Я подношу руки к лицу, с которого клоками отслаивается кожа, и думаю: "Может, уходить уже поздно".
У нас в рюкзаках нет зеркал.
- Скажи мне честно, Жан-Клод… это проказа?
- Солнечный ожог, - отвечает Же-Ка. - Но вид у тебя действительно неважный, друг мой. Обожженная кожа сходит красными и белыми полосами, а губы и щеки под ней почти синие - правильнее сказать, синюшные - от недостатка кислорода.
- Красный, белый и синий, - говорю я. - Боже, храни Америку.
- Или Vive la France, - прибавляет Жан-Клод, но не смеется. Я замечаю, что у него и трех шерпов, за исключением Бабу, тоже синюшные губы, лица и ладони.
Вчера на завтрак, обед и ужин я пытался сосать замороженную картошку и бобы в форме консервной банки. У них был вкус керосина, как и у всего остального, что шерпы несли в своих тюках. Мне пришлось выползти наружу, поскольку рвотные спазмы стали нестерпимыми, и с тех пор я не пытался что-нибудь есть. (Нам удалось согреть банку персиков, так что каждый из шестерых получил по одному крошечному глотку ледяного персикового сока. Дразнящий намек на жидкость был даже хуже, чем ее полное отсутствие.)
Я замерзаю. В первую ночь мы с Же-Ка предположили, что Анг Чири и Лакра Йишей смогут втиснуться в спальный мешок с одним из двух других шерпов - спальники предназначались для мужчины-европейца, а не для маленького шерпы, - но у них ничего не вышло. Эти спальники пошиты в виде кокона, без пуговиц или молнии, и поэтому их невозможно развернуть и расстелить один сверху, а другой - снизу, как одеяла на гагачьем пуху. Поэтому в первую ночь Анг Чири пытался спать в одной верхней одежде из шерсти, поскольку шерпы не захотели надеть "мишленовские" пуховики Финча, в которые влезли мы с Же-Ка (и были вынуждены провести в них первый жаркий день в "корыте" и на леднике, где я заработал жуткий солнечный ожог). В результате Анг Чири и Лакра Йишей обморозили ступни и пальцы на ногах. Говорящий по-английски шерпа Же-Ка, Норбу Чеди, так страдал от недостатка кислорода, что обе ночи спал, не пряча лицо в складки спального мешка; результатом стали белые пятна обморожения на его щеках.
Поэтому прошлой ночью мы с Жан-Клодом отдали свои пуховые куртки и штаны Ангу Чири и Лакре Йишею, и я до утра не сомкнул глаз. Под новой одеждой, подбитой пухом, у меня была только шерстяная норфолкская куртка, как у Мэллори, шерстяные бриджи и носки, и теперь меня не мог согреть даже пуховый спальник. Заснуть я не мог сначала из-за плохого самочувствия, а потом сон окончательно прогнал сильный холод или ощущение, что меня кто-то душит. Или то и другое вместе.
От движения мне становится лучше - я натягиваю ботинки и прячу в рюкзак высокие фетровые "шлепанцы". Но каждое движение отнимает у меня силы, и я вынужден делать паузы, хватая ртом воздух. Я вижу, что Жан-Клод с не меньшими усилиями пытается завязать замерзшие шнурки. Шерпы движутся еще медленнее и с большим трудом, чем мы с Же-Ка.
Но в конечном счете все собрали рюкзаки, обули ботинки и "кошки", оделись - мы с Жан-Клодом вернули себе куртки Финча, - после чего Же-Ка произносит фразу, от которой у меня вырывается стон, а у шерпов просто опускаются руки.
- Нужно упаковать палатку вместе с ребрами и полом.
- Зачем? - жалобно спрашиваю я. Экспериментальная "большая палатка Реджи" выдержала два дня и две ночи шквального ветра, но беда в том, что эта проклятая штука тяжелая. Я нес наверх только часть палатки, но ее вес буквально придавливал меня к земле. Мне казалось, что теперь все зависит от того, сможем ли мы быстро спуститься во второй лагерь. "Оставим эту чертову палатку здесь, для следующей группы "тигров"", - подумал я, но промолчал.
