Наше появление застало Дикона и Тейбира Норгея врасплох - мы ныряем в дверь палатки Уимпера и стряхиваем снег с одежды в маленьком тамбуре и проходим внутрь. Представляю, что у нас за вид: остроконечные капюшоны на пуху, летные шлемы с закрывающими лицо масками, горящие лампы на лбу, заледеневшие очки и припорошенные снегом плечи анораков. Обитатели палатки явно не ждали гостей - они склонились над печкой "Унна", на которой кипел большой котелок, хотя температура кипения на высоте 23 500 футов была прискорбно низкой. Вода тут кипит при 170 градусах по Фаренгейту, а на уровне моря - при 212. Возможно, 170 градусов - это много, но в холодном воздухе наш "кипяток" мгновенно охлаждается до температуры тела.
Когда мы открываем лица, Дикон говорит:
- Как раз к ужину, джентльмены. Жаркое из говядины. У нас тут много.
Удивительно, но мы с Же-Ка жадно набрасываемся на еду. По всей видимости, тошнота, преследовавшая нас после "небесного погребения", была побеждена многочасовым переходом и восхождением.
Я ожидал упреков Дикона по поводу гибели Бабу Риты, но ошибся - он даже не задавал язвительных вопросов, понравилось ли нам "небесное погребение" и хорошо ли мы провели время с "убирающими мертвых". Мне известно, что Дикон присутствовал на таких жутких обрядах, однако он не упоминает о них, ни с иронией, ни как-то еще. Думаю, он понимает нашу реакцию на тот ужас, свидетелями которого мы стали. И еще я знаю, что Бабу Рита очень нравился Ричарду Дэвису Дикону.
- Какие у нас планы на восхождение, Ри-шар? - спрашивает Же-Ка, когда мы доели жаркое и подогретые хлебцы и прихлебываем теплый кофе.
- Утром, если погода не слишком ухудшится, мы попробуем подняться на Северный гребень к пятому лагерю, - отвечает Дикон. - Несколько дней назад мне удалось доставить туда две палатки Мида… Остается надеяться, что их не сдуло ветром и не утащило лавиной на ледник. - Он указывает в угол палатки, куда мы с Же-Ка сложили кислородные аппараты. - Вы этим пользовались по пути сюда?
Мы качаем головами.
- Хорошо, - говорит Дикон. - Но здесь, в четвертом лагере, у нас есть запасные, и я советовал бы вам на ночь положить между собой один баллон… с двумя масками. Если замерзнете или почувствуете себя плохо, немного кислорода с расходом полтора литра в секунду вам поможет. Нам всем нужно немного поспать, если мы собираемся утром двигаться дальше. Кстати, вы захватили запасные батареи для тех шахтерских ламп?
Я киваю.
- Хорошо, - повторяет Ричард. - Когда я говорю "утро", то имею в виду половину четвертого или четыре.
Меня так и подмывает сказать: "Значит, в конечном итоге ты следуешь совету Реджи", - но я ограничиваюсь вопросом:
- А где Реджи и Тенцинг Ботиа?
- В БПР, - отвечает Дикон и неожиданно улыбается. - Сегодня утром в третьем лагере леди Бромли-Монфор набросилась на меня, случайно услышав, как я говорю с двумя шерпами о БПР. Потребовала, чтобы я объяснил, что означает "БПР", о котором постоянно слышит. Когда я сказал, что это "большая палатка Реджи", и извинился за подобную фамильярность, она лишь охнула и густо покраснела. Интересно, что она думала?
Я задумываюсь на минуту, и тут до меня доходит… Реджи… Большие… Теперь моя очередь краснеть. Я наливаю себе еще кофе, чтобы скрыть смущение.
Ветер рвет стены палатки Уимпера, но у меня нет ощущения, что она неминуемо рухнет, как неделю назад в третьем лагере. Но даже если брезент порвется, у нас есть две пустые палатки Мида и… БПР… которые послужат нам убежищем.
Разумеется, если мы успеем выбраться из палатки, когда ураганный ветер порвет растяжки и повалит шесты. В этом случае мы будем просто пытаться разодрать брезент, пока палатка скользит в бездонную трещину или к краю тысячефутового обрыва к леднику.
