– В ссылке меня таежный охотник дед Егор учил костер разжигать. Дрова сыроваты. Нужен мох. Легковоспламеняющаяся субстанция. Вот это они. Крестьяне, привыкшие к простору и запертые в плавающие консервные банки. Тут и спичку подносить не надо. А как с ними себя вести? Есть, Николай, поговорка: "моряки те же дети, только хуй потолще, а ума поменьше". И потом на них у нас есть Антонов-Овсеенко, – Иоффе показывает в окно.
Петроград. Смольный. Двор. Вечер.
Из ворот выезжает кавалькада – броневики и грузовики с вооруженными матросами и солдатами. В середине открытый автомобиль с Антоновым-Овсеенко. Он едет на верфь к "Авроре" назначать на крейсере комиссара от Петросовета.
Петроград. Смольный. Штаб.
Комната Иоффе. Вечер.
– Вот! Человек с партийной кличкой "Штык"! – комментирует выезд кортежа Иоффе. – Он, чего хочешь, для вас отчебучит. С ветерком да громом. Как-никак подпоручик. Наполеон Буонапарте черниговского разлива. Кстати, земляк ваш, Коля. А вы же, Гриша, тоже с Украины?
– Екатеринослав.
– Слушайте, так тут украинское землячество!
– А вы нет? – спрашивает Чудновский.
– Ну, как! Я же из Крыма. Сосед. Вполне можем отложиться и создать фракцию в партии. Весело будет! – смеется Иоффе.
Распахивается дверь. Тяжело дыша, вваливается Троцкий и падает на стул. Дрожит.
– О! Еще и Лев Давыдович! Вы же тоже с Украины?! – весело спрашивает Подвойский.
Троцкий глотает ртом воздух, жестом зовет Иоффе и валится на пол, дергаясь.
– Доктора! – вопит Чудновский.
– Спокойно! Я доктор! У Льва Давыдовича с детства эпилепсия, – объясняет Иоффе, распахивая окно, – А тут… Не жалеет себя. Митинги, митинги…
Он профессионально всовывает в рот Троцкого ложку. Вытягивает и прижимает язык. Кричит Подвойскому и Чудновскому:
– Пошли вон, босяки!
Троцкий бьется, скребя пальцами грязный пол.
КОММЕНТАРИЙ:
Троцкий Лев. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии советского государства. Министр иностранных дел, военный министр. В 1929 году выслан за пределы СССР.
В 1940 году будет убит ледорубом в Мексике по приказу Сталина. Семья и все родственники будут уничтожены.
Петроград. Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41.
Конспиративная квартира Ленина.
Вечер.
За окнами дождь. Кухня.
Ленин играет с Эйно Рахья в шахматы, насвистывая что-то нервное из оперетты "Сильва". Он небрит и в затрапезе.
У окна Сталин пьет чай.
– Послушайте, товарищ Джугашвили…
– Извините, Владимир Ильич. Зовите меня, пожалуйста, Сталин.
– Нет уж, голубчик, партийное прозвище надо заслужить! Так вот… Джугашвили, вы отнесли мое письмо о контроле над печатью? Вы добились выполнения моего указания?!
– Я передал товарищу Свердлову…
Ленин сметает шахматные фигуры на пол, подлетает к Сталину. Весь дрожит и фальцетом:
– А что мне Свердлов?! Вы, Джугашвили, мой представитель в ЦК! Я архижалею, что выбрал вас. Пустое место! Говно! Тупица! Балбес! Олух!
Сталин стоит с опущенной головой, шепчет старое осетинское проклятие:
– Чтобы тебя никогда не похоронили в земле. Чтобы я топтал твой прах…
КОММЕНТАРИЙ:
Сталин реализует свое пожелание в 1924 году. На Политбюро пройдет его предложение мумифицировать тело Ленина и построить мавзолей, как трибуну для приема парадов. А Сталин будет на ней стоять. И ходить по ней.
В истерике Ленин топает ногами, раскалывает стакан, ударяет палец. Обморок.
Выскочившая на шум хозяйка квартиры Фофанова, подносит нашатырь Ленину под нос, возится с пальцем. Машет рукой Сталину. Мол, уходите.
– Я пойду? – спрашивает Сталин.
– Дуйте! К чертовой матери! И передайте, власть не выпрашивают. Ее берут!
Ленин ловит себя на том, что получилась красивая фраза. Он повторяет:
– Власть не выпрашивают. Ее берут! – убегает к себе в комнату и начинает писать.
