Глава 45
– Что это было? Мутанты взбесились? – возбужденный Ныш лихорадочно крутил баранку, выезжая с территории Гиптильника.
– Я слышал, что у этих тварей по ночам от яркого света крыша едет. Но не представлял, что так, – Есенин часто и глубоко затягивался, звучно выпуская табачный дым. – Днем они где-то прячутся, а выползают только ночью.
– Вы не могли бы курить в окно? – попросил Заколов.
Есенин удивленно обернулся назад, где, обнявшись, сидели Тихон и Нина:
– Дым ему не нравится, во дает! Ты помнишь, что пять минут назад еще в петле болтался? – Есенин все же приоткрыл окошко и пару раз шевельнул ладонью, выпроваживая сизые клубы. – Слушай, студент, ты зачем мента уложил? Видишь, за тобой теперь какая охота. И меня могли за компанию замести.
– Я никого не убивал, – огрызнулся Тихон.
– Ты не убивал, Ныш его пальцем не трогал. Кто же тогда? – Есенин стрельнул пальцами и проводил взглядом летящий огонек. – Но мне до фени. Я честный вор. Только знай, менты за своих люто мстят. Если при аресте не грохнут, то потом в СИЗО тупого урку натравят. Придушит во сне, а врач напишет, что сердцу кирдык.
Заколов уже пришел в себя и понимал всю тяжесть ситуации. Милиция сидит у него на хвосте и считает убийцей. Все улики против него. Как из этого выпутаться? Ни одна мысль не лезла в отяжелевшую голову. Шею еще саднило от веревки, а ноги помнили дрожь шаткого стола.
– А ты пацан – ничего! Крепкий! – Губы вора чуть-чуть одобрительно растянулись, по-другому улыбаться он не умел. – Я тут вот чего решил. Девчонку твою мы тебе отдадим. И тебя отпустим. Но… сначала тебе надо отработать. Пойдешь с нами на дело.
– Ты чего, Есенин? – возмутился Ныш. – Он фраер не проверенный.
– Он наш должник. Мы сегодня ему жизнь подарили. Пусть отработает – и расстанемся, как в море корабли.
– Да он скиснет в самый ответственный момент!
– Этот? Нет, парень крутого замеса.
– А что надо делать? – подал голос Заколов.
– Потом объясню. Через два дня будешь свободен.
– Нину надо отпустить сегодня! – твердо заявил Тихон.
– Нет, так не пойдет. Она девица плаксивая, раньше времени расколется. Вот сделаем дело – и валите оба, куда хотите! – Есенин посмотрел на прижавшуюся к парню Нину и добавил: – Никто ее не тронет. Я тебе обещаю. Мое слово тоже дорогого стоит.
– С Беком будешь сам разбираться, – недовольно стрельнул глазами Ныш. Ему не нравилась перемена отношения к пленникам.
– С ним я договорюсь. Не твоего ума дело. Дорогу до Арыся найдешь?
– Разберусь! – отрезал Ныш и сильнее надавил педаль газа.
Он включил фары и ехал вдоль забора из колючей проволоки. Там, где колючка сворачивала за угол, в бок машины ударил яркий свет другого автомобиля. Ныш от неожиданности дернул рулем и съехал со старой укатанной дороги в голую степь. Под колесами захрустели колючки. Притаившаяся машина сорвалась с места и устремилась за "Волгой" Ныша.
– Черт! – крикнул Ныш, ловя в зеркалах яркие отблески дальнего света фар. – За нами погоня! Кажется, менты!
– Опять? Этого еще не хватало, – Есенин с тревогой взглянул назад. – Гони! Посмотрим на что ты способен.
"Волга" неслась сквозь ночную степь, ухала на кочках, как живая, по днищу барабанили камешки, двигатель натужно гудел. Машина сзади не отставала. Дрыгающийся свет ее фар временами выхватывал фигуры беглецов, от этого всем в "Волге" становилось неуютно. Ныш попытался маневрировать. "Волга" виляла, поднимала клубы пыли при резких поворотах, но когда пыль оседала, сзади опять назойливо тыркались в стекло два пучка света. Всех мотало по салону из стороны в сторону. Только Ныш, вцепившийся в руль, оскалив зубы, метал взор между стелящимися впереди ухабами степи и зеркалом заднего вида.
