- Черта с два нейтральная! - воскликнул я. - "Мы пришли, Лафайетт". Сражение при Белло Вуд. Битва при Кантиньи. Вторая битва на Марне. Сражение при Шато-Тьерри. Маас-Аргонн… - От усталости у меня из головы вылетели сражения, в которых принимали участие американские войска. - "Вместе с Тайлером Типпекану выбрал судьбу одну", - невпопад прибавил я. Но моему затуманенному мозгу это казалось уместным. - Я с вами, ребята. И пусть кто-нибудь попробует меня остановить.
Никто не произнес ни слова, никто не похлопал меня по плечу. Наверное, все слишком устали.
- И последнее, - сказал Жан-Клод. - Вы все считаете, что у нас хватит сил, чтобы подняться по тысячефутовому снежному склону и вскарабкаться по лестнице на Северное седло, а затем пересечь седло и дойти до пятого лагеря? Сегодня?
- Скоро узнаем, - ответил Жан-Клод.
Где-то внизу, позади нас, среди леса сераков и кальгаспор в "корыте", а также 60-футовых ледяных пирамид, покрытых снегом, раздались три пистолетных выстрела. Затем тишина.
Глава 9
Несколько лет назад, зимой 1991–1992 годов, когда я писал эти мемуары в той помеси гостиницы для стариков и дома престарелых, где я жил тут, в Колорадо, управляющий - Мэри Пфальцграф, чудесная женщина, - попросила меня выступить вместо приглашенного лектора, который приезжал к нам по средам, и немного рассказать об альпинизме. Я согласился и произнес перед полудюжиной обитателей дома небольшую речь (семь минут по моим часам) - в основном о ночных восхождениях в Андах и в Антарктике, а также о том, как прекрасно звездное небо в обоих этих местах (в последнем сияло и переливалось всеми красками северное сияние). Крошечная аудитория моих сверстников задала всего два вопроса. Говард "Герб" Герберт, мой самый упорный противник в домино, спросил: "Где вы лишились двух пальцев на левой руке, Джейк?" (Я подозревал, что он давно хотел задать этот вопрос, но вежливость не позволяла.) "На Аляске", - честно ответил я. (Но не стал вдаваться в детали девятидневного сидения в снежной пещере на высоте 16 000 футов; эти девять дней стоили жизни двум моим товарищам.) Затем миссис Хейвуд, боюсь, с далеко зашедшим Альцгеймером, поинтересовалась: "А вы можете подниматься на горы во сне? Я имею в виду, спящим?"
- Да, - без колебаний ответил я.
У меня не было в этом сомнений, поскольку я до сего дня не помню первые сорок пять минут нашего подъема на Северное седло в те предрассветные часы в среду 20 мая 1925 года. Я карабкался вверх во сне. Проснулся я на ледяной стене, ведущей к Северному седлу, когда моя голова и плечи внезапно оказались над плотным покрывалом густого облака. Ощущение, что я вынырнул из моря на воздух, мгновенно прогнало сон.
Господи, как красиво! Было очень поздно, и поэтому я не сомневался, что огрызок убывающей луны уже взошел над горизонтом, но прятался где-то за громадами Северного и Северо-Восточного хребтов Эвереста. Вершина нашей любимой и ненавидимой горы и его вездесущий облачный султан были освещены ярким светом звезд. Даже когда я учился в Гарварде и уезжал на запад в горы за сотни миль от города, то никогда не видел таких ярких звезд. И так много сразу. Они никогда так не сверкали даже среди Альп, во время ночевки на вершине, которую от огней городов или фермерских фонарей заслоняли бесчисленные горные пики. Небо над Гималаями было ни с чем не сравнимо. Млечный Путь выгнулся над залитой светом звезд заснеженной вершиной Эвереста, словно проложенное через ночное небо шоссе. У горизонта звезд не становилось меньше, и они не тускнели - просто тысячи звезд внезапно сменялись сотнями сверкающих снежных полей, ледников и вершин.