– Всё. Раз пишет, то скоро отойдет, – успокаивает Сталина хозяйка квартиры.
Эйно доволен случившимся. Он улыбается в усы. Это замечает Сталин.
КОММЕНТАРИЙ:
В сценарии Алексея Каплера "Ленин в Октябре" (фильм будет снят в 1937 году к двадцатилетию октябрьских событий) должен был быть показан телохранитель при Ленине. И Сталин будет внимательно читать сценарий, чтобы не случился памятник этой скотине, этому финну.
Сталин выходит. Проходит в подворотне мимо дворника, который метет листья и исподволь провожает Сталина взглядом.
Моросит дождь. В трех кварталах ждет автомобиль с шофером. Сталин садится. Сидит. Молча. Переживает.
Шофер почтительно подаёт ему трубку уже набитую табаком и чиркает зажигалкой. Сталин закуривает.
КОММЕНТАРИЙ:
Иосиф Сталин будет руководить страной на протяжении 24 лет. За годы его правления погибнет по самым скромным подсчётам около 100 миллионов человек.
Умрет 1 марта 1953 года. Официальная дата смерти 5 марта. Официальная версия – кровоизлияние в мозг.
Петроград. Переулок Сайкина, дом 6.
Кабинет редактора газеты "Копейка".
День.
Перед редактором сидит Рутенберг.
– Понимаете… – мнется редактор.
В дверь врывается взъерошенный репортер:
– Даже Аверченко не смел трогать мои тексты! – кричит он возмущенно.
– Значит, я просто перестаю вас публиковать, Бугаев! – огрызается редактор.
Репортер, побледнев, исчезает. А редактор снова поворачивается к Рутенбергу:
– Кстати, это же я хотел сообщить и вам, Петр Моисеевич. Никакой возможности публикации. Будем считать, что вы ничего с господином Терещенко не приносили, я ничего не читал.
– Но вы же обещали?! – говорит Рутенберг.
– Я посоветовался с людьми.
– Я знаю этих людей?
– Да. То есть, нет. Вы не знаете! Это моя жена.
– Но я помню, вы были такой боевой журналист, когда освещали в девятьсот пятом мой процесс…
– Ну, знаете, с тех пор много воды утекло.
– Да. Вы женились.
– И это в том числе.
– Жаль. – Рутенберг идет к дверям.
– Петр Моисеевич! – окликает его редактор и протягивает листок бумаги, – Тут один человек хотел бы с вами встретиться. Вот телефончик.
Петроград. Министерство иностранных дел.
Кабинет министра. День.
Терещенко сидит за столом и смотрит в пустоту. Выглядит он, вообще, по-прежнему элегантно. Одет с иголочки, пострижен, гладко выбрит. Та же седая прядь спадает на лоб. Но это другой человек. Что-то неуловимо изменилось. Даже плечи как-то сникли. И задора нет в фигуре.
В дверях секретарь:
– Вот уже два дня как к вам просится на прием член Петроградского Совета депутатов гражданин Джуга…
– На пять минут. Мне уезжать.
Входит Сталин. Немного смущается, но с интересом рассматривает роскошный кабинет.
– Чем я могу быть вам полезен, гражданин Джуга…
– Джугашвили. Иосиф Джугашвили.
– Если вы с идеей о признании автономии Грузии в составе России, то позавчера у меня была делегация из Тбилиси и мы…
– Нет, я по другому поводу. У вас имеется определенный материал, и вы все силитесь его опубликовать. Я могу помочь.
– Про что это вы, гражданин Джуга…?
– Джугашвили!
– Мне кажется, вы что-то напутали. Вы утверждаете, что я… Я! Министр! Не могу опубликовать что захочу?!
Сталин смотрит на Терещенко, улыбается нагло в усы. Разводит руками:
– Утверждаю. А вы, гражданин Терещенко, украинец?
– Да. А что?
– Дело в том, что я пишу сейчас большую работу по национальному вопросу. Столкнулся с понятием "национальный архетип". И вот хочу понять, что такое архетип украинца. У нас, в Петросовете, есть много людей с Украины. Но в основном еврейского архетипа. Вообще, ведь украинцы это большой народ?
– Как я понимаю, с архетипом грузина вы знакомитесь в зеркале. Кто вас прислал? Троцкий? Или Ленин?
– Зачем прислал! Я сам.
– Любите оперетту?
– Ненавижу!
– Послушайте, господин… Швили. Позвольте вам выйти вон!
