Поэтому я даже получил удовольствие, раскачиваясь по широкой дуге над скалами внизу, от которых меня отделяло 200 футов, а затем с первой попытки вонзил острые концы обоих ледорубов во внешний, вертикальный участок ледяного навеса. Как оказалось, многолетний опыт скалолазания пригодился и на льду: последние десять футов до вершины я использовал только силу рук, подтягиваясь на ледорубах. Когда я оказался на вершине - с нее открывался просто фантастический вид на Ллин-Идвал и Кам-Идвал, а также другие пики и озера под ними, - Жан-Клод выругал меня за то, что на последнем участке я не пользовался "кошками", но я лишь ухмыльнулся ему в ответ.
Мы по очереди спустились вниз на веревке, оставив вторую страховочную веревку на месте, и остаток дня тренировались на склонах пониже. Благодаря новой веревке Дикона - большей по диаметру, состоявшей из пеньковых волокон, обычной альпинистской веревки и какого-то секретного компонента, который он нам не назвал (но который придавал веревке большую эластичность и большую прочность на разрыв), - мы чувствовали себя уверенно при подобном спуске. В 1924–1925 годах немногие альпинисты решались доверять своим веревкам - Дикон называл их "наши старые веревки для сушки белья" - такие длинные спуски.
Стараясь не заснуть во время долгой обратной дороги в Лондон - просто чтобы составить компанию Дикону, который вел машину и должен был не спать, - я снова и снова прокручивал в усталом мозгу французские термины, связанные с этой новой техникой работы на льду, которые Жан-Клод пытался вбить нам в голову.
Pied marche - просто переход по горизонтальному участку льда или пологому склону не круче 15 градусов, как через ледник - мы много раз проделывали это раньше с помощью обычных "кошек" с 10 зубьями.
Pied en canard - "утиная прогулка" - осторожный подъем на "кошках" с 12 зубьями по склону крутизной до 30 градусов. Выглядит так же нелепо, как и звучит, но можно пользоваться нашими привычными длинными ледорубами.
Pied à plat - буквально "плоскостопный", когда нижние 10 зубьев обеих "кошек" удерживают ваше тело в вертикальном положении на склоне крутизной до 65 градусов, а ледоруб вбит в лед над головой. Хороший способ отдохнуть.
Далее шли названия приемов работы с самими ледорубами: piolet ramasse на склонах крутизной от 35 до 50 градусов (элегантный способ вырубить ступени на крутом склоне) и piolet ancre, способ вырубания ступеней или другой работы руками (например, вкручивания ледобуров свободной рукой) на крутых склонах от 45 до 60 градусов и даже круче.
Для ледовых молотков своя терминология - угол входа в лед, высота хвата во время восхождения и т. д., - и после первого дня я запомнил лишь piolet panne для крутых склонов от 45 до 55 градусов, piolet poignard, который мы использовали для еще более крутых склонов от 50 до 60 градусов, и piolet traction, для склонов от 60 градусов до вертикальных стен и навесов.
Насколько я помнил, Жан-Клод сказал, что последнему способу, который требовал применения передних зубьев "кошек", он научился у немцев и австрийцев, когда вместе с ними работал на льду в декабре прошлого года, и поэтому я недоумевал, почему термины были французскими, а не немецкими. Ответ оказался прост: немцы и австрийцы, по-прежнему пользовавшиеся старыми французскими "кошками" с 10 зубьями и длинными ледорубами, просто добавили новые термины. Ничего не поделаешь - Европа.
В то воскресенье на более пологих - но таких же скользких и смертельно опасных - ледяных склонах вокруг Ллин-Идвал мы начали осваивать технику, которую я называю (до сегодняшнего дня, после того как прибегал к ней тысячи раз) "танцевальными шагами": например, pied à plat-piolet ramasse - подъем по склону с упором на полную стопу и использованием короткого ледоруба в положении piolet ramasse для организации следующей точки опоры. Же-Ка с такой ловкостью проделывал это на крутом, но не вертикальном склоне, что наблюдать за ним было настоящим удовольствием - левая нога слегка сгибается коленом внутрь, а обе руки держат короткий ледоруб, вбитый выше по склону, затем правая нога заводится поверх левой, как в сложном танцевальном па, острие ледоруба и 10 из 12 стальных зубьев "кошки" на правой ноге снова вгрызаются в лед, и левая нога перемещается выше по склону, пока 10 зубьев "кошки" на ее подошве надежно не цепляются за склон.