Мы устраиваемся в спальных мешках, допивая остатки кофе, и я вытаскиваю книгу, которую захватил с собой. Это популярная антология английской поэзии времен войны под названием "Душа человека". Я начинаю вслух читать стихотворение Теннисона, но Дикон внезапно прерывает меня.
- Прошу прощения, Джейк. Можно мне взглянуть на книгу?
- Конечно. - Я передаю ему книгу.
Ричард встает - он еще не снял ботинки, обмотки и пуховик, - сворачивает свой спальник, хватает рюкзак и выходит из палатки прямо в снежную пургу.
Я растерянно улыбаюсь, думая, что это шутка - возможно, имеющая отношение к туалетной бумаге, хотя у каждого имелся ее запас, - затем просовываю голову и плечи в клапан палатки Мида и вижу, как Дикон швыряет "Душу человека" в одну из самых глубоких трещин. Затем направляется к забитой снаряжением палатке Мида и исчезает среди снежного вихря.
Я закрываю клапан палатки и поворачиваюсь к Же-Ка и Тейбиру. У обоих испуганные и растерянные лица - как и у меня.
Я качаю головой, не зная, что сказать, и размышляя, не вызвала ли высота внезапный приступ безумия у нашего старшего английского друга, как вдруг клапан палатки откидывается и внутрь входит Реджи. Пуховик и теплые брюки она держит в руках - вместе с пуховым спальником и надувной подушкой.
- Можно войти? - спрашивает она уже внутри, снова зашнуровывая за собой клапан палатки.
- Пожалуйста… да… пожалуйста… конечно, - бормочем мы с Же-Ка. Тейбир молча таращится на нее, и я вспоминаю, что он забывает английский, когда расстроен или смущен.
Мы освобождаем место. Реджи кладет подстилку и спальный мешок, снимает незашнурованные ботинки и сидя забирается в спальник. Потом что-то быстро говорит Тейбиру по-непальски; шерпа кивает, натягивает обувь, складывает спальный мешок, берет рюкзак и выходит из палатки.
- Я сказала Тейбиру, что поскольку сегодня ночью буду спать в этой палатке - если вы не возражаете, ребята, - то Тенцингу Ботиа может быть одиноко. Тейбир понял намек. Так у нас будет больше места.
"Она будет спать сегодня здесь", - ошеломленно думаю я. Затем понимаю нелепость своего шока, уместного разве что в Викторианскую эпоху. Кроме спальных мешков, делающих нас похожими на мумии, на нас еще надето несколько слоев шерсти, хлопка и гусиного пуха. Я вспомнил историю о сэре Роберте Фолконе Скотте на Южном полюсе, которую как-то слышал в Англии. По всей видимости, Скотт был довольно консервативен в том, что касалось субординации и классовых различий - говорят, он приказал повесить одеяло, разделяющее единственную комнату хижины, которую они построили на побережье, на две части - для рядового состава и для руководителей экспедиции. Однако на этом первом участке пути к полюсу, когда еще присутствовали те, кто вернется в хижину и останется жив, кто-то почтительно поинтересовался у Скотта, почему он отсутствует дольше, чем другие, когда выходит из палатки на жуткий холод по естественной надобности. "В основном, - ответил он, - из-за трудностей извлечения двухдюймового инструмента из семидюймового слоя одежды".
Другими словами, этой ночью рядом с нами леди Бромли-Монфор ничего не угрожало. Разумеется, как и в том случае, если бы мы все спали голыми.
- Я шла в туалет, когда увидела, как мистер Дикон бросает книгу со скалы, а затем уходит и расчищает себе место в палатке Мида, которую мы наполовину заполнили продуктами для следующих лагерей, - сообщает она.
Я растерянно умолкаю. Шла в туалет? Для того чтобы опорожнить мочевой пузырь в такую погоду, мы, мужчины, - не будучи в этом отношении такими щепетильными, как Скотт, - не выходили из палатки, а просто пользовались приспособлением, которое деликатно называли "бутылкой для мочи". Потом потихоньку - или не совсем потихоньку - выливали содержимое бутылки, когда позволяли погодные условия. Но я никогда не задумывался, какие проблемы могут возникнуть у женщины-альпиниста в этой простейшей форме… "похода в туалет". И теперь представлял, что ей приходится балансировать на краю расселины, и тревожился по поводу возможного обморожения.
