- Я приберегаю их на вашу могилу, мерзавец вы этакий. - Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного на шоссе опоссума. - Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
- Что у вас на уме, лейтенант?
- Я подумал, что вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк. Помнится, вы отрицали знакомство с этой леди?
- Я не дышу от волнения, лейтенант.
- Именно это вам подобные и делают в газовой камере, - сказал Стерн. - Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
- А что мне подобные делают в Синг-синге?
- Что касается меня, я зажимаю свой нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубают ток.
Для твоего носа и двух рук мало, подумал я и сказал:
- Расскажите, что вы нашли в квартире Круземарк.
- Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за 16 марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные оттиски. Отгадайте, что нашли?
Я сказал, что не имею об этом понятия.
- Инициал "Г", а замет буквы Э - н - д - ж.
- Получается "Гэндж".
- Эти буквы подвесят вас за задницу, Энджел. Вы чертовски хорошо понимаете их значение.
- Совпадение и доказательство - две разные вещи, лейтенант.
- Где вы были в среду днем, примерно, в половину четвертого?
- На вокзале Грэнд Сентрал.
- Ожидали поезда?
- Обедал устрицами.
- Это не пройдет, - покачал большой головой Стерн.
- Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и съел много устриц. Мы шутили, и он сказал, что они смахивают на смачные плевки. А я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.
- Можете заложить свою задницу, что я это сделаю.
- Стерн поднялся со стула. - Я пройдусь по всем направлениям начиная с воскресенья и - знаете что? Я буду рядом и зажму нос, когда вас усадят на стул-сковородку.
Стерн взял своей толстой лапой с подноса бумажную чашку с консервированным соком, опорожнил ее одним глотком и вышел прочь.
К полудню все формальности были соблюдены и мне разрешили покинуть больницу.
Глава сорок первая
Первая-авеню перед больницей Бельвю была перекопана вдоль и поперек. Баррикады из деревянных загородок с надписями "ВЕДУТСЯ РАБОТЫ" окружали площадку, отделяя от улицы кучи грязи и уложенные штабелями плиты. В этой части города асфальт покрывал старую мостовую лишь тонким слоем. Отдельные участки булыжной поверхности сохранились с прошлого века. Забытому прошлому принадлежали и вычурные фонарные столбы из кованого железа и редкие вкрапления медного купороса на тротуарах.
Я ожидал за собой "хвост", но не заметил его и подошел к стоянке такси у здания авиакасс на 38-й улице. Погода оставалась теплой, но небо уже заволокло облаками. Мой револьвер в кармане пиджака с каждым шагом постукивал меня по бедру.
Прежде всего мне следовало побывать у дантиста. Я позвонил ему из больницы и он согласился открыть свою приемную в Грейбар-билдинг и быстренько снабдить меня временными коронками. Мы поговорили о рыбалке. Он очень жалел, что не забрасывает в этот день мотыля в заливе Шипшед.
Онемев от обезболивающего, я заторопился в вестибюль Крайслер-билдинг, чтобы успеть на назначенную на час встречу. Я опоздал на десять минут, но Говард Нусбаум терпеливо поджидал меня у входа с Лексингтон-авеню.
- Это шантаж, Гарри, обычный и наглый, - произнес он, пожимая мне руку.
- Я не отрицаю этого, Говард. Скажи спасибо, что я не требую от тебя денег.
- Мы с женой рано утром собирались отправиться в Коннектикут. У нее родственники в Нью-Канаане. Но я упросил ее не спешить, как только ты позвонил мне.
Говард Нусбаум контролировал секцию универсальных ключей в компании, обеспечивающей безопасность нескольких больших контор в центре города. Он был обязан своей работой мне, или, по крайней мере, тому факту, что я изъял его имя из доклада, составленного мною для его фирмы с целью проследить один из таких ключей. В конце концов, ключ оказался в сумочке у одной из молодых проституток.
- Ты принес его? - спросил я.
- Разве я пришел бы без него? - Он полез в пиджак и подал мне незапечатанный коричневый конверт, в котором лежал новенький ключ.
- Это "универсал"? Он выглядит как совершенно обычный.
- По-твоему, я должен доверить тебе "универсал" в Крайслер-билдинг? - Говард Нусбаум нахмурился. - Это "универсал" второго класса для сорок пятого этажа. На этом этаже нет замков, к которым бы он не подошел. Ты не скажешь мне, за чем охотишься?
- Не задавай вопросов, Говард. И ты не будешь считаться сообщником.
- Я уже замешан в этом по уши, - возразил он. - Я всю жизнь чей-то сообщник.
- Желаю хорошо отдохнуть в Коннектикуте.