- Она может нам пригодиться в качестве укрытия на леднике, - объясняет Жан-Клод.
Я подавляю стон. Бивуак на открытом леднике кажется мне равносильным смерти. Но если по каким-то причинам мы будем вынуждены остановиться…
Осознав, что Же-Ка прав, я говорю Бабу Рите:
- Вы слышали, парни. Ты с Ангом Чири начинаете разбирать каркас. Норбу, ты и Лакра выходите наружу, выдергиваете все колышки и отвязываете все растяжки. Не режьте их без необходимости - и только рядом с узлом. Веревки оставьте на месте.
Если придется ставить палатку на леднике, вряд ли у нас хватит сил продевать новые веревки. Кроме того, там не будет удобных скал и булыжников.
Странное чувство - снова стоять снаружи палатки с рюкзаком за плечами. Ветер еще не утих, а метель такая же сильная, как и два минувших дня и две ночи, но хитрое приспособление Жан-Клода, комбинация барометра-анероида и термометра, показывает подъем давления - вместе с температурой, которая достигает десяти градусов по Фаренгейту.
- Хороша для "кошек" на снегу ледника, - кричит мне в ухо Же-Ка, перекрикивая рев ветра.
Ничего хорошего.
Мы с Же-Ка удивлены тонким слоем свежего снега на леднике - всего около двух футов, а не четыре или пять, которых мы боялись после сильной трехдневной метели, но наст недостаточно прочный, и мы через каждые десять шагов проваливаемся по колено или по пояс. Тем не менее никто из нас не падает. Мы спускаемся по леднику, как шесть слепцов, разбитых параличом.
Мы решили идти в связке, используя необыкновенно дорогую "волшебную веревку Дикона", которую он специально разработал (на деньги леди Бромли) для нашей экспедиции. При подъеме для таких целей, как направляющие на леднике, мы использовали стандартную хлопковую веревку толщиной в три восьмых дюйма - мысленно я называл ее "веревкой Мэллори - Ирвина", поскольку они пользовались ею на этой горе, - но для вертикальных перил и для организации связки в опасных ситуациях Дикон настаивал на новой веревке из смеси хлопка, пеньки, конопли и других материалов. Веревка получилась толще - пять восьмых вместо трех восьмых дюйма, что много лет считалось стандартом в альпинизме, - и поэтому тяжелее; кроме того, на ней было и труднее быстро завязывать узлы. Но связи Дикона в Альпийском клубе помогли ему найти коммерческую фирму в Бирмингеме, которая занималась испытаниями веревок. Стандартная веревка толщиной в три восьмых дюйма, даже новая и не истрепанная, рвалась при нагрузке 500 фунтов. На первый взгляд это много, но при свободном падении мужчины средней комплекции, скажем, с 30-футовой страховкой, его масса и набранная после 60-футового падения скорость почти наверняка приведут к обрыву стандартной веревки толщиной три восьмых дюйма.
- Думаю, мы используем эту чертову веревку скорее в качестве средства самовнушения, чем как реальную меру предосторожности, - заметил Дикон.
Такая низкая прочность на разрыв, говорил нам Дикон минувшей зимой, когда мы испытывали новую веревку в Уэльсе, стала причиной гибели - как в Гималаях, так и в Альпах - многих альпинистов, которые шли вниз по крутым склонам, вместо того чтобы спуститься по веревке, обеспечивавшей безопасность. Новая веревка "с комбинированными волокнами", как предпочитал называть ее Дикон, выдерживала нагрузку до 1100 фунтов, прежде чем порваться. Это не удовлетворило Ричарда - он мечтал о более прочной веревке, вроде нейлоновой веревки будущего, с прочностью на разрыв 5000 фунтов, не зная, как изготовить ее из материалов, доступных в 1924–1925 годах, - но было явно лучше, чем у хлопковой веревки толщиной три восьмых дюйма ("бельевой", как называл ее Дикон), которой пользовались Мэллори и Ирвин в последний день своей жизни.