Нет, я не покраснел, но отвел взгляд, пока не восстановил душевное равновесие.
- Что это была за книга? - спрашивает Реджи. Я понимаю, что Же-Ка ждет ответа от меня.
- Антология английской поэзии Роберта Бриджеса, "Душа человека", - поспешно объясняю я. - Говорят, Джордж Ли Мэллори читал ее вслух соседям по палатке здесь, в четвертом лагере, и я подумал, что… возможно… будет уместным…
Реджи кивает.
- Тогда я понимаю, почему мистер Дикон бросил книгу в пропасть.
Я смотрю на Же-Ка, однако он, похоже, пребывает в таком же недоумении, как и я. Может, Дикон слегка тронулся на такой высоте? Или мы должны поверить, что он все еще злится на Мэллори - или ревнует к нему? И то, и другое выглядит бессмысленным.
Затем Реджи задает вопрос, который переносит меня из мира предположений прямиком в мир невероятного.
- Кто-нибудь видел вашего друга Ричарда Дэвиса Дикона обнаженным? - бесстрастным голосом спрашивает она.
Мы с Жан-Клодом смотрим друг на друга, но ни он, ни я не в состоянии выдавить из себя хотя бы слово или даже покачать головой.
- Не думаю, - говорит Реджи. - А я видела.
"Бог мой, они с Диконом были любовниками с тех самых пор, как мы встретились в Дарджилинге, - думаю я. - А вся эта раздраженная пикировка - просто дымовая завеса…"
Жан-Клоду каким-то образом удается задать интересующий меня вопрос. Возможно, французу это сделать легче.
- Могу я полюбопытствовать, когда вы видели его обнаженным, миледи?
Реджи улыбается.
- В первую же ночь после вашего прибытия на мою плантацию в Дарджилинге. Но это не то, о чем вы думаете. Я приказала Пасангу подсыпать морфий в бренди мистера Дикона, чтобы он крепко уснул. Затем мы с Пасангом осмотрели его тело при свечах. К счастью, в более теплом климате мистер Дикон спит без одежды. Ничего личного, смею вас заверить. С чисто медицинскими целями, по необходимости.
Я не знаю, как на такое реагировать, и поэтому молчу. Не только безумие, но и неслыханное оскорбление. Ничего личного? Что может быть более личным: подсыпать тебе наркотик и осмотреть, пока ты голый?.. Я задаю себе вопрос, не осмотрели ли они с Пасангом всех нас в ту ночь - помню, я тогда крепко спал. Но зачем?
Ни я, ни Жан-Клод не задаем этого вопроса вслух, но Реджи на него отвечает.
- Кто-нибудь из вас знал мистера Дикона до войны?
Мы качаем головами.
- А кто-нибудь из вас был знаком с ним в первые годы после окончания войны?
И снова мы молча даем понять, что нет. Иногда я забываю, что Жан-Клод познакомился с Диконом и стал ходить с ним в горы всего на два месяца раньше меня.
Реджи вздыхает.
- Во время войны капитан Эр. Дэ. Дикон упоминался в официальных сводках не менее четырнадцати раз, - тихо говорит она. - Вы знаете, что это значит?
- Что Ри-шар очень храбрый? - неуверенно произносит Же-Ка.
Реджи улыбается.
- Среди всей той бойни и всей той храбрости, - отвечает она, - упоминание в четырех или пяти сводках - это уже нечто из ряда вон выходящее. А семи или восьми упоминаний удостаивались такие смельчаки, которые неизбежно гибли в бою. Капитан Дикон - понимаете, он отвергал многочисленные попытки присвоить ему чин майора или полковника - был в самой гуще сражения при Монсе, когда британский экспедиционный корпус бросили в брешь на фронте во время первой битвы на Марне, а также на Ипре, - (многие британские солдаты произносили "Иппер"), - в Лоосе во время битвы при Артуа в тысяча девятьсот пятнадцатом, участвовал в битве при Сомме в феврале тысяча девятьсот шестнадцатого, когда в первый же день до завтрака британские войска потеряли пятьдесят восемь тысяч человек, в Мессинской операции и, наконец, в самых тяжелых сражениях войны - в битве за Пашендаль в тысяча девятьсот семнадцатом и во второй битве на Марне в тысяча девятьсот восемнадцатом.