А затем танцевальный шаг повторяется снова и снова.
Жан-Клод показал нам разнообразные способы отдыха на таких крутых, отнимающих много сил склонах, но мне больше всего пришелся по вкусу простой pied assis - откинуться назад на склоне так, чтобы ягодицы почти коснулись (но все же не коснулись) льда, левая нога согнута в колене, а левая ступня под вами, так что зубья "кошки" вдавлены в лед, правая нога вывернута наружу, а голеностоп повернут так, что правый ботинок и зубья его "кошки" располагаются под углом почти 90 градусов к направлению, в котором смотрит правое колено. В этом положении не нужно держаться за ледоруб и ледовые молотки, и в результате до тех пор, пока мышцы ног не начнет сводить судорогой; так можно отдыхать довольно долго, держа ледоруб обеими руками и не торопясь разглядывая склон и ландшафт внизу.
Но большую часть второй половины дня на красивом валлийском закате мы учились пользоваться самым коротким ледорубом и ледяными молотками в основных положениях piolet panne и piolet poignard: движение на передних зубьях (использование только двух передних зубьев "кошек" из двенадцати) в закрепленном положении; движение на передних зубьях в положении piolet traction; движение на передних зубьях в положении piolet poignard (так, как мы поднимались по вертикальной стене); в положении "на три часа" с использованием обоих ледовых молотков над головой на крутом склоне, когда правая нога согнута и отброшена назад; движение на передних зубьях на очень крутом склоне, так что вес тела приходится на ледовые молотки с обращенным вниз клювом в положении piolet panne (опора на оба сразу, внизу), и так далее.
Остальное время заняла техника траверса и спуска - особенно быстрого спуска. (Мне всегда нравилось скользить вниз по крутому снежному полю, используя обычный ледоруб в качестве руля, а затем для остановки в самом низу; но Жан-Клод показал нам, как шагать с "кошками" на ботинках, в положении piolet ramasse, для страховки оставляя сзади ледоруб, почти так же быстро и по гораздо более крутым склонам.)
Ближе к вечеру на крутом снежном склоне под скальной стеной Же-Ка продемонстрировал нам свое последнее технологическое чудо.
Это был маленький и относительно легкий металлический инструмент клинообразной формы со стальными пружинами - они отпускались нажатием ладони и автоматически сжимались, если убрать давление, - который мог скользить по закрепленной веревке. Же-Ка деловито взобрался по склону в своих новых "кошках" с 12 зубьями, привязал "волшебную веревку Дикона" к длинному ледорубу, глубоко вогнанному в лед под скалой футах в 150 над нами, укрепил эту точку страховки несколькими ледобурами, затем снял "кошки" и ловко соскользнул по крутому склону прямо к нам. Веревка на ослепительно белом снегу лежала как линия разлома.
Затем Жан-Клод достал эти зажимы для веревки для каждого из нас.
- Очень просто, non? - сказал он. - Полностью отпустите, и механизм крепко зажмет веревку. Можно даже повиснуть, ни за что не держась, если захочешь. Если слегка нажать одной рукой, механизм скользит по веревке, как по направляющей. А если нажать сильнее, то у механизма и вместе с ним у вас больше нет… как это произносится?., трение?., трения на веревке.
- Для чего ты собираешься использовать это приспособление? - спросил я, хотя видел, что Дикон уже уловил идею.
- Было бы здорово прикрепить это устройство к какой-нибудь легкой альпинистской обвязке, - сказал тот. - Так, чтобы обе руки оставались свободными, а ты был присоединен к закрепленной веревке.