КОММЕНТАРИЙ:
Немногим больше чем через десять лет Сталин примется уменьшать этот большой украинский народ: Раскулачивание, коллективизация, депортация, Голодомор 1932–1933 годов, Террор 1937 года, Вторая мировая война.
Десятки миллионов загубленных жизней.
24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 года. Петроград.
Ресторан. День.
Входит Рутенберг. Отсчитывает столики от входа. Четвертый в углу.
– Позволите?
Садится. Внимательно смотрит на сидящего напротив и пьющего кофе Адольфа Иоффе.
Заказывает себе пиво. Ждет, пока принесут. Отхлебывает глоток.
– Откуда еврей? – улыбается Иоффе.
– Я думаю, что информацию обо мне вы уже собрали.
– Так же, как и вы обо мне. Просто в соответствии с традицией после "Откуда еврей?" должно идти "Что делает еврей?" Ответ будет "Эпэс". ("кое-что по мелочи" – идиш). И мы легко переходим на другой, более интимный уровень общения. Не правда ли?
– Да, мне говорили, что вы человек веселый. И без шутки никуда.
– Признаюсь, есть за мной такое.
– Я тоже люблю повеселиться. Особенно пожрать. – говорит Рутенберг.
– О-па! Откуда текст? Можно взять на вооружение?
– Из тюрьмы. "Кресты".
– Ах, ну да. Вы же сидели за убийство Гапона. Уголовное дело.
– Будем считать, что уголовное. Не столь чистое, как у вас, "политических". Но мне кажется, что вы пригласили меня не для изучения тюремного фольклора. Так что давайте в этом же непринужденном тоне перейдем к основной части доклада.
– Понимаете, есть вопрос, который нас волнует… Тревожит.
– Давайте уточним. Волнует или тревожит?
– Тревожит, – цедит сквозь зубы Иоффе.
– Это отрадно.
– Ну, бросьте!
– Бросаю, – улыбается Рутенберг.
– Известный психоаналитик профессор Альфред Адлер утверждает…
– Позвольте уточнить. Вы у него учились или лечились?
– И то и другое, – поджав губы, роняет Иоффе.
– Н-да. Простите. "Аф бенемунес"… ("между нами говоря", "начистоту" – идиш), – Рутенберг смотрит на Иоффе, прищурившись, – а что, во всей большой России, среди всех рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов всех этих советов не могли найти никого кроме как вас, Иоффе, чтобы сорганизовать революцию?
– Ну, знаете! Тогда… Тоже "Аф бенемунес"! Неужели среди всех истинных патриотов и спасителей старой России не оказалось никого, кроме вас и этого мальца по кличке "Мешок с золотом"? – ехидно улыбается Иоффе.
– Ладно. Я готов слушать вашу арию. Кстати, вы ведь должны любить оперетту. "Сильва" Кальмана?
– "Веселая вдова" Леграна.
– Так, во вкусах мы уже не сходимся. Пойдем дальше. Итак?
– В России, обычно, когда сватаются, сват произносит "У вас есть товар. У нас есть купец"… – говорит Иоффе.
– Ну, какой у нас товар, я понимаю. А купец у вас погань. И какую сумму он может предложить "мешку с золотом"?
– Как объяснили те, кто послал меня, большую.
– Какую?
– Жизнь. Кстати, вам тоже.
Рутенберг внимательно смотрит на Иоффе:
– То есть вы готовы признать, что у вас купец не из местечковой лавки, а…
Иоффе смотрит на Рутенберга холодно. Произносит тихо на немецком языке одно слово:
– Натюрлих. (natürlich – "конечно" – немецкий).
Молчание за столиком.
– Вы отдаете пакет с… – продолжает Иоффе. – Забываете всё и живете себе дальше. Весело!
Рутенберг смотрит на Иоффе. Вспоминает.
ФЛЕШБЭК:
25 августа (8 сентября по новому стилю) 1917 год. Петроград. Мариинский дворец.
Кабинет Керенского. Утро.
Рутенберг весело здоровается с адъютантом Керенского и, несмотря на его возражение, заглядывает в кабинет.
Керенский за столом. Перед ним кто-то в кресле. Лицо у Керенского очень серьезное. Даже испуганное. Увидев Рутенберга, он спрашивает:
– У вас что-то важное, Пинхас?!
– Да нет. На бегу… Просто хотел сказать "Привет, Саша!"
