- …и приземлился на какую-то тетку в бассейне, сломал ей спину - на этом их дорога и закончилась. Они распались, и их засосало в трубу. Как воду из ванны. - Терри пожал плечами. - Но в восьмидесятых их музыка стала всплывать отдельными кусками. Собиратели пластинок вздули цены на их записи. Критики, ни разу о них не слышавшие, заинтересовались, и вдруг они оказались на одном уровне с "Procul Harum", "Cream", "The Doors" - ну, такого рода группами. Только почуднее. Кто-то нашел фрагмент любительского цветного фильма, где они давали концерт в Окленде, в шестьдесят восьмом, за пару месяцев до распада… и там Эрик Геросимини играет на белом клавишном инструменте, который никто опознать не может. Не "Вокс", не "Родос", не "Меллотрон". Но самое обидное - что в этом фрагменте нет звука. И я думаю, что он эти клавиши сам из кусочков собрал. Я слышал про этот инструмент - ходил о нем слух среди собирателей пластинок. Ни на одной записи этих клавиш нет, и никаких свидетельств, что они хоть на одном концерте были, кроме как в Окленде. Но у Геросимини было имя для этого инструмента. Он его… точнее, ее называл "Леди Франкенштейн".
- Так, постой, - перебил Джордж. - Если это он и есть, то как ты его нашел?
- В прошлом году разговорились мы с одним моим учеником-пианистом в Епископальном центре. Просто так трепались и стали говорить про прежние группы. Парню всего двадцать, но ретро знает отлично. И спрашивает, слышал ли я про такую группу, а еще и такую… я говорю да, да, и тут он мне выдает, что его дед был техником у гастролирующей группы, на западном побережье в середине - конце шестидесятых, вот откуда у него такой интерес. Потом обрушивает на меня, что дедушка не только техником был, но и волшебные грибы продавал, и хэш, и кислоту, и вообще все - группам, с которыми работал. Этот тип у них был, ну, как доктор Филголд. Вот внучек и говорит, что дедушка в шестьдесят седьмом был на приходе с парнем по имени Нейт Клив, были добрыми приятелями и до сих пор связь держат.
По бензомеру Терри увидел, что надо бы поискать заправку, потому что стрелка держалась чуть-чуть над литерой "Е".
- Нейт Клив играл на басу в "13-th floors", - продолжал Терри. - Это сейчас он доктор Натан Клив, профессор астрономии в университете Флориды. Я этого не знал до последнего времени, но сообразил, что могу начать с Дедушки. Изложил Кливу свое дело, написал, почему это мне так интересно. Он мне ответил, что знает, где живет Эрик Геросимини, но этот человек - анахорет, и посетителей ему не нужно. Интернета у него нет, сотового нет. Наконец он мне сказал, что напишет ему письмо. Бумажное, которое в почтовый ящик кладут. На это ушел не один месяц, но в мае пришло мне вот это. Приглашает меня к себе. Меня! - У него голос перехватило от наплыва чувств. - Парни, для клавишника это как Святой Грааль найти. Один из величайших кислотных исполнителей рока всех времен и народов зовет меня посмотреть на инструмент, который он создал. Это же как… легенда легенд. Вот почему я должен поехать. Вот почему должен увидеть сам.
- О’кей, я понял, - сказал Кочевник. - Но что в ней такого особенного?
- Поет, как голос женщины, - ответил Терри. - И более того. Доктор Клив говорит, что она как кольцо настроения - воспринимает душевное состояние музыканта. Он говорит, что Геросимини как-то встроил в нее жизнь, что тон меняется в зависимости от твоего настроения, от состояния эмоций. Он говорит, что она всех пугает, и в те немногие разы, когда он ее слышал, никакие два человека не могли добиться от нее одинакового звука. И это же ранние технологии, парни. До появления больших синтезаторов. Я хочу это услышать. Только услышать, вот и все.
