– Играем в очко. Колода на 36 листов. Правила знаешь? – спросил он. – Я раздаю по две карты. Валет, дама, король тянут на два, три, четыре очка. Туз – одиннадцать. Шестерки-десятки идут по номиналу. Если не хватает, заказываешь еще карту. Игра до двадцати одного очка. Перебор – все сгорает. У кого больше – побеждает. Ясно?
– Что уж тут неясного. – Тихон огляделся. – Где расположимся?
– Зайдем внутрь, – решил Есенин, показывая на развалины, из которых вышел Заколов.
Когда все вошли, Есенин занял стратегическое место у выхода. Он курил, зачем-то тщательно пряча огонек сигареты в кулаке. Заколов понял, что путь к отступлению отрезан и теперь он очень уязвим. Одно утешало – пистолет был у Нины.
Возбужденный Ныш присел на корточки, попытался соорудить из осколков кирпичей ровную поверхность. Получалось неуклюже.
– Столика нет. С хорошим сукном, чтобы не скользило, – искренне пожалел он и посмотрел на кучу рухляди. – Что это там?
Он поднял небольшой стол со сломанной ножкой. Прислонил к стене, сдул пыль.
– Неплохо, да? Сейчас бы еще выпивку и живые деньги перед глазами. Тогда азарт идет, кураж.
– Тут ставка побольше, чем грязные бабки, – Есенин пытливо смотрел на студента и осторожно курил. – На живую душу играем.
– На две, – поправил Ныш, посмотрев на прижавшуюся парочку. В голосе чувствовалось нарастающее возбуждение. – Такой ставки у меня еще не было.
– Покажи колоду, – потребовал Тихон, встав с Ниной по другую сторону стола.
– Да на! Она не меченая! Старье. Я ее только сегодня у дедов взял.
Заколов просмотрел колоду, потрепанные разбухшие карты шуршали в руках. Карты как карты, в полумраке при свете звезд с изнанки они все одинаковы. Ну что ж, доверимся судьбе. Заколов вернул колоду. Ныш тасовал долго, пальцы летали в темноте.
– Готов, студент? Не обмочишься? – хихикнул он.
Лицо Заколова вспыхнуло, он действительно волновался, но заставил себя сдержаться и медленно, с расстановкой произнес:
– Сначала сыграем на мою жизнь. – Тихон в упор смотрел на соперника. – А когда я выиграю – на твою. Идет?
– Все уже заметано, условия оговорены, – скороговоркой выпалил Ныш, не поднимая глаз.
– Стоп! – Тихон прикрыл ладонью суетливые пальцы Ныша, тасующие колоду. – Ты мне не ответил.
– Ты чё, фраер, совсем обурел? – Ныш тщетно попытался выдернуть руки.
– Студент прав. Так будет по справедливости, – подал голос Есенин. – Придется принять его условия.
Ныш метнул злой взгляд на вора, губы что-то беззвучно прошептали. Но вслух он сказал:
– Хорошо, хорошо. Сначала выиграй.
Тихону показалось, что по губам Ныша скользнула злая ухмылка.
– Вот так-то, – удовлетворенно крякнул Есенин и аккуратно притушил окурок о стену. – Позабавьте старичка.
Собаки смирно сидели на кирпичах, переводя оскаленные мордочки с одного говорившего на другого, словно следили за беседой.
Ныш метнул на стол по одной карте. Вторую он клал медленно, со значением.
Тихон приобнял Нину. Девушка дрожала.
– Все будет нормально, – заверил он и посмотрел ей в лицо.
Та преданность, которую он прочитал в глазах Нины, привела его в замешательство. Девушка беспредельно верила ему. Такого груза ответственности за чужую жизнь Тихон еще никогда не испытывал. Он перевел взгляд на карты и пожалел, что не следил за руками соперника. Ныш уже был бодр и спокоен.
– Бери, студент, не тяни резину, – торопил он Заколова.
Пальцы Тихона прикоснулись к мягким потрепанным уголкам карт и развернули их перед глазами. Семерка и шестерка – тринадцать очков.
– Еще? – нетерпеливо спросил Ныш.
Тихон пытался считать варианты. Этот процесс успокаивал. Следующая карта не должна быть больше восьми очков. Девятки, десятки, тузы отпадают. Оставшихся вариантов в два раза больше. Итоговая вероятность получить благоприятную карту – шестьдесят шесть процентов. Неплохо.
