Я заставляю себя сесть и посмотреть на латунные детали разобранного примуса, слабо поблескивающие в неярком свете фонарика и одной почти погасшей масляной свечи.
"На свете не существует устройства, более надежно защищенного от дурака, чем шведский примус одноименной фирмы", - думаю я.
Дикон приобрел в основном новые модели 1925 года, но, за исключением некоторых усовершенствований для использования на больших высотах - часть этих доработок предложил некто Джордж Финч, - они практически не отличались от предыдущих моделей печек, выпускавшихся с 1892 года. Мы использовали наши примусы для приготовления пищи на всем маршруте через Сикким и Тибет. И все печки работали.
Же-Ка снова подносит горелку к свету, желая убедиться, что она не засорилась, а я машинально перебираю остальные детали.
Маленькое простое устройство - это модель 210 со стационарными ножками, год выпуска 1925-й. Процедура розжига такая же, как и у остальных примусов, которыми я столько лет пользовался в походах и в экспедициях в горы. Они всегда работали на любой высоте, на которую я забирался.
Сначала нужно при помощи встроенного в резервуар для топлива насоса создать давление в этом резервуаре. При этом керосин поднимается по трубкам от резервуара к горелкам. Чтобы предварительно нагреть трубки горелок, необходимо зажечь небольшое количество метилового спирта в специальной чашечке, через которую проходит трубка горелки.
Все это мы десятки раз проделывали сегодня днем и теперь, когда наступил вечер, - бесполезно.
Когда трубка горелки нагревается до нужной температуры, через центральную форсунку в горелку поступают мелкие, почти невидимые капельки горячего топлива. Когда керосиновый пар смешивается с воздухом - даже разреженным воздухом Эвереста, - простой и прочный маленький пламегаситель примуса образует из этого газа кольцо. На самом деле в голубом кольце пламени примуса горит не керосин, а смесь воздуха с газом, образующимся из паров керосина. Шум, издаваемый круговой горелкой, всегда был довольно сильным, и поэтому альпинисты и туристы прозвали примусы "ревунами". Но немного найдется на свете звуков, таких же приятных для слуха усталого альпиниста, как рев примуса, на котором растапливается снег для чая, греется суп или жаркое и который обычно согревает холодную палатку, примостившуюся высоко в горах на снегу или скале.
А теперь… ничего.
- Мы можем заварить чай или даже сварить суп на маленькой спиртовой горелке, - предлагаю я. - Или разогреть сардины. - Маленькие спиртовые горелки предназначены для высокогорных лагерей - в основном чтобы сделать горячий чай, - но их используют в качестве запасных в любом лагере.
- Ни в одном из тюков не было спиртовой горелки, - говорит Жан-Клод. Мы обмениваемся виноватыми взглядами, и я понимаю, что нам обоим стыдно, что мы так плохо подготовили груз, шерпов и самих себя в нашем первом настоящем походе к горе.
- Значит, остается примус, - заключаю я.
Я тупо верчу в руках латунный резервуар, но не нахожу ни отверстий, ни трещин. Поскольку поврежденный резервуар должен протекать, в моих действиях нет никакого смысла. Словно загипнотизированный, я считаю языки, на которых сделана надпись на боку примуса. После окончания войны прошло только восемь лет, а эта шведская компания - В. A. Hjorth & Co., Стокгольм, как указано на шильдике, а также на рекламе принадлежностей для примуса (сосуд для спирта, с носиком, № 1745, набор игл для чистки, № 1050, и, разумеется, экран от ветра, № 1601), - продает свою печку как минимум в одиннадцати странах.
В этой модели примуса "экраном от ветра" служит маленькая треугольная пластинка, но Же-Ка заслонял печку от ветра своим телом, наклоняясь над ней всякий раз, когда пытался разжечь ее, так что дело не в защите от ветра. Вообще-то пользоваться примусами следует не в палатке, а снаружи, но при штормовом ветре, прорывающемся даже внутрь, разжечь эту штуку нет никакой надежды.