Ветер стих. Впервые за много дней воздух - по крайней мере, здесь, на высоте около 23 000 футов, - был неподвижен. Соседние и далекие вершины - Чангзе, Чо-Ойю, Макалу, Лхоцзе, Ама Даблам, Лхо Ла и другие, которые усталость не позволяла мне распознать, - казались такими близкими, что можно протянуть руку и сорвать их, словно белые цветы рудбекии.
Когда мы сошли с раскачивающейся веревочной лестницы и ступили на узкий ледовый карниз Северного седла, я понял, что Дикона с нами нет. Неужели он сорвался, пока я карабкался наверх во сне? Или его подстрелили?
- Он остался внизу, чтобы привязать груз, - объяснил Же-Ка.
- Привязать груз к чему? - не понял я.
- К кольцевой веревке на блоках, которые установлены на "велосипеде", - сказал Жан-Клод. - Помнишь? С ее помощью мы собираемся поднять ту дюжину с лишним тяжелых мешков, которые притащили из третьего лагеря сюда, к Северному седлу.
Заставив себя проснуться, я вспомнил. Когда Дикон сказал, что останется внизу и будет привязывать грузы, пока их всех не поднимут, я подумал, что он сошел с ума - фрицы могли услышать звук трущейся о блоки веревки, осветить его лучом мощного прожектора или электрического фонаря из третьего лагеря, и без особого труда пристрелить из имеющихся у них ружей, - но ничего не сказал тогда, у подножия 1000-футовой стены, ведущей к Северному седлу. Все мои силы уходили на то, чтобы вспомнить, как закрепить жумар на веревке, как ослабить кулачок, чтобы переместить придуманное Жан-Клодом устройство вверх, и как последние 100 футов поднимать слишком тяжелый рюкзак по веревочной лестнице, не опрокинувшись назад, в клубящийся ледяной туман.
"Кошки" у нас на ногах откалывали кусочки льда, которые сверкали в ярком свете звезд. Мы с Же-Ка, Реджи и Пасангом быстрым шагом шли по склизкому карнизу к тому месту, где Жан-Клод установил свое похожее на велосипед устройство.
Это было похоже на сон. Из-за большого веса груза, который Дикон привязывал к веревке в клубящемся облаке внизу, мы по очереди крутили педали подъемника-велосипеда. Это отнимало много сил. Двое, не крутившие педали, подавали сигнал остановиться тому, кто сидел в седле, наклоняясь над отвесным обрывом, или ледорубами подцепляли груз и вытаскивали на ледовый карниз, а третий отвязывал неудобный тюк от кольцевой веревки и переносил или перетаскивал к дальнему краю карниза.
Мы трудились, выбиваясь из сил, почти тридцать минут, а затем Дикон четыре раза резко дернул за обе веревки - условленный сигнал, что весь груз поднят, Ричард перерезает веревку и поднимается сам. Мы втянули веревку наверх, привязали к одному из рюкзаков, убедились, что рюкзаки находятся в безопасности в том месте, где мы должны перебраться с ледового карниза на Северное седло, а затем вернулись к веревочной лестнице и стали ждать.
После бесконечного ожидания - лестница и закрепленные веревки дергались и извивались под нашими ладонями, как леска с большой рыбой на крючке, но мы не знали, кто поднимается по склону в полной тишине, окутанный густым туманным облаком, наш товарищ или десяток немцев, - из тумана появился Дикон, преодолел в прозрачном воздухе последние 30 футов до карниза, перебросил через край огромную бухту веревки, которую тащил с собой, и с трудом перевалился сам, прямо в наши подставленные, готовые подхватить руки.
- Поднять лестницу? - спросила Реджи.
Сил говорить у Дикона не было, и он просто покачал головой. Через несколько секунд, когда мы дали ему подышать "английским воздухом", он сказал:
- Оставьте ее на месте. Я принес из третьего лагеря и положил в один из рюкзаков большой топор и два тесака. Когда утром немцы начнут подниматься по лестнице, мы подождем… подождем… подождем, пока они не заберутся достаточно высоко, а потом перерубим веревки.