Однако даже с этой новой, усовершенствованной веревкой нам с Же-Ка пришлось поломать голову над порядком нашего спуска. Очевидно, что Жан-Клод пойдет первым, но кто за ним? Из пятерых оставшихся Анг Чири и Лакра Йишей с трудом стоят и ковыляют на обмороженных и опухших ногах - они даже не смогли зашнуровать свои ботинки, и нам с Же-Ка самим пришлось надевать им "кошки", - и поэтому они не в состоянии обеспечить страховку, если Жан-Клод вдруг провалится в невидимую расселину. И ни я, ни "волшебная веревка Дикона" не выдержим веса трех падающих мужчин, независимо от того, насколько быстро мне удастся воткнуть ледоруб в снежный покров ледника.
Поэтому мы решились на компромисс. Первым идет Же-Ка, за ним Бабу Рита - самый здоровый из шерпов в тот ужасный день, - затем я (в слабой надежде, что смогу подстраховать двух человек), после меня Анг и Лакра, держась друг за друга, а замыкающим у нас будет Норбу Чеди, с отмороженными щеками и всем прочим. Теоретически я могу подстраховать Анга и Лакру, если один из них или оба провалятся в трещину позади меня.
Не вызывает сомнений, по крайней мере у нас с Жан-Клодом, что, если Норбу Чеди придется страховать большую часть группы или всех, шансов у нас никаких.
Мы удаляемся от быстро исчезающих за пеленой снега остатков третьего лагеря - сначала вверх, а затем вниз, на ледник Восточный Ронгбук, и начинаем спуск по его неожиданно крутому склону. Я не понимаю, как среди этой непрекращающейся ни на минуту метели Жан-Клод находит дорогу и умудряется обходить сотни трещин, которые он отметил во время подъема при солнечном свете два дня назад. Большую часть наших бамбуковых вешек либо сдуло, либо замело, но Же-Ка время от времени вытаскивает из снега одну из них, показывая всем нам, что мы не сбились с пути.
Я не верю в сверхъестественное, однако всегда - после того дня - буду настаивать, что Жан-Клод Клэру обладал необычным, но более чем реальным шестым чувством, которое позволяло ему находить трещины, невидимые даже в солнечный день, когда помогают тени, не говоря уже об этой слепящей метели. Несколько раз он поднимает руку, останавливая нас, потом поворачивается, возвращается по своим быстро исчезающим следам и ведет всех назад, в обход трещин, которые время от времени становятся различимыми для остальных, но в основном невидимы для всех, кроме Жан-Клода.
После нескольких мучительно медленных часов в лагере, когда мы одеваемся, завязываем шнурки, надеваем "кошки", пакуем палатку и другие грузы (большую часть несет Же-Ка), мы еще несколько часов спускаемся по леднику, с остановками и возвращениями, пока не подходим к лестнице, перекинутой через расселину - во вторник от третьего лагеря ее отделяло меньше часа пути.
Жан-Клод поднимает белую от снега руку, и мы останавливаемся, а затем медленно подходим к нему.
15-футовая лестница, связанная из двух коротких, сдвинулась с места.
- Merde, - говорит Же-Ка.
- Точно.
Снегопад по-прежнему такой сильный, что с трудом удается разглядеть дальний конец соскользнувшей лестницы всего в 15 футах от нас, но через несколько минут, когда снег становится чуть реже, мы понимаем, что случилось.
На дальнем, южном краю расселины имеется уступ - словно колонна льда, поддерживавшая дальнюю стенку; теперь он опустился футов на шесть. Одна наша растяжка из "волшебной веревки Дикона" отсутствует, а другая - левая, если смотреть на юг, - провисла под весом снега и льда; скорее всего, ослабли держащие ее ледобуры и колышек с проушиной. Мы оставили две обвязки для тяжело нагруженных носильщиков, которые должны были проследовать за нами в среду - чтобы они пристегивали карабин своей обвязки к одной из веревок во время прохода по шаткой лестнице, - но обвязок теперь не видно. Они либо занесены снегом, либо упали в широкую трещину.