На одном из ухабов машина подскочила особенно высоко и грохнулась о землю, звучно громыхнув сначала передним, а потом и задним мостом. Из-под днища, вспарывая песок, вырвался отвалившийся глушитель.
"Волга" взревела, как ракета, и помчалась быстрее, словно сбросила ненужный балласт. Сзади на обломки громоздкого глушителя напоролась машина преследователей. Металлический хруст и скрежет на миг прорвался в салон "Волги".
– Так вам, козлы! – вскричал Ныш, с восторгом глядя на отстающую машину, закопавшуюся в вихре песка.
Он запальчиво давил на газ, автомобиль безудержно мчался прямо, и в какой-то момент все ощутили, что неровности под колесами разом исчезли. Ныш испуганно повернул голову вперед. Свет фар выхватывал пустоту.
Машина летела с двухметрового песчаного уступа. Неистово ревел двигатель, освободившаяся мощность бешено вращала задние колеса, застрявшие песчинки веером вылетали из пазов протектора.
Когда через пару секунд "Волга" грохнулась в яму, ее черные шины были идеально чисты. Вскрикнуть от страха никто из пассажиров не успел.
Глава 46
Прокурорская "Волга" медленно возвращалась на станцию. Глаза водителя Миши застилали слезы настоящего горя.
– Что скажет Глеб Николаевич, – гнусил Миша. – Он меня убьет!
Миша тоскливо смотрел на измятый ногами капот, хлюпающий, как никчемная жестянка. Потом он перевел взгляд вверх. Продавленная крыша выпирала под лопнувшей обшивкой. Лобовое стекло избороздили трещины.
– А еще козел, – вспомнил Миша поцарапанный бок автомобиля. – Начальник меня точно убьет. Эту "Волгу" ему выделили только год назад. Еще новенькая… была.
– Хватит ныть! – грубо прервал Колубаев. – Без тебя тошно.
Он морщился, глядя на разорванные в клочья штанины, из-под которых виднелись кровавые следы укусов. Полы пиджака тоже были надорваны.
– Коль, а с тобой что? Покусали? – спросил следователь.
– Брюки на выброс, – вздохнул с заднего сиденья Федорчук. – Ботинки превратились в летний вариант – с дырочками. Местами прокусили до крови.
– Хорошо, что отбились.
– Я на этих тварей все патроны извел.
– Я тоже. – Руслан дотронулся до мягкого сгустка крови на ноге и вяло приказал: – Давай, Миш, в больницу гони.
– Теперь мне не до гонок, – горько промолвил водитель.
Капот на скорости отчаянно дребезжал, мятая крыша пощелкивала на ухабах, Мишино сердце сжималось от боли.
Белая дверь медицинского кабинета резко распахнулась, и на пороге появился начальник отделения милиции Кусыев.
– Так вот вы где! – воскликнул он, с улыбкой рассматривая раздетых до трусов Колубаева и Федорчука. – В Гиптильник, значит, заехали.
– Сюда нельзя! – встрепенулась молодая медсестра. Она уже обработала и забинтовала укусы, а сейчас держала в руках солидный шприц.
– Мне можно, – добродушно возразил Кусыев и шагнул внутрь. – Забыл вас предупредить, что ночью туда соваться смертельно опасно. Да и днем тоже.
Из-за его спины показалось усталое лицо эксперта Гурского.
– Ай, ай, ай! – закачал головой он. – Как же вас угораздило?
– Больные, вы должны пройти курс уколов от бешенства, – заявила медсестра, приблизившись к следователю. Она старалась говорить строго и не обращать внимания на посторонних.
Тонкие пальчики влажной ваткой протерли Руслану живот и резким толчком вогнали иголку шприца. Помещение наполнил запах спирта.
– Им бы, девушка, внутрь надо принять, – назидательно заметил Кусыев.
– Я здесь серьезные вещи делаю, а не играюсь, – фыркнула медсестра и перешла к Федорчуку.
Старший сержант деловито штопал разорванные штаны.
– Больно-то как, – растирая живот, сморщился Руслан.
– И таких уколов надо сделать сорок, – обернулась к нему медсестра.