Наступила тишина. "The Five" должна была давать концерт в "Стейнд-Гласс" в Альбукерке в субботу, девятого августа. Джордж подумал (зная, что Терри тоже уже подумал об этом), что если этот визит к Эрику Геросимини должен будет состояться, то произойдет это на следующий день, в субботу десятого. И тогда молчание нарушила Ариэль:
- Это ведь еще не все, Терри. Для тебя наверняка самое главное - сыграть на ней самому.
Терри кивнул.
- Ага, - ответил он тихо. - Вот это действительно правда. - Он увидел справа у съезда с дороги заправку "Шелл". - Бензин нужен, - сказал он и свернул на пандус. Съезжая с хайвея, он заметил в боковом зеркале, что темно-синий пикап, который много миль держался за ними, тоже свернул. Терри еще раз повернул направо у конца съезда, пикап взял налево и уехал по эстакаде.
- Мне бы поесть чего-нибудь. - Майк потянулся так, что спина хрустнула. Он снял наушники и слышал почти весь рассказ Терри. - Терри, - сказал он, когда "Жестянка" остановилась возле колонки под желтым пластиковым навесом, - с шестьдесят восьмого много воды утекло. Надеюсь, что "Леди Франкенштейн" не превратилась в редкозубую каргу, которая на ужин себе нагудеть не сможет.
Терри не ответил. Он думал о том, что сказал ему доктор Клив в одном из первых телефонных разговоров: "Должен вас предостеречь, что иногда лучше прошлое не трогать. Но если вы действительно хотите, чтобы я ему написал… если на самом деле хотите - я напишу".
Было как раз время для перерыва на туалет и на закуску газировкой или кофе, батончиками, поп-корном или что там еще есть в магазине при заправке - строение, покрашенное желтым, с красной каймой вдоль окон. У входа автомат со льдом, рядом с ним - хреновина со шлангом и раструбом, за пятьдесят центов подышать воздухом. На зеркальных стеклах смываемым мелом были написаны цены на пакеты пива разных сортов, литров колы и кварт моторного масла. Лежала стопка шин на продажу, хотя гаража не было. Кредитная карта, которой платили за бензин, была у Джорджа, так что он начал закачку, а остальные разминали ноги, ходили в туалет за зданием или в магазин что-нибудь купить.
На станции работали коренастая мексиканка и ее сын-подросток. На голове у него была черная бейсболка с лиловым логотипом "Nine Inch Nails". Кочевник купил бутылку газировки из холодильника и осушил ее наполовину, разгуливая между "Жестянкой" и трейлером, из тени на палящее солнце и обратно. Жара стояла адская, градусов сто в тени. Ариэль вышла из здания с бутылкой холодной воды и батончиком "Алмонд джой", который расплавился в обертке раньше, чем Ариэль успела его съесть. Она подошла к Кочевнику и увидела, что к колонке напротив подъехал джип техасского дорожного патруля. Оттуда вышел полицейский.
В помещении заправки, где кондиционер гремел, как в "Жестянке", но работал как минимум вдвое эффективнее, Терри купил себе колу и "баттлфингер", а Майк - имбирный эль, полдюжины глазированных пончиков и пакет вяленой говядины. Берк тем временем решила, что кофе она не хочет, и выбирала между различными сортами холодного чая в холодильнике. Ночь у нее прошла интересно. Когда аппаратура была погружена в трейлер от греха подальше, а выступление "Mudstaynes" закончилось, она вышла с какими-то подругами из Далласа и с подругами подруг - две девицы, которые знают Викторию Мэдден по салону тату "Чернильница Виктории" в Остине. Они были первой марки фанаты "Mudstaynes" и ехали на вечеринку к другой девице в Хайленд-парке, куда позже должна была заглянуть Джина Фейн. Так как Берк всегда была открыта моменту, она залезла на заднее сиденье кремового "Мерседеса CLK-350" с откидным верхом и полетела наперегонки с луной, зажатая между двумя сестрами с запахом "Мисс Диор шери" и "Эмбер романс".