Мы отвязываемся от общей веревки, и Бабу Рита снова привязывает ее - теперь он ведущий в связке из четырех шерпов. Мы с Жан-Клодом образуем вторую связку, и он опускается на четвереньки, чтобы поближе подползти к лестнице и краю расселины.
Я беру у Анга Чири и Норбу Чеди длинные ледорубы, и мы с Же-Ка как можно глубже вгоняем их в снег и твердый лед и привязываем Жан-Клода куском "волшебной веревки" длиной футов 30, чтобы ледорубы послужили первичной страховочной системой, если он упадет. Я машу рукой Ангу и Норбу, чтобы те встали на ледорубы, придавив их своим весом. Потом беру длинный ледоруб Лакры Йишея и кладу на край расселины, глубоко вонзив изогнутый клюв в лед. Если Же-Ка упадет, то веревка от точки страховки и моя веревка должны опираться на гладкое дерево рукоятки ледоруба, а не врезаться в край расселины. Бабу Рита вонзает свой ледоруб позади нас и накидывает на него веревочную петлю - на случай, если снег провалится под Ангом, Норбу и Лакрой. Теперь он их страхует.
После этого я как можно глубже втыкаю стальной клюв своего ледоруба в снег - тут слишком много снежной крупы, чтобы он надежно закрепился, - и отхожу от края расселины, разматывая 30 футов веревки, которые я оставил между собой и Жан-Клодом.
Он начинает ползти по наклонной лестнице. Я напрягаюсь, приготовившись к внезапному рывку, если Же-Ка сорвется.
У Жан-Клода свободна только одна рука, которой он хватается за лестницу впереди себя; в другой руке у него короткий ледовый молоток, которым он на ходу сбивает лед с деревянных ступенек и веревок. Же-Ка не снял нагруженный рюкзак. Мы поняли друг друга без слов - если лестница выдержит, шерпы тоже должны преодолеть расселину с грузом за спиной. В этом ледяном мире с постоянно падающей температурой и непрекращающейся метелью потребуется слишком много времени, чтобы переправить груз вручную. Так что либо пан, либо пропал.
Примерно посередине, когда ноги и ягодицы Же-Ка находятся выше головы, поскольку он ползет вниз, лестница опускается еще дюймов на шесть в снежной нише на противоположной стороне, и я снова напрягаюсь, готовясь к сильному рывку.
Но ничего не происходит. Новый уступ из снега и льда на противоположной стороне расселины держится достаточно долго, и Жан-Клод успевает доползти до конца. Потом он - удивив меня - встает на краю лестницы и вбивает ледобуры в голубую ледяную стенку маленького желоба, к которому он полз. Берет два куска веревки Дикона, привязывает к ледобурам, а противоположные концы обматывает вокруг двух сторон лестницы, пока веревки не натягиваются.
Не очень надежно, но это лишь начало.
Теперь я почти не вижу Жан-Клода за густой снежной пеленой, но слышу, как он тяжело дышит, вытаскивая из рюкзака ледоруб и погружая его в снег и лед метрах в десяти позади расселины. Он привязывает длинные куски веревки к этому новому ледовому якорю и - просто невероятно - снова заползает на лестницу и привязывает концы веревок к ее средней части. Я бросаю ему еще два конца веревок, которые привязал к своим ледяным якорям, и он продвигается еще дальше, чтобы прикрепить их к краю лестницы. Затем, вместо того чтобы вылезти на нашей стороне расселины, еще раз медленно пересекает пропасть по лестнице, "кошками" вперед.
Встав на желоб, Жан-Клод ледовым молотком и рукавицами счищает снег, чтобы носильщикам было легче встать и пройти восемь футов вверх по неровному уступу к самому леднику. Затем он бросает свою страховочную веревку и последнюю бухту "волшебной веревки Дикона" через расселину и отходит назад, чтобы привязать их концы к своему ледяному якорю, и приготавливается страховать. Наблюдая, как мой друг проделывает все это на высоте более 20 000 футов, я сам начинаю тяжело дышать.
