- Джейсон. - Меня пробрал озноб. Как будто говорила не мать, а персонаж из фильма ужасов. Да еще по неподключенному телефону. Бррр! Какая жуть! - Джейсон.
Что-то щелкнуло, и в трубке воцарилась тишина.
Я положил трубку на рычаг. Что это значило? Мать умерла? Совершенно очевидно, именно так я и должен был подумать.
Оставался только один способ это выяснить.
Я поехал к дому матери в Акацию. Несколько лет тому назад я проезжал по этой улице, но сейчас мне показалось, что прошло гораздо больше времени. Кроме того, тогда я просто ехал мимо, пытаясь понять, не переехала ли она, не умерла ли. На этот раз я на самом деле собирался вернуться домой, а потому чувствовал себя так, словно не был там двадцать лет. Вот угол, за который я обычно сворачивал, удирая из дома на велосипеде. Вот олеандровые заросли миссис Баумгартен, которые мы использовали как тайный тоннель, хотя знали, что олеандр ядовит.
Я припарковался перед домом рядом с пожарным гидрантом, посидел в машине, надеясь, что мать выйдет из дома. На нейтральной территории мне было бы легче разговаривать. Однако дверь не открылась, занавески не раздвинулись. В конце концов я заставил себя покинуть машину и пройти по подъездной дорожке к парадной двери.
Ничего хорошего я уже не ждал.
Я постучал, постоял, позвонил в дверной звонок, подождал.
Снова позвонил.
Подождал.
Может, ее нет дома.
Только я был уверен в том, что она дома. Я привстал на цыпочки, пошарил за фонарем, в конце концов обнаружил запасной ключ и открыл дверь.
- Привет! Мама? - Очень непривычно было слышать это слово из собственных уст. Я так и не вспомнил, когда последний раз произносил его. - Мама? Это я! Джейсон!
В доме было тихо. Слишком тихо. Я медленно прошел мимо нового незнакомого дивана, мимо старого знакомого стола. Теперь можно было свернуть на кухню или в коридор, ведущий к спальням. Из гостиной я видел часть кухни, и, похоже, там никого не было. Поэтому я выбрал коридор.
Это был правильный выбор.
Или неправильный.
Моя мать, скрючившись, лежала на полу в огромной луже свернувшейся крови. В ночной сорочке. Значит, ее убили вчера вечером или сегодня рано утром. Ей выстрелили в голову. Забрызганная кровью стена казалась абстрактной картиной. Брызги попали даже на потолок. Я видел только одну щеку и один глаз. Остальная часть ее лица была залита кровью, а тот единственный глаз открыт.
На полу перед трупом в луже крови валялся белый лист бумаги, видимо прежде сложенный втрое, а сейчас раскрытый.
Письмо.
Я нагнулся, попытался прочитать текст, но кровь пропитала бумагу и скрыла все слова.
Верховный затеял кровавую игру? Решил одного за другим уничтожить моих родных и друзей? Оставить меня на закуску? Я не знал, но укрепился в своем решении не возвращаться в дом Эдсона. Просто на всякий случай. Кто бы -
что бы
- ни убило мою мать, могло поджидать меня и здесь, с заряженным пистолетом с глушителем или с обнаженным ножом. Надо обязательно позвонить Эдсону, предупредить, что я на несколько дней уезжаю, сказать ему…
Он может быть следующим.
О, черт. Я вытащил сотовый и набрал номер Эдсона, но он не ответил; меня переключили на его голосовую почту. Пожалуйста, будь на собрании, взмолился я. Пожалуйста, будь жив.
Я оставил сообщение: объяснил, что моя мать убита и убийца, возможно, охотится за мной. Вполне вероятно, что и за ним.
- Не езди в тот дом, - предупредил я. - Не приближайся к нему. И будь начеку. Если получишь странные звонки по телефону, увидишь рядом странных людей, звони в полицию. Не открывай дверь незнакомцам. Все время держи дверцы машины запертыми. Твой сотовый должен быть всегда при тебе. Ради бога, будь осторожен. Я свяжусь с тобой, когда смогу.
Я попытался представить, как Эдсон отреагирует на это послание. Вероятно, не захочет иметь со мной никакого дела. Вероятно, вспомнит об убийстве моего отца. А если не вспомнит сразу, то получит кучу писем, обвиняющих меня в обоих преступлениях.
Если его не убьют в собственной постели.
- Черт! Черт! Черт! - Я хлопнул кулаком по стене. Я ведь ни капельки не любил свою мать. Я ненавидел ее всю свою сознательную жизнь. И все равно она не заслуживала такой смерти. Я понимал, что ее убили из-за меня, и чувствовал себя виноватым. Годы смягчили меня, и осознание этого факта оказалось слабеньким, но все же облегчением. Боль поутихла. Я становился более человечным и, может, со временем даже смогу простить ее за стервозный характер.