Когда Берк приехала, вовсю гудела вечеринка мощностью так теток в шестьдесят. На комнатных растениях перемигивались лампочки, горели свечи - там, где их еще не сбили, прожигая дыры в персидских коврах, из колонок "Боуз" ревела Джина Фейн, плыл запах травы, наливали в бокалы со светящимися палочками "космосы" и "апплетини", слетали крышки с пивных бутылок - образцов множества микропивоварен. Берк смотрела текущее мимо нее дефиле продольно-полосатых блузок и клетчатых серферских шортов. Кто-то включил видео с записью свального лесбийского греха, но под общие вопли его выключили. Поставили гей-порно, но его тоже потребовали снять. Когда Берк глянула на экран в следующий раз, там крутился фильм "Из 13 в 30" - сцена, когда Дженнифер Гарнер танцует "Триллер". И это попало в резонанс.
Берк получала предложения почти непрерывно - от одной, от двух, от трех сразу. Она понимала, что тут дело в ее рельефных мышцах. И хотя она всегда была открыта моменту и всегда была готова подхлестывать события, иногда ей хотелось найти местечко просто посидеть, выпить пива и понаблюдать за разворачивающимся действием. Когда водной квартире набьются шестьдесят лесбиянок, да еще все время, кажется, приходят новые, когда течет выпивка и свободно выдается травка, драма со смертельным исходом неизбежна. Берк решила, что тут набилось как минимум двести двадцать четыре личности, и половина из них будет дезориентирована или озлоблена так, что простое "Чи ку!" (не бери в голову) не сможет успокоить. Вдруг сцепятся две натуралки - из тех, что любят тусоваться с лесбами, или музыку перекроет вопль: "Я Швейцария!" - означающий, что мирный договор нарушен и оказавшаяся среди боевых действий девушка пытается быть дипломатом. Кто-то попытался кого-то поцеловать взасос, кто-то уклонился или оттолкнул - и гнев развернулся черной змеей. Или же, наоборот, удачный поцелуй взасос и массаж языка на публике делался напоказ бывшей, чтобы понимала: на ней свет клином не сошелся. Берк видела, как за такой номер на красные кудри цвета пожарной машины вывалили ведро со льдом.
Очень было интересное зрелище. Представление после представления.
Берк заметила, что собралось очень много молодых девчонок. Лет этак девятнадцати, двадцати, двадцати одного. Некоторые были по-настоящему красивы. Держались стильно и с достоинством. Но все они чего-то искали, и вряд ли кто-нибудь знал чего. Секса? Конечно, но это лишь верхний слой, кожа. Горячая, веснушчатая, бело-лунная, загорелая и гладкая, эбеновая и блестящая, молодая, мягкая, приятная. Вот почему все они здесь собрались, вот что свело сестер вместе, и многие сказали бы, что это и есть жизнь, что вот она, цельная картина, вот это реальность, это суть секса и доминации, и в конце вечера - последний нежный поцелуй или едкое замечание, брошенное как пощечина. Но, думала Берк, вряд ли здесь кто-нибудь знает, чего ищет на самом деле… и в этом смысле нам ничуть не легче, чем натуралкам.
Может быть, тебе нужно общение, сколько найдешь его. Чужая молодость, красота, крутость - что угодно. Может быть, дело во власти над другими, в том, чтобы плясали под твою дудку. Реванш за испытанные унижение и боль. А секс - лишь способ это оформить.
Сидя на диване, глядя на проходящие тела и происходящие игры, Берк вспоминала открытку, которую прислал ей отец. Не Флойд, мать его, Фиск, а настоящий ее отец, Уоррен Бонневи. Прислал накануне первого ее концерта, когда ей было семнадцать. Открытка выцвела, заляпалась желтым и выглядела реликтом пятидесятых. На картинке порхали женщины с длинными ресницами, похожие на пчел. В строчке "С первым заработком!" слово "заработком" было зачеркнуто и сверху написано "концертом".
На развороте открытки было напечатано стихотворное поздравление:
Поздравление с новой работой
Поздравляю тебя с новым делом,
ты ведь этого очень хотела.
Смог бы много я наговорить,
но открытке всего не вместить.Стремись все выше, поднимайся и расти,
И будешь мед, как пчелка, в улей свой нести.