– Еще, – решил он.
Ныш снял верхнюю карту. Дама – три очка. В сумме пока шестнадцать. Теперь нужна карта не больше пяти очков. Таких вариантов – три против шести, прикинул Тихон. Можно рисковать.
– Еще, – попросил он.
Ныш молча снял очередную карту. Тихон вскрывал ее медленно. Опять дама! Итого – девятнадцать очков. Хороший результат. Может, остановиться? Тихон посмотрел на соперника. Ныш напряженно улыбался, но в позе ощущалась скрытая уверенность в успехе. Надо рисковать, решил Тихон. Теперь ему подходят только валеты. Всего четыре карты из тридцати оставшихся. Четыре из тридцати! Это максимум, на что он может рассчитывать. Если хоть один валет попал к Нышу, то вероятность еще меньше.
– Еще, – прошептал Тихон.
Ныш удивленно кинул карту. Заколов быстро открыл ее, томиться ожиданием не было никаких сил. В первый миг от волнения на затертой карте он разглядел лишь изображение мужчины в красном камзоле. Король! – сердце ухнуло в пропасть.
– Что, перебор? – радостно спросил Ныш.
Заколов безвольно опустил руку. Все пропало, он подвел Нину! В лунном свете на карте мелькнули тонкие черные усики. Тихон резко поднял карту, вгляделся.
Валет! Двадцать одно очко!
Тихон радостно обнял Нину.
– Мы победили, – шепнул он ей, бросил веером карты перед Нышем и устало выдохнул: – Очко!
Заколов отшатнулся от стола в сторону выхода, рука поддерживала беззвучно плачущую Нину. Он обратился к Есенину:
– Мы можем быть свободными?
Ныш растерянно разглядывал карты на столе.
– Подожди! – резко крикнул он. – Теперь моя очередь.
Глава 43
Есенин с любопытством смотрел на улыбающегося парня.
– Ты набрал очко. Повезло, – рассудил он. – Но теперь очередь твоего соперника. Ты поспешил. Вскрываться надо вместе.
– Да, студент, не гони понты! – Ныш с деланным равнодушием вскрыл по одной свои карты и указал: – У меня тоже очко.
Напротив россыпи карт Тихона сиротливо лежали две карты Ныша – десятка и туз.
– Ничья получается, – Ныш широко осклабился, в углу рта тускло мелькнула золотая фикса. – Надо продолжить.
– Опять играть на нашу жизнь? – растерянно спросила Нина.
– Все нормально, – успокоил ее Тихон. – Все будет хорошо.
– Да? – влажные глаза Нины блестели из ночного полумрака и казались прекрасными.
– Я обязательно выиграю, – твердо заверил Тихон.
– Ну, ну, – саркастически отозвался Ныш.
Тихон присел на корточки рядом с Нышем и отобрал у него карты:
– Теперь я раздавать буду!
Ныш недовольно поморщился:
– Как знаешь, мне все равно.
Заколов перетасовал колоду и сдал по две карты. Ныш медленно посмотрел свои, старательно прикрыв их ладонями. Тихон следил за ним. Заметив какое-то движение, он потребовал:
– Рукава закатай!
– Чего ты лезешь?
– Если вздумаешь мухлевать, игру прекращаем, и я с Ниной ухожу!
– Я играю честно! – взвился Ныш.
– Тогда закатай рукава.
– А ты? Почем я знаю, может, ты шулер! Ишь как ловко очко набрал.
– Учти, я слежу!
– Я тоже за тобой приглядывать буду. – Ныш взглянул на карты и потребовал: – Дай еще!
– Держи! И помни, если я выигрываю, мы сыграем на твою жизнь!
Ныш осторожно вскрыл карту и заметно напрягся. Самодовольная ухмылка давно сползла с его лица.
– Будешь брать?
– Не торопи! – огрызнулся Ныш. Он не смотрел в карты, а следил за Тихоном.
– Будешь или нет?
– Я пас! Теперь ты! – Ныш сложил карты и оставил их в руке.
– Тогда положи карты на кирпич! – потребовал Заколов.
– Что?
– Положи, чтобы я их видел. Это логично.
