Ньюпорт-Бич… банкир из инвестиционного банка… Мне представлялся дом в средиземноморском стиле с персиковыми стенами и красной черепичной крышей, с видом на океан, открывающимся с вершины холма. Эдсон жил на тихой улочке, на совершенно плоском полуострове Бальбоа, в сером, обшитом вагонкой домике в двух кварталах от пляжа. Во всем облике дома, в запущенных дворике и лужайке отчетливо читался характер Эдсона, и я приободрился: кое-что не меняется, не изменился и Эдсон.
Все такой же беззаботный. Немного полысевший, немного растолстевший, но определенно тот же.
- Это все, что у меня осталось, - объявил Эдсон, ухмыляясь. - Жене достались мой дом в Биг-Биар и мой "хаммер". Как тебе это нравится?
Мы вошли в дом. Интерьер оказался побогаче, и мне показалось, что над ним потрудилась бывшая жена. Я не удивился, когда Эдсон, проигнорировав диван и кресла, плюхнулся на пол рядом с музыкальным центром, полускрытым античным столиком, и включил радио. Я также не удивился, что приемник оказался настроенным на радиостанцию, преподносившую песни двадцатилетней давности как "современный рок".
Эдсон спросил, что привело меня в город и где я сейчас живу, и я попытался ответить как можно ближе к истине. Сказал, что живу в Бри, что недавно меня бросила жена, что мне еще слишком больно говорить об этом.
- Я не обижал ее, не бил…
- Конечно. Я бы ни на секунду ничего подобного не подумал.
Впервые за не помню какое долгое время я почувствовал покой и облегчение. Мы с Эдсоном не виделись давно, больше двадцати лет, но связь восстановилась немедленно. Мы знали друг друга детьми, то есть знали, какие мы настоящие за фальшивым взрослым лоском. Нам было легко друг с другом.
Я вспомнил о своем духовном родстве с Писателями Писем, о том волнении, которое испытал при встрече с себе подобными. Вот моя родная душа. Я прежде всего человек и только потом Писатель Писем.
Я слишком долго не признавал это.
Я изложил Эдсону краткую версию своего недавнего прошлого, рассказал, что был в коме, что теперь совершенно здоров, но так надолго выпал из жизни, что приходится заново собирать ее по крохам. Я потерял работу, мой дом продан, сбережения ушли на оплату счетов, скопившихся в мое отсутствие, я понятия не имею, где мои жена и сын. Последнее, что мне известно: они жили в доме родителей жены в Аризоне, но телефон не отвечает, и я не могу отыскать их.
- Ты не шутишь?
- Истинная правда.
- Совсем как в кино. Боже правый, я и не подозревал, что такое может случиться в жизни. Удар по голове и амнезия. Прости, - спохватился Эдсон. - Не хотел тебя обидеть.
- Все нормально.
Он покачал головой.
- Так ты… вроде как ищешь их?
- Да. Купил на остатки сбережений "фольксваген". Штаб-квартиру организовал в захудалом мотеле.
- Выметайся оттуда. Я сдаю внаем домишко. В Коста-Месе. Не бог весть что, но как раз сейчас пустует. Живи сколько хочешь. Добро пожаловать.
- Я не могу…
- Живи. Тебе понравится. Он твой, пока не встанешь на ноги. Кома, черт побери? И неизвестно, где семья? Тебе необходимо нормальное жилье, чувак.
Я отвернулся. Мне хотелось зареветь. Я не заслуживал его доброты. Я столько плохого совершил в своей жизни. Эдсон не представлял, как далеко я ушел от того ребенка, а потом подростка, каким он меня знал.
- Я очень ценю твое предложение. Спасибо, - искренне поблагодарил я.
- Не за что, приятель.
Эдсон задал миллион вопросов о коме, а я ответил настолько честно, насколько мог, не открывая правды. Он тактично не расспрашивал о разводе, но прекрасно понимал, почему я так хочу найти Викки и особенно Эрика. Он только не понимал, почему адвокаты не хотят известить ее о моей коме, а если известили, то почему она не приехала ко мне.
Я тоже изобразил неведение.
Мы погрузились в воспоминания.
- Помнишь, как ты писал жалобы и мы получали бесплатные талоны на еду и билеты в парки развлечений? - Он рассмеялся. - Это было потрясающе!
Его самое яркое детское воспоминание - мои письма! Как мне хотелось рассказать ему все. Как я хотел излить душу хоть кому-то, и скольких трудов мне стоило не признаться в том, кто я и где провел последние полтора года. Может быть, когда-нибудь я ему расскажу, думал я.
Я напишу ему письмо.
Было уже почти десять часов вечера, когда Эдсон ушел в кабинет и вернулся с фотографией своего домика.