Сидящий в кресле визави Керенского с интересом оглядывается. Это Иоффе.
КОНЕЦ ФЛЕШБЭКА.
24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 года.
Петроград. Ресторан. День.
– Обдумываете предложение? – сочувственно спрашивает Иоффе.
– Нет. Вспоминаю. Я же видел вас у Керенского. За неделю до того как он объявил генерала Корнилова "изменником". А ведь я, было, решил тогда, что это он по глупости. А потом стал сомневаться. Только не знал я вас. А это тогда вы ему цену объявляли. И мальчик Саша Керенский выбрал… Интересно, что он у вас выторговал в качестве бонуса? Пожизненный пансион в Париже? Или в Нью-Йорке? И ведь генерал Крымов не сам застрелился? Так?
– У вас богатая фантазия!
– Срок ультиматума?
– Сутки.
– Где еврей будет праздновать Хануку?
– В семье.
– Что вы говорите?! – теперь уже ехидно улыбается Рутенберг, – Насколько я знаю, Берта Ильинична от вас ушла. К Островскому. Да-а-а?! Спросите у любого психоаналитика, Иоффе… Хотя, что это я?! Вы же сами большой психоаналитик. Этим не стоит лечить сердечные раны, юноша.
– Чем "этим"?!
– Ну, вот этим… "Натюрлих". – Тихо говорит Рутенберг.
– Это вас не касается!
– О! Я боюсь, что это уже касается не только меня, но и всей России. Итак, что у нас выпало в осадок? Извините, но как говорят у вас в вашей партии, я имею право лишь совещательного голоса. Так что я могу только передать предложение "купца". Не более.
Рутенберг допивает пиво. Долго смотрит на Иоффе. Уходит. Иоффе нервничая, пьет кофе, смотрит вслед.
Петроград. Мариинский дворец.
Буфет. День.
За столиком Терещенко и украинская делегация – Винниченко, Зарубин и Стешенко. Выпивают.
– Огромное вам спасибо, Михаил Иванович, за вашу поддержку Рады! И за курс на федерацию! – говорит Винниченко, – Украина этого вам никогда не забудет.
– Ну, что вы, что вы. Я делаю всё возможное, но знаете, – извинительно шутит Терещенко, – еще один кризис правительства я себе позволить не могу. Ситуация в стране напряженная. Но я уверен. Вот только проведем Учредительное собрание. Именно его решение и придаст статус закона Универсалу Центральной Рады…
– Вообще, Михайло Иванович, вы же наш! – радостно провозглашает Стешенко. – Бросайте этот клятый Петербург и на родную Украину. Вы так нам нужны. Ваша мудрость… Станете головою Рады!
– Охуеть! – над столиком нависает офицер с бледным лицом и горящими глазами кокаиниста. Он упирается взглядом в вышитую украинскую сорочку на Стешенко, – Повыползали из нор мазеповцы, выблядки малоросские, мать вашу. Вот, хер вам, а не автономию!
– Послушайте, подполковник! – Терещенко резко встаёт. – Вы не в борделе! Я вынужден буду доложить гражданину Керенскому о вашем безобразном поведении! Извольте немедленно принести извинения нашим украинским гостям!
Подполковник спохватывается, щёлкает каблуками, наклоняет голову. Редкие волосы с аккуратным пробором не могут скрыть на черепе уродливый шрам от ранения.
– Виноват-с. Погорячился, – бормочет он и, неуверенно ступая, выходит.
– Вы уж извините что так, – разводит руками Терещенко. – Это начальник охраны подполковник Муравьёв. Черт знает кого назначают!
– Да, ничего, – улыбается Винниченко. – Мы привычные. Понимаем, через что придётся идти. Готовы.
– И я всей душой с вами! А что до приглашения, дорогие земляки… Спасибо. Обязательно. Со всей душой. Приеду. Но сначала утрясем дела здесь. До свидания! – Терещенко пожимает руки, уходит. Стешенко смотрит ему вслед:
– Добрий парубок. Але мабуть, масштабу у нас мало йому, 6icoßy сину. Мать його так! Нули? Вш на нашш mobî не того…
Винниченко с Зарубиным переглядываются.
24 октября (6 ноября по новому стилю) 1917 год.
Петроград. Литературный салон Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского.
Вечер.
На улице ветер, дождь, а тут полумрак, свечи, запах кокаина, тени. И знаменитости: Александр Блок, Федор Сологуб, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Василий Розанов, Николай Бердяев. Конечно, при них девицы.