- Все в порядке, - говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно. - Первый - Лакра. Бабу, ты страхуешь двух остальных, пока я буду привязывать страховочные концы, свой и сахиба Клэру, к Лакре. И пожалуйста, объясните ему и остальным, чтобы они ползли к лестнице на четвереньках - вместе с грузом, прошу вас, - и двигались медленно. Скажи им, что опасности нет. Даже если лестница сорвется, что невозможно с новыми растяжками, мы с сахибом Клэру вас подстрахуем. Всё в порядке… Лакра первый…
Несколько секунд объятый ужасом шерпа не двигается, и я понимаю, что придется иметь дело с бунтом.
Но в конце концов после моей бурной жестикуляции и криков на непальском от Бабу Риты Лакра медленно ползет вперед, заползает на лестницу, пытаясь ставить колени на покрытые льдом ступеньки лестницы и по очереди перемещая руки в варежках. Это длится бесконечно, но наконец Лакра переползает на ту сторону, и Жан-Клод его отвязывает. Шерпа с отмороженными ногами хихикает и смеется, словно ребенок.
"Остались четверо", - устало думаю я. Но улыбаюсь и машу Ангу Чири, чтобы он опустился на колени и полз вперед, чтобы я привязал к нему обе веревки.
Еще через сто лет, когда все шерпы собрались на той стороне и образовали связку, чтобы идти дальше, я с трудом вытаскиваю изо льда три ледоруба и изо всех сил бросаю на ту сторону расселины. Же-Ка подбирает все три.
Меня страхует только Жан-Клод, но вторая веревка, которую он мне бросает, привязана к его ледорубу, который по-прежнему служит ледовым якорем. Я обвязываюсь свободным концом "волшебной веревки" и навязываю петлю Прусика для ног - на случай, если лестница уйдет у меня из-под ног. Для альпиниста гораздо лучше свалиться в расселину с узлом Прусика, который позволит самостоятельно подняться по веревке и выбраться наружу - навязывая маленькие петли, похожие на стремена, - чем ждать, когда один или несколько человек на другой стороне вытащат его с помощью грубой силы.
Переползая по лестнице, я делаю ошибку - смотрю вниз, в заснеженную сине-черную бездну. Пропасть под шаткой обледенелой наклонной лестницей выглядит в буквальном смысле бездонной. Наклон лестницы, когда на ней находишься, кажется еще круче. Я чувствую, как кровь приливает к голове.
Наконец я на той стороне, и заботливые руки помогают мне встать. Присоединяясь к общей связке, я оглядываюсь назад на паутину веревок и импровизированного моста из лестниц, который мы только что переползли, и смеюсь, как недавно смеялся Лакра Йишей, когда усталость смешивается с радостью просто от того, что ты жив.
День близится к вечеру, а идти еще далеко. Жан-Клод идет первым, а я становлюсь в связку третьим, вслед за Бабу Ритой, как и прежде, и мы продолжаем медленный спуск по леднику сквозь непрекращающуюся метель. Я вижу, что Анг Чири и Лакра ковыляют, не чувствуя обмороженных ног, словно на деревянных протезах.
Наверно, мне никогда не понять, как Жан-Клод не сбивается с пути. Мы спускаемся ниже и снова оказываемся среди нависающих громад ледяных пирамид. Здесь меньше свежего снега и чаще попадаются бамбуковые вешки, похожие на быстрые и небрежные чернильные штрихи на белоснежном листе бумаги. Этим серым днем не видно границы между снегом и небом, и громадные пирамиды изо льда внезапно возникают впереди и с обеих сторон, словно закутанные в белые саваны призраки гигантов.
Затем мы добираемся до последнего препятствия между нами и вторым лагерем со свежей питьевой водой, теплым супом и настоящей едой - последней расселины меньше чем в полумиле от лагеря, расселины с широким и толстым снежным мостом и веревочными растяжками, чтобы пристегиваться и чувствовать себя в безопасности, когда идешь по мосту.
Обе растяжки на месте, только провисли под весом намерзшего льда. А вот снежный мост исчез, провалился в широкую расселину.