Все эти ценности постоянным потоком шли в британские музеи и частные собрания. Когда требовалось официально оформить вывоз какого-нибудь крупного раритета, то это не составляло для хитрого авантюриста особого труда. Обычно египетский чиновник, отвечающий за подготовку вывозных документов, только непонимающе пожимал плечами: "Зачем европейцам египетские камни, неужели у них не хватает своих?" – "О, в Европе достаточно камней, – отвечал на это Бельцони, вкладывая в карман чиновника крупную купюру, – но просто египетские камни лучшего качества".
Постоянные экспедиции принесли Бельцони большую известность как человека, для которого не существует ничего невозможного, но, увы, очень мало денег – скуповатый Генри Солт платил ему копейки за ценности, которые приносили организатором грабежа миллионы. В конце концов, раздосадованный Бельцони решил взять дело в свои руки.
На этот раз он отправился в Долину царей с небольшой командой преданных ему головорезов. Эта поездка мало напоминала археологическую экспедицию, скорее – гонку за деньгами или пиратский набег. Ничто не могло остановить Бельцони на пути к вожделенным деньгам. И уж тем более не могли остановить его происки конкурирующих шаек гробокопателей, в схватках с которыми итальянец потерял к концу экспедиции половину своих людей. Но всё это были просто мелочи по сравнению с добытым "товаром".
У Бельцони отсутствовало всякое уважение к бесценным произведениям древнего искусства и надгробным памятникам. Он пользовался такими методами, от которых у современных археологов волосы бы встали дыбом. Чтобы проникнуть в замурованные гробницы, итальянец без колебаний применял таран или старый добрый динамит. Этот двухметровый гигант сам спускался в тесные погребальные камеры, протискивался в узкие проходы и, подобно урагану, сметал всё на своём пути.
Вначале мумии его вовсе интересовали, и он беспощадно крушил древний прах в поисках драгоценных камней и папирусов. Но когда появились заказы на древних мертвецов, тут Бельцони начал проявлять большую осмотрительность, ведь мумии из бесполезного хлама превратились в его глазах в ценный товар, на котором можно было неплохо заработать…
Глава 4. Мумия на "Титанике"
– И как только люди их не боятся, – я имею в виду мумии? – задумчиво произнёс Марти. – Ты когда-нибудь слышал, Уилли, что на затонувшем в 1912 году "Титанике" перевозили мумию древнеегипетской колдуньи?
– Нет, – оживился Бартон, – а что ты об этом знаешь?
– Мой дядюшка, как тебе отлично известно, являлся одним из директоров морской страховой компании "Ллойд", так что я в курсе некоторых деталей. Корабль, считался непотопляемым и тем не менее погиб, налетев на айсберг. Многие уверены, что в катастрофе виновна именно мумия.
Дома у Марти частенько заходил разговор о событиях весны 1912 года. Это была самая значительная морская катастрофа за время карьеры дядюшки Марти и потому отставной служащий крупнейшей в мире страховой компании "Ллойд" при каждом удобном случае любил порассуждать о ней за сигарой и рюмкой коньяка.
По его глубокому убеждению, свою особую таинственную роль в этой катастрофе сыграл капитан Смит. Это был безупречной репутации моряк, настоящий морской волк – да мало ли можно дать эпитетов человеку, которому доверили командовать самым крупным кораблём своего времени!
Прекрасный был капитан, но только до 15 апреля 1912 года. В тот день, едва ли не во всех его приказах, поступках и даже манере держаться явно сквозила какая-то ни с чем не сообразующаяся странность.
Сначала он вдруг приказал изменить курс корабля, затем последовало распоряжение предельно увеличить скорость движения – и это не смотря на неоднократные предупреждения с других кораблей о наличии в этом районе крупных айсбергов. Потом, когда уже потребовалось срочно спускать шлюпки на воду, Смит своими действиями внес лишь сумятицу в действия команды; счет шел на секунды, а капитан, казалось, полностью утратил способность принимать ответственные решения. Когда же, наконец, он очнулся от апатии, было уже поздно: больше половины пассажиров и большинство членов команды были обречены на гибель из-за того, что почти все шлюпки, спущенные на воду, оказались полупустыми…
В том единственном рейсе на борту "Титаника" находились две тысячи пассажиров; в трюмы загрузили сорок тонн картофеля, двенадцать тысяч бутылок минеральной воды, семь тысяч мешков кофе, тридцать пять тысяч куриных яиц и… одну египетскую мумию. Лорд Кентервиль вез её из Лондона в Нью-Йорк. Это были забальзамированные останки придворной прорицательницы Аменофис, весьма популярной личности при дворе фараона Аменхотепа IV, о чем говорило обилие богатых украшений и амулетов, обязательных на особах столь высокого социального положения. В Египте мумия была извлечена из усыпальницы, над которой стоял небольшой храм. Говорят, что когда профессиональный искатель древностей итальянец Марченцо Урицы открыл саркофаг с этой мумией, под её головой лежала фигура Осириса с такой надписью: "Восстань из праха, и взор твой сокрушит всех, кто встанет на твоем пути". На глазах мумии лежали "магические" самоцветы, которые на "Титанике" по какой-то неизвестной причине сняли.