- Exactement! - воскликнул Жан-Клод. - Я работаю именно над такой легкой обвязкой из кожи и брезента. И сегодня мы испытаем один вариант, ладно?
С этими словами Же-Ка надел свое маленькое приспособление на закрепленную веревку и начал сдвигать его вверх и подниматься по склону даже без "кошек". Следующим пошел Дикон, через несколько шагов уже сообразив, когда нажимать на механизм, а когда отпускать. Мне потребовалось больше времени, но вскоре и я признал удобство и безопасность подъема с этим дурацким маленьким приспособлением с пружинами, которое зажимает закрепленную веревку сильнее, чем любая рука в толстой рукавице. Надежность увеличилась бы еще больше, если прикрепить устройство, скажем, веревкой или карабином к альпинистской обвязке, о которой говорили Жан-Клод и Дикон.
На вершине 150-метрового склона с уклоном 50 градусов мы сгрудились вместе, защищаясь от усиливавшегося холодного ветра. Солнце садилось за горными пиками на западе. На востоке всходила луна.
- Теперь мы используем его для управляемого спуска, - сказал Жан-Клод. - Я уверен, вы убедитесь, что механизм можно применять даже на вертикально закрепленных веревках. Это… как у вас говорят? Дурацкая защита?
- Защита от дурака, - уточняет Дикон. - Покажи нам быстрый спуск.
Тогда Же-Ка отстегнул свое приспособление от двойной закрепленной веревки - двойной для того, чтобы мы могли забрать веревку после спуска со склона, - выдернул ледоруб, так что двойную страховочную веревку удерживали только глубоко вкрученные в лед ледобуры, пристегнул механизм к веревке подо мной и начал быстрое скольжение без использования "кошек", управляя лишь давлением пружин механизма в его руке.
- Невероятно! - выдохнул я, когда мы с Диконом достигли дна; так быстро спускаться по веревке мне не приходилось еще ни разу в жизни.
- Мы еще потренируемся до отъезда и во время перехода к Эвересту, - сказал Жан-Клод.
Сумерки сгустились, и вдруг стало очень холодно. Же-Ка уже вытягивал длинную веревку из проушин своих ледобуров.
- Как называется это устройство? - спросил Дикон.
Же-Ка улыбнулся, ловко наматывая бухту "волшебной веревки" на кулак и локоть, кольцо к кольцу.
- Жумар, - ответил он.
- Что это значит на французском? - поинтересовался я.
- Ничего. Но так звали моего пса, когда я был маленьким. Он мог влезть за белкой на дерево, если хотел. Никогда в жизни я не видел такой собаки-альпиниста.
- Жумар, - повторил я. Странное слово. Сомнительно, что я когда-нибудь к нему привыкну.
- Я уже несколько месяцев волновался насчет последней ледяной стены между ледником Ронгбук и Северным седлом на Эвересте, - тихо признался Дикон, когда мрачным зимним утром мы приближались к Лондону.
Я кивнул, показывая, что не сплю, и ответил ему шепотом:
- Почему? В двадцать втором вы с Финчем и остальными нашли снежные склоны к Северному седлу и вырубили на них ступени для носильщиков. В июне прошлого года снежных склонов не было, но обнаружилась та расселина - ледяной камин, - на которую Мэллори поднялся свободным стилем и установил перила, а затем спустил самодельную веревочную лестницу Сэнди Ирвина.
Дикон слегка наклонил голову.
- Но Ронгбук - это ледник, Джейк. Он растет, уменьшается, покрывается трещинами, тает, движется, крошится, создает расщелины. Единственное, в чем мы уверены, - ледник не будет таким, каким видел его Мэллори в прошлом году или мы с Финчем годом раньше. Этой весной на леднике нас могут ждать пригодные для подъема трещины или новые снежные склоны - а может, и две сотни футов отвесной ледяной стены.
- Ну, если это будет вертикальная стена, - мой голос звучал устало, но в нем проступала не свойственная мне бравада, - Же-Ка со своими "кошками" с передними зубьями, дурацкими короткими ледорубами и… как там они называются… жумарами показал нам, как на нее подняться.
