– Я вчера ходила в юридическую библиотеку и обнаружила там кое-что интересное. Слышали когда-нибудь о процессе "Кесселс против государства", постановления Верховного суда от восемьдесят четвертого года? Нет? Ну так позвольте изложить его суть. Любые записи, сделанные без ведома и согласия подозреваемого, не могут быть приняты как доказательство.
– Это так, – признает Дербан.
– Так зачем же все это? – шипит на него Клэр, указывая на стены, микрофоны, камеры, скрытые провода, окружающие ее филигранной клеткой. – Зачем я это делаю?
– Да, ты права. Если мы получим пленку с признанием Кристиана, она не будет принята в суде, но может быть использована на допросах. И в конце концов даст нам шанс доказать в управлении, что этого подозреваемого нужно разрабатывать.
– И моя роль кончается на полу монтажной.
– Клэр, – говорит Фрэнк, – то, что ты делаешь, неоценимо. Он готов раскрыться, я чувствую. Тебе нужно только нажать покрепче.
– Мне нужно принять душ! – резко бросает она, поднимаясь.
– Ты уже принимала, – не подумав, отвечает он.
Клэр бросает на него яростный взгляд и захлопывает дверь ванной.
Во второй половине дня она опускает все шторы, сидит в темноте и смотрит телевизор, включив звук почти на полную громкость.
– Что она там делает? – спрашивает Уикс, придя под вечер сменить Фрэнка.
– Ничего особенного. Судя по звуку, смотрит старые фильмы. Плачет. Расхаживает туда-сюда.
– Понятно, – говорит Уикс, меняя каналы, – артистический темперамент.
Клэр входит в Некрополь. В комнате темно, светится только экран.
"Виктор?
"Клэр, я надеялся, что ты вернешься.
"Виктор, мне нужна помощь.
"Готов на все, мой ангел.
"Тебе это не понравится.
"Посмотрим. Для извращенца у меня очень широкие взгляды.
"Я хочу встретиться с тобой. Лично. ВРМ.
Долгое молчание. Клэр кажется, что она слышит шелест телефонных проводов, негромкое жужжание помех, свистки и гудки модемов, покуда их молчание мечется между спутниками, перетекает от компьютера к компьютеру, потрескивает в бесконечных телефонных кабелях, окаймляющих пустынные шоссе.
"Виктор?
"Клэр, это свидание?
Она думает о том, скольких мужчин увлекает, для скольких играет роль, становясь химерой, плодом их воображения.
"Извини. Просто дружеское. Но поверь, это очень важно.
Еще одна долгая пауза. Или случайное запаздывание на сервере?
"Ты где?
"В Нью-Йорке. А ты?
Клэр ждет.
"Поблизости.
"Где тебе удобно?
"В Ист-Виллидж, на Сент-Марк-плейс есть интернет-кафе. Могу встретиться там с тобой в семь часов.
"Как я тебя узнаю?
"Войди в сайт. Там я тебе скажу.
"Спасибо, Виктор. Я бы не просила без необходимости.
"Знаю, милочка.
Глава тридцатая
Клэр появляется в кафе на четверть часа раньше и усаживается за портативный компьютер в углу.
Рядом с ней две японские девушки погружены в серьезную компьютерную беседу. Деловая женщина оживленно отстукивает отчет, барабаня по клавишам двумя пальцами. Подросток играет в компьютерную игру.
Небольшая группа туристов; пожилой человек с косичкой, словно бы передающий кодовое сообщение; женщина в кожаной куртке, возле нее лежит стопка книг; несколько занятых делом студентов и хитрого вида мужчина в длинном плаще, держащий пустую чашку из-под кофе.
Клэр входит в сайт и спрашивает:
"Виктор, ты здесь?
"Здесь, Клэр.
"Здесь в сайте или здесь в кафе?
"И то, и другое. Как ты выглядишь?