– Ого! Утешили! – тяжко вздохнул Колубаев. Он грустно рассматривал праздничный костюм, пришедший в негодность. – Вот жена обрадуется.
Федорчук приподнял вверх руки, не выпуская иголку, дождался, пока сестра завершила укол, и невозмутимо продолжил штопку.
– Ему что, другое лекарство вкололи? – глядя на совершенно спокойного сержанта, поинтересовался Колубаев.
– Всем одинаковое, – сестра демонстративно отвернулась от раздетых мужчин. – И помните, завтра укол надо обязательно повторить.
– Руслан Ахметович, – нетерпеливо суетился около следователя Гурский. – Я любопытную вещицу нашел.
– Что там еще? – Колубаев, морщась, растирал ладонью место укола.
– Вот смотрите, у сарая во дворе обнаружил. – Семен Григорьевич потряс целлофановым пакетом, в котором брякали две отмычки. – Свеженькие, не ржавые. Только сегодня уронили.
– А в доме у поэта-медвежатника что нашли?
– В доме пусто, – вмешался в разговор начальник милиции. – Имеются следы принятия пищи. Больше ничего.
– Пожрали и свалили, – брякнул Федорчук, перекусывая нитку.
– Интересно, – задумался следователь. – Есенина нам брать пока не за что. Он только освободился. Вряд ли решится сразу взяться за старое.
– А отмычки? – Гурский приподнял пакет. – Он их явно выронил впопыхах. Возможно, Есенин прихватил свой воровской инструмент.
– А Заколов там каким боком оказался? Какая у него связь с Есениным? И с девушкой этой ничего не ясно. – Колубаев потер усталое лицо. Потом обратился к Кусыеву: – Мне бы одежонку какую-нибудь найти. Временно.
– Сделаем! – бодро ответил начальник милиции. – Предлагаю перебазироваться ко мне. А утром я отправлю своих сотрудников в Гиптильник, чтобы там порыскали: что, чего?
– Уже утро, – Колубаев смотрел в окошко поверх белых занавесок.
Темные ветки одинокого деревца отчетливо проступали на фоне светлеющего неба.
Глава 47
Есенин толкнул дверцу и вывалился из разбитой машины. Первый взгляд – назад. На кромке песчаной горки пусто. Оторвались! Хоть в этом повезло. Следующий взгляд – внутрь машины. Девица кричит, студент дергает за ручки обеих задних дверей – заклинило. Ныш кряхтит, навалившись на руль.
Вор встал, прислушиваясь к ощущениям, – вроде цел. Осмотрел автомобиль. Нос "Волги" задран вверх, из-под капота противный коричневый дымок. Похоже – приехали, взгрустнул Есенин.
Ныш тем временем выбрался наружу. Лицо искажено болью, одной рукой он держится за машину, другая прижата к груди.
– В чем дело? – равнодушно спросил Есенин.
– В груди жжет, вздохнуть не могу.
– Ребра сломал. Бывает. – На лице вора никакого сочувствия. – Посмотри, что с тачкой.
Ныш метнул злой взгляд на Есенина, натолкнулся на ледяную холодность и покорно перевел потускневшие глаза на машину. Внутри Заколов продолжал толкать дверь. Из-под капота хлопком ударило пламя. Огонь сразу же охватил половину машины, пробился в салон. Нина отчаянно закричала.
– Может рвануть, – произнес Есенин и широким шагом отошел в сторону.
Ныш пугливо попятился от огня и упал, охнув от боли. Руки захлопали по песку, Ныш по-собачьи отползал вслед за Есениным.
Как только вспыхнул огонь, Заколов выдернул подголовник переднего сиденья и полез вперед.
– За мной, живо! – крикнул он Нине. – Там дверь открыта!
– Не могу! Нога застряла!
Тихон наклонился к девушке. Ступня Нины въехала под переднее сиденье. Он дернул за ногу, девушка резко вскрикнула. Тихону не понравилось вывернутое положение ее ноги. Возможен перелом.
Заколов торопливо огляделся. Передняя панель коробилась под огнем, едкий дым наполнял салон. Тихон откинулся на сиденье и резким ударом двумя ногами сшиб переднее кресло. Нина освободила ногу.
– Я не могу на нее встать! – заливаясь слезами, крикнула она.