Вот почему он захватил с собой закрепленную веревку, которая служила перилами на всем вертикальном участке, и особенно вдоль лестницы. Без нее не за что будет ухватиться, если лестница вдруг уйдет из-под ног.
- На ночь нужно поставить часового, - сказал Жан-Клод. - Боши могут начать подъем в любое время. Или обманут нас, вырубая ступени на каменной стене.
- Нет, - сказал Дикон. Он помолчал еще минуту, чтобы выровнять дыхание. - Не думаю, что они придут ночью. В последние два дня внизу было облачно, и я даже не уверен, что они видели лестницу и закрепленные веревки.
- Немцы найдут их по нашим следам, - сказал Пасанг.
Дикон устало кивнул.
- Совершенно верно. Но, думаю, при дневном свете. И Зигль обязательно пошлет кого-нибудь проверить веревочную лестницу.
- Значит, вы уверены, что там, внизу, Бруно Зигль? - спросила Реджи.
Дикон пожал плечами.
- Зигль, или кто-то вроде Зигля. Это не имеет особого значения. Они альпинисты и фанатики из немецких крайне правых, и я могу лишь надеяться, что их фанатизм возьмет верх над здравым смыслом альпиниста. Но сегодня никаких часовых. Нам нужно перенести как можно больше груза через Северное седло в пятый лагерь, постараться согреться и поспать, сколько получится. Это осознанный риск - и нам придется дорого заплатить, если немцы поднимутся на эту ледяную скалу в темноте, - но нам всем требуется отдых.
- Но если Зигль и его убийцы поднимутся по веревочной лестнице сегодня ночью… - начал я, но затем обрадовался, когда Дикон не дал мне закончить. Мне очень не понравилось, как дрожал мой голос.
Ричард положил мне руку на плечо.
- Все уже очень устали, Джейк. Три дня и три ночи почти без сна на такой высоте. А утром придется возобновить подъем, независимо от погоды. Мы теперь поспим, а немцами займемся утром, когда они попытаются забраться сюда, на Северное седло.
Какое-то время все молчали, потом по очереди кивнули.
- Реджи, доктор Пасанг, - сказал Дикон. - Будьте добры, отнесите один или два тяжелых тюка через седло к пятому лагерю и приготовьте спальные мешки. Если понадобится, в каждом рюкзаке есть дополнительные спальники. Печка "Унна" в том рюкзаке, на котором я мелом написал цифру "1"… Нужно распаковать ее и установить в тамбуре палатки, даже если пользоваться ею мы будем только утром. Пасанг, пожалуйста, сверните и отнесите в лагерь эти несколько футов веревки от подъемника и перил лестницы. Просто оставьте ее рядом с одной из палаток в четвертом лагере, вместе с остальным грузом, который принесете… Джейк, Жан-Клод, идемте со мной к этому замечательному велосипеду-лебедке. Мы перережем все растяжки, вытащим ледобуры и колья, а потом притащим нашего металлического монстра на этот край карниза.
- Зачем, Ри-шар? Мы уже перерезали и свернули длинную веревку от лебедки. Зачем тащить "велосипед" сюда?
- Затем, что у нас под рукой нет кипящего масла, - ответил Дикон.
Глава 10
Спали мы сравнительно хорошо, несмотря на то, что у всех болела голова, а я жутко кашлял. Думаю, никому из нас не снились немцы, расстреливающие нашу палатку из "шмайссеров". Должны были сниться, но вряд ли снились. Мы просто чертовски устали.
Просыпаясь холодной ночью, я поворачивал регулятор, с наслаждением вдыхал немного кислорода, от которого согревались руки и ноги, и снова проваливался в сон. Остальные делали то же самое, за исключением Пасанга, который, как мне кажется, проспал всю ночь без "английского воздуха". Когда я окончательно проснулся, подаренные отцом часы показывали почти семь.
Пасанг и Реджи грели на печке кофе и какую-то еду рядом с тамбуром палатки. Солнечный день. Холодный, но неподвижный воздух. Неправдоподобно голубое небо.