Мумия была слишком ценным грузом, чтобы держать ее в трюме, поэтому деревянный ящик с саркофагом, в котором она находилась, поместили в небольшое подсобное помещение, расположенное прямо за капитанским мостиком.
Уже потом выяснилось, что многие вахтенные офицеры и рулевые матросы в том рейсе вели себя как-то странно. Привлечённый к расследованию эксперт-учёный объяснил это так, что давно известно, что немало исследователей, имевших дело с мумиями, мучились потом определенными помутнениями рассудка: бредили наяву, впадали в прострацию, утрачивали дееспособность. И кто знает, может быть, "сокрушающий взор" именитой предсказательницы пронзил капитана Смита, и он стал еще одной жертвой проклятия фараонов?! Вполне возможно, что лорд Кентервиль предложил первому лицу на корабле осмотреть мумию жрицы-прорицательницы, для чего снял с её глаз магические камни, что и повлияло на поведение капитана и решило судьбу "Титаника".
Поведав всё это своему другу, Марти высказал своё мнение:
– Ты как знаешь, Уилли, но я бы ни за какие блага мира не поехал в этот Египет, где порядочному джентльмену и честному христианину угрожает вся эта тысячелетняя чертовщина.
На это Уильям, перепрыгивая через ступеньки, только ухмыльнулся. Нет, всё-таки настоящим мужчиной надо родиться!
Милый, милый Марти, разве он мог понять душу юного романтика, уже предвкушающего фантастические приключения и лавровый венок общепризнанного храбреца. Видимо, подруга Бартона была права, когда в разговорах частенько снисходительно отзывалась о Когмане, как о, в общем-то, милом юноше, но совершенном тюфяке.
Глава 5. "Шутка" Размзеса Второго
Насвистывая бравый марш королевских гвардейцев, Бартон отправился на встречу с любимой. По дороге он продолжал размышлять о мумиях и жутковатом ореоле, который их окружает. Решив не слишком доверять страшилкам, которыми нагрузил его в дорогу впечатлительный Март, Бартон с откровенной иронией вспомнил и другую "кошмарную" историю. Её поведал матери Марти друг их семьи – старый полковник Джеймс Вудли, целый год прослуживший военным советником при дворе египетского паши.
"Полковник клялся моей матушке, что лично был свидетелем всего – уверял Марти. – Особенно в рассказе полковника мне понравился эпизод, в котором он рыбкой сиганул в окошко!". Очкарик от души рассмеялся. Впрочем, он тут же виновато огляделся, как бы окружающие не сочли такое его поведение чересчур вызывающим.
…История, о которой рассказал матери Мартса друг семьи, действительно произошла в Национальном музее Каира, где с 1886 года покоились под неусыпным наблюдением специалистов останки фараона Рамзеса II.
Вечер того дня выдался на редкость влажным и жарким. Как обычно, зал саркофагов был полон посетителей. Но с наступлением темноты вспыхнул непонятный свет, и вдруг из саркофага Рамзеса II раздался резкий, протяжный скрежет. Посетители увидели леденящую кровь картину: саркофаг под стеклом качнулся, потом мелькнул немым криком перекошенный рот мумифицированного фараона; почерневшее скелетообразное тело его содрогнулось, лопнули стягивавшие мумию бинты; руки, покоившиеся на груди, вдруг резко и страшно ударили в стеклянную крышку витрины; осколки битого стекла посыпались на пол. Казалось, что мумия – иссушенный и несколько секунд назад ещё надежно запеленатый труп – вот-вот бросится на насмерть перепуганных туристов.
Многие из стоявших в первых рядах женщин попадали в обморок, но их кавалеры больше думали о собственном спасении, чем о лишившихся чувств дамах. Началась давка. Ломая ноги и ребра, люди гроздьями посыпались с лестницы, ведущей из зала. Среди тех, кто выпрыгивал прямо из окон, оказался и бравый полковник Вудли, который честно признался матушке Марти, что от охватившего его ужаса на время забыл о достоинстве британского офицера.
Утренние выпуски газет не пожалели красок, смакуя это событие и на все лады обсуждая "психическую атаку" фараона. Но позже авторитетные ученые заметно приглушили возбужденный газетный хор, пояснив, что причиной события стали повышенная духота и влажность. Мумии должны находиться в сухом, прохладном воздухе гробницы, а в экспозиционном зале музея в тот вечер были настоящие тропики.
