Было в ее взгляде нечто такое, что одновременно тревожило и бодрило его - так, что дух перехватывало. Каждый атом его существа чувствовал это, как инъекцию дофамина. Он понял, что с каждым мгновением влюбляется в нее - влюбляется все крепче. "Процветающие ошибки", - как привык выражаться Нейл в колледже. И это была серьезная проблема. Как выразился бы Нейл, всего-то ничего отделяет нейрохимический рисунок любви от обсессивно-компульсивного расстройства. И теперь, больше чем когда-либо в жизни, Томасу надо было сохранять рассудительность.
- Я хотел бы сказать, что это утешает меня. Действительно. Однако ФБР...
Явно задетая, Сэм моргнула. Смахнула со щеки прядку волос, легкую, как шелковистый пух.
- Я имела в виду себя, - сказала она, поворачиваясь к машине.
- Сэм! - окликнул ее Томас, идя за ней по дорожке. - Сэм.
- Все в порядке, профессор, - ответила Сэм, рывком распахивая дверцу "мустанга". По ее виду Томас понял, что она снова превратилась в агента Логан. - Вы знаете Нейла лучше, чем все остальные, берегите себя. Я смогу это оценить, уж поверьте.
Она пожала его руку.
- Мне жаль, Сэм.
- Я знаю.
Прошло несколько неловких мгновений. Сэм забралась в машину, устремив вперед ничего не выражающий взгляд, включила зажигание. Даже звук ее мотора был зубастый.
Вернувшись, Томас обнаружил, что Фрэнки и Рипли сцепились возле кухонного стола - поводом для раздора явно послужило нижнее белье Сэм. Томас уже собирался вмешаться, но неожиданный звонок телефона заставил всех притихнуть. Томас посмотрел на автоматический определитель номера, чертыхнулся. Потом закрыл глаза, чтобы собраться, и снял трубку.
- Нора?
- Привет, Томми. Слушай, можешь сделать мне одолжение?
На какой-то миг он растерялся, не зная, что ответить. Одолжение? После всего, что случилось за последние два дня?
Он вышел из кухни, оставив детей и успев услышать, как Рипли заявила голосом диджея:
- Дядя Кэсс - психопат.
- Ты что, черт возьми, смеешься? - спросил он у бывшей супруги.
- Па-ап! - позвал Фрэнки. - Рипли сказала: "Псих"!
- Папа разговаривает с мамой! - крикнул он в ответ, зная, что это заставит их заткнуться.
Так и произошло.
- Просто подержи еще немного у себя детей, - сказала Нора.
Томас помолчал, удивленный ее дрожащим голосом. Он только сейчас сообразил, как мало думал о ней, начиная с ночи, проведенной с Сэм, и принялся вспоминать, как называется такой элемент мужской психологии. Что-то типа "предварительной запрограммированности с целью увеличения потенции". Лучше синица в руке, как говорится...
- Ты откуда звонишь?
- Это было ужасно, Томми, - прошептала Нора, что всякий раз предшествовало плачу.
Горячая волна ужаса пробежала по его рукам, ногам, лицу и груди.
- Что было ужасно, Нора? - Он повернулся спиной к детям. - О чем ты говоришь? - Горло у него саднило, словно он только что кричал.
Нейл теперь мерещился ему во всех углах. "Пожалуйста... нет... нет..."
- ФБР, - произнесла Нора ломким голосом.
Томас с облегчением подумал, что им следовало бы взять ее под защиту. И, возможно, используя страх, привлечь к сотрудничеству.
- Ты... ты сказал им, да?
Томас ничего не ответил, и она добавила:
- Про меня с Нейлом?
- А чего ты ждала от меня, Нора?
"Знает кошка, чье мясо съела".
- Слушай, Томми. Я не знаю, зачем я сказала тебе. Я... я никогда не собиралась. Мне меньше всего хотелось сделать тебе больно...
"Невероятно, мать твою..."
Нора извинялась за то, что сказала ему, что трахалась с его лучшим другом, так, словно единственным настоящим грехом была честность.
- Да, это меня просто ошеломило, - сказал Томас с беззаботной жестокостью. - Ну, то есть ты представь. Узнать, что всю жизнь...
Внезапный укол боли заставил его замолчать. Он вытер горячие слезы. Мысленно обозвал себя идиотом.
- Представь, каково это, - продолжал он надтреснутым голосом, - узнать, что всю жизнь проходил в д-дурацком колпаке...
"Как ты могла так поступить со мной, Нора. Умоляю тебя!"
- Ты злой, - ответила она, словно называя какую-то неизбежную фазу отрочества.
"Чертова сука! Чертова, чертова сука, стерва!" Каким-то образом ему удалось сдержаться.
- Это пройдет.