– Это не по правилам! – возмутился Ныш.
– Положи изнанкой вверх. Вскроем потом вместе!
– Давай, Ныш, давай, – подал голос Есенин. Он подошел ближе и с любопытством смотрел сверху.
– Ты на чьей стороне? – огрызнулся Ныш.
– Клади карты. У нас игра честная, – спокойно ответил вор.
Ныш раздраженно кинул карты.
– В следующий раз сдаю я! – предупредил он.
– Когда будем играть на твою жизнь, – спокойно ответил Тихон.
Он положил колоду и взглянул в свои карты. Взял третью. Получилось девятнадцать очков. Рискнуть или нет? В прошлый раз повезло, а как будет сейчас? Он огляделся. Ныш смотрел напряженно, в уголках глаз прятался нешуточный испуг. Есенин снисходительно глядел сверху. Казалось, ему все равно. Нина словно окаменела, в ее безвольной руке болтался пистолет. Даже стая собак замерла, как зрители в театре перед ключевой сценой.
Заколов положил карты.
– Мне достаточно. Вскрываем?
Ныш нервно облизнул губы и, не в силах произнести слов, кивнул.
Пальцы игроков медленно по очереди переворачивали карты. Каждый следил за руками соперника. Когда карты были вскрыты, Тихон сразу все понял. Ныш некоторое время тупо глядел на расклад, а потом радостно, почти по-женски взвизгнул. У него было двадцать очков.
– Все, студент, хана! Отыгрался! – Ныш вскочил. Под его дергаными шагами хрустели осколки кирпичей. – Игрок называется. У-у, сволочь! Меня чуть кондрашка не хватила. Я думал, и правда он – игрок! А он – студент.
Ныш нервно рассмеялся. Так продолжалось довольно долго. Когда смех стих, он устало сказал:
– Выбирай смерть, как договаривались. Советую: прыгай в котлован, быстро отмучаешься.
Тут деловито вмешался Есенин.
– Нет. Там его никто никогда не найдет.
– Пусть стреляется, – согласился Ныш.
– Еще чего! Дать ему пистолет с патронами!
– Верно. Обойдется. – Ныш подскочил к Нине и вырвал у нее пистолет. – Так как же он себя прикончит? Тут и домов нет, с которых можно спрыгнуть. Может, харакири себе сделает?
– Повесится. Это лучший способ. – Есенин извлек откуда-то веревку и посмотрел на Заколова. – Пиши записку.
– Какую? – не поднимая глаз, спросил Тихон.
– Пиши. Как договаривались. – Вор не хотел произносить слова "предсмертную".
– Нет! – крикнула Нина, переводя испуганный взгляд то на Заколова, то на Есенина. – Нет! Так нельзя! Мы ни в чем не виноваты. Отпустите его!
Она рванулась к Тихону. Ныш перехватил ее:
– Но, но! Тише, Ромашка.
Заколов понуро сидел на корточках, склонив голову. Внутри царило опустошение. Он проиграл. Проиграл свою жизнь. А умирать не хотелось. Он так молод, ему нет еще и девятнадцати, а предстоит умирать. Еще день назад он считал, что впереди вся жизнь, а сейчас в одно мгновение все оборвалось, и впереди нет ничего, кроме петли на шее. А ведь он ничего не успел в своей жизни. Великих теорем не доказал, гениальных открытий не сделал. У него даже любимой девушки не было. Через полчаса его не станет, и скоро о нем все забудут. Он прошел по жизни, не оставив следа. И Нину он не смог спасти.
Смотреть на безвинную девушку не позволяла совесть. Он жалел, что не набросился на бандитов еще в тот момент, когда стоял с палкой за стеной. Лучше было погибнуть в открытой схватке, чем умереть безвольно, как ему предстоит сейчас. А может, кинуться на них с кулаками?
Нет. Сейчас это невозможно. Он дал слово, а слово надо держать.
Тихон поднялся, глаза уткнулись в ствол пистолета в руке Ныша.
– Это чтобы ты не вздумал взбрыкивать, – пояснил бандит.
Предусмотрительный Есенин протянул бумагу и ручку:
– Пиши!
– Что?