- Всё в порядке, - говорит Жан-Клод, проверяя каждую отсоединенную деталь: регулирующий пламя наконечник горелки, упорное кольцо горелки, пламегаситель, нитриловые уплотнители, свинцовую прокладку в самой горелке, кожаный манжет насоса.
Он что-то шепчет себе под нос и с помощью немногочисленных инструментов, имеющихся в его распоряжении - отвертки, маленького гаечного ключа, нескольких проволочных зондов, - снова собирает печку и пытается разжечь. Ничего не выходит.
- Не создается давление в резервуаре, - наконец заключает Жан-Клод.
- Как это может быть? - удивляюсь я. Нужно накачать примус, и давление заставляет керосин подниматься по крошечным трубкам. У меня всегда получалось.
Же-Ка качает головой.
Тут раздается голос Норбу Чеди, тихий и почти виноватый:
- На перевале Донгха Ла, задолго до Кампа-дзонга, Наванг Бура уронил свой тюк с крутого склона. Никто из сахибов не видел, потому что Наванг шел сзади, с последней партией мулов. Внутри был примус, который несколько раз ударился о большие камни внизу. Наванг Бура подобрал его и все остальное и снова уложил в тюк, не рассказав об этом случае ни доктору Пасангу, ни сахибу Дикону, ни леди Бромли.
- Это было несколько недель назад, - замечаю я. - С тех пор мы должны были не раз пользоваться тем… этим примусом.
- Не обязательно, - устало возражает Жан-Клод. - Обычно в каждом лагере мы разжигали одну и ту же печку. Этот примус мы взяли из резервных запасов, чтобы подниматься с ним на гору. Модель 1925 года, специально для больших высот.
- Ты можешь его починить?
Если мы застряли тут на несколько дней, от успеха Же-Ка может зависеть наша жизнь. Горячий чай и суп нам не повредят, но растопить снег, чтобы получить питьевую воду, - это необходимость.
- Резервуар не протекает, - говорит Жан-Клод. - А насос я разбирал и проверял раз десять, и кожаный манжет тоже. Не вижу никакого дефекта или поломки. Эта штука просто… не работает… черт бы ее побрал.
Мы все молчим, довольно долго, но тишина заполняется завыванием ветра, так что мы хватаем пол и стены палатки, чтобы она не улетела.
- Сэнди Ирвин починил не один десяток вещей, соорудил веревочную лестницу на Северное седло и модернизировал весь кислородный аппарат, пока был в базовом лагере и выше, - бормочет Же-Ка. - А я - гид Шамони, сын кузнеца, изобретателя и промышленника - не в состоянии даже починить putain примус во второй вечер выше базового лагеря.
- Без примуса и спиртовой горелки какие еще есть способы добыть огонь и растопить немного воды или нагреть суп? - спрашиваю я. - У нас есть два котелка. У каждого оловянная кружка. Много спичек. Еще остался спирт. И куча керосина.
- Если ты собираешься налить керосин в чашку, поджечь, а сверху поставить котелки - забудь об этом, Джейк, - отвечает Жан-Клод. - Сам керосин не горит так, чтобы что-нибудь нагреть. Для получения жаркого голубого пламени нужно…
Внезапно Же-Ка замолкает и берет у меня латунный резервуар. Он уже снял насос, а теперь пытается отсоединить винт, которым я всегда ставил пламя на максимум в самом начале готовки и закручивал, чтобы выключить примус.
- Проклятый прокачной винт, - говорит Жан-Клод. - Он каждый раз поворачивался, когда я его вращал, но у него сорвана резьба… и он не открывается и не пропускает керосин наверх. На самом деле эта чертова штуковина погнута, и резервуар не держит давление. Проклятый прокачной винт!
Он берет гаечный ключ и плоскогубцы и принимается за винт, однако тот не хочет идти по резьбе. Потом его вообще заклинивает. Я вижу, как напрягаются мышцы на руках Жан-Клода, когда он пытается провернуть винт. Бесполезно.
- Дай попробую. - Руки у меня гораздо больше, чем у Же-Ка, и я, наверное, сильнее гида Шамони, но и мне не удается сдвинуть винт - ни голыми руками, ни гаечным ключом, ни плоскогубцами.
