– Это достойно занесения в анналы! Герр Штольц должен получить орден сразу от двух государств! От нас и от будущего российского. Ха-ха. Была попытка взять Терещенко. – поясняет он Ленину, – А в результате… Это смешно. Такой исторический казус. Захвачен целый Зимний дворец и арестовано Временное правительство.
– Вами?!
– Нет! Всё как положено, герр Ульянов. Дворец взят штурмом революционных матросов. А там в это время всё правительство… Обедало.
– В ходе нашей операции произошла инфильтрация матросов в винные подвалы дворца, – говорит гауптман. – Они, конечно, напились. Напоролись на министров. К счастью, объявился вовремя Антонов-Овсеенко. И чтобы пьяные матросы не разорвали министров в клочья, их пришлось арестовать и в Петропавловскую крепость. Отсечь Терещенко нам не удалось. Американские журналисты крутились рядом. Помещения во Дворце, где находился Терещенко, проверены. Ничего не найдено. А ведь он вошел во Дворец с папкой.
– Езжайте, гауптман, в крепость, – говорит Мирбах, – Поговорите с этим Терещенко. Построже.
– Зачистить под ноль?
– Он, конечно, производит впечатление наивного человека. Но думаю, что подстраховался. Так что его исчезновение может, наоборот, привести к выбросу информации в самых неожиданных местах…
– Могу ли я, герр Мирбах, поехать с гауптманом? – спрашивает Ленин.
– О! Мне нравится ваше настроение, – улыбается граф Мирбах. – Гауптман, поступаете в полное распоряжение герр Ульянова.
Петроград. Улицы. Вечер.
Дождь. Авто "Паккард". За рулем гауптман. Рядом Ленин.
Сзади, ощерившись штыками, гремит грузовик с боевиками гауптмана. Кто-то в матросской форме, кто-то в солдатской шинели. При повороте на мост грузовик отстает. Ох, не вовремя…
Дорогу одинокому авто преграждает казачий разъезд. Трое на лошадях:
– А ну стоять! Кто такие?! Документы?! – шумит казак. Гауптман протягивает бумагу. Но, увы, не ту!
– Какой к чертовой матери, Совет депутатов?! Выходить из машины!
– Может, как-то договоримся, господин хорунжий.
– Что-то ты по-русски не очень-то гутаришь?
– Я латыш.
– А, чухня. А ну из машины! И ты, лысый, давай! – говорит казак Ленину, сдергивая с плеча карабин. – Сейчас к стенке поставим, и договаривайтесь с архангелом Гавриилом…
Тут из-за угла выворачивает, задержавшийся было, грузовичок сопровождения. На крыше кабины грозно поводит дулом пулемет, за которым Лёха. Из кузова спрыгивают боевики и залегают цепью.
– Твои што ли? – ёжится казак.
– Вот я ж и предлагал договориться, – улыбается гауптман.
Казак возвращает пропуск, козыряет и казачий разъезд растворяется в тумане.
Группа гауптмана подъезжает к воротам Петропавловской крепости. Матрос с фонарем читает по слогам мандат Петросовета, выданный на имя гауптмана. Въезжают в ворота.
Гауптман шепчет Лёхе:
– Блокируйте ворота. И караульное помещение. На всякий случай.
Петроград. Петропавловская крепость.
Трубецкой бастион. Вечер.
В камеру полную министров заглядывает матрос Егор:
– Кто тут Терещенко?! На выход!
Терещенко переглядывается с Рутенбергом. Идет к двери.
Рутенберг, превозмогая боль, пробирается за ним и пытается как-то поладить с матросом. Тот его грубо отталкивает назад в камеру.
Терещенко выводят. Ведут по тусклому коридору.
Вводят в пустую камеру. Конвойный вносит и ставит на столик керосиновую лампу. Выходит. Входит гауптман. Молча, но вежливо обыскивает Терещенко и выходит.
Тишина.
В камеру входит Ленин. Лязг замка. Теперь они наедине. Молчат.
Петроград. Смольный. Актовый зал.