- Откуда вы все это знаете? - спрашиваю я.
- От моего покойного кузена Чарльза, - отвечает Реджи. - Но по большей части от кузена Персиваля.
- Я думал, что Персиваль - молодой Бромли - не был на войне, - говорит Жан-Клод.
- Персиваль не воевал. По крайней мере, в мундире, как капитан Дикон и мой кузен Чарльз. Но у Персиваля были… скажем… обширные связи… в Министерстве обороны.
- Но ваш кузен Перси был уже мертв, когда вы узнали, что с этой миссией прибывает Ри-шар, - не сдается Же-Ка.
- Oui, - соглашается Реджи. - Но последние несколько месяцев имя Персиваля открывало для меня кое-какие двери… а если точнее, то архивы.
- Не понимаю. - Мне не удается скрыть переполняющее меня возмущение. - Каким образом, черт возьми, достойный восхищения послужной список Дикона оправдывает то, что вы с Пасангом опоили его и осмотрели обнаженного, пока он спал?
- Я уже организовала весеннюю экспедицию, чтобы найти останки Персиваля, - говорит Реджи. - Со мной в горы должны были отправиться три альпийских гида, швейцарцы. Когда до меня дошли сведения, что вы с Жан-Клодом и мистером Диконом - который увидел возможность использовать деньги моей тети Элизабет, чтобы финансировать ваше участие, - уже высадились в Калькутте, я должна была убедиться в должной физической форме мистера Дикона.
- Разумеется, он в форме. - Я даже не пытаюсь скрыть своего возмущения. - Вы видели его во время перехода и восхождения. Он сильнее всех нас, в этом почти нет сомнений.
Реджи слегка пожимает плечами, но в этом жесте нет ни извинения, ни сожаления.
- От кузена Чарли - а также из архивов Министерства обороны, доступ к которым удалось получить благодаря связям Чарльза и Персиваля, - я знаю, что капитан Дикон был ранен не менее двенадцати раз. И ни разу не позволил, чтобы его демобилизовали и отправили домой в Англию, как, скажем, Джорджа Мэллори. Во время битвы при Сомме Мэллори был вторым лейтенантом в сороковой батарее осадных орудий - все время пребывания в действующей армии он прослужил в артиллерийском подразделении за линией фронта и, хотя видел смерть вокруг себя, никогда долгое время не был на передовой, в отличие от служившего в пехоте Ричарда Дикона. Мэллори демобилизовали и отправили в Англию на операцию - старая травма лодыжки, полученная еще до войны, насколько я знаю, при падении во время занятий скалолазанием. Его отправили из Франции восьмого апреля тысяча девятьсот семнадцатого, за день до начала битвы при Аррасе, в которой погибли сорок тысяч британских солдат. Битвы, в которой капитан Дикон был ранен в пятый раз. До конца войны Джордж Мэллори - у него были друзья, на самом верху, в переносном смысле - почти все время оставался в Англии, восстанавливался после операции и служил в учебных частях. У него еще не закончился отпуск, который предоставляют выздоравливающим, когда он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы вместе с друзьями лазать по скалам Пен-и-Пасс в Уэльсе. Мэллори получил приказ вернуться в артиллерийский батальон незадолго до ужасной битвы за Пашендаль, но не смог прибыть вовремя из-за еще одной травмы, полученной в Англии, - на этот раз повредил ступню и большой палец на ноге, попав в аварию на своем мотоцикле в Винчестере. Можно сказать - если такое вообще позволительно говорить, - что у второго лейтенанта Джорджа Мэллори была легкая война… В отличие от него, капитан Дикон каждый раз возвращался на фронт, несмотря на ранения. Он не позволял себе вернуться в Англию. Насколько мне известно, он за всю войну ни разу не побывал на родине - что очень необычно для офицера. До Лондона или до дома был всего один день пути, и офицеры пользовались этим обстоятельством во время отпусков, почти каждый раз приезжая домой. Что касается официальных сводок и ранений, мне также известно, что капитан Дикон по меньшей мере дважды подвергался воздействию горчичного газа.
