому что дядя Кэсс псих...
- Не смешно, Рипли.
- Что такое "псих", пап? - спросил Фрэнки.
Томас гневно посмотрел на Рипли, предупреждая, чтобы она не вмешивалась.
- "Псих" это человек, у которого в мыслях непорядок. Больной. Но я не хочу, чтобы вы употребляли это слово. Это нехорошее слово, Фрэнки. Тебя это тоже касается, Рипли.
- А ты разве не псих? - спросил Фрэнки.
Томас улыбнулся.
- Я психолог, сын. Я помогаю поправиться людям, у которых в мыслях непорядок.
Так или иначе, это была идея. Кроме наставлений, которые он давал студентам, его единственным делом было заниматься демагогическими разглагольствованиями перед аудиториями, отстаивать неясные позиции в журналах и на конференциях. Но в техническом смысле он все еще был целителем. Он находился в непосредственной близости от нуждавшихся в исцелении. До последнего времени.
- А как ты узнаешь, что у них непорядок? У них кровь течет?
- Нет, - ответил Томас.
"Они пускают кровь другим..."
- Они ведут себя как сумасшедшие, - сказала Рипли. - Не делают того, что должны. Ну, скажем, не спускают воду.
- Букашки-какашки! - завопил Фрэнки, вернее, дикарь, прячущийся в любом мальчишке.
- Хватит! - крикнул Томас, грохнув кулаком по столу. Все подпрыгнуло: миски с хлопьями, ложки с вилками, даже дети.
До смерти перепуганный Фрэнки расплакался. Рипли сверкнула глазами.
Покачав головой, Томас схватил тряпку вытереть расплескавшееся молоко и смахнуть хлопья.
- Простите, ребята. Покорнейше извиняюсь. Просто ваш папа немножко подустал, вот и все.
В какой-то момент, сказал он себе, это безумие должно кончиться. Он подвергнет его заклятию, опутает льстивыми доводами рассудка и навсегда упрячет в раздел мозга с табличкой "Не беспокоить".
Он опустился на колени перед Фрэнки, который запрыгнул ему на руки, как обезьянка.
- Тихо, милый, успокойся. Для тебя я не сумасшедший.
- А для Рипли? - шмыгнул носом Фрэнки.
- Он, как безумный, сердится на дядю Кэсса, - сказала Рипли. - А ты, папа?
Томас повернулся к дочери и ласково погладил ее по щеке. Боже правый, да из нее вырастет незаурядная, потрясающая женщина. Как мог он быть частью такого чуда?
- Да, - согласился Томас, - я сержусь на дядю Кэсса. Я считал его своим другом. Считал, что он любит тебя, меня и Фрэнки...
- И маму? - спросил Фрэнки.
Томас сглотнул комок в горле. С этим маленьким отродьем - сплошные трудности, это уж точно.
- И маму, - добавил он. - Я думал, что он любит всех нас, но вышло не так. А теперь послушайте меня, оба. Это очень важно. Вы должны обещать мне, что если когда-нибудь увидите дядю Кэсса, то...
Как раз в этот момент появилась Сэм. Она подошла к своей сумочке, которая лежала на стойке, и недоуменно посмотрела на них.
- Господи, ребята, я была всего лишь в соседней комнате.
- А мы скучали без тебя, бэби, - хмыкнул Фрэнки.
Томас пощекотал его, и тот взвизгнул от смеха. Он выпустил шею папы и, пританцовывая, попятился назад, предостерегающе выставив руки и прижав локти к животику.
- Уезжаешь? - спросил Том.
- Да, это Шелли, - ответила Сэм. - Долг зовет.
Через несколько минут все собрались у двери, Томас чесал в затылке, Фрэнки и Рипли вели себя как маленькие бездарные актеры - любимцы публики. Казалось, Сэм смущена всеобщим вниманием. Она выставила ногу, затем наклонилась надеть левую туфлю. Посмотрела на Томаса, высоко подняв брови.
- Эй, Сэм? - спросил Фрэнки.