"Двадцать пять лет. Короткие белокурые волосы. Черная джинсовая куртка фирмы "Гэп и Ливайз". Сижу в углу.
"А что красива, не сказала.
Клэр поднимает взгляд. Деловая женщина сочувственно улыбается.
– Неужели ты стала бы пытать кого-нибудь?
Виктор, то есть Патрисия, отвечает:
– В фантазиях я мечтаю о сексуальном господстве. Но еще и о том, чтобы не было войн на земле, о жизни с Кейт Мосс и карьере профессиональной гитаристки. Клэр, я сознаю свои обязанности перед обществом. Хочу жить среди людей, а это означает, что мне, как и всем, нужно регулировать свои желания. – Пожимает плечами. – Правда, хороших подвластных найти трудно, особенно если ты толстая, старая лесбиянка. Но моим гетеросексуальным приятельницам тоже как будто не легче.
Клэр кивает.
– Рассказывай, в чем дело, – говорит Патрисия.
Клэр опускает многие подробности, но даже в общих чертах история получается довольно причудливой.
– И что ты собираешься делать?
Клэр вздыхает.
– Не знаю. Пожалуй, выяснить наверняка, так это или нет.
– Тогда почему не следовать плану? Сотрудничай с полицией, пока Воглера не арестуют или не снимут с него подозрения.
– Сначала, – объясняет Клэр, – это казалось… безрассудным, но возможным. Теперь я не уверена. – Ненадолго задумывается. – Знаешь, до того, как стала работать у Генри, я не понимала, какую власть имеет женщина над мужчиной, как легко войти в его фантазии. Я убеждена, Кристиан притворялся извращенцем, чтобы поддерживать отношения.
– Я как извращенка сказала бы, что он очень удачлив.
– Прости. Я не хотела…
Патрисия отмахивается от ее извинений:
– Не волнуйся, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ну и чем же могу помочь?
– Полицейские считают, что Кристиан посещал Некрополь. Есть ли возможность это проверить?
– Он вряд ли назвался своим именем. Если я и натыкалась на него, то как узнать?
– Ну… вы оба интересуетесь Бодлером, если это может помочь.
– Гм… – Патрисия задумывается. – Припоминаю. Когда это было? Прошлой осенью? Она называла себя Бланш.
– Она?
– Да. Разумеется, это не означает, что то была женщина. Как ты поняла, половые различия в Некрополе не очень четкие. Мужчины притворяются женщинами, женщины мужчинами. Вскоре это становится не важно. Принимаешь людей на их условиях.
– И ты не догадываешься, Бланш – мужчина или женщина?
– Нет, только она определенно интересовалась своей покорной стороной. И несколько раз упоминала о муже, хотя это могло быть просто маскировкой.
– Нет, – неторопливо произносит Клэр. – Не думаю. Ты разговаривала не с Кристианом. Он мог притвориться каким угодно, только не покорным. Стелла пользовалась его компьютером. Об этом говорит имя: Бланш. Биографы Бодлера называют одну из женщин, в которых он был влюблен – которую боготворил, – его Venus Blanche. Видимо, Стелле надоело быть боготворимой. Некрополь давал ей возможность избавиться от этого, пусть только в фантазии.
– Тебе следует знать кое-что, – продолжает Патрисия. – Ты, видимо, не сознавала этого, входя в Некрополь, но общие секции там еще не все. Существует часть, которую не найдут даже члены, если не сказать им о ней. Своего рода потайное святилище.
– То есть?
– На одной из разговорных страниц есть участок без текста и изображений. Но если знаешь, куда поместить курсор, и щелкнешь мышью, то попадешь в ММО.
Клэр хмурится.
– ММО? Что это такое?
– Многопользовательское моделирующее окружение. Жаргонное наименование виртуального мира, существующего только в компьютерной сети. К примеру, если отстукаешь команду входа в пространство, компьютер сообщит тебе, как оно выглядит, какие там вещи и кто в нем находится. Ты можешь не только общаться с людьми, но и передвигаться, даже создавать свое пространство и вещи. ММО в Некрополе называется Тартар.