- Легкие у него в порядке, - возражаю я. - И глаза тоже.
- Ага, - выдыхает Жан-Клод, словно наконец что-то сообразил.
Реджи качает головой.
- Вы не понимаете, Джейк. Горчичный газ повреждает не только глаза, легкие и слизистые оболочки человека, но - как произошло с моим бедным кузеном Чарльзом - при попадании на кожу желтый порошок буквально разъедает плоть, и раны от него никогда не заживают. После контакта с горчичным газом остаются кровоточащие, сочащиеся гноем язвы, требующие ежедневной перевязки. Именно от них страдал мой дорогой кузен Чарльз. Кому-нибудь из вас знакомо имя Джона де Вере Хазарда?
- Хазард был членом прошлогодней экспедиции, - отвечает Жан-Клод. - Тот парень, что оставил четырех шерпов здесь, на Северном седле, во время бури - такой, как теперь, - и заставил Мэллори, Сомервелла и остальных рисковать жизнью и подниматься сюда из третьего лагеря, чтобы забрать шерпов.
Реджи кивает.
- Мистер Хазард во время войны был награжден Военным крестом. Очень серьезная награда за безупречную службу и ранения, полученные на боевом посту. Мистера Дикона награждали этим орденом четыре раза. В прошлогоднюю экспедицию на Эверест мистер Хазард пришел вместе со своими ранами; больше всего неприятностей доставляли те, что образовались в результате контакта с порошком горчичного газа, но, кроме них, имелась шрапнель в спине и раны от пуль на бедрах. Здесь, в горах, раны мистера Хазарда открылись. Постоянно кровоточили под всеми этими слоями шерсти и хлопка. И он вышел из строя именно тогда, когда был более всего нужен.
- Откуда вы все это знаете? - снова спрашиваю я.
- У моих кузенов Чарльза и Перси были обширные связи, - говорит Реджи. - Кроме того, я много лет переписываюсь с полковником Тедди Нортоном, с которым вы встречались прошлой осенью в Королевском географическом обществе.
- Поэтому, - говорит Жан-Клод, - вы считали необходимым… проверить мистера Дикона, приказав доктору Пасангу осмотреть его, пока он спит на вашей плантации под действием морфия.
- Да. - В тоне Реджи нет вызова, но нет и сожаления.
- И что вы обнаружили? - спрашивает Жан-Клод.
Я поворачиваюсь и бросаю на Же-Ка возмущенный взгляд.
- Больше дюжины шрамов, как нетрудно догадаться, - отвечает Реджи. - Часть икроножной мышцы отсутствует, вероятно, срезанная пулеметной очередью. Не меньше трех комплектов шрамов на туловище, где шрапнель или пули прошили капитана Дикона насквозь, - очевидно, не задев жизненно важных органов или кровеносных сосудов. Шрамы на обнаженном теле капитана Ричарда Дэвиса Дикона выглядят так, словно паук свил белую паутину у него на коже.
- Это довольно бесцеремонно - так подглядывать за ним. - Мой голос звучит резко, максимум того, что я могу позволить себе в разговоре с дамой.
Реджи кивает.
- Совершенно верно. Непростительное вторжение в личную жизнь мистера Дикона. Но я должна была знать. Трое швейцарских гидов, которых я попросила помочь найти тело Персиваля, уже отплыли из Европы, и мне нужно было отправить им телеграмму в Коломбо, если я отказываюсь от их услуг и пойду в горы с вами.
- Значит, Ри-шар прошел проверку? - В голосе Же-Ка нет гнева, только легкое смущение. Сомневаюсь, чтобы он говорил тем же тоном, если бы его голого рассматривала Реджи. Хотя не обязательно.
- Прошел, - подтверждает Реджи. - Но Пасанг сообщил мне, что из-за местоположения и тяжести некоторых ран мистер Дикон может испытывать постоянную боль.
- И что? - возражаю я. - Многие альпинисты мирового класса совершают восхождения, несмотря на боль.