- Где Же-Ка и Дикон? - с тревогой спросил я.
- Около половины пятого они пошли к лестнице, - ответила Реджи. - Еще до того, как начало светлеть.
- Я проверю, как они там, потом вернусь за кофе и завтраком. - Я начал пристегивать "кошки", задыхаясь от кашля.
- Да, Дикон попросил передать, чтобы вы надели пуховик Финча поверх остальной одежды, - сказала Реджи. - Если вам нужен анорак, наденьте его под куртку на гусином пуху. Да, и подбитые пухом брюки, которые я вам сшила, тоже нужно надеть поверх. И не снимать капюшон.
Я заметил, что впервые за все время Реджи и доктор Пасанг были одеты точно так же, с опущенными и завязанными капюшонами.
- Зачем?
- Дикон говорит, что мы находимся в пределах дальности стрельбы трех винтовок, - ответил Пасанг. - Особенно его "Ли-Энфилда" с оптическим прицелом. Цвет ткани у курток Финча грязно-белый, и их труднее заметить на фоне снегов Северного седла и нижней части Северного гребня, чем серые анораки.
- Ладно.
Теперь мы все одеты в зимний камуфляж, подумал я. Интересно, какие еще неожиданности принесет это утро?
- Вот, - сказала Реджи. - Два термоса относительно горячего кофе. Можете поделиться ими с Же-Ка и Ричардом.
Сунув термосы в большие карманы куртки, с длинным ледорубом в одной руке и маленькой ракетницей Вери в другой, я поспешил через Северное седло к ледовому карнизу, помня о том, что нужно пригибаться. Я чувствовал себя глупо, но от перспективы стать мишенью для снайпера мне было как-то не по себе.
Же-Ка с Диконом были не на карнизе, а лежали на животе у гряды снега и льда на самом Северном седле футах в 40 от лестницы. Я упал на землю рядом с ними и протянул термосы.
- Очень кстати. Спасибо, Джейк, - сказал Дикон, взял термос, поставил его на снег, а затем его рука вернулась к большому биноклю. Я забыл захватить с собой бинокль, когда выходил из четвертого лагеря, и Же-Ка отдал мне свой.
- Они работают с самого рассвета, - сказал Жан-Клод. - Хоронят мертвых, разбрасывают и закапывают оставшиеся от палаток угли.
- Хоронят… - Я посмотрел в бинокль.
Среди остатков третьего лагеря восемь человек в белых парках, с закрытыми белыми шарфами или носовыми платками лицами действительно тащили куда-то последние тела убитых шерпов. Другие собирали пепел и другой мусор, оставшийся после вчерашнего разгрома лагеря, на большие полотна брезента.
- Я бы отдал тысячу фунтов, чтобы вернуть свою "Ли-Энфилд" с оптическим прицелом, - прошептал Дикон.
- Зачем они…
- Немцы опасаются, что в этом или следующем году будет еще одна британская экспедиция на Эверест. - Дикон наконец отложил бинокль и стал откручивать крышку своего термоса. Жан-Клод уже пил горячий кофе и протянул мне кружку. - Им нужно уничтожить следы преступления, - продолжал Дикон. - Немцы очень хорошо умеют избавляться от улик.
- Где они их хоронят? - прошептал я, пытаясь вспомнить имена всех шерпов.
- Вероятно, в глубокой расселине на краю морены с западной стороны, позади ледяных пирамид, - предположил Дикон. - Вкусный кофе.
- Значит, когда они избавятся от тел и разбросают… улики, - сказал я, - то придут за нами?
- Почти наверняка, - ответил Дикон.
Запрокинув голову, я посмотрел на голубое небо и чистый, прозрачный воздух. Северная стена Эвереста нависала над нами, словно исполинская ступенька лестницы.
- Мы лишились преимущества, которое давали ветер и облака, - невольно вырвалось у меня.
- Совершенно верно, - подтвердил Дикон. - Но сегодня превосходный день для попытки покорить вершину.
Я не понял, шутит он или нет. Однако мне было не до шуток.