Разросшийся огонь отрезал путь вперед. Тихон посмотрел на заднее стекло. Ударил локтем – стекло устояло. Придется опять ногами.
Он извернулся, уперся ногами в стекло, а руками уцепился в оставшееся переднее сиденье. Рядом кричала Нина, пламя полыхало из-под торпеды, обжигая руки, огонь гудел, продираясь по салону. Тихон напрягся, спинка сиденья изогнулась, обшивку кресла съедал огонь.
Сзади раздался долгожданный хлопок. Стекло вывалилось, звякнув о капот багажника. Не теряя ни секунды, Заколов выполз вперед ногами. Руками он ухватил Нину и вытащил вслед за собой. Молодые люди шлепнулись на землю позади машины.
– Как нога? – Тихон ощупал ступню Нины. Девушка вскрикивала от прикосновений. – Точно, перелом!
Языки пламени под воздействием сквозняка жадно вырывались из салона, облизывали багажник автомобиля, подбирались к бензобаку.
– Уходим! – Тихон подхватил девушку на руки и побежал прочь от охваченной пламенем машины.
Сзади глухо бухнуло. Теплая волна подтолкнула Тихона в спину. Он упал, накрыв собой Нину. Песок щедрым дождем полоснул сверху.
Тихон открыл глаза. Рядом шея девушки с прилипшими песчинками. Он дунул. Песчинки нехотя, цепляясь друг за друга, слетели вниз. Оставшиеся он стер пальцем. Нина бесшумно хлопала ресницами, ее серые глаза ласково смотрели на Тихона.
– Цела? – спросил Заколов, приподнимаясь на руках.
– Нога болит, – мужественно ответила девушка, но чувствовалось, что дается ей это нелегко.
– Я знаю. А еще?
Нина перевела взгляд на грудь и смутилась:
– У меня лифчик опять расстегнулся. Его, правда, раньше порвали.
Тихон впопыхах хотел предложить помощь. Рука потянулась к кофте с ромашкой, пальцы коснулись шерстяных ворсинок и застыли, на щеки наполз румянец.
– Везет тебе, студент! – раздался сверху хриплый голос. – Опять целехонек выбрался!
Над упавшими молодыми людьми стоял Есенин. Заколов торопливо поднялся, заслоняя Нину.
– Это не он, а девка фартовая. Я же говорил, – рядом появился Ныш, прижимая руки к груди. Он жадно осмотрел лежащую девушку. – Будешь моей кралей?
Заколов помог Нине подняться и поддерживал ее со стороны сломанной ноги.
– Мы же договорились, – обратился он к Есенину. – Девушку не трогаем.
– Пока трогаешь ее только ты, студент, – осклабился Ныш.
Есенин озабоченно окинул взглядом окрестности.
– Надо отсюда линять, – решил он, посмотрел на поджатую ногу девушки и холодно спросил: – Что у нее?
– Перелом, – ответил Тихон. – Ей надо в больницу.
– В больничку потом, а пока, – Есенин указал глазами: – Иди туда.
– Ей надо к врачу! – настойчиво повторил Тихон.
– Будет ей врач. Двигай, куда сказал. У нас нет времени.
Ныш демонстративно вытащил пистолет. Заколов посмотрел по направлению, указанному Есениным. В серой дымке рассвета виднелась лишь ровная степь.
– Тут недалеко, – успокоил вор.
Через час они вышли к линии электропередач. Уставшая Нина, всю дорогу топавшая на одной ноге, безвольно висела на Заколове. Они шли, тесно прижавшись. Правой рукой Тихон поддерживал девушку за талию. Иногда пальцы проскальзывали под задравшуюся кофту и касались обнаженной кожи. Тихон вздрагивал, как от электрического удара, и старался поправить одежду.
Есенин остановился у растопыренных лап железной опоры и громко объявил:
– Привал.
Заколов усадил Нину спиной к опоре, закатал ей штанину. Ступня распухла, в подъеме проступило кроваво-синее пятно.
– Ты как? – спросил он, осторожно притрагиваясь пальцем к ноге.
– Болит, но уже привыкла, – покорно ответила девушка и попыталась улыбнуться.