– Что это означает?
– В древнегреческой мифологии Тартар – царство мертвых.
– Понятно, – кивает Клэр. – Подземный мир. Более глубокий уровень.
– Пожалуй. Чтобы избежать долгих объяснений, в Тартаре ведутся серьезные дела.
Клэр смотрит на Патрисию.
– Какие серьезные дела?
– Торговля.
– Чем?
– Главным образом изображениями.
– Речь идет о запрещенных изображениях?
– Постарайся не судить нас слишком строго. Кое у кого ничего, кроме Некрополя, нет.
Клэр касается руки Патрисии:
– Извини. Продолжай.
– В Тартаре все пользуются кодовыми прозвищами, отличными от псевдонимов, которые идут в ход в основном пространстве Некрополя. Это своего рода дополнительная защита. Во всяком случае, там есть один персонаж, у которого всегда имеются на продажу совершенно садистские изображения. Я не занимаюсь этой торговлей, поверь. Но кое-кто занимается.
– Какое прозвище у этого персонажа?
– Харон. По-моему, он тоже из греческой мифологии. Харон был перевозчиком, переправлявшим на челноке мертвых через реки подземного царства. Ему требовалось платить; вот почему на глаза мертвецов клали монетки.
– И ты не знаешь, кто он на самом деле?
Патрисия качает головой.
– Но во время моего разговора с Бланш Харон присутствовал.
– Значит, мог потом связаться со Стеллой.
– Вполне.
– И если они установили контакт – если этот Харон тот самый убийца, – он потому и выбрал ее очередной жертвой?
– Разумеется, это возможно. Понятно, что люди не сообщают в эту сеть своих имен и адресов, но отыскать такого рода сведения на удивление просто. Есть сайты, дающие возможность просматривать документы публичного характера и списки избирателей. Очевидно, где-то есть еще сайт с ее фотографией. Такое случается. Вчера я обнаружила в сети свой старый школьный ежегодник.
Клэр задумчиво кивает.
– Ты передашь это полицейским? – спрашивает Патрисия.
– Разумеется, передам. Но не думаю, что для них это будет иметь какое-то значение. Доказательств нет, так ведь? Ничего оправдывающего или уличающего, как они говорят. – Она вздыхает. – Я, конечно, благодарна тебе, Патрисия, но мне потребуется еще многое, чтобы они отстали от Кристиана.
По пути к выходу Клэр слегка задевает подозрительного вида мужчину в плаще и шепчет:
– Будет убедительнее, если включите компьютер, детектив.
По контрасту с блестящим, функциональным интернет-кафе Клэр встречается с Генри в одном из баров Верхнего Ист-Сайда, месте сбора забулдыг, где бармен дает осесть пивной пене, потом, доливая стаканы, последними каплями выводит на ней трилистник.
Однако на сей раз Генри пьет содовую с лимоном.
– В общем, так, – говорит он Клэр. – Эта женщина – Джейн Бернз – мечтала выйти замуж за Кристиана. Если хочешь знать мое мнение, ее биологические часы пробили, а он казался хорошим кандидатом в отцы ее детей. Примерно за месяц до свадьбы Кристиан передумывает. Тут она рвет и мечет, что неудивительно. Я разговаривал со швейцаром в доме, где Воглер жил раньше. Им пришлось добиться запретительного судебного приказа, чтобы она не болталась по вестибюлю, выкрикивая ругательства и пороча его перед соседями. По-моему, с тех пор она дожидается случая поквитаться с ним.
– Полицейские могут об этом знать?
– Я не очень высокого мнения об их способностях, но запретительный судебный приказ? Должны. Если не предпочли не знать.
Клэр сидит, погрузившись в задумчивость, не притрагиваясь к пиву.