- На обороте есть карта, так что ты легко найдешь дорогу. Сразу за Харбор, рядом с ярмарочной площадью. Электричество и вода подключены. Телефон не работает, но я оставил там сотовый. Можешь пользоваться. Вот ключ. Хочешь, я поеду с тобой, помогу тебе устроиться, покажу все?
- Не надо. Думаю, справлюсь. И потом, уже поздно. Я позвоню тебе, если что-то не так. А если все в порядке, позвоню завтра.
- Договорились.
- И… спасибо… Я очень, очень ценю твою помощь. Она так много значит…
Эдсон ухмыльнулся:
- Выметайся, придурок.
Я решил было вернуться в мотель, но понял, что в номере не осталось ничего, кроме старой одежды, которую я все равно хотел выбросить. У меня не было ни багажа, ни личных вещей, а что было, лежало в машине. Я мог просто выбросить ключ и исчезнуть. Поскольку я платил наличными, а не кредиткой, связать меня с мотелем было невозможно.
Ну, я и поехал прямо в свое новое жилище.
Расположенный в центре квартала однотипных домиков, домик Эдсона оказался похожим на дома нашего детства в Акации. Гостиная, общая комната, две спальни, две ванные комнаты и довольно большая кухня. Дом был полностью обставлен, и хотя мебель была не новая, но вполне приемлемая. Электричество действительно было подключено, и я немедленно врубил несколько ламп и телевизор. Я боялся тишины и темноты.
И снова я растрогался. Вчера я был бездомным. Три дня назад я жил в унылом синтетическом мире и был так подавлен, что хотел убить себя. Теперь у меня есть крыша над головой. Я могу жить в уютном домике в пригороде бесплатно и столько времени, сколько мне понадобится на поиски жены и сына.
Надо было писать меньше жалоб и больше благодарностей.
Что напомнило мне…
Я огляделся в поисках щели почтового ящика. И не нашел ее. Очевидно, почтовый ящик на улице. Я открыл парадную дверь, выглянул и увидел на оштукатуренной стене рядом с дверью черный прямоугольник с двумя полочками для журналов и слишком больших рекламных листов. По привычке я откинул крышку, сунул внутрь руку.
Мои пальцы коснулись бумаги.
Я вытащил конверт.
Адресованный мне.
Я передернулся, покрылся мурашками. Закрыв и заперев дверь, я посмотрел на обратный адрес. Письмо от Киоко:
Дорогой Джейсон!
Как мне отблагодарить тебя? Ты освободил меня от рабства и вернул к прежней жизни, за что я тебе навечно благодарна. Не волнуйся. Я не собираюсь встречаться с тобой или писать тебе (если только ты этого не захочешь). Я не знаю, что нашло на меня в том месте. Я не знаю, почему я вела себя как безумная. Правда в том, что я вовсе не одержима тобой. Я счастливо живу здесь, в Токио, и желаю тебе всего самого лучшего. Ты этого заслуживаешь. Еще раз огромное спасибо.
С искренними пожеланиями,
Киоко Йосицуми
Я перечитал письмо. Так Киоко настоящая? Стэн ошибался?
Или письмо - фальшивка?
Я всмотрелся в текст. Что-то знакомое было в нем, что-то похожее на стиль Элен.
И главное: как могла Киоко, живя в Японии и отправляя письмо несколько дней назад, узнать, что я свяжусь со старым другом Эдсоном, и что он предложит мне свой дом?
Письмо написано Писателем Писем.
А зачем? Ответа на этот вопрос я в письме не нашел. Может, это пробный выстрел? Попытка Верховного найти меня? Или наживка? Или ему интересно, отвечу ли я Киоко, добьется ли она от меня ответа? Или, может быть, только может быть, Элен или кто-то другой действительно написали мне письмо, надеясь на ответную весточку, и зашифровали какое-то тайное послание.
Если и так, то не в моих силах было расшифровать послание. Я битый час пытался найти ключ к шифру, обнаружить скрытый порядок в расположении букв. Я даже подержал листок над лампочкой, чтобы проверить, не проявятся ли невидимые чернила, и в конце концов отшвырнул письмо.
К черту. Если Верховный хочет, чтобы его наемники посылали мне письма, пусть развлекаются.
2
И письма не заставили себя ждать.
В этом районе почту доставляли рано, и наутро в девять часов почтальон бросил в ящик шесть конвертов.
Меня определенно вычислили. В охоту за мной включили самых лучших, самых талантливых - литературных тяжеловесов, умеющих за словами скрывать свои цели. Вот только, прочитав первое письмо, я сжег остальные, не читая, и развеял пепел на заднем дворе.
То, первое письмо сбивало с ног:
Дорогой Джейсон!