Несколько секунд Дикон молча вел машину. Я видел, как на горизонте вместе с солнцем появляется купол собора Святого Павла.
- В таком случае, Джейк, - сказал Дикон, - я должен предположить, что мы готовы к восхождению на Эверест.
Я лишь хочу, чтобы этот лорд Бромли как-его-там, его чертово высочество, соизволил спуститься в Калькутту со своих холмов и помочь нам бандобаст эти большие тяжелые ящики к проклятому грузовому складу на целый день раньше; вот чего я хочу, черт возьми.
* * *
Калькутта - ужасный город, с киплинговскими "мертвецами в саванах" под ногами во время вечерней прогулки (как выясняется, не мертвыми телами, а просто закутанными в простыню людьми, которые спят на том, что служит здесь тротуарами), пропитанный благовониями, специями, человеческой мочой, коровами, неприятным запахом пота и дыхания людских толп, а также вонючим дымом горящих коровьих лепешек. Взгляды всех темнокожих мужчин выражают любопытство, презрение или неприкрытый гнев, тогда как взгляды женщин из складок черной ткани, в которую они закутаны от макушки до пяток, притягивают, манят и - по крайней мере, для меня - исполнены сексуальных обещаний.
На дворе всего лишь 22 марта 1925 года, и до жутких летних предвестников муссона, а также ливней самого муссона еще далеко, однако воздух Калькутты уже похож на груду мокрых одеял, которые словно окутывают меня с головы до ног.
Таковы были мои впечатления от двух с половиной дней, проведенных в этом городе.
Все мне тут казалось странным. В прошлом году я пересек Атлантику на лайнере, следовавшем из Бостона в Европу, но пять недель плавания на корабле британских военно-морских сил "Каледония" были в тысячу раз более экзотическими. Первые дни выдались непростыми - буксиры с трудом вытащили нас из ливерпульской гавани, борясь с ветром и волнами, - и я с удивлением обнаружил, что единственным из нас троих ни разу за все путешествие не страдал от морской болезни. Качка представлялась мне чем-то вроде игры, просто препятствием, мешающим попасть из точки А в точку Б на деревянной палубе судна, где я утром и вечером ежедневно пробегал свои двенадцать миль, по маршруту, напоминающему подпрыгивающий и раскачивающийся овал. Я ни разу не почувствовал и намека на тошноту, которая едва не испортила первую часть путешествия Жан-Клоду и Дикону.
Если не считать тягучей скуки во время прохождения Суэцкого канала и шторма в Восточном Средиземноморье, когда мне весь день пришлось провести в трюме, путешествие до Калькутты доставило мне удовольствие. В Коломбо - маленький город с белыми домиками, словно осажденный со всех сторон джунглями - я купил немного кружев и отправил их матери и тетке в Бостон. Окружающее было для меня новым и волнующим. И я знал - но в то время еще не полностью оценил, - что все это лишь прелюдия.
В экспедициях на Эверест 1921, 1922 и 1924 годов Калькутта была лишь промежуточным пунктом на пути к официальному отправному пункту - Дарджилингу, - однако финансировались экспедиции "Комитетом Эвереста", Альпийским клубом и Королевским географическим обществом, и поэтому в Калькутте всегда были их представители, всегда готовые принять и рассортировать контейнеры с провизией и снаряжением, и по прибытии альпинистов все необходимое уже было либо погружено на поезд до Дарджилинга, либо готово к погрузке.
Наша миссия тайная и незаконная, и поэтому никакие агенты в Калькутте нас не ждали. Дикон, который распоряжается деньгами леди Бромли - по крайней мере, пока "кузен Реджи" не возьмет на себя эту обязанность здесь, в Индии, - вскоре знакомит нас со словом, которое на хинди звучит как бандобаст и переводится как "организация". По всей видимости, слово бандобаст в Калькутте (где большинство населения говорит на бенгали, а не на хинди, но это почти универсальное понятие, похоже, используют во всей Индии, с ее необычайным разнообразием языков и культур) означает примерно то же самое, что бакшиш на Ближнем Востоке - взятки, необходимые для того, чтобы сделать даже простейшие вещи.