Я покинул коридор, стараясь не смотреть на страшный труп, стараясь не вдыхать отвратительный запах смерти.
Где-то на просторах Южной Калифорнии и Том, наверное, встретил такую же жуткую смерть. Или скоро встретит.
Я сел в свой дряхлый "фольксваген" и бесцельно заколесил по улицам. Часа через два стемнеет. Где мне провести эту ночь? Звериный инстинкт подсказывал сбежать, убраться как можно дальше, но вряд ли этот драндулет дотянет до Южной Калифорнии. И вряд ли расстояние станет преградой. Верховный уже доказал, что может выследить меня, где бы я ни был. В колледже, когда я отправился в путешествие по побережью, письма поджидали меня в случайно выбранных мотелях. В одном из писем было предсказано и детально описано свидание, о котором я тогда и не подозревал.
Действительно ли он всегда знает заранее, что я собираюсь сделать?
Если так, мое положение безнадежно. Я не смогу избежать своей участи.
Однако у меня появилось ощущение, что нынешняя ситуация необычна, если не абсолютно уникальна. Не знаю, что было в том путешествии или в последующих событиях, но он никогда больше не вторгался в мое сознание. Почему он перестал копаться в моих мозгах? Что случилось?
Случилась Викки.
Ну-ка, ну-ка. Как все было? Я отправился в путешествие, свободный как ветер, отрезанный от семьи, преданный только самому себе и своим письмам, и, в гораздо меньшей степени, колледжу и учебе. Потом ничего особенного не происходило… а потом я встретил Викки.
Не любовь правит миром, а письма, сказал Генри.
Но может быть, он ошибся.
Я понадеялся, что он ошибся.
Итак, куда мне деваться? Моя мать убита, а телефонным звонком меня просто известили об этом. Зачем? Была ли это угроза? Или попытка приструнить меня, вынудить написать письмо и попроситься обратно?
Написать письмо…
Я мог бы написать письмо Верховному, но не с извинениями, а просто послал бы его к черту. Я мог бы написать ему письма с угрозами, письма, дышащие ненавистью, письма с предсказаниями его смерти, я даже мог бы описать, как его потрошат. Я уже писал ему там, когда работал в фирме, но моя работа в том мире всегда казалась неэффективной, не такой результативной, как мои письма из реального мира. Меня забрали отсюда, когда мои письма стали препятствием для их писем, когда мои слова стали весомее слов Чарльза Диккенса. Именно здесь мое могущество было максимальным.
Может, в моих силах ослабить Верховного, причинить ему хоть какой-то вред?
У меня заканчивался бензин, и я остановился на автозаправке. Впервые после покупки мне пришлось заправлять "фольксваген", и, учитывая изношенность тарахтящего двигателя, возможности драндулета вызывали восхищение. Я заплатил за бензин, сунул наконечник шланга в бензобак и уставился на закат. Те, кто впервые приезжал в округ Ориндж, всегда путали стороны горизонта, полагая, что океан на западе, как следовало из карт Калифорнии. Однако береговая линия здесь изгибалась, и большинство наших пляжей выходило на юг.
Вот и подсказка. Я должен изменить угол зрения и избавиться от придурка.
Я поехал по бульвару Харбор в копировальный салон сети "Кинкос". У них были и персональные компьютеры, и принтеры, сдаваемые в почасовую аренду. Я заплатил десять баксов и быстренько накатал анонимное письмо шефу полиции: Убийца Кэтлин Хэнфорд живет в Лос-Анджелесе, Дьюкенфилд-авеню, 114, квартира 3, жилой комплекс Шангри-Ла. Адрес дома, куда заманил меня Верховный, я буду помнить и на своем смертном одре, он впечатался в мою память, но я готов был держать пари, что даже если этот адрес еще существует, то ни одной живой души там не найдут. Единственным, кто мог путешествовать туда-обратно между обоими мирами, был он.
Я не питал никаких иллюзий. Вряд ли полиция поймает или арестует Верховного или хотя бы близко к нему подберется, однако он поймет, что я не шучу. Я поднял ставки.
Я купил конверт и марку и отправил письмо в полицейский департамент Акации.
Теперь придется держать ухо востро и в любой момент быть готовым к обороне.
И не останавливаться.
3
Я переезжал из мотеля в мотель, задерживаясь только для того, чтобы выспаться, и проводил в каждом не больше одной ночи. Днем я посещал разные копировальные салоны, интернет-кафе и любые заведения, оказывающие аналогичные услуги.