Не хочется сообщать тебе плохие новости, но твой друг Стэн Шапиро умер. Стэн совершил самоубийство вчера, рано утром, несколько раз проткнув свое сердце кухонным ножом…
Письмо подписала Бет.
Я не знал, правда ли это, но решил считать ложью, пока не получу доказательств.
Уничтожив корреспонденцию, я вернулся в дом. Они не могут причинить мне вреда, понял я. По крайней мере, физического. Они могут писать мерзкие письма, чтобы разрушить мою репутацию, заморозить банковский счет или натравить на меня секретную службу, внушив, что я угроза президенту, или убедить людей преследовать и унижать меня, но они не могут атаковать меня напрямую.
Мне хватит таланта бороться с ними на их уровне.
Предположим, они напишут Эдсону и заставят его выгнать меня из этого дома. Предупрежден - значит, вооружен. Я съездил в магазин, купил большой блокнот, коробку конвертов и двойную упаковку шариковых ручек. У двери стоял автомат по продаже марок, и на сдачу я купил десять марок для почтовых отправлений первого класса.
Я даже не стал тянуть до возвращения домой. Прямо в "фольксвагене" я написал письмо Эдсону: попросил не верить никаким письмам, порочащим меня, поскольку все, что в них написано, - ложь и клевета. Я вырвал лист из блокнота, сложил его, сунул в конверт, запечатал, наклеил марку и поехал в ближайшее почтовое отделение, где и бросил письмо в почтовый ящик.
Я мысленно назвал свое творение охранным письмом. Интересно, не с подобных ли писем началось колдовство, не смекнул ли сторонний наблюдатель, в чем дело, не догадался ли, что кое-кто умеет писать письма, обладающие силой, предсказывающие будущее или являющиеся причиной событий. Эта мысль показалась мне вполне здравой.
Вернувшись домой, я позвонил Эдсону на работу и спросил, можно ли использовать его сотовый телефон для междугородних звонков, пообещав оплатить их, как только придет счет. Эдсон сказал: "Прекрасно, валяй и не бери в голову". Я набрал телефон справочной, узнал номер телефона и позвонил в полицейский участок, к которому относился дом родителей Викки, сказал, что сильно тревожусь: жена уехала навестить родителей, но уже больше недели не дает о себе знать, а когда я попытался позвонить в дом ее родителей, мне сказали, что телефон отключен. Нельзя ли послать патрульного и проверить, все ли там в порядке.
Я снабдил сержанта именами, адресом и телефонным номером, и он пообещал перезвонить, как только появятся какие-нибудь новости.
Он действительно перезвонил через полчаса и был вне себя от ярости:
- Что за игры вы тут устраиваете? Не знаю, кем вы себя возомнили, но вы не имеете права тратить наше время на пустяки. Мы здесь работаем. Вы знаете, что фальшивые сообщения - преступление?
- Какие фальшивые сообщения? Я говорю вам правду. Я не могу найти жену и сына.
- Послушайте, я не знаю, чего вы добиваетесь, но, по словам соседей, мистер и миссис Рид продали дом и переехали в Миссури полгода тому назад. Никто ничего не знает об их дочери и внуке. Но никто не исчезал. Никого не похищали. Никакого преступления не было.
- У вас есть их новый адрес? Или телефон?
- Вы и так отняли у нас слишком много времени.
- Это не шутка! Я говорю серьезно! Сообщите мне фамилии соседей! Я им позвоню!
Сержант бросил трубку.
У меня возникло сильнейшее желание разбить телефон о стену. Здесь я оказался так же беспомощен и бессилен, как там. Похоже, остается лишь поехать в Аризону и самому поговорить с соседями. Но что, если соседи ничего не знают? Что, если Риды никому не оставили свой новый адрес? Что, если соседей предупредили -
письмом
- держаться от меня подальше, поскольку я безумен и опасен и нельзя отвечать ни на какие мои вопросы?
Вероятно, мысль о частном детективе была наиболее разумной. Можно снять еще денег с банковского счета и заплатить кому-нибудь за поиски Викки и Эрика… хотя где гарантии, что детектив не начнет получать письма с контрпредложениями?
В кухне зазвонил телефон.
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности и инстинктивно бросился на кухню, но на полпути вспомнил слова Эдсона: телефон не работает. Однако я схватил трубку и не услышал ни гудков, ни каких-либо других звуков. Я подергал рычаг. Ничего.
Какой-то сбой, сказал я себе, сигнал, который периодически проходит даже через неподключенный аппарат. Я вспомнил, как однажды завизжал детектор дыма, хотя в нем не было батареи.
Однако я прекрасно понимал, что дело совсем в другом.