Эта последняя строка тоже была вычеркнута, а вместо нее написано:
Но помни, что живым отсюда не уйти.
Целую.
Уоррен.
Странно, да. Тревожно - тоже. Но отец же был сумасшедшим.
- Привет, я Нобль, - сказала женщина с темным загаром и с белыми прядями в волосах. В одной руке она держала бутылку "Сьерра-Невада пейл", а другую протягивала Берк. Было ей лет двадцать восемь - двадцать девять. Очень красивые зеленые глаза, уверенный голос. Одета в черную майку, облегающие джинсы и коричневые потертые ковбойские сапоги. Ничего ослепительного, но вполне сойдет.
Берк пожала ей руку и, когда Нобль спросила, свободно ли место рядом с ней, ответила, что вполне, пусть занимает…
- Слушай, можно тебя спросить?
Берк оторвалась от холодильника и важного выбора сорта чая. Майк подошел сзади, держа свой имбирный эль, коробку пончиков и пакет говядины.
- Давай, - сказала она, видя, что он не решается.
Майк глянул в сторону двери. Берк увидела входящего полицейского - молодой, очень аккуратный латиноамериканец подошел прямо к холодильнику и взял себе бутылку яблочного сока. Кивнул им, Майк спросил у него: "Как жизнь?" - а полицейский поставил бутылку на прилавок и заговорил по-испански с женщиной - они явно были хорошо знакомы.
- Что берешь? - спросил Майк.
- Пока не знаю. Ты это хотел спросить?
Она знала, что нет. Он всегда подбирался боком, как краб.
- Пробовала "В-8 фюжн"? Тропический апельсин у них хорош.
Она посмотрела ему в глаза, потому что он чертовски нервничал.
- Что случилось?
Майк смотрел вслед уходящему полицейскому. Они с Берк были тут одни, если не считать женщины с мальчиком.
- Да вот… я тут хотел узнать… Ты насчет песни думала?
- Какой песни?
- Ну, что Джон предложил, - объяснил Майк. - Чтобы к новой песне каждый написал слова.
- А, ты про эту фигню. - Берк улыбнулась, чуть раздвинув губы. - Новая "Кумбайя"?
Она решила попробовать тропический апельсин и полезла за ним в холодильник.
- Ну… да, о’кей, но… знаешь, может, не так это и глупо. - Майк пошел за ней к прилавку. - Я понимаю, к чему он клонит, но…
- К тому, чтобы работой нас занять, - перебила Берк, доставая деньги.
- Да, но… - Майк выглянул в окно, через все написанные мелом на стекле слова и цены. Машину уже заправили. Джордж расплатился у колонки и куда-то ушел - в туалет, наверное. Терри залезал в "Жестянку" - была очередь Кочевника вести. Кочевник и Ариэль пока что стояли в тени чуть поодаль. Полицейский поднял капот своей машины и вроде бы наливал воду из пластиковой канистры в резервуар омывателя. - Может, это неплохо, - продолжал Майк. - Чтобы все как-то вместе держались.
- А мы и так вместе, - напомнила она ему, убирая в карман сдачу. - Мы же в турне, как можно тут быть не вместе?
- Вместе - это в смысле не злиться друг на друга. Не ругать друг друга за развал. Быть на одной частоте… или как-то так.
Берк уже готова была выйти, но тут она остановилась и внимательно посмотрела на Майка, будто третий глаз на лице высматривала.
- А может, я злюсь?
Он пожал плечами - дескать, может, и он злится где-то в глубине души, но приходы в группу и уходы из нее - факт жизни музыканта. И ничего тут не сделаешь.
- А кто сказал, что мы развалились? - продолжала Берк. - Ну да, Джордж и Терри уходят. Мы их заменим и дальше будем играть. - Майк не успел ответить, что она принимает желаемое за действительное, как она прищурилась: - На одной частоте? Ты что, психологом доморощенным заделался?