Побывавшие после инцидента в музее журналисты, в подробностях описали, как злополучная мумия, словно удовлетворившись произведенным эффектом, застыла в жутковато-насмешливой позе, склонив голову на костлявое плечо; лицо ее, вновь скрытое под погребальной маской, теперь было обращено на север – к Долине Царей. Стекло витрины заменили, и Рамзес II опять успокоился на своем музейном ложе – ещё туже запеленатый в погребальные бинты, со вновь скрещенными на груди руками…
Отъезд был назначен на завтрашний вечер, и Бартон спешил нанести прощальный визит в дорогой его сердцу дом. Пока его милая Диана даже не догадывалась, какое опасное дело предстояло её любимому.
Впрочем, как Уильям и ожидал, далее порога его не пустили. Мерзавец лакей, выполняя распоряжение отца Дианы, поспешил захлопнуть перед молодым человеком дверь, едва разглядев в сумраке улицы его лицо. Так что Бартону осталось только в бессильной ярости колотить набалдашником своей трости по дубовой двери.
С того дня, как отец девушки, отставной майор Брейнс узнал, что жених дочери, вместо достойной молодого джентльмена его социального положения воинской службы в одной из колоний империи, выбрал профессию малопочтенного писаки, он тут же отказал ему от дома.
– Отныне, сударь, вы для меня дезертир Кардиганского полка! Ведь именно туда вас пристроил ваш батюшка лорд Бартон, но вы, по неизвестной мне причине, в полк позорно не явились! – именно так заявил Уильяму отец Дианы. При этом медали на его алом мундире, который старый солдафон предпочитал всякой другой домашней одежде, гневно позвякивали..
Приговор был вынесен, но Уильям не привык капитулировать перед ударами судьбы. Вот и сейчас, обойдя дом, он быстро перемахнул через низкую ограду, продрался сквозь аккуратно подстриженный кустарник и вскоре уже стоял в тени раскидистого клёна прямо под заветным окном. После того, как от стекла с тихим с отлетел третий, метко брошенный им камешек, молодой человек наконец увидел свою встревоженную возлюбленную.
Это была совсем юная миниатюрная миловидная блондинка с мечтательным выражением на личике. Каждый раз, когда Бартон вновь видел её, внутри всё обмирало от восторга. Несмотря на её неоднократные признания во взаимности, молодому человеку трудно было до конца поверить в то, что такая прекрасная девушка всерьёз может увлечься рыжим и конопатым коротышкой вроде него.
Сильно волнуясь, Уильям вышел из тени. При виде знакомого силуэта под окном девушка счастливо улыбнулась и поспешила распахнуть окно.
– Что ты делаешь, безумец?! Отец запросто подстрелит тебя, и его оправдают, ведь всем известно, что он был тяжело контужен в Южной Африке! – воскликнула Диана. Впрочем, не смотря на внешнюю озабоченность её голос буквально звенел нотками счастья.
– Я не мог не придти, ведь завтра я уезжаю – старательно изображая мужественную суровость собирающегося в поход воина, сдержанно сообщил молодой человек.
– Куда? – Её улыбка потускнела.
– На восток. Мне, наконец, доверили ответственное дело. Думаю, что когда я вернусь, твой папаша будет разговаривать со мной более уважительно.
– Послушай, Уильям, ты не должен рисковать собой только ради того, чтобы понравиться моему отцу. Поклянись мне, что не будешь разыгрывать из себя героя.
– Прости, Ди, но этого я тебе обещать не могу. Честно говоря, я готов запустить руку самому дьяволу в пасть, лишь бы только проявить себя и доказать твоему отцу, что для того чтобы быть героем вовсе не обязательно носить эполеты. Да и ты сама много раз говорила, что каждый молодой мужчина должен завоевать своё счастье, совершив какой-нибудь героический поступок.
В это время за спиной Дианы внезапно раздался торжествующий рык хозяина дома:
– Ага! Вот как ты, маленькая негодница, уважаешь волю родителя? Воры! В мой дом пытаются пробраться воры! Ну-ка отойди, дочка, сейчас я немного поупражняюсь в стрельбе по бегущему кабану.
Раздался металлический лязг передёргиваемого ружейного затвора. Бартону пришлось срочно уносить ноги, дабы не стать мишенью для полоумного отставника, который, не смотря на контузию, наверняка сохранил отменную сноровку в обращении с винтовкой.
На следующее утро, прощаясь с приехавшим проводить его до пароходного трапа Марти, Бартон попросил друга посещать дом своей возлюбленной, для того, чтобы тайно передавать Диане весточки от него.