Глава тридцать первая
Харолд не ошибся, с Гленном Фернишем ему повезло. В доме престарелых он вел себя тактично, а в подготовительном зале просто безупречно. Обращается с трупами почтительно, достойно, что очень нравится Харолду, к тому же Гленн проворный, знающий дело работник.
Труп нужно сначала раздеть, обрызгать фунгицидом и вымыть дезинфицирующим мылом. Затем, если не производилось вскрытие и внутренние органы не удалены, требуется очистить внутренние полости от того, что Харолд именует "гадостью". После этого троакар – длинная бальзамировочная игла – вводится в артерию и подсоединяется к откачивающему насосу, другая игла и сливная трубка вводятся в вену. Из трупа выкачивается кровь, обычно под давлением, так как она загустевает после смерти. Лишь по окончании откачивания и очистки начинается бальзамирование. Антибактерицидный раствор закачивается по венам вместо откачанной жидкости, и наконец кожу трупа опрыскивают более слабым раствором.
Цель бальзамирования, разумеется, не сохранить тело навеки, а гарантировать, что оно будет в приличном виде на глазах у родственников покойного. Бальзамирование, как любит повторять Харолд, лишь первый шаг в более обширной науке косметологии, и в ней Гленн Ферниш особенно преуспевает. У него много свежих идей, например, добавление размягчителя тканей к раствору для опрыскивания.
– Размягчителя тканей? – переспросил в недоумении Харолд. – Чтобы одежда трупа хорошо выглядела?
Гленн Ферниш не посмеялся над его невежеством.
– Нет, Харолд. Современный размягчитель тканей содержит увлажнитель на глицериновой основе, предохраняющий кожу от высыхания.
Харолд оценил косметическое мастерство работника, когда они вместе готовили к погребению тело старой дамы из дома престарелых. Он стал сшивать губы покойной и объяснять свои соображения Гленну:
– Знаешь, губы – самая важная часть всего процесса. После того как глаза закроются, люди пытаются определить по положению губ, спокойно она умерла или нет. Так вот, нам с тобой известно, что кожа сохнет и губы растягиваются, обнажая зубы. Но большинство людей не знают этого, а им хотелось бы видеть на любимом лице едва заметную улыбку. Не широкую усмешку, словно над чьей-то шуткой, а спокойное, умиротворенное выражение. Поэтому в уголках я сшиваю их чуть потуже.
– Сверхпрочный клей лучше, – сказал Гленн.
– Да?
– Многие молодые похоронщики теперь склеивают губы. Тут наверняка никакой нитки не будет заметно. А улыбка станет даже лучше, если ввести под верхнюю губу немного шпатлевки. Разрешите?
Он показал Харолду, как с помощью шпатлевочного пистолета приподнять уголки рта, и Харолд убедился, что улыбка выглядит естественнее, чем после сшивания.
Харолд никогда не был силен в косметологии, эту часть работы он оставлял жене и в последнее время Алисии. Гленн тут же берет все это на себя. Он втирает гигиеническую губную помаду лыжника в губы покойных, чтобы они оставались мягкими, набивает тряпки в грудные полости для заполнения пустых легких. Вставляет пропитанные инсектицидом комки ваты глубоко в ноздри, дабы казалось, что покойный только что сделал последний глубокий вдох. Заполняет запавшие участки кожи шпатлевкой и заклеивает порезы невидимым уплотнителем. Обрызгивает труп тонизатором кожи, чтобы создать впечатление полного здоровья. И лишь потом начинает работать с гримом: накладывает слои грунта на восково-белую кожу, помаду на бескровные губы, лак на ногти. На этой стадии, если труп женский, часто прислушивается к советам Алисии, дочери Харолда, и они вдвоем испытывают три-четыре различных комбинации, вполголоса обмениваются соображениями и заглаживают ошибки очищающим кремом, пока не находят того, что нужно.