Поднимаясь в лифте, я изучал маленький коричневый конверт снаружи и ковырял в носу, смущая этим лифтера. На конверте был штамп и адрес. Инструкции Говарда гласили, что после "работы" мне следует запечатать ключ в конверт и бросить в ближайший почтовый ящик. Конечно, был шанс, что сработает одна из моих дорогих отмычек. Но отмычка действует только на хорошо разработанный ключами-дубликатами замок, а фирма Говарда Нусбаума предпочитает заменить замок, нежели тратить деньги на ключи третьего поколения.
За матовыми стеклами дверей "Круземарк Маритайм Инкорпорейтед" тускло горел свет. На другом конце коридора то и дело принималась стучать пишущая машинка. Натянув свои хирургические перчатки, я вложил "универсал" в первый замок. Чем не талисман, открывающий двери, и не чета высушенной "руке славы" Маргарет Круземарк.
Я осмотрел свою контору, переходя из комнаты в комнату мимо рядов зачехленных пишущих машинок и молчащих телефонов. Никто из молодых, озабоченных своей карьерой служащих не пожертвовал на этот раз своим субботним гольфом. Даже телетайпы получили свои выходные.
Я установил фотокамеру "Минокс" и копировальную подставку на Г-образный стол и включил лампы дневного света. Чтобы открыть шкафчики для досье и ящики стола, понадобились лишь перочинный нож и согнутая скрепка. Я не знал, что он стремится спрятать; ведь пошел же он на то, чтобы нанять бандитов и попытаться устранить меня.
Время шло. Я просмотрел сотни досье, фотографируя все, что казалось интересным. С криминальной точки зрения лучшим, что мне удалось добыть, было несколько поддельных договоров и одно письмо к конгрессмену с открытым предложением взятки. Это не значило, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой компромат.
Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Документы о всех крупных сделках компании "круземарк Маритайм" прошли через мою копировальную подставку. В них было достаточно фактов, способных загрузить контору окружного прокурора на месяц.
Закончив с досье, я вошел в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая настенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких призраков тайника или скрытого сейфа.
Не считая кушетки, бара и стола с мраморной крышкой, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем; даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. В конце стола над собственным четким отражением возвышалась бронзовая статуэтка Нептуна.
Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи стальной выдвижной ящик. Он не был заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, и потайные пружины заставили ящик мягко скользнуть наружу. Внутри лежали несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
Заметив знакомый конверт, я вынул из него карточку, в верхней части которой была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова уже не представляли для меня проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную мессу.
Глава сорок вторая
Я навел в конторе порядок и упаковал фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик в служебном умывальнике и аккуратно поставил его в ряд с остальными на стеклянную полочку над баром. Вообще-то хотелось оставить его на столе Круземарка, чтобы у того было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню на Грэнд Сентрал и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил у нее, через сколько времени она будет готова, и она ответила, что готова давным-давно.
- Это звучит заманчиво, милая, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
- Какую лекцию?
- Возможно, это будет проповедь.
- Проповедь?
- Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай.
Перед тем, как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Говарда Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
Я сошел с поезда подземки на Таймс-сквер. Все еще шел дождь. Отражения неоновых вывесок и огней машин на яркой панели извивались будто огненные змеи. Пришлось двигаться перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки ютились в дешевых барах и торговых галереях, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке пригоршню сигар, я взглянул вверх, на несущуюся сквозь морось дождя "бегущую строку" над Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…
Я повернулся к себе в контору в десять минут седьмого. Эпифани ожидала меня в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и в нем она выглядела фантастично.
- Я скучала по тебе, - шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо. - О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
Чудесно. Конечно, я уже не столь красив, как раньше.
- Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
- Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
- А твой бедный, бедный рот.
- А как насчет носа?
- Почти такой, как был, разве чуть больше.
Мы поужинали в ресторане "Линди". Особенность этого заведения заключалась в том, что если кто-то обратит на вас внимание, остальные посетители подумают, будто вы обязательно чем-то знамениты. Но никто не обратил на нас внимания.
- Тебя навещал в больнице тот самый лейтенант? - спросила она, макая креветку в миску в коктейль-соусом, обложенную измельченным льдом.
- Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему "справочной службой".
- Я сообразительная девушка.
- И хорошая актриса, - похвалил я. - Ты провела Стерна дважды за день.
- Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
- Это что, "ву-ду"?
- Это просто факт.
Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали через "Меер", я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того, чтобы сделать это у себя в "хумфо". Она что-то пробормотала с древесных "лоа".
- Лоа?
- Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, петро лоа: добрые и злые. Дамбалла - тоже лоа. Баде - это лоа ветра; Согбо - лоа молнии; Барон Самеди - хранитель кладбища, повелитель секса и страсти. Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефут стережет перекрестки дорог.
- Должно быть, он мой покровитель, - заметил я.