Я писал жалобы и смертельные угрозы "большому боссу". Я не представлял, кем может быть Верховный и кому адресовать свои послания, но я рассчитывал, что если посылать их в Шангри-Ла в квартиру номер 3, то они до него доберутся.
Офисное здание и прилегающий к нему огороженный жилой комплекс в Бри исчезли. Если они вообще там когда-либо были.
Я писал и другие письма. Президенту и папе римскому, губернаторам и конгрессменам, в газеты и журналы, в телевизионные редакции новостей.
Я писал письма с утра до вечера каждый божий день, и впервые в моей жалкой жизни в моих письмах не было ни слова лжи, и выражал я личное мнение. Я до сих пор понятия не имел, что задумал Верховный, каковы принципы или философия его лично и его последователей, Писателей Писем. Однако я точно знал, что не согласен со многим из того, что мне диктовали. Я полагал, что, излагая собственное мнение, могу нейтрализовать наносимый ими ущерб и самые худшие последствия их пагубных слов.
Мне не нравилось, куда катился этот мир; я склонялся к тому, что ужасные события, происходящие повсюду, - результат писем, написанных и отосланных, прочитанных и принятых к сведению, и что именно хаос - цель Верховного.
Я боялся связаться с Эдсоном и не отвечал на его звонки, хотя, видя его номер на дисплее сотового телефона, вздыхал с облегчением. Это означало, что Эдсон жив.
Что, если Викки и Эрик убиты!
Я мотался по Оринджу и Лос-Анджелесу. Ночевал в неприметных мотелях в маленьких городках: Гарден-Гроув, Ла-Хабра, Дауни, Санта-Фе-Спрингс, Монтебелло, Мидуэй-Сити, Буэна-Парк. В тот вечер после целого дня, проведенного в копировальном салоне в Помоне, я регистрировался в запущенном мотеле на убогой улочке, бывшей когда-то частью шоссе 66.
- Странно, - сказал вдруг портье.
- Что странно? - спросил я.
Он перевернул к себе журнал, чтобы прочитать то, что я написал.
- Ваше имя Джейсон Хэнфорд?
- Да.
- Утром я получил для вас корреспонденцию. Мне это показалось странным, ведь вы не числились среди наших постояльцев. Поэтому я и запомнил. - Он достал из-под прилавка конверт, перевел взгляд на ключ в другой руке. - Ага! Тут написано "Джейсон Хэнфорд, номер 112"! А ведь я как раз собирался дать вам ключ от номера 112!
Я весь покрылся гусиной кожей, но выдавил улыбку, взял конверт, посмотрел на почерк.
От него.
Плохо помню, как я заплатил за номер, выслушал правила проживания, рассмотрел карточку с расположением ледогенератора и торговых автоматов, как бы незаинтересованный, дошел с письмом в руке до темной комнатушки, но, как только захлопнул за собой дверь, разорвал конверт.
Возвращайся в дом. Тебе никто не причинит вреда. Нам необходимо поговорить.
Вот и все. Ни приветствия, ни подписи. Я не знал, верить ему или нет, но, учитывая тот факт, что письмо оставили за несколько часов до моего приезда, его автор вполне мог подождать меня в засаде и убить. Я даже не успел бы ничего понять. Наверное, можно верить.
Он действительно хочет поговорить.
Страшно и в то же время лестно. Мои письма добрались до него, и, хотя вряд ли он позволяет мне жить из страха перед моим могуществом, вполне вероятно, он хочет использовать мои способности, снова переманить меня на свою сторону. Факт остается фактом, письма спасли меня или, по крайней мере, подарили отсрочку исполнения приговора.
Темнело. Здесь я ночевать не мог. Необходимо было вернуться в домик Эдсона в Коста-Месу. В час пик это займет не меньше полутора часов. Я запер дверь номера, вернул портье ключ:
- Я уезжаю.
- Простите, но мы не возвращаем деньги.
Несмотря на бережливость, я здорово потратился за ту неделю и не хотел терять тридцатку.
- Я работаю на правоохранительные органы. Под прикрытием. Наблюдательный пост переносится. Вот о чем говорилось в письме.
- Отлично.
- Поэтому мне нужны мои тридцать долларов. - Я добавил в голос металла, чтобы он понял: если не подчинится, сюда ворвутся полицейские и обыщут все укромные уголки его ночлежки.
- Что вы так переживаете? Это же не ваши деньги. Полиция возместит вам ущерб.
Я не собирался тратить время на споры, но пристально посмотрел ему в глаза:
- Я запомню.