Если у Гленна и есть какой-то недостаток, решает Харолд, так это то, что среди покойников у него оказываются любимчики. Уже на второй неделе Харолд замечает, что молодой человек питает отвращение к тучным, особенно к мужчинам. Войдя в подготовительный зал, где Гленн работает над одним из таких трупов, он видит, что вытяжная игла вставлена в сонную артерию чуть пониже уха, троакар торчит из яремной. Обычно это вызывает неодобрение, поскольку существует правило не трогать без необходимости лицо. Харолд высказывает замечание по этому поводу.
– Я нигде больше не мог найти артерии, – отвечает Гленн. Он потеет, несмотря на холод от сильного кондиционера. – Раз десять переворачивал его. Ни единой хорошей не осталось. Неудивительно, что этот жирный мерзавец откинул копыта.
И раздраженно наносит удар ладонью по сморщенной плоти трупа.
Харолд вытаращивает глаза. Ему не верится, что обычно кроткий молодой человек так выругался.
– Гленн, – говорит он наконец, – ты прекрасно здесь управляешься, и мы просто в восторге от твоей работы, но лично я считаю подготовительный зал едва ли не священным местом, где к покойникам относятся с тем же благоговением, что и к Богу в церкви. И мне неприятно слышать здесь брань.
Молодой человек тут же извиняется.
– Ладно, – произносит Харолд, – ничего. У всех иногда возникает стресс.
Ничего подобного больше не происходит, но Харолд замечает, что после этого Гленн как будто избегает толстяков.
Если Гленн не любит тучных трупов, то к телам проходящих через его руки молодых женщин отношение у него совсем другое. Сейчас в зале находится погибшая в автокатастрофе двадцатилетняя девушка. Лицо изуродовано, и над ней определенно придется потрудиться, чтобы привести в приемлемое для открытого гроба состояние. Собственно, Харолд уже спокойно поговорил с горюющими родителями, высказал предположение, что, возможно, потребуется закрытый гроб. Но когда упоминает об этом Гленну, молодой человек просит:
– Харолд, дай мне посмотреть, что я сумею сделать.
После бальзамирования Гленн достает свой шпатлевочный пистолет, тюбик сверхпрочного клея и невидимый уплотнитель. Когда Харолд уходит домой, он все еще работает. По пути Харолд заглядывает в подготовительный зал и обнаруживает, что молодой человек обдувает вентилятором волосы покойной.
Гленн слышит, как он вошел, и поднимает голову.
– В волосах у нее бензин, – говорит он почти нежно.
Дом Харолда находится прямо за конторой, поэтому он спокойно оставляет помощника одного. Но лишь почти в одиннадцать часов он слышит, как отъезжает машина Гленна.
Утром Харолд появляется на работе первым и идет в подготовительный зал посмотреть, что сделал Гленн. Ничего не скажешь, у молодого человека просто талант к этой работе. Лицо девушки почти целиком восстановлено, следы полностью скрыты невидимым уплотнителем и тонизатором кожи. Если не знать, то можно подумать, что у нее почти не было повреждений. Харолд провел всю жизнь возле трупов, и они давно не пугали его, но эта девушка выглядит такой нежной, спокойной, что он крестится и произносит краткую молитву. Затем слышит негромкий, похожий на стон звук, раздающийся из горла девушки.
Харолд Д. Хопкинс подскакивает, но потом улыбается. С трупами у него давно уже не бывало неожиданностей. И испугался он только потому, что после работы Гленна девушка так похожа на живую.
Подняв крышку автоклава, Харолд достает стерилизованные изогнутые щипцы. Подходит к девушке и осторожно вставляет их ей в горло. Как он и ожидал, щипцы не встречают сопротивления. Гленн просто забыл заткнуть трахею. Газы, выходя, издают похожий на стон звук. Харолд приближается к стеллажам, находит широкую, толстую пробку и осторожно вставляет в горло трупа, а потом забивает концом щипцов, пока она не заседает там плотно.