Глава 6. Таинственный Восток
В Каире Уильяму некоторое время пришлось искать подходящий транспорт и заслуживающих доверия попутчиков, так как ещё в Лондоне его предупредили о большой опасности путешествия через пустыню.
Впрочем, с самого первого дня в Египте ему начала сопутствовать удача. Утром к нему в гостиничный номер пожаловал с подносом в руках сам хозяин отеля. Круглолицый добряк принёс молодому британцу самый настоящий английский завтрак, состоящий из яичницы, тоста, жареной сосиски, помидоров, грибов и обязательной чашки чая с молоком. Непонятно только, где он достал грибы. Хотя знающие Каир люди предупреждали Бартона, что в этом городе за деньги можно достать всё.
Вскоре выяснилось, что услужливый египтянин пятнадцать лет прожил в Англии и просто обожает англичан и всё английское. Он же взялся решить проблему с поиском транспорта.
Вначале Бартону был предложен длинноногий двугорбый "рысак" прямо с местного верблюжьего рынка (на втором таком же "скакуне" Бартона должен был сопровождать до лагеря археологов сын хозяина). И хотя Уильям морально подготовился к суровой местной экзотике, но предложение отправиться в пески верхом на верблюде показалось ему крайне неудачной идеей. Впрочем, его отказ нисколько не обидел хозяина.
Уже на следующее утро Бартону был предложен потрёпанный аэроплан марки "Сопвич", застрявший здесь с мировой войны вместе со своим пилотом – краснолицым грузным новозеландцем. Но крайне ветхий внешний вид самолёта и запойная внешность лётчика также не внушили журналисту ни малейшего доверия. Поэтому поиски транспортного средства были продолжены.
А пока молодой человек с удовольствием изучал культуру незнакомой страны. Он много бродил по узким улочкам, посещал шумные восточные базары, ремесленные лавки. Красота местных женщин осталась для него загадкой, ибо суровые законы ислама делали недоступными их прелести для постороннего мужского взгляда. Уильяму оставалось восторгаться шедеврами средневековой архитектуры, сочными красками и запахами восточных базаров, произведениями гончаров и золотых дел мастеров.
А вот местные торговцы, извозчики и гостиничные служащие англичанину не понравились своей излишней назойливостью, выражающейся в склонности к попрошайничеству. Любой лифтёр или уборщик туалетов пытался выманить у него чаевые, чаще всего незаслуженные. На улицах и на рынках Уильяму чуть ли не силой пытались навязать ненужные ему товары, и только угроза вызвать полицию избавляла его от назойливых продавцов.
И именно в эти дни в его дневнике появилась описание первого курьёзного происшествия:
"Сегодня я решил продегустировать блюда местной кухни. Обычно европейские туристы избегают посещать уличные бистро, но я решил рискнуть и чуть не поплатился за это своим несчастным желудком. В отличие от ресторанов крупных отелей, уличная еда действительно очень дешёвая. Всего за четыре пиастра (приблизительно двенадцать наших пенсов) мне подали фаршированных тушёными овощами жареных голубей. Довольно вкусно, хотя и ничего необычного. Но потом я, через переводчика, попросил принести мне какое-нибудь интересное местное блюдо. Тогда хозяин заведения лично подал мне свежеприготовленные котлеты из рубленой говядины, приправленные каким-то соусом, сложное название которого на арабском я не запомнил.
Данный соус произвёл настоящий пожар внутри меня, так как оказался непереносимо острым для европейского нутра. Едва отведав первый кусок мяса под этим соусом, я буквально почувствовал, что проглотил раскалённые угли. Ужас на моём лице передался хозяину и его служкам. Должно быть, бедняги решили, что сейчас в их заведении появится свежезапечёный труп заезжего англичанина, за что по местным законам запросто можно лишится головы. Все в панике бросились за напитками и стали подавать мне кувшины и пиалы с молоком и сладкой прохладной водой. Не помню уж сколько галлонов жидкости я в себя принял, но пожар был потушен. С большим трудом удалось охладить мои внутренности, так что теперь до местной кухни я не охоч.
Кстати, на прощание счастливый моим спасением хозяин сообщил мне название блюда. В вольном переводе на английский оно звучит примерно как "мужской огонь". Оказывается, вкусивший его мужчина потом в течение недели ежедневно способен осчастливливать свой гарем. Видимо, хозяин решил, что у такого хорошо одетого иностранного шейха, как я, обязательно должен иметься личный гарем. Что ж, было бы совсем не плохо, так как, должен признаться, местный жаркий климат и загадочные миндалевидные глаза восточных красавиц в узких разрезах хигабов (местная разновидность паранджи) безо всяких соусов разжигают во мне пожар особого свойства.
Впрочем, не стоит всерьёз увлекаться всей этой восточной мишурой. Впереди меня ждут великие дела!
20 ноября 1922 года Каир"