Коридор. Штаб и комната Иоффе.
Вечер.
По коридору несется Каменев. Он пробегает через штаб и влетает в комнату к Иоффе.
– Они уходят! – кричит он. – Правые эсеры и эти… Просто сволочи!
На большее его не хватает. Заглатывая воздух, как рыба на берегу, он зовет всех за собой.
Иоффе, Троцкий, Зиновьев, и другие быстро бегут к сцене. Выглядывают в зал.
Да. Так и есть. Правые эсэры и меньшевики встают и покидают съезд. Зал заметно пустеет.
Иоффе оценивает обстановку. Рядом трепыхается Каменев. Растерянность на лицах Троцкого, Зиновьева.
– У вас есть список выступающих? – спрашивает Иоффе Каменева.
– Вот! – Каменев в трансе трясёт списками.
– Прекрасно. Идите, объявляйте следующего. Вон, целая очередь к трибуне… – Иоффе встряхивает Каменева за плечи, смотрит ему в глаза: – Ау! Лев Борисович! Съезд идет! И-д-е-т!
Иоффе поворачивается, уходит по коридору к себе в комнату. За ним растерянные соратники.
Каменев растерянно смотрит ему вслед.
КОММЕНТАРИЙ:
Каменев Лев. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Министр советского правительства. Осужден и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Уничтожены все члены семьи. Жена, дети, брат с женой, дети брата.
– Подвойский, Чудновский! – громко зовет Иоффе, входя к себе в комнату.
Влетают оба.
– Значит так, – командует им Иоффе, – Там в коридорах, и особенно в нашей бесплатной столовой, шалается куча народу. Груши околачивают! Отбираете с рожами поприличнее, и в зал съезда на свободные места!
– Так они же не депутаты… – недоумевает Чудновский.
– Кто тебе это сказал, Гриша?! – орет на него Иоффе, – Товарищ Каменев? Товарищ Зиновьев? Кто?! Это вам контрольная работа, мальцы! Возник вопрос, и вы его решаете. Вперед! Чтобы зал был полон! Не ровен час, набегут иностранные журналисты. Кстати, а где они, эти вездесущие засранцы? Этот наш американский друг с его боевой подругой?! – Иоффе с улыбкой поворачивается к Троцкому: – Вот таким образом, Лев Давыдович. Завтра эти делегатики проситься назад будут. Правильно?
Троцкий обнимает Иоффе.
В этот момент в комнату влетает ошарашенный Антонов-Овсеенко:
– Лев Давыдович! Товарищи! Такая хуйня! Объезжаю, значит, казармы, проверяю готовность к демонстрации. Попросил братков на крейсере "Аврора" и в Петропавловке ударить завтра из пушек. И представляете… Еду по набережной… Буза! Матросы в Зимнем дворце!
– А зачем нам Зимний? – удивляется Иоффе. – Там на втором этаже госпиталь. Да! Еще кухня царя! Такой "бефстроганов", пальчики оближешь. И официанты во фраках. Недели две тому назад довелось… Но как туда матросики попали? Охрана слабая, но всё же охрана. Рота юнкеров. Опять же женский батальон…
– А им кто-то показал прямой ход в подвалы с вином! – разводит руками Антонов-Овсеенко, – И они… А нажравшись, расползлись по Дворцу. Гуляют! Громят госпиталь. Сестер милосердия и девок из женского батальона насилуют. Ну, это, хер с ними. Дело в том, что они случайно наткнулись на министров. Обед у них, блядь! Ну и наши братишки им морды бить. Хорошо, что товарищ Балодис со своим летучим отрядом там оказался и взял министров под охрану. А то бы поубивали.
– И что?!
– А что? Матросики разбушевались. Удержу никакого. У меня всего два десятка бойцов. Ну, думаю, как выйти из положения. Дал команду. Министров арестовали и аккуратненько в Петропавловскую крепость. Там со вчера комендант товарищ Серёгин из Балтийского экипажа. Проверенный большевик.