- Да, радость моя.
- А где твое нижнее белье?
Сэм промолчала.
Томас кашлянул.
- Фрэнки!
- Дети такие коротышки, - негромко пробормотала Сэм. - Как я могла забыть, что дети такие коротышки?
- Куда же делось твое белье? - не отставал Фрэнки.
- Хороший вопрос. - У Сэм была вымученная улыбка. - Спроси своего папу, милый.
- Меня?! - воскликнул Томас.
Он ведь просил Сэм проверить диван, но думал, что она сделает это более тщательно... Затем его осенило.
- Бар, - сказал он, покраснев как рак.
- Ну конечно, - ответила Сэм. - Скажи Бару, что он может забрать это себе.
- Я провожу тебя до машины, - сказал Томас - А вы, горлопаны, марш доедать завтрак.
Они с Сэм обменялись значительными взглядами. Люди всегда проверяли свои роли в определенных обстоятельствах. Это был важный социальный рефлекс. Томас понимал, что Сэм в панике, и не потому, что сказали или сделали его дети, а потому, что они просто были, предполагая роли и возможности, далеко превосходящие одну ночь безумного секса.
- Так вот каким бывает животное по имени Томас Байбл в своем домашнем окружении, - сказала Сэм, выйдя на прохладное по-утреннему крыльцо. Она расхохоталась и добавила сквозь смех: - Все в порядке, Том. Я здорово повеселилась. Рада, что осталась.
Томас помотал головой и зябко пожал плечами, хотя было вовсе не холодно. Затем посмотрел вдоль улицы, пораженный тем, как освещенные места и сложный рельеф теней предвещают еще невидимое солнце.
- Ни минуты покоя, - запинаясь, произнес он.
- Представляю.
- Прости за Бара, - добавил Томас, все еще пристыженный и растерянный. - Должно быть, взял ложный след...
- Профессор?
- Зови меня Том!
- Да?
- Тебе лучше ехать, пока у тебя есть преимущество.
- Хороший совет. - Сэм вздохнула и рассмеялась.
И вдруг - смачно поцеловала его в губы. Глубоко засунула язык.
Все еще возбужденные, они расступились. Сэм действительно смотрела на улицу, явно встревоженная, не заметит ли кто. Они нарушили правила, и после ночи накануне Томас боялся, что разговоров соседей не избежать. Теперь ему меньше всего на свете хотелось быть знаменитостью.
- Итак, когда снова ожидать вас в нашем офисе? - как бы мимоходом спросила Сэм.
"Только не будь сумасшедшим!" - призывал ее взгляд.
Томас заколебался.
- Ах да... я хотел поговорить с вами об этом.
- О чем? - неуверенно улыбнулась она.
- О том, что ты тогда сказала... Ну, будто тебе кажется, что Нейл делает все это для моего блага.
- Именно поэтому нам и нужна ваша помощь.
Томас почесал бровь.
- Возможно... - Он внимательно поглядел на Сэм. - Но мне приходится думать не только о себе.
Сэм заглянула ему в глаза.
- Вы боитесь, что...
- А вы бы не боялись?
- Думаю, да, - ответила она, помолчав. - Но мы можем принять определенные меры. Можем сделать так, что он вас не найдет... - Она снова помолчала. - Или ваших детей.
Томас понял, что Сэм чувствует такой же суеверный болезненный страх, в состоянии которого просто разговор может обратить жуткие возможности в жуткие случайности. Людям повсюду мерещатся всякие истории - даже там, где их и вовсе не существует. Герой должен пострадать - это каждому известно.
- Вы не знаете его, - сказал Томас - Нейл... талантлив. У него сверхъестественная способность преодолевать обстоятельства.
- Что ж, выходит, он встретил равного противника, вам не кажется?
- В лице ФБР?
- Я говорю о тебе, Том.
Томас вздернул брови, покачал головой.
- Ошибаетесь, агент Логан. Сколько его знаю, этот парень везде и повсюду меня обставлял.
- Но на этот раз ты будешь играть не один.