Последовало долгое, неуютное молчание. Томас понял, что Нора плачет.
- Эй... - негромко сказал он.
- Что мне теперь делать, Томми?
"Она любит его... Любит Нейла".
В его вздохе смешались отвращение и сожаление.
- Послушай. Тебе нужен адвокат, Нора. И не суетись. Даю гарантии, что они тебе ничего не сделают.
- Но кто?
- Кто-нибудь безжалостный. Кровожадный и умный. Как насчет того парня Ким, которого ты обычно приглашала из-за нас?
- Но он адвокат по разводам, Том.
- Именно, - ответил Томас и положил трубку.
Он прижался головой к стене, боясь, что его вот-вот вырвет. Злонамеренность не входила в состав его качеств, как он ни старался...
"Идиот. Какой идиот!"
Что он делает? Уж не стыдно ли ему? Небось этого ей, суке, и хотелось.
Кроме того, они, вполне возможно, запугивали ее.
- Я хотел сказать "привет"! - донеслись с кухни всхлипывания Фрэнки.
Томас вошел и увидел, что Рипли уставилась в пустую миску из-под хлопьев.
Когда позвонили в дверь, Томас вскочил на ноги.
- Черт-черт-черт! - пробормотал он сквозь стиснутые зубы.
- Где мама? - крикнул Фрэнки.
Томас подобрался к окну и увидел стоящего на крыльце Миа в шортах, фуфайке с круглым вырезом и ворсистых белых тапочках.
"Вот уж любит нос совать, куда не просят", - подумал Томас, не в силах сдержать злую усмешку.
Он неохотно открыл дверь.
- Выходной? - спросил Миа, прислонясь к дверному косяку.
- Сказался больным. Думал хоть чуточку разгрузить тебя от детей.
Миа кивнул со скептическим взглядом персонажа мультика.
- Итак, - с явным удовольствием произнес он, - приезжало ФБР...
- И еще кое-кто, - сказал Томас.
- Пытали всю ночь?
Томас закрыл глаза, улыбнулся, затем смирился с неизбежным.
- Заходи, Миа, - сказал он. - Я тебе все расскажу.
И, не удержавшись, добавил:
- Знаешь, а тебя насквозь видно, словно ты в пеньюаре.
Высоко подняв брови, Миа перешагнул порог и прицелился в Томаса, изобразив пистолет из пальца.
- Миа! - в один голос закричали Фрэнки и Рипли.
Пока Томас менял халат и боксерские трусы на джинсы, рубашку и блейзер, Миа рассадил детей перед телевизором. Заварив еще кофе, Томас присоединился к своему соседу номер один за кухонным столом. Около часа они обсуждали события двух предшествующих дней. Хотя во многих смыслах Миа стал его лучшим другом после развода, Томас избежал малейшего упоминания об интрижке Норы с Нейлом, равно как и о ночи, проведенной с Сэм. Он должен сперва сам во всем разобраться - по крайней мере, он так думал.
Выслушав его, Миа глубоко вдохнул и сказал:
- Ух ты!..
- Насыщенные деньки получились.
- Ты так думаешь? - Миа провел ладонью перед лицом, словно стараясь отмахнуться от всего этого безумия. - Знаешь, что говорит Маркс?
- Никогда не слышал, - ответил Томас.
Миа цитировал Маркса, как другие цитируют какого-нибудь доктора философских наук.
- Что касается человека, то корень происходящего всегда в самом человеке. - Миа фыркнул, будто в этих словах ему почудилось что-тосмешное. - Не думаю, чтобы он имел в виду мозги, хотя...
- Нейл болен, - мрачно произнес Томас.
- Похоже, ты не очень-то в это веришь.
Что-то в этом замечании вызвало у Томаса легкое покалывание по всему черепу.
- Как я могу в это поверить? Он просто поддерживает начатый когда-то разговор. Чего только не случается в жизни! Ураганы сносят стоянки прицепов. Бомбы попадают в кафе. Рак распространяется. Артерии закупориваются. Каждый вдох, каждое биение сердца - смертельный выстрел. Да, вот так происходит все в мире, и только наша психологическая узколобость мешает это понять. Единственное, что хочет сказать Нейл: то же самое творится с нашими нейронами. Каждая наша мысль, каждое переживание - результат случайных, как брошенная игроком кость, синаптиче-ских сигналов. Бесцельная статистика.
- Уж во всяком случае, так не кажется.
- А почему так должно казаться? Наш мозг использует приходящие извне импульсы, восприятия, обращая их в реакции - наши поступки. Мы видим приближающиеся машины и огни светофора, и наша нога нажимает тормозную педаль. Но мы не видим вовлеченных в это нейрофизиологических процессов. Наш мозг, по сути, слеп в отношении самого себя, более того - его активизирует внешнее, а не внутреннее.