– Позвольте… А Керенский? Председатель правительства? Он тоже арестован? – спрашивает Зиновьев.
– Керенский ещё вечером уехал из города, – говорит Иоффе.
– Так это… Временного правительства нет?! – кричит Подвойский.
– Это как понимать?! – взвивается Троцкий. – Кто дал команду?! Как это, арестованы министры?! Товарищ Иоффе?!
– Да, как-то с опережением идем, – озадаченно произносит Иоффе.
– И к чему тогда, спрашивается, вся эта… Завтрашняя всеобщая демонстрация? – задумывается Чудновский.
– То есть, Мариинский дворец окружать не надо! – радуется Подвойский, – Ну, удружил ты мне, Володя! С меня причитается!
Все радостно шумят. Обнимают, хлопают Антонова-Овсеенко по плечам. Мол, герой.
КОММЕНТАРИЙ:
Антонов-Овсеенко Владимир. В дальнейшем Командующий Петроградским военным округом. Командующий советскими войсками юга России. Потом командующий всеми вооруженными силами Украинской ССР. Примет активное участие в установлении советской власти и подавлении сопротивления народа с применением авиации и химического оружия.
Осужден и расстрелян как приверженец Троцкого в 1937 году. Репрессированы все члены семьи. Обе жены и дети от этих браков.
Троцкий переглядывается с Зиновьевым. Отходят к Иоффе.
– Что делать будем? – спрашивает Троцкий.
– Да-а… Если час назад лозунг съезда "Долой Временное правительство!", то, что сейчас "Долой"?! – задумывается Зиновьев.
– Давайте так, – соображает Троцкий. – Каменев там продолжает вести съезд, как ни в чем, ни бывало. А мы… – громко к присутствующим: – Товарищи! В интересах нашего общего дела будем считать информацию товарища Антонова-Овсеенко секретной. И подумаем, как преподнести эту новость съезду. Я правильно говорю, товарищ Иоффе?
Иоффе кивает.
Петроград. Смольный. Актовый зал.
Вечер.
В двери ручейками вливаются, собранные по Смольному псевдоделегаты и занимают свободные места.
Каменев опять на трибуне. Представляет следующего выступающего. И долго смотрит в зал. Лица, лица. В ушах скрежет.
25 октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года.
Окрестности Петрограда. Полустанок.
Вечер.
Это, оказывается, скрежет на железнодорожной стрелке. Переводятся рельсы. И очередной поезд из Гельсингфорса (Хельсинки) с финскими боевиками – шюцкоровцами движется в сторону Петрограда.
И ведь никто не ощущает, что с этим скрежетом весь мир становится на другие рельсы…
Телеграфист подходит к молчащему телеграфному аппарату, смотрит на начальника полустанка, разводит руками.
Петроград. Финляндский вокзал.
Перрон. Привокзальная площадь.
Вечер.
В сетке дождя из вагонов выходят вооруженные люди в форме военных российских матросов, строятся в колонны.
Руководит всем Смилга. Рядом с ним Карл Радек.
Команды звучат на немецком и финском языках.
К зданию вокзала подъезжают грузовики. Группы загружаются и отъезжают.
Петроград. Улицы. Вечер.
Пулеметами блокируются казармы запасных полков.
Боевики вбегают в здание Главпочтамта.
Втекают ручейками через все входы в Центральную телефонную станцию.
Грузовики останавливаются у ворот Государственного банка.
Петроград. Николаевский вокзал.
Входная стрелка. Вечер.
Устанавливаются пулеметы.
Петроград. Витебский вокзал.
Входная стрелка. Перроны. Вечер.
Перроны оцеплены. Устанавливаются пулеметы.
Петроград. Николаевский мост. Вечер.
Производится смена караулов на мосту. Смилга говорит с тягучим финским акцентом начальнику караула Красной гвардии:
– Распоряжение Петросовета. Смена караулов. Спасибо! Отдыхайте.
Он жмет руки рабочим-красногвардейцам. На посты заступают боевики Смилги.