- Он покровитель колдунов…
Когда-то Новый Храм Надежды на 144-й улицы был кинотеатром. Этот факт напомнил мне старый навес, украшенный со всех трех сторон футовыми буквами "ЭЛЬ СИФР". Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани под руку. Мы пошли назад, к ярким огням.
- Почему ты интересуешься Сифром? - спросила она.
- Он волшебник из моих снов. Доктор Сифр, собственной персоной.
- Ты знаешь его?
- Роль "свами" - одна из многих, которые он играет. Он все равно что хамелеон.
Эпифани крепко сжала мою руку.
- Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
- Постараюсь, - пообещал я.
- Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя валять дурака.
- Войдем внутрь.
У пустой кассовой будки помещался картонный фотосилуэт Луи Сифра, подзывающего верующих жестом вытянутой руки. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего "кинотеатра-паласа". На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойки с полным набором духовной литературы.
Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я здесь - единственный белый.
- Какую именно веру здесь исповедуют? - шепотом спросил я.
- В основном, баптистскую. - Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. - Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слышал?
Я признался в собственном невежестве.
- Так вот: у ее Преподобного отца автомобиль больше твоей конторы раз в пять, - объяснила она.
Освещение в зале погасло, звуки органа усилились, и занавес раздвинулся, открывая взору хор из ста человек, выстроенный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением "Был Исусе рыбаком". Я присоединился к аплодисментам и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды из белых мантий, напоминающие лучи, отражаемые полной луной.
Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
- Это Преподобный отец "Любовь"?
Она кивнула.
- Прошу вас сесть, братья и сестры, - произнес с середины сцены Преподобный. Голос у него был комично-высокий и визгливый, словно у распорядителя детских аттракционов.
- Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь, видя ваше счастье. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала высокая честь принимать в этот вечер весьма святого и знаменитого человека. Хотя он не исповедует нашу веру, я уважаю этого человека, владеющего кладезем мудрости, и у которого можно многому научиться. Вы извлечете для себя большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени "эль Сифр".
Преподобный повернулся и протянул открытые ладони к кулисам. Хор запел "Новый день уж рассветает". Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
Я пошарил в "дипломате" в поисках десятикратного бинокля. В слоенке из вышитых халатов мог оказаться и другой человек, но выправив фокус, я безошибочно узнал своего клиента.
- А вот и мавр со своей трубой, - шепнул я Эпифани.
- Что?
- Шекспир.
Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
- Да улыбнется вам благодать, - произнес он, - ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелиться войти?
По конгрегации прошелестело эхом многоголосое "аминь".
- Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок вселенной.
- Так оно и есть, - страстно выкрикнул голос с балкона.
- Похоже на обратную сторону Нагорной проповеди, - краешком рта пробормотала Эпифани.
Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаза горели неприкрытой яростью.
- Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. От сильных в этой жизни требуется усилие воли. Сделайте выбор: быть волком, или газелью.
Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. "Будь волком… волком…" - твердили они.
- Оглянитесь на тесных от людей улицах. Разве не сильный правит?
- Сильный. Сильный правит.
- А слабый лишь молча страдает!
- Аминь. Еще как страдает.
- Там, на улицах - джунгли, и выживает лишь сильный.
- Только сильный…
- Уподобляйтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если должен быть лишь один победитель - пусть им будет кто-либо из вас!
- Один победитель… смелые дела… быть львом…
Он приручил их как овечек, как дервиш кружась по сцене в развевающихся одеяниях и заклиная свою паству певучим голосом:
- Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвергнется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы - опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам бояться?
Он, пританцовывая, заклинал, источая власть и силу. Конгрегация завывала безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая вздетыми над головами кулаками.
Я впал в некий транс и уже перестал обращать внимание на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
- Если глаз твой оскорбит тебя, вырви его, - произнес эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. - Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз оскорбит тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!
Его слова пронзили меня спазмой боли. Я подался вперед, будучи настороже как никогда.
- К чему подставлять другую щеку? - продолжал он. К чему вообще позволять себя бить? Если чье-то сердце ожесточилось к тебе, вырежь его. Не жди, пока станешь жертвой. Бей по врагу первым. Если глаз его оскорбит тебя, выбей его. Если сердце его оскорбит тебя, вырви его. Если любой его член оскорбит тебя, вырежь его и забей ему в глотку.
Своими воплями эль Сифр перекрывал рев аудитории. Я онемел. Неужели мне не почудилось, что эль Сифр только что описал три убийства?
Наконец, эль Сифр победно вздел над головой руки.
- Будьте сильными! - вскричал он. - Обещайте мне быть сильными!
- Мы… обещаем! - лихорадочно вопила паства.
Эль Сифр исчез за кулисами, а хор вновь выстроился в изначальную фигуру и разразился жизнерадостным гимном "Сильна рука Господа".