- И что? - спросил Миа, созерцательно поиграв прядью и сведя глаза к переносице.
Томас глубоко вдохнул, ощутив запах нагретой пыли и вспомнив о съеденном беконе.
- А то, что, когда мы выбираем, решаем, надеемся, боимся или что угодно, это ничем не отличается от того, что мы видим или слышим: мозг выпадает из общей картины. Мы не переживаем того, что делает переживание возможным. Все нейрофизиологические механизмы, порождающие принятие решений, надежды, страхи и так далее, лишь обрабатывают, не будучи обрабатываемы сами. Для нас любая мысль рождается ниоткуда, представляет нечто вроде... абсолютного начала, так что кажется, что нам каким-то образом удается избежать причинно-следственных связей и эффекта, лишь запутывающего все вокруг нас, включая наш мозг. Сознание напоминает белку в колесе, всегда пребывающую в движении, но каким-то образом не трогающуюся с места. Для нас существует только здесь и сейчас. У нас неизбывное чувство, что мы могли бы поступить иначе, поскольку наш выбор, как всегда кажется, стоит у истоков события, а не в его середине.
- Ну и ну! - с сомнением в голосе протянул Миа.
- Сейчас, - сказал Томас, поднялся и взял со стойки лежавшую на ней двадцатипятицентовую монету. - Гляди.
Он показал Миа пустые ладони, затем сжал пальцы. Когда он разжал кулаки, четвертак тускло поблескивал в середине правой ладони.
Миа рассмеялся.
- Здорово!
- Похоже на колдовство, правда?
Миа кивнул, лицо его вдруг стало задумчивым:
- Ты будто достал ее ниоткуда...
- А теперь гляди внимательней, - сказал Томас, снова повторив весь фокус, так что на этот раз Миа мог все время следить за четвертаком. - То же и с нашими мыслями. Кажется, что они возникают ниоткуда, но только благодаря нейрофизиологической ловкости рук: мозг сам дурачит себя собственными фокусами. Они кажутся волшебством. Чем-то необычным. Сверхъестественным. Спиритизмом... Убери костяшку - и никакой разницы.
- Но разница есть, - возразил Миа. - Мы - это наши мысли.
Томас кивнул.
- Именно. Мы - это наши мысли. Мозг мельком замечает их в замочную скважину, видит магию там, где ее вовсе нет...
Казалось, Миа сознательно избегает глядеть на Томаса, словно проверяя его слова собственными непосредственными впечатлениями.
- Выходит, мы с тобой сидим, значит, здесь...
- Как два биомеханизма, обрабатывая входящие импульсы, исторгая поведенческие выхлопы, которые, в свою очередь, становятся дальнейшими входящими импульсами. Все причины, цели, смыслы не более чем результат того факта, что нервный механизм, ответственный за сознание, имеет доступ лишь к мельчайшей доле процессов, происходящих в нашем мозгу, - крохотной доле, которая и вносит всю путаницу. Вне ее не существует ни причин, ни целей, ни смыслов. Просто... - Он пожал плечами. - Просто происходит всякая ерунда.
Насупившись, Миа долго смотрел на него.
- Значит, когда я иду в магазин, меня окружают скопища... биомеханизмов? Они только кажутся людьми...
Что бы ответил на это Нейл? Томас задумался. Как стал бы он распространять дурную весть? Стал ли бы он рассказывать, что манипулировал, как марионеткой, тем или иным предполагаемым террористом и без их ведома получал от них важную информацию? "Уверяю, это ничем не отличается от игрового автомата. Подключайтесь и играйте..."
Или просто сгреб бы Миа в охапку и показал ему все наглядно?
Томас покачал головой и потер переносицу.
- Они только кажутся людьми, потому что ты не можешь получить доступ к процессору, который заставляет их тикать. Поэтому они становятся изменчивыми, неуловимыми подстрекателями - объектами, которые можно отследить и предсказать лишь с помощью твоей собственной нервной системы. Наши мозги идеально подогнаны друг к другу - до такой степени, что все, что ты скажешь или сделаешь, вызовет адекватные образцы нервной активности в моем мозге, как и в твоем. Они образуют сеть, непрестанно копируя процессы, происходящие друг в друге. Но, поскольку сознание не может получить доступ к этим процессам, мы воспринимаем их как данность. - Томас притворно криво усмехнулся. - Люди кажутся людьми по той же причине, по какой мы кажемся себе свободомыслящими, обладателями свободной воли, действующими по своему разумению.
- И все потому, что наши мозги, - с расстановкой начал Миа, - не могут заглянуть сами в себя. Потому что они постоянно путают середину с началом.
Томас кивнул.