Есенин наморщил лоб и продиктовал:
– В последние дни я сделал много ошибок. Я не могу простить их себе. Я запутался и не хочу больше жить. Я ухожу в мир иной. – Есенин подождал, пока Заколов карябал шариковой ручкой. – Написал? Подпишись! Давай сюда! – Он посмотрел на бумагу, скривился: – Сойдет. Ручку брось под ноги.
Есенин закинул веревку через балку, затянул узел, сделал петлю.
– Выдержит, – сделал он вывод, подергав веревку. И подмигнул Заколову: – Ног не сломаешь.
Глава 44
Водитель прокурорской "Волги" Миша поймал светом фар опоры покосившейся вышки, машина выехала на старую накатанную дорогу и пропылила вдоль густого проволочного заграждения. Около выбитых сетчатых ворот "Волга" остановилась.
– Руслан Ахметович, сюда? – боязливо спросил Миша.
– Похоже на то. Как думаете, Федорчук? – следователь тоже говорил тихо, почти шепотом.
Старший сержант напряженно вглядывался в темный провал в ограждении. Вспотевшая рука потянулась за пистолетом.
– Следы-то свежие, – указал на дорогу Николай. – Ворота сегодня снесли. Не иначе – наши беглецы. Давай гаси свет и потихоньку катись по следам.
Водитель перевел вопросительный взгляд на Колубаева.
– Действуй! – подтвердил приказ следователь. Когда машина тронулась, он тихо добавил: – Будь осторожен.
– Будешь тут, – пробурчал под нос Миша, стараясь хоть что-нибудь разглядеть на пути.
Машина неспешно выкатилась к огромной темной яме. Все настороженно озирались.
– Смотрите! – Миша указал на силуэт автомобиля неподалеку. – "Волга"!
– Езжай к ней, – приказал Колубаев и тоже достал табельное оружие.
Вскоре прокурорская машина приблизилась вплотную к неизвестной "Волге".
– Руслан Ахметович! А номерок-то наш! – Миша говорил тихо, но возмущенно тыкал пальцем в окно. – Вот сволочи!
– Внутри никого, – присмотрелся Федорчук.
– Вокруг тоже, – оглядевшись по сторонам, добавил Колубаев. – Выходим по одному. Федорчук, ты первый.
Николай вышел, не хлопая дверцей, и мягко обошел вокруг подозрительной машины. Ладонь легла на капот, голова склонилась к окну. Обшарив все взглядом, Федорчук вернулся к Колубаеву, который уже выбрался из "Волги" и с тревогой всматривался в зловещий пейзаж.
– В машине чисто, – доложил старший сержант. – Но двигатель еще теплый.
– Куда они могли деться? Не в яму же сиганули, – следователь покосился в темный провал, но сколько ни вглядывался, ничего не мог разглядеть.
Федорчук подобрал камень и швырнул в темную дыру. Через несколько секунд послышался шлепок во что-то вязкое. Колубаев сделал осторожный шаг в сторону и осмотрелся. Зловещий пейзаж украшали разрозненные остовы разрушенных строений. Вдруг дуновение ветерка донесло обрывки чьих то слов.
– Это оттуда, – показал рукой Федорчук. – Предлагаю нам идти пешком, а водитель пусть осторожно едет сзади.
– Услышат!
– А зачем нам таиться. Мы же власть.
– И то верно. Но старайся ехать тихо и фар не включай, – обратился следователь к Михаилу, который, вцепившись в открытую дверцу, не отходил от машины.
– Что ж, сегодня тебе не повезло, – назидательно провозгласил Есенин, пытливо вглядываясь в лицо Заколова.
"Как будто у меня будет завтра", – обреченно подумал Тихон. Он все время ощущал на себе горестный взгляд Нины.
– Давай столик подставим, чтобы тебе было удобно.
Есенин приподнял стол с одной стороны, показывая Заколову глазами на противоположную половину. Тихон безразлично вцепился в сломанную крышку стола и сразу же отдернул руку. Из поврежденного пальца капала кровь. Собаки дружной гурьбой осторожно двинулись в глубь комнаты. Их ноздри алчно раздувались, в глазах разгорался хищный блеск.
– Становись на стол, – подтолкнул Заколова Есенин. – Это они твою кровь учуяли.
Стол уже размещался под балкой, на которой висела веревка. Есенин подставил сломанную ножку, придержал шаткую поверхность, пока Тихон залезал на нее. Внизу, почуяв скорую добычу, повсюду копошились мерзкие собаки.