Она смотрела на Тихона, и в ее взгляде одновременно отражались глубокая благодарность и робкое извинение. Заколов глядел в ее лицо и не узнавал прежней дурнушки Нины. Она неровно дышала, приоткрыв припухшие искусанные губы, ее глаза блестели от былых слез, налившись чувственностью, волосы потеряли шарообразную пышность, тонкие влажные пряди игриво спутались, щеки слегка впали и побледнели.
– Ну, как я выгляжу? – с обиженной ухмылкой поинтересовалась Нина.
– Ты красивая, – еле слышно ответил Тихон.
– Не обманывай, – она ткнула кулачком в грудь парня и отвела взгляд. Стало видно, как на тонкой шее пульсирует маленькая жилка.
– Ты самая красивая, Нин, – повторил Тихон, совершенно не лукавя. – Ты…
Но договорить он не успел. Подошедший сзади Ныш, как молотком, с размаху шлепнул по голове рукоятью пистолета. Мгновенно обожгла боль, глаза разорвала колючая вспышка, сквозь которую толчками протискивался крик. Откуда он, изнутри, снаружи?
Но тут же все стихло и придавило темнотой.
Глава 48
Есенин с Хамбиевым вышли к небольшому одинокому домику у железнодорожного переезда. Здесь железную дорогу пересекала растрескавшаяся, наполовину занесенная песком автомобильная дорога. Заржавевший шлагбаум глядел тонким концом в небо и было похоже, что в таком состоянии он застыл очень давно.
Ныш тащил упирающуюся Нину, ехидно мял ее руками. Девушка сопротивлялась, хотела вырваться, но Ныш держал её крепко и только посмеивался. Иногда Нина пыталась идти сама или плюхалась на землю и в слезах требовала, чтобы ее бросили, но каждый упор на сломанную ногу причинял резкую боль, а остаться одной ей не позволяли.
– Ромашка, ну чем я хуже твоего студента? К нему ты прижималась, а меня отталкиваешь? Забудь про него. Студента больше нет. В борьбе победил сильнейший, – самодовольно твердил Хамбиев. – Да не толкайся ты, дура. У меня же ребра треснули. Мною, Ромашка, бабы довольны. Попробуй, тебе тоже понравится.
Нина беззвучно плакала от бессилья и прикрывала грудь локтями. Есенин всю дорогу молчал, не оборачивался, но двигался медленно, позволяя Нышу с Ниной не отставать. Когда подошли к домику у переезда, он остановился около рассохшегося штакетника, опоясывающего жалкие огородные грядки, и хмуро произнес:
– Здесь живет знакомый моего отца. Никому не вякать, говорить буду я.
Ныш расправил прилипшие к потному лбу волосы и напомнил Есенину:
– Нас Бек ждет.
– Помню, – отрезал вор, прошел во двор и стукнул в дверь.
На пороге появился пожилой человек в стареньком кителе железнодорожника. В руках он держал фуражку, которую тут же нахлобучил на взъерошенные, давно не стриженные, седые волосы. Лоб и щеки прорезали глубокие морщины.
– Здрасьте, дядя Федя, – буркнул Есенин, старясь заглянуть хозяину за плечо.
Ожившие глаза старика бегло, но пытливо осмотрели гостей.
– А я думаю, никак начальство пожаловало. Вовка, ты?
– Узнал, – Есенин попытался приветливо улыбнуться, отчего в одном из уголков губ лишь на мгновение показались два желтых зуба.
– Да я тебя, охламона, вот с таких пор помню, – железнодорожник провел ладонью около колена. – Как батя? Вспоминает меня?
– А то, конечно.
– Я к нему на день Победы обязательно вырвусь. Так и передай. Нам фронтовикам есть что вспомнить.
– Передам, – Есенин нерешительно потоптался.
– Да ты заходи, заходи, Вов. И товарищей своих зови. Что это у вас с девушкой?
– В аварию мы попали, дядь Федь. Машина разбилась. Девчонка ногу повредила. Приютить ее на время надо.
– Да как вас угораздило? С тех пор как новую дорогу открыли, здесь уж два года никто не ездит.
– Я вижу. Тут многое изменилось.
– Чего мы стоим? Проходи! – встрепенулся хозяин домика. – А девушку вот сюда, – старик протопал по скрипучему полу в небольшую спаленку и указал на кровать с пирамидкой пухлых подушек.