- Отсюда иллюзия того, что мы избегаем стрелы времени. Что нам худо-бедно удается ускользнуть от статистических часовых механизмов вокруг нас - Он заметил, что постоянно трет большим пальцем край своей чашки, и взглянул на своего соседа номер один. - Что у нас есть души.
Миа уже больше не смотрел ни на Томаса, ни сквозь него. Он откинулся на спинку стула, предостерегающе и с омерзением, как перед змеей, сложив руки.
- Значит, все это... это здесь и сейчас... тоже вроде как фокус? Сон?
Томас уставился на свои ноги, проклиная себя за то, что снова попытался восстановить ход мыслей Нейла...
- Томми? Так это правда?
- Нейл наверняка так думает, - ответил Томас, не поднимая глаз. - А уж он-то в науке разбирается.
- Еще одна пораженческая научная чушь, - заявил Миа с видом сердитой решимости. Подобно большинству марксистов, он обладал неуемной способностью принимать все абстракции на собственный счет. - Они даже не могут придумать, какой пищей здоровее питаться...
Томас на мгновение взглянул на соседа, с трудом сдерживая желание спорить, дожать его, пригвоздить к месту своей правотой. Он мог бы рассказать Миа, что речь не о том, что главнее, а что нет, а о том, какие притязания людям следовало бы воспринимать всерьез. Он мог бы напомнить ему о Хиросиме или любых других ужасах и чудесах, которые внесли в науку раскол. Он мог бы напомнить о других выступающих со своими претензиями и притязаниями учреждениях, включая те, которые сводили научный факт к "социальному конструированию", "словесным играм" или к денежной работе, - учреждениях, не имевших ни малейшего права судить свои собственные утверждения.
Вместо этого он спросил:
- Ну, как кофе?
- Нет, не надо!.. - воскликнул Миа. - Я знаю этот твой взгляд...
- Папа! Папа! - крикнул Фрэнки из гостиной.
Томас повернулся и увидел, как его сын, шлепая босыми ногами, входит на кухню.
- Я нашел белье Сэм! - гордо провозгласил Фрэнки. Над головой он размахивал белыми трусиками Саманты и прочими причиндалами.
- Герр доктор! - нараспев произнес Миа с притворным удивлением.
Томас вырвал у Фрэнки трусики и сунул в карман блейзера. Зыркнув глазами на Миа, он усмехнулся, но под циничной усмешкой угадывалась улыбка.
- Так вот и скажи мне, каково это? - лукаво спросил сосед. Миа всегда еще больше подчеркивал свой алабамский акцент, когда на него "находило".
- Что каково?
- Каково это, когда за тебя принимается закон?
Вскоре Миа ушел, объясняя это тем, что, несмотря на облачение, у него "у-уйма работы".
Остаток дня прошел без особых происшествий, не считая того, что Фрэнки треснулся головой о садовую печь. Все трое играли в мяч на заднем дворе. Маленький засранец заполз под печь, чтобы достать мяч, а потом просто выпрямился. Бац! Томас видел, как все случилось, и хотя понимал, что ничего серьезного не произошло, но на какой-то миг им овладел настоящий ужас... Фрэнки сжимал руками голову, и струйка крови текла по черным волосам. Извержения невидимых вулканов потрясли задний двор, рушились огромные колонны, словно какое-то гигантское здание или даже сам небосвод грохнулись на землю.
Как, когда все успело стать таким хрупким?
Хотя Фрэнки настаивал, чтобы его отвезли в больницу к "Серджио" (Томас и понятия не имел, кто это такой), Томас повел обоих детей прогуляться. Несмотря на смятение: приступы головокружения, охватывавшие его в промежутках между ужасом перед возвращением Нейла, возбуждением при мысли о Сэм, изящно снимающей трусики, и яростью, когда он думал о Норе, тяжело дышащей в объятиях Нейла, - жизнь с детьми тем не менее доставляла ему радость и удовольствие. Они выбросили на помойку дюжину смятых пивных банок, которые нашли в папоротнике. В прохладе небольшой пещерки они считали водомерок, скользящих по мелкому ручейку, и Томас рассказывал детям о поверхностном натяжении. "Совсем как Иисус", - сказала Рипли с уверенностью ученого мужа. (Откуда это взялось, Томас тоже не имел никакого понятия.)
Маленькие чудеса, на которые обрекают себя столько родителей, уединяясь с детьми. Томаса все больше и больше ужасала мысль о том, что когда-нибудь эти его дети отправятся намывать золотой песок в культурных водах Америки. А ведь в эти воды сливалось столько отходов, повсюду мелькали тени Нейла. Учитывая, что все кругом рушится и исполнено зла, отправить их в частные школы казалось новым вкладом в еще более изолгавшееся и кастовое будущее. Томасу казалось, что людям нужны какие-то связи, пусть даже дерьмовые. Люди должны общаться.