– Ты на меня кровью не капай! – Есенин отошел к Нышу, который сдерживал Нину.
Девушка толкалась и пыталась броситься к столу.
– Тиша! – кричала она. – Тиша!
Заколов старался не оборачиваться в ее сторону. Он дал слово. Теперь ничего не изменишь. Он должен выполнить обещание. Тихон накинул петлю на шею и держался руками за балку. Несколько собак забрались по разрушенному краю на стену и с двух сторон двинулись по балке к центру. Тихон убрал порезанную руку. Две собаки вцепились зубами в веревку. Остальные хищной сворой сгрудились внизу. Живая серая масса клацала зубами и потявкивала. Они ждали свою жертву.
– Во картинка! Как крысы ползают, – Ныш улыбался. – А эти твари на нас не кинутся?
Есенин молчаливо наблюдал. Ныш держал плачущую Нину. Все трое прижимались к стене, сторонясь кишащей массы злых собак.
– Тиша, Тиша! – бесконечно причитала Нина.
– Уведите ее, – попросил Заколов, с трудом балансируя на столе.
Есенин с нескрываемым любопытством следил за ним. Он был поражен, что парнишка держит взятое слово и не пытается улизнуть. Стол зашатался под напором алчных собак. Подставленная ножка отлетела, столешница ухнула вниз. Две придавленные собаки визгливо, почти по-женски, заскулили. Над ними болтались ноги Заколова. Все замерли.
И вдруг снаружи раздался громогласный крик:
– Заколов! Вы окружены! Сдавайтесь!
Нина от растерянности замолчала. Ныш напряженно покосился на Есенина. Тот сохранял спокойствие и смотрел, как Заколов, вцепившись руками в петлю, отчаянно борется за жизнь.
– Заколов! Говорит следователь прокуратуры Колубаев. Со мной милиция. Вы обвиняетесь в убийствах. Будьте благоразумны, сдавайтесь!
Руслан склонился к Федорчуку и шепнул: "По-моему, он хочет избавиться от девушки. Ее жизнь в опасности". Оба стояли по бокам "Волги" с пистолетами наготове.
– Менты! Обложили! – испуганно шипел Ныш, озираясь по сторонам. – Что будем делать?
– Уйдем. Не вопи, – на удивление спокойно отвечал Есенин.
Он смотрел на хрипящего в петле Заколова. Тот успел схватиться за веревку, но силы явно покидали парня. Снизу в кроссовки вцепилась самая щустрая собака. Вверху на балке две псины продолжали грызть веревку. Остальные, задрав алчные морды, истекали слюной.
– Заколов! Выходите с поднятыми руками. У вас – десять секунд! Иначе мы применим оружие.
Надгрызенная веревка лопнула. Заколов шлепнулся в кишащую массу злобных тварей. Нина отчаянно крикнула и зажмурила глаза.
Услышав крик девушки, Колубаев приказал:
– Миша, врубай свет! Слепи их! Федорчук, за мной!
Следователь выстрелил в воздух и рванулся к развалинам. Лучи фар яркими конусами прорезали ночную тьму. В этот момент собаки, накинувшиеся на Заколова, разом отпрянули. Их морды поворотились к свету, в сузившихся глазах вспыхнула безумная ярость. Вся стая сорвалась с места и в едином порыве бросилась на свет автомобильных фар.
Есенин рывком поднял Заколова и сильно встряхнул его. Бесцветные глаза вора пристально смотрели в посиневшее лицо парня:
– Очухался?
Тихон стаскивал петлю и растирал рубец на шее.
– Да-а, – прохрипел он тихим осипшим голосом.
– Тиша, – причитала рядом Нина.
– Есенин! Менты! Что делать? – пугливо метался Ныш.
– Теперь им не до нас. Смываемся! – скомандовал вор. – Бери девчонку и к машине.
Они выбежали через дверной проем. Ныш тянул Нину, Есенин помогал Заколову.
Около "Волги" с зажженными фарами отчаянно отбивались от обезумевших собак Колубаев и Федорчук. Следователь топтался на капоте и отстреливался от наседавшего зверья. Милиционер стоял на крыше машины и сначала пытался только пинать лающие морды, но потом тоже взялся за пистолет.