- У них два охотничьих ружья из базового лагеря плюс твоя модифицированная винтовка "Ли-Энфилд" с эффективной дальностью стрельбы пятьсот пятьдесят ярдов и максимальной дальностью больше тысячи ярдов.
- Да.
- А Северное седло находится всего лишь в тысяче футов выше их. - Я начинал раздражаться. - Мы тут в пределах максимальной дальности стрельбы. И на нижней части Северного гребня, если мы попытаемся на него подняться.
Дикон кивнул.
- Но у них неудобный угол стрельбы, Джейк. Подозреваю, что немец с моей снайперской винтовкой в данный момент находится на леднике ниже третьего лагеря - то есть в верхней точке ледника - и пытается занять самую удобную позицию для стрельбы. Однако Северное седло тут достаточно высокое, и они нас не могут видеть. Особенно если мы будем держаться подальше от этого края. Они не могут приблизиться на расстояние выстрела. Думаю, Джейк, они не станут стрелять, пока мы не высунем головы из-за этой снежной кромки.
- А что мы теперь делаем? - Наверное, мой голос был чересчур взволнованным. - Именно это - высовываем головы, словно мишени в тире! Разве они не увидят, как отражается солнце в стеклах биноклей?
- Не скоро, Джейк. - Дикон указал на восток. - Солнце теперь позади Северо-Восточного гребня и вершины, за нашими спинами и справа. Вечером мы должны дважды подумать, где и когда пользоваться биноклями. Что касается наших голов… ты, наверное, заметил эти маленькие туннели, что мы с Жан-Клодом прорыли сквозь снег и лед. Они ограничивают обзор, но позволяют оставаться в тени и практически невидимыми - если не смотреть прямо на нас.
- Похоже, вы не особенно уверены, - буркнул я.
- Нет, - ответил Же-Ка. - Но я думаю, Дикон прав, и вероятность стать мишенью для их винтовок у нас невелика - по крайней мере, пока мы не начнем подниматься по снежному полю на Северный гребень к пятому лагерю.
- А почему бы не сделать это ночью, если обнаруживать себя днем так опасно? - спросил я Дикона.
- Потому что, - тихо ответил он, - мы хотим убить несколько немцев, прежде чем покинем Северное седло.
Я с трудом сдержал смех.
- Ха! Два патрона в твоем трофейном "люгере" против восьми или десяти немцев? Или мы будем стрелять в них из ракетниц, когда они поднимутся по лестнице, которую мы любезно им оставили?
- Не совсем, - сказал Дикон.
- И как же мы умудримся убить немцев? Будем сбрасывать на них камни?
- А вот это уже ближе к истине, - кивнул Ричард.
Я лишь удивленно таращился на него. Внезапно мне в голову пришла мысль, от которой желудок болезненно сжался.
- Вы тут наблюдаете через свои маленькие туннели из снега и льда, но откуда вы знаете, что фрицы не вырубают ступени на стене Северного седла в нескольких сотнях ярдов отсюда? - Картина в моем мозгу была удивительно яркой, почти реальной.
- Мы бы услышали, как они вырубают ступени, - сказал Жан-Клод. - Кроме того, немцы были очень заняты уничтожением следов своих преступлений. Перетаскивать и сбрасывать тела - тяжелая работа на высоте больше двадцати тысяч футов над уровнем моря, даже если неподалеку имеется удобная расселина. И еще им нужно избавиться от улик в базовом лагере, не говоря уже о разоренных втором и третьем лагерях. Мы с Ри-шаром считаем, что заметать следы они будут как минимум до полудня.
- Но снайпер по-прежнему наблюдает и ждет, пока мы себя обнаружим, - сказал я.
- Да, - подтвердил Дикон.
Я посмотрел ему прямо в глаза.
- А что бы ты делал на месте снайпера? Где бы ты теперь сидел?
Ричард достал из кармана трубку и сунул между своих белых зубов, но раскуривать не стал. Я ни разу не видел, чтобы он курил трубку на большой высоте.