Но Дикон участвовал в первых двух экспедициях Альпийского клуба вместе с Мэллори и остальными и интересовался всеми организационными аспектами, включая смазывание административных шестеренок в Калькутте (мы с Жан-Клодом могли только надеяться, что в Дарджилинге и Тибете тоже), и поэтому двенадцать наших тяжелых ящиков - среди прочего снаряжения, которое мы везли с собой из Европы, было много высококачественной веревки Дикона, и причины этого я объясню ниже, - переместили из порта на грузовой склад железнодорожного вокзала на третий день нашего пребывания в городе.
Ночью от станции Силда сразу за Калькуттой отправляется поезд, который называют "Дарджилингским почтовым" и на который мы должны сесть, но этот поезд - настоящий, если можно так сказать, - идет только до Силигури, маленькой фактории в самой глуши, куда мы прибываем на следующее утро в 6:30. Там мы должны пересесть на Дарджилинг-Гималайскую железную дорогу - судя по всему, узкоколейку с маленькими, словно игрушечными паровозом и вагонами, которая поднимается на высоту 7000 футов к подножию Гималаев в Дарджилинге, где проводит лето британская колониальная администрация Бенгалии. Нам предстоит проехать около 400 миль, и Дикон предупреждает, что будет очень пыльно и жарко, и в "Дарджилингском почтовом" поспать вряд ли удастся.
Это неважно. В любом случае я не собирался все время спать в поезде.
В первое же утро после прибытия пришла телеграмма от "кузена Реджи":
ВСТРЕЧА ОТЕЛЕ ЭВЕРЕСТ ДАРДЖИЛИНГ ВТ. 24 МАРТА. С ЭТОГО МОМЕНТА ПРЕДПОЛАГАЮ ВЗЯТЬ НА СЕБЯ РУКОВОДСТВО ЭКСПЕДИЦИЕЙ.
Л./ Р. К. БРОМЛИ-МОНФОР
- "Предполагаю взять на себя руководство экспедицией", подумать только, - бормочет Дикон, неловко комкая телеграмму своими длинными пальцами и бросая ее на землю.
- Что означает буква "Л" с косой чертой? - спрашивает Жан-Клод, поднимая и расправляя листок телеграммы.
- Полагаю, "лорд", - говорит Дикон и с такой силой прикусывает мундштук трубки, что я боюсь, что он сломается. - Лорд Реджинальд-какой-то-Бромли-Монфор.
- Зачем ему сохранять фамилию Бромли? - Эти благородные англичане почти королевских кровей для меня по-прежнему загадка.
- Откуда мне знать, черт возьми? - рявкает в ответ Дикон. Он злится, что с ним случается очень редко. Мы с Жан-Клодом пятимся, шокированные его тоном. - Я лишь хочу, чтобы этот лорд Бромли как-его-там, его чертово высочество, соизволил спуститься в Калькутту со своих холмов и помочь нам бандобаст эти большие тяжелые ящики к проклятому грузовому складу на целый день раньше, вот чего я хочу, черт возьми. Это его вшивая страна, его продажная культура, где без проклятых взяток не сделаешь ничего и где, черт возьми, никто даже не может вовремя прийти на назначенную встречу. И где же этот "руководитель экспедиции", когда нам действительно нужна его жирная задница?!
Мы с Жан-Клодом переглядываемся - похоже, наши мысли текут в одном направлении. Когда годом раньше сюда прибыл Джордж Мэллори, у него не было никаких административных обязанностей, пока они не достигли Тибета и руководитель экспедиции Джеффри Брюс не заболел во время пятинедельного перехода в базовый лагерь на Эвересте. Из-за проблем с сердцем и неспособности адаптироваться к высоте даже на тибетских перевалах врач экспедиции отправил 58-летнего Брюса назад в Дарджилинг, и полковник Нортон, возглавлявший команду альпинистов, стал руководителем всей экспедиции, уступив свое место Мэллори.