- Ладно, ладно, - проворчал он, открывая ящик под кассой, и вернул мне деньги. - Приезжайте еще! - крикнул он мне вслед. Я так и не понял, издевался он или это была просто дежурная фраза.
Через пять минут я выехал на автостраду. Как я и предполагал, машины еле двигались, и у меня появилась куча времени на размышления. Я включил верхний свет и перечитал письмо. Три предложения. Возвращайся в дом. Тебе никто не причинит вреда. Нам необходимо поговорить. Приказ, обещание, обоснование. Шедевр. Коротко, четко, только необходимая информация, ничего лишнего.
Верховный Писатель Писем.
Так назвал его Стэн. Он же придумал и краткое прозвище: Верховный. По-моему, в самую точку. Он действительно Верховный Писатель Писем; он действительно Верховный. Откуда следует вопрос, почему он написал "Нам необходимо поговорить", а не "Мне необходимо поговорить с тобой"? Почему он делает вид, что мы равны? Почему он лижет мне задницу? Чтобы поймать врасплох? Внушить мне ложное чувство безопасности? Я не понимал.
В конце концов я добрался до Коста-Месы, до дома Эдсона. Уже давно стемнело, но окна были темными. Шторы раздвинуты, однако я видел лишь отражение уличного фонаря и дома через дорогу.
Я вылез из машины и медленно двинулся вперед, сожалея, что у меня нет фонарика.
Вдруг над гаражными воротами вспыхнул свет, осветив подъездную дорожку и половину переднего двора. Я подпрыгнул от неожиданности. Детектор движения! Я совсем о нем забыл.
Ну, хотя бы ноги не переломаю. Страх немного отступил, и я поспешил к парадной двери, стараясь побыстрее, пока свет не погас - ведь я уже вышел из зоны действия детектора, - найти ключи. Открывая дверь, я сразу потянулся к выключателю и зажег свет в гостиной.
Комната была пуста.
Возвращайся в дом. Тебе никто не причинит вреда. Нам необходимо поговорить.
Он что, пошутил? Или имел в виду другой дом? Мой старый дом? Дом моих родителей? В письме действительно не было уточнений. Неужели я неправильно его понял? Три предложения. Разве они оставили место для интерпретации?
Гениально.
Я плюхнулся в кресло. Шея и спина словно окаменели.
Тишина угнетала. Я потянулся к пульту, лежавшему на журнальном столике, и включил телевизор. Перечитал письмо, постарался вспомнить свои первые впечатления. Он имел в виду именно это, решил я, обводя взглядом гостиную. Это самое место. Я просто опередил его, вот и все. Он не упомянул точное время. Возможно даже, планировал встретиться завтра и приедет к утру.
Встретиться.
Я встречусь с Верховным Писателем Писем?
От одной этой мысли меня стало подташнивать. Насколько я знал, никто никогда с ним не встречался и не знал, как он выглядит.
Я признался себе, что боюсь его увидеть. Я представлял его огромным монстром, футов в восемь-десять ростом. Но ведь этого не может быть, не правда ли? Я снова взглянул на аккуратный, можно даже сказать, изящный почерк. Огромные лапы не могли бы держать ручку и писать так изящно.
И все же жуткий образ не рассеялся.
Я снова огляделся. Постучит он или позвонит в дверь? Войдет через дверь или просто… появится?
Может, я все-таки должен был приехать в какой-то другой дом?
Какая разница? Даже если я неправильно его понял, он же Верховный, он всегда сможет меня найти. Я должен просто ждать. Где-то глубокой ночью я заснул на диване под монотонную информационную рекламу.
Письмо прибыло в черном конверте с маркой из ада.
Я не знаю, кто доставил его, кто и как вошел в дом, но утром, когда я проснулся, в центре журнального столика прямо перед моим носом лежало письмо. Я потянулся, взял его. Бумага была грубой на ощупь и необычной, как будто сделана из смеси грязи и звериной шерсти. На конверте не было имени, а если и было, то я не смог его прочитать, но в верхнем правом углу черного прямоугольника наклеена красновато-оранжевая марка с изображением, как мне показалось, горы расчлененных трупов, горящих в какой-то подземной печи. Ни надписей, ни стоимости на марке не было.
Игнорируя отвращение, сочившееся в меня через кончики пальцев, я открыл конверт. Листок, лежавший внутри, я узнал; такой же, как я сделал своими руками много лет назад для поддельной рекомендации Пола Ньюмена. И шрифт был похож, только сверху стояло не имя Пола Ньюмена, а два слова: ТВОЙ БОГ.
А ниже приглашение.
Меня удостоили аудиенции.