Она двинулась к двери, ее слегка окатило жаром, но она остановилась, услышав слова Майка:
- Я начал писать песню. У меня еще не все, конечно… но думал, ты глянешь до того, как я еще кому-нибудь покажу.
Берк замолчала. Пару секунд она просто не знала, что сказать. На лице ее не отражались эмоции - такой у нее защитный барьер от мира, но в душе она была тронута. На миг ей даже почудилось, что она сейчас прослезится, но уж это фигушки. Дело было в том, что Майка Дэвиса она любит - насколько вообще может кого-нибудь любить. Они - сыгранная пара, спинной хребет, основа, близнецы ритма. Он всегда готов подставить ей шершавый локоть, чтобы было за что держаться, и она тоже готова ткнуть его в ребра, чтобы показать, что ей это нужно. Они законтачили с самого начала, если этот контакт подразумевает общие грубые шутки и пиво из одной бутылки. И вот он стоит и просит ее для него это сделать. Ему это важно, по глазам видно. "До того, как я еще кому-нибудь покажу".
Но она такая, как есть, ее не переделаешь, и у нее это легко бы не получилось.
- Ты что, запал на эту чушь насчет песню написать? Неужто у тебя дури на это хватило?
Он улыбнулся, но углы губ остались стянутыми.
- Может, я и чушь написал… в смысле никуда не годится… но до сих пор никто ни разу не просил меня написать слова. Ну да, я знаю, что не моя это работа. Ну, не та работа, которой от меня ждут. Но кто сказал, что нельзя попробовать? - Он поймал мелькнувшее в ее полуулыбке презрение и удвоил темп, как при игре двойным слэпом. - Если предполагается, что все будет о’кей и начнем с новой песни, где каждый примет участие… то я же тогда на пользу группе действую? И ты… ну, тоже могла бы свою долю внести.
- Мы не текстовики. - Берк говорила тихо и терпеливо, будто с ребенком или с собакой. - Джон, Ариэль и Терри - они текстовики. Я понятия не имею - ну никакого, nada, - как писать тексты песен. Давай-ка поехали.
Она вышла, Майк сразу следом за ней.
Полицейский уже опустил капот и губкой смывал слой пыли с ветрового стекла, которое не мог очистить неисправный "дворник".
- Ну пожалуйста, - сказал Майк.
Берк отошла только на два шага от двери. Она остановилась, поняв, что бывает время проявить суровость и бывает время не бояться быть доброй. Вот сейчас как раз второй случай.
Берк обернулась к Майку.
- Ладно, - вздохнула она. - Показывай, что там у тебя.
- В заднем кармане. Блокнот. - Прижимая к груди имбирный эль и пакет с закусками, Майк обернулся, чтобы она могла достать блокнот. - Слушай, я… Нет, на самом деле… спасибо тебе. Только никому не говори, ладно? В смысле пока не говори.
- Ладно. - Она с трудом вытащила зеленый блокнот. В таких тесных джинсах у него яйца либо сожмутся до изюмин, либо распухнут, как яблоки. - Слушай, как ты их надеваешь, черт побери?
- Просто натягиваю.
- Задница каучуковая, - заметила она и все-таки выдернула блокнот, пошатнувшись и отступив на пару шагов.
Что-то ударило в находящееся между ними окно.
Резкий треск - и рядом с меловым знаком доллара в цене упаковки "будвайзера" в окне появилась дыра. Берк это увидела, и Майк увидел, и еще они увидели, как серебристая трещина зазмеилась от краев дыры. Майк повернулся к Берк спросить, что за черт, и на глазах у Берк появилась вторая дыра, словно по волшебству - злому, злогребучему волшебству, - у Майка во лбу, в дюйме над левой бровью. Левый висок выпятился наружу, будто его ударили кулаком изнутри, рот остался открытым, будто он собирался что-то спросить, а бутылка имбирного эля взорвалась у ног, упав на бетон.
Майк почувствовал страшное давление в голове и вдруг стал падать - прочь от Берк, прочь от техасской жары, прочь от "Жестянки" у колонки и от друзей, что ждали там, падать спиной назад, падать в прошедшее время.