- Резьба окончательно сорвалась, а со сломанным прокачным винтом в резервуаре невозможно создать давление, - говорит Жан-Клод.
Это звучит как смертный приговор. Остатки моего рационального мышления подсказывают, что без воды мы продержимся несколько дней, а без пищи - даже несколько недель; но мне кажется, что добытая из снега вода, а также немного супа могут значительно ослабить головную боль и другие мучительные симптомы высотной болезни.
Тем временем стенки полусферической палатки пытаются избавиться от изогнутых деревянных шестов, удерживающих их на месте. Тонкий пол - шерпы не удосужились постелить дополнительный, более толстый и теплый, перед установкой палатки - приподнимается вместе с шестерыми людьми и тяжелым грузом из разбросанных продуктов и канистр с керосином. Я никогда не присутствовал при землетрясении, но, наверное, оно похоже вот на это. Только не так громко. Нам по-прежнему приходится кричать, чтобы услышать друг друга.
- Мы с Джейком возвращаемся на ночь в свою палатку, - объясняет Жан-Клод Бабу и Норбу. - Тут слишком мало места, чтобы шесть человек могли вытянуться в полный рост. Попробуйте поспать - и скажите Ангу Чири и Лакре Йишею, чтобы не волновались. К утру буря может утихнуть, и тогда либо сюда придет леди Бромли-Монфор со своими шерпами, либо мы просто спустимся во второй лагерь.
Мы не снимали ботинки и ветровки, и поэтому просто выползаем из палатки. Но Же-Ка останавливает меня и начинает передавать канистры с керосином. Кроме того, он забирает собранный, но неисправный примус.
- Мы сложим канистры рядом с вашей палаткой, - кричит он Бабу Рите.
Но вместо этого взмахом руки показывает, чтобы я перенес охапку маленьких канистр за дальний угол нашей просевшей палатки. Там он опускает свои канистры за камень, и я следую его примеру.
- Самые ужасные травмы, которые мне приходилось видеть в горах, были следствием пожара в палатке. - Ему приходится наклониться к моему уху, чтобы я мог расслышать его голос за воем ветра. - Я не верю, что наши друзья не начнут экспериментировать с керосином, когда жажда станет слишком сильной.
Я киваю, понимая, что в хорошую погоду риск подобных экспериментов - особенно если их проводить снаружи - мог быть оправдан. Но только не в палатке, которая непрерывно трясется и подпрыгивает.
Наша маленькая палатка, семь на шесть футов, просела и имеет жалкий вид. Же-Ка поднимает палец, прося меня подождать снаружи, затем заглядывает в палатку и достает из своего рюкзака моток "волшебной веревки Дикона". Потом разрезает ее на куски разной длины, и мы привязываем терзаемую ветром палатку еще в нескольких местах. Здесь, на поперечной морене, длинные шесты абсолютно бесполезны, и поэтому мы протягиваем, словно паутину, дополнительные веревки к вмерзшим в морену камням, к валунам и даже к одной ледяной пирамиде.
Я замерз и поэтому радуюсь, что мы наконец закончили натягивать веревки и можно заползти в низкую палатку.
Мы забираемся в свои сухие спальники на гусином пуху и снимаем ботинки, но оставляем внутри спальных мешков, чтобы они не промерзли к утру. При такой температуре шнурки оставленных снаружи альпинистских ботинок порвутся при попытке завязать их утром. На мне по-прежнему пуховик Джорджа Финча, сшитые Реджи капюшон и штаны на гусином пуху, и поэтому согреваюсь я довольно быстро.
- Вот, Джейк, положи это к себе в спальный мешок. - Же-Ка оставил включенным свой массивный фонарь, и я вижу, что он протягивает мне замерзшую консервную банку спагетти, банку поменьше с мясными отбивными, твердый кирпич "переносного супа" в резиновой оболочке и ту самую (я вижу вмятину) банку персиков, которой Реджи запустила в голову Дикона - это было сто лет назад, в субботу.
- Ты шутишь, - говорю я. Интересно, как можно спать с этими замерзшими банками?