Остаток дня я провел в заботах: покупал одежду, продукты, в публичной библиотеке искал в Интернете Викки и окольными путями пытался найти информацию о Писателях Писем, но поиски мои успехами не увенчались. Эдсон заглянул вечером с пиццей и пивом, мы потрепались, и я рассказал ему, что подумываю нанять частного детектива. Эдсон одобрил мою идею и предложил поспрашивать знакомых, чтобы посоветовали хорошего. Я его поблагодарил. Он предложил оплатить расходы, но это предложение я отклонил. Кое-что человек должен делать сам.
После ухода Эдсона дом показался мне… странным. Отключенные телефоны больше не звонили, я не слышал никаких звуков, не видел никаких теней или жутких огней, но что-то было неправильным, и я вдруг осознал, что дом не пуст. Как ни старался я игнорировать это ощущение, я не мог от него избавиться. Я чувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Я пытался рассуждать здраво, объективно. Вероятно, думал я, вера в колдовство и призраков началась с Писателей Писем. Чужое присутствие, которое я ощущал, могло быть всего лишь подсознательным признанием некоей личности, живущей в доме-двойнике в Стране Писателей Писем. Насколько я знал, тот мир и этот сосуществовали в разных физических измерениях с общим переходом на каком-то молекулярном уровне. Возможно, семья, проживавшая нынче в моем старом доме, тоже чувствовала, как мое второе "я" бродит по комнатам. А возможно, и нет.
Я чувствовал, что мои впечатления нельзя объяснить научным или даже псевдонаучным способом. В том, что происходило в этом доме, отсутствовала всякая логика.
Сочинение Писем - искусство, а не наука, и это прекрасно объясняло все различия.
Я бодрствовал до глубокой ночи, прислушиваясь к звукам, похожим на удары капель воды о дно пустой ванны, но доносившимся из коридора, и в конце концов забылся тяжелым сном.
Утром на кухонном столе я нашел миску с недоеденными хлопьями и стакан с недопитым апельсиновым соком. Рядом валялась "Лос-Анджелес таймс", раскрытая на спортивных страницах, а я точно знал, что на этот адрес не доставляются никакие газеты.
Я включил телевизор на полную громкость, чтобы слышать его изо всех помещений дома, проверил запоры на парадной и задней дверях (двери оказались запертыми), обошел весь дом, открывая по дороге все шкафы и шкафчики - искал незваного гостя. Никого я не нашел, но облегчения не испытал. Я убрал со стола, налил в чистый стакан апельсиновый сок и выпил его залпом, а потом попытался обдумать свой следующий шаг.
Надо сматываться.
Меня ничего с этим домом не связывает.
Я забрал сотовый телефон Эдсона, доехал до пляжа и прошелся по пирсу. Еще в колледже, когда не хватало денег на настоящее свидание, мы с Викки часто гуляли по пирсу, наблюдали за рыбаками и серферами, закатом и волнами. Тогда, в начале нашего знакомства, мы были счастливы, но сейчас мне было ужасно грустно. Я топал по толстым доскам, вдыхал соленый воздух, слушал гортанные крики чаек и сокрушался, как я мог допустить крах своего брака, как я мог предпочесть письма Викки.
Нет, я не выбирал, вдруг понял я. От меня ничего не зависело.
Эдсон позвонил около полудня и продиктовал мне фамилию частного детектива.
- Парень специализируется на пропавших людях. По моей просьбе его проверили. Он даже кое-что сделал для моего коллеги, искавшего давно потерянную возлюбленную. Он - профессионал.
Офис детектива находился поблизости, в Ньюпорт-Бич, на одном из верхних этажей высотки рядом с Фэшн-Айленд. Я позвонил договориться о встрече, и детектив предложил мне приехать немедленно. Я почувствовал себя марионеткой, которую дергают за веревочки, и, хотя я не разрешил Эдсону оплачивать расходы, был благодарен ему за участие. Каждая секунда неведения о Викки и Эрике казалась мне часом, проведенным в аду.
Детектив Патрик Скоулдер больше часа расспрашивал меня о жене и сыне, друзьях и родственниках, работе и отдыхе, пытаясь выудить как можно больше информации. В конце допроса я был совершенно измотан, но въедливость Скоулдера произвела на меня впечатление, внушила смутный оптимизм, и оставалось лишь молиться, чтобы парень не начал получать письма, которые заставили бы его отказаться от меня.
Придется и ему написать охранное письмо.
Я заплатил задаток и поспешил на стоянку за машиной. Вернувшись в дом Эдсона, я швырнул ключи на журнальный столик и прошел на кухню выпить воды…
Затрезвонил телефон.
Отключенный телефон.
Полный дурных предчувствий, я поднял трубку и осторожно сказал:
- Алло?
- Джейсон. - Голос слабый, почти шепот. Я не слышал его лет двадцать, но узнал мгновенно.
Голос моей матери. Никаких сомнений.