КОММЕНТАРИЙ:
Уже в конце декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров Российской Советской Республики, возглавляемый, признает государственную независимость Финляндской Республики. Долг – он ведь всегда платежом красен.
Никакой другой национальной группе, входившей в состав Российской империи ("тюрьмы народов"), большевики подобной роскоши не позволят.
Да и Финляндию Сталин попытается через 20 лет вернуть назад в стойло. (Советско-финская война 1939–1940 годов).
Петроград. Переулок Сайкина, дом 6.
Редакция газеты "Копейка".
Вечер.
Боевики Смилги под наблюдением Радека крушат линотипы. Сапогами топчут рассыпанные на полу свинцовые буковки.
Петроград.
Казармы Четвертого Донского казачьего полка.
Вечер.
– Станишники! Это же никуда! – кричит с табурета председатель Совета полка Мелехов. – Вы меня делегатом на съезд выбирали?! Всем миром!? – казаки сбиваются в кучу. – Ну, я выступаю на этом съезде, значит… Излагаю. А мне жидок, что командует, кому за кем выступать, шипит "давай, заканчивай". А я ж с людьми гутарю! Чин чином! А он мне… И из зала его люди мне начали свистеть. Оборвали, короче, падлы!
– Это как же так! – шумят казаки. – Он же выборный! Казакам рот закрывать! Жиды! Поднимайся, робяты! Седлать коней!
Казаки разбирают оружие, пики. Выбегают из казарм. Под дождем бегут к конюшням.
Начинают седлать коней.
Дневальный распахивает ворота на улицу. И застывает.
Из переулка выкатываются два мощных пушечных броневика "Ланчестер" и становятся прямо перед воротами.
Дневальный свистит. Казаки подбегают к воротам.
Башни на броневиках угрожающе ворочаются. Пушки, пулеметы. Дождь, туман.
– Расседлывай коней, станишники! – кричит Мелехов. – Подаваться надо к себе на Дон. Там мы хозяева!
Петроград. Петропавловская крепость. Трубецкой бастион. Одиночная камера.
Вечер.
На столике керосиновая лампа. За столиком на нарах, напротив друг друга, Терещенко и Ленин.
Терещенко не выдерживает первым:
– Документы в надежном месте. Если я завтра не буду на свободе, мои люди отправят это телеграфом во все губернии и штабы армии и флота. И то, что вы держите за горло один город, пусть и столицу, ничего ещё не значит. Вы враг. Иностранный агент!
– …И за деньги германцев хочу развалить страну, – подхватывает с сарказмом Ленин. – Побойтесь Бога, батенька! Что разваливать? Руины! Вы по-прежнему прямолинейно мыслите, дорогой Михаил Иванович. Простите, но разве наша маленькая кучка большевиков толкнула Россию в эту бойню, связав ее невыносимыми обязательствами перед странами Антанты? Разве большевики наживались на военных поставках? А это… Отречение царя от престола! Что? Тоже большевики?! Нет! Это вы с Гучковым и Милюковым подталкивали страну в ту пропасть, в которую она сейчас валится? И это вполне могло делаться за немецкие деньги? Или за английские? А может быть, за ваши, господин Терещенко?!
– Наоборот! Я организовал военный заем в США, поручившись своим капиталом!
– Ваш заем только ускорил развал. И потом, его начали разворовывать еще до того, как он вошел в российские банки. А здесь уже просто доворовывали остатки. Да! Признаю! Я с моей партией собираюсь прийти к власти, бесстыдно пользуя немцев. Они уже не выдерживают войну на два фронта. Им позарез нужен мир с Россией. Да. Германия хочет вести свои действия на западном фронте, не волнуясь за свою спину. Это логично. В конце концов, эти англичане и французы… Привыкли чужими руками жар загребать, сволочи! Хрен с ними, со всеми! С Антантой! С немцами! Главное то, что сейчас, как никогда, мир нужен самой России! Почему? Ну, вы же министр иностранных дел! Три состава правительства! Вы общаетесь с этими скотами. С этими самодовольными послами, которые ведут себя здесь, как хозяева. Им не нужна крепкая Россия! Да ещё уже почти имеющая выход в Босфор и Дарданеллы! Кстати… А что если мы вам предложим должность министра иностранных дел в свободном от обязательств с Антантой новом правительстве России?