- Вовсе нет, - отвечает Жан-Клод. - В моем мешке в два раза больше. Тепло нашего тела растопит - или по крайней мере размягчит - еду. В банке с персиками есть сироп, и утром мы поделимся им с четырьмя шерпами, чтобы - как это будет по-английски? - утолить жажду.
"Давай откроем и выпьем прямо сейчас, вдвоем", - мелькает у меня в голове недостойная мысль. Но благородство побеждает. А также твердая уверенность, что в данный момент жидкость в банке с персиками замерзла и твердая, как кирпич.
Же-Ка выключает фонарик, чтобы не разряжать батарейки, а затем произносит, подражая голосу Дикона:
- Ну, какие уроки мы извлекли из сегодняшнего опыта, друзья мои?
Ричард задает этот вопрос практически после каждого восхождения и после каждой проблемы, с которой мы сталкиваемся при подъеме. Жан-Клод с таким мастерством имитирует слегка нравоучительную оксфордскую интонацию Дикона, что я не могу сдержать смех - несмотря на боль, от которой раскалывается голова.
- Думаю, нам следует внимательнее проверять содержимое рюкзаков и тюков, когда мы перемещаемся в верхний лагерь, - говорю я в гремящую тьму.
- Oui. Что еще?
- Тщательно следить, чтобы носильщики не оставили что-нибудь важное - например, спальный мешок товарища.
- Oui. Что еще?
- Наверное, иметь в каждом лагере, кроме "ревуна", еще и печку "Унна". Эти печки, которые мы привезли на Эверест, меньше и легче примусов и работают на твердом топливе; обычно их используют на больших высотах, чтобы минимизировать вес груза. Я не сомневаюсь, что в четвертом лагере Мэллори и Ирвина имелась печка "Унна".
- Примусы практически не ломаются, - возражает Же-Ка. - Роберт Фолкон Скотт тащил печку девятьсот миль до Южного полюса и почти столько же назад.
- Тебе известно, что случилось со Скоттом и его спутниками.
Мы оба смеемся. И словно в ответ вой ветра, дующего с Северного седла, становится громче. Мне кажется, что наша маленькая двухместная палатка вот-вот разорвется на части, несмотря на паутину - а может, благодаря ей - дополнительных растяжек снаружи.
Мы молчим, а потом я спрашиваю:
- Думаешь, Реджи и шерпы с грузом будут здесь завтра к полудню?
Жан-Клод молчит так долго, что мне начинает казаться, что он заснул.
- Сомневаюсь, Джейк, - наконец отвечает он. - Если метель не утихнет и температура не поднимется, то будет настоящим безрассудством попытаться пройти эти три с половиной мили по леднику. Они же не знают, что у нас неисправный примус. Они думают, что у нас есть еда и вода, и… Как там у Марка Твена, мое любимое американское выражение? Ах да… присесть на корточки. Да, просто присаживаемся здесь на корточки и ждем, как и они. Думаю, что леди Бромли-Монфор благоразумно вернулась во второй лагерь при первых признаках метели. Это холодное, продуваемое ветрами место даже в самую лучшую погоду.
Он прав. Второй лагерь считается приятным, потому что, в отличие от первого и третьего, расположен так, чтобы ловить максимум солнечных лучей, которые может дать небо Гималаев. Но теперь тут облачно, ветрено и жутко холодно. Единственное его достоинство - превосходный вид на гору Келлас, названную в честь врача, умершего во время разведывательной экспедиции 1921 года.
- С теми перилами, которые мы установили, - с надеждой говорю я, - они могут подняться сюда из первого или даже базового лагеря за несколько часов.
- Вряд ли, - возражает Жан-Клод. - Когда мы прокладывали путь сегодня утром, снегу было по колено. Теперь наших следов не найдешь - их сдуло или замело. Подозреваю, что к утру большую часть перил тоже засыплет снегом. Это очень сильная метель, друг мой. Если Реджи или Дикон попытаются сюда подняться, то они и носильщики будут… как это сказать?..
- В полном дерьме? - подсказываю я.
- Non, копать ямы. По крайней мере тот участок пути от первого лагеря, где нужно сойти с морены и ступить на ледник. В такую метель, когда не видно ни следов, ни трещин, это тяжело и очень опасно.
- Мы оставили бамбуковые вешки вдоль всего маршрута.
- И по всей вероятности, - говорит Жан-Клод, - к утру многие из них сдует или занесет снегом. - Он снова имитирует речь Дикона с тягучим оксфордским акцентом. - И еще одно, что мы усвоили, друзья мои: по крайней мере каждый второй бамбуковый колышек или деревянная направляющая для веревки должны быть снабжены красным флажком.
На этот раз я не смеюсь - слишком сильно болит голова. Кроме того, мне становится страшно.
- Что мы будем делать, Жан-Клод, если буря продолжится и завтра?
- Опыт подсказывает нам, что нужно оставаться здесь - присесть на корточки, - пока буря не утихнет, - говорит он, перекрикивая ружейные залпы трещащего по швам брезента палатки. - Но меня беспокоят шерпы, у которых нет спальных мешков. Они уже выглядят неважно. Надеюсь, их друзья не дадут им замерзнуть ночью. Но если это затянется больше чем на день, думаю, нужно попробовать спуститься во второй лагерь.
- Но ты сказал, что там почти так же ветрено и холодно, как здесь, в третьем.
- Там теперь есть не меньше шести палаток, Джейк. Велика вероятность, что в грузе, предназначенном для верхних лагерей, мы найдем продукты, как минимум один примус и одну печку "Унна" с запасом твердого топлива.
- А, черт… все нормально, - бормочу я.
Перевернувшись, ложусь на замерзшую банку каких-то консервов. Кроме того, я чувствую каждый камень морены под дном палатки - большая часть их врезается мне в позвоночник и почки. Когда мы ставили палатку, в этом месте, самом дальнем от возможной лавины, было достаточно снега, чтобы его слой под дном палатки принял форму тела. Теперь снег в основном на крыше палатки и по бокам.
Я начинаю проваливаться в какое-то промежуточное состояние между бодрствованием и жалким подобием сна, когда слышу голос Жан-Клода:
- Джейк?
- Да?
- Думаю, нам нужно подниматься прямо по ледяной стене, даже не приближаясь к склону, с которого в двадцать втором году сошла лавина. Здесь слишком много свежего снега. Это труднее, но я думаю, что мы должны идти прямо на девятисотфутовый склон, по пути устанавливая перила, а затем подняться по стене из голубого льда, где раньше был дымоход Мэллори.
"Наверное, он шутит, - думаю я. - Или бредит вслух".
- Ладно.
- Oui, - говорит Же-Ка. - Я боялся, что ты захочешь пойти старым путем.
Жан-Клод начинает посапывать. Секунд через десять засыпаю и я.
Посреди ночи - потом мы выяснили, что было около трех часов, - меня будят ледяные иголки, впивающиеся в лицо, несмотря на то, что я с головой забрался в спальный мешок. И еще голос Жан-Клода сквозь усилившийся рев ветра.
Ветер в конце концов порвал шов вдоль северной стенки нашей палатки - гарантирующей защиту от ветра палатки Мида - и порвал брезент в клочья. Буран обрушился на нас со всей своей силой.
- Быстро! - кричит Жан-Клод.
Фонарик освещает слепящий снежный вихрь, который нас разделяет. Же-Ка натягивает ботинки, одной рукой хватает рюкзак, другой фонарик и наполненный продуктами спальник, не переставая криком подгонять меня.
Не зашнуровав ботинки, забыв надеть несколько слоев перчаток и варежек, с горящим от сорокаградусного мороза лицом, я беру в одну руку спальный мешок с банками консервов, в другую - почти пустой рюкзак и выбираюсь вслед за ним в снежный вихрь.
Если "большую палатку Реджи" сдуло, это конец.
Четверг, 7 мая 1925 года
- Пора собирать вещи и спускаться, - говорит Жан-Клод, когда после двух ужасных, бесконечных дней, когда мы были заперты в палатке, и еще более долгих бессонных ночей в третьем лагере небо немного светлеет.