– А кто вы такой, чтобы предлагать?
– Ну, мы же с вами беседуем…
– То, что мы с вами разговариваем, гражданин Ульянов, вовсе не означает, что мы беседуем.
– М-м-м… Сегодня есть возможность вывести страну из-под удара. С нами, большевиками, народ! Наши идеи…
– Не дурите голову, Ульянов! "С вами народ"… Вы чужие! Давно не были в стране, ничего толком про нынешнюю ее жизнь не понимаете. Вон сколько бьются кадеты, эсеры. А ведь доморощенные! Свои! У них не получается, а у вас, большевиков, раз-два и в дамки. Я худо-бедно, но финансист… Всё просто. У них, у всех вместе взятых нет столько денег, сколько вам отваливает Германия. Эх, представляю, сколько швали сбегается к вам на ваши деньги! Тысячи уголовников! А ещё вы финансируете десятки газет, агитаторов, нечистых на руку полицмейстеров, чиновников, генералов и министров. И потом, я читал ваши работы, Ульянов. Эти "Апрельские тезисы"… "Программа-минимум", "программа-максимум". Там всё о том, как разрушить. И ни слова о том, как строить.
– Ну, что вы, любезный Михаил Иванович! А вот моя новая книга "Государство и революция"… Ведь даже в названии "Государство"! У меня есть четкий план. Довести страну до Учредительного собрания. И в январе законодательным путем передать власть ему. Я хочу удержать страну, чтобы она не свалилась в гражданскую войну. В резню всех со всеми. Ну, вы же видите, что такое Керенский. И эти болваны царские генералы. А на другой чаше весов эта банда… Зиновьев, Каменев. А я готов взять ответственность на себя. Это же моя страна. Я русский человек! В отличие от этих… – он перекривляет еврейский акцент и манеру разговора Зиновьева, – Мы с вами славяне, Михаил Иванович.
– Ну, я бы не советовал поднимать эту тему, правнук Менделя Бланка из Житомира.
Ленин молчит некоторое время и трагическим шепотом продолжает.
– Представьте, каково мне… Знающему, что делать, сидеть, сложа руки. Нет, не сложа! Из-за вас я со связанными руками! Да, я наивный человек. Сами знаете, эти немцы такие педантичные… Подставился. Подписал эту бумажку. А теперь, пользуясь ситуацией… Эта свора! Во главе американский иудушка Троцкий, французский – Каменев. А немцы ведь не только на меня делают ставку. Вон левые эсэры с их зверьем – моряками… Вы же видите, что делает кокаин с их недоразвитыми крестьянскими мозгами. Ну, как я могу их обуздать, зная, что надо мной, как дамоклов меч висит эта дурацкая бумаженция!? Я вам даю честное благородное слово дворянина, что всё будет… Учредительное собрание! Независимость Украины! Вот вы там намудрили с присоединением губерний… Всё! Ваша Украина станет независимой республикой. Поверьте мне! В конце концов, если я сделаю что-то не так, у вас будет полное право взорвать свою бомбу. Если я… Вы на главной площади сможете меня расстрелять!
Терещенко молчит, низко опустив голову.
– Мы из разных поколений, – вкрадчиво продолжает Ленин.
– Но попытайтесь меня понять, дорогой Михаил Иванович. Вся моя жизнь… Я ведь к этому моменту шел, обрекая себя на голод, холод, постоянную борьбу, ссылку, аресты. Это ведь единственный шанс в моей жизни! Я уже старый человек…
Ленин рыдает совершенно искренне. От бессилия и обиды. Жалко ему себя – небритого, мятого, в затрапезной одежонке:
– Меня отодвигают жалкие авантюристы… Эти наглые безграмотные молокососы! Свердлов, Рошаль… Кто такие?!
Терещенко поднимает голову: