* * *
Знатоки называют её Золотая Богиня. При этих словах их глаза становятся бархатными, ласковыми, а голос нежным, словно они видят перед собою предмет своего обожания. Говорят, что это мельчайшая пудра, похожая на пыль, но не золотая, как можно было бы ожидать, даже не белая, а черная, матовая, похожая на измельчённый уголь.
Золотая Богиня овеяна легендами. Нет такого человека, который смог бы рассказать вам всю правду о ней. В некотором роде это самый настоящий миф наших дней. Одни говорят, что истоки легенды нужно искать в секретных научных лабораториях, и есть даже такие, кто наделяет наркотик таинственными целебными свойствами. Иные утверждают, что он натурального происхождения. Будто бы в джунглях произрастает самое невинное растение, из безобидного сока которого, конечно, если знать технологию изготовления, можно получить желанный черный порошок. Даже сам таинственный обладатель Золотой Богини, миллиардер и коллекционер ювелирных редкостей Гуо Цзянь, никогда не признается, что держал в руках шкатулочку из чистого золота, украшенную изумительным смарагдом, от которой и пошло название черного порошка.
Про Гуо Цзяня рассказывают многое. Это личность не менее загадочная. Настырные журналисты не раз задавали ему вопросы касательно существования знаменитого наркотика, и каждый раз этот толстяк с удивительной хитринкой в глазах самым любопытным из них отвечал вопросом на вопрос: "Отчего предприимчивый миллиардер, сколотивший по мнению властей, состояние на торговле наркотиками, не торгует Золотой Богиней пускай и за очень большие деньги"?
Рассказывают, что, понимая толк в запретных удовольствиях, какие только может доставить себе за деньги богатый человек, пресыщенный сверх меры каждым из них, он однажды поставил себе целью раздобыть наркотик, который доставлял бы такое наслаждение, подняться выше которого, стало бы равносильно смерти. Существует другая более необычная история тоже связанная с Гуо Цзянем. Будто бы однажды ему явился злой дух, возжелавший власти над людьми. В обмен за преданность, он подарил Гуо Цзяню ту самую золотую шкатулку с ее удивительным содержимым. С того дня якобы берет начало ювелирная коллекция миллиардера и его огромное состояние.
Легендарную Золотую Богиню невозможно купить. Получить её можно только из рук самого Гуо Цзяня в награду за услугу, в которой он мог бы быть заинтересован. Франц очень любил порассуждать об этом на досуге. Он поклялся, что однажды отыщет способ, как оказаться полезным человеку, который ни в чём не нуждался и все без исключения мог оплатить деньгами. Я никогда не воспринимала эти рассуждения всерьез, справедливо полагая, что на поиски может уйти вся жизнь. Слишком уж бесспорной по-моему мнению должна была быть оказанная Гуо Цзяню услуга.
* * *
Осень 2хх5 года
Я смогла довольно удобно устроиться на зеленой деревянной скамье с изогнутыми чугунными ножками. Вокруг стоял густой, почти осязаемый аромат тропических цветов, свежей зелени и влажной земли. Сад был великолепен. Пышная растительность создавала немало закрытых от посторонних глаз интимных уголков. Тут располагались скамейки, небольшие фонтаны, даже кристально чистые рукотворные ручейки.
Я бодрилась, но путь до больничного зимнего сада дался мне нелегко. Последние шаги я проделала, судорожно схватившись за грудь. Затем, обессиленная, скорее упала, чем уселась на скамью. Всему виной оказался резвый старт, который я скорее по привычке, нежели по настойчивой необходимости (меня, как могло показаться со стороны, вовсе никто не торопил) взяла, покинув кабину лифта на первом этаже. Десяток быстрых шагов оказался для меня пределом, за которым начинались сбившееся дыхание, странная боль в руке и не объяснимые никакими законами физики кульбиты за грудиной. Пришлось прислониться к одной из колонн, что во множестве поддерживали своды вестибюля, и обождать. Чтобы не тратить времени попусту, я огляделась по сторонам и, руководствуясь довольно внятной системой указателей, наметила дальнейший путь.
Огромная зала впечатляла своей помпезностью, ничем кроме, пожалуй, упомянутых мною указателей, не выдавая своей принадлежности. Она скорее напоминала вестибюль торгового центра, чем центральный больничный холл. Множество изящных, казалось совсем невесомых, колонн поддерживали арочные своды. Ажурная резьба придавала им еще более хрупкий вид. На полах, выложенных неизвестным мне материалом, не было заметно ни единого соединительного шва, и со стороны они выглядели абсолютно цельными. По правую руку шел длинный ряд магазинов с ярко освещенными стеклянными витринами. Я подняла глаза и замерла от восторга. Крестовые своды с золотыми нервюрами были расписаны в восточном стиле. Насыщенные краски и необычный узор притягивали взгляд. Я заметила, как ещё несколько посетителей, задрав головы, зачаровано крутились на месте.
Большой купол окружного госпиталя был чудом архитектуры. По мнению одних – это отвратительный прыщ на прекрасном лице города, по утверждению других – торжество строительной технологии, совершенное и уникальное. Купол стал достопримечательностью, и туристы толпами приходят полюбоваться его сверкающими гранями. На одном из небоскребов, что недалеко от комплекса, власти устроили смотровую площадку. Отсюда можно бросить взгляд на купол с высоты птичьего полета. Сейчас я находилась внутри рукотворного чуда, стоившего своим создателям немалых трудов. Сам купол задумывался, как защита от непогоды и как теплица для огромного зимнего сада. С инженерной точки зрения он был великолепен. Внутри, под сферой, смешались различные стили и эпохи. Непоследовательность, которую частенько критиковали: cталь, бетон и стекло сочетались тут с буйной растительностью тропического леса. Удивительное единение технологии и первозданной природы!
Раньше мне не доводилось посещать комплекс, поэтому я не знала, как на самом деле выглядит помещавшееся под куполом здание госпиталя. Каково же было мое удивление, когда, оказавшись снаружи, я обнаружила перед собой простое здание из стекла и бетона. Обычный куб, никак не вязавшийся с внутренним убранством вестибюля в стиле готического средневековья.
Удивление продлилось недолго. Моё внимание привлек сад, где обилие растений удивительным образом сочеталось со строжайшей планировкой. Свойственная тропическим лесам буйная растительность стараниями садовников предстала в непривычном, строго упорядоченном виде. Я обнаружила несколько восьмигранных деревянных беседок, увы, занятых посетителями, и множество скамеек. По счастью некоторые, самые уединенные из них, пустовали, и там мне никто не смог бы помешать.
Выбрав безлюдное местечко и примостившись на неудобной скамье, я принялась восстанавливать связь с внешним миром. Глобальная сеть мгновенно приняла пароль. Вера оказалась права. В оранжерее не действовали установленные внутри здания ограничения. Перед глазами включилась голографическая панель управления, спустя секунду сигнал ушел в эфир. Взволнованное лицо Франца возникло в видеофрейме, передающим изображение собеседника. Памятуя о своем неприглядном внешнем виде, я почти инстинктивно потянулась вперед с целью поскорее отключить эту функцию, но вовремя спохватилась. Разговор предстоял слишком серьезный, чтобы так глупо свалять дурака. Мой любовник выглядел не лучше. Темные круги под глазами выдавали бессонные, полные тревог, ночи. Я и не подозревала, что он способен так волноваться. После сумбурных расспросов воцарилась пауза. Долгая гнетущая тишина. Я воспользовалась ею для сжатого разъяснения, коротко объяснив только самое основное из того, что произошло в баре. Подробности моего пребывания в больнице я оставила для личной встречи.
Все это время Франц продолжал молчать. Наконец, он промычал нечто нечленораздельное, укоризненно покачал головой, а затем надолго задумался, перестав обращать на меня внимание. Безмолвие прерывалось помехами. Тем легким потрескиванием, от которого, наверное, никогда не избавится телефонная связь. Затем глухой, хрипловатый голос, словно у моего собеседника пересохло в горле, приказал:
– Оставайся в окружном госпитале. Завтра я приеду. Настоятельно прошу тебя, никуда больше не исчезай. Ситуация и без того слишком усложнилась.
Моё мнение на этот счет Франца не заинтересовало. Я даже слова вставить не успела, ни чтобы выразить согласие, ни для того, чтобы оправдаться. Он быстро выключил связь. Вслед за этим учетная запись перестала быть активной. Видимо ему потребовалось время спокойно поразмыслить и составить план. Что ж, я не собиралась ему в этом мешать.
* * *
Я спала на удивление крепко. Разговор с Францем подействовал на меня успокаивающе. В жизни нет ничего более приятного, чем когда за решение самых трудных ваших проблем берется кто-то другой. Следующим утром я открыла глаза полная самых радужных надежд.
Хорошее, я бы даже сказала, игривое настроение не покидало меня всё утро. Вера поглядывала на меня с удивлением, но расспрашивать не стала. Происходящее действительно было несколько необычно. Жизнерадостность не свойственна моей натуре. По характеру я меланхолик. Скучная безрадостная жизнь, в которой ничего не менялось вплоть до появления любимого мужчины, превратила меня в озлобившегося интроверта. Удивительно, но тем утром я действительно верила, что сгустившиеся на до мною тучи скоро рассеются.
* * *
– Завтрак омерзителен!
Вера взяла тарелку и решительно выкинула свою порцию в мусорное ведро. Торжественно, почти благоговейно добыла из-под матраса крекеры, шоколад, устроилась поудобнее на кровати, поджав под себя ноги, и принялась завтракать.
Будучи полностью погружена в собственные мысли, я съела все, что принесли, даже не заметив вкуса. Думаю, это пошло мне на пользу. Подкрепившись, я почувствовала себя лучше. Хотя слабость ещё давала о себе знать, полный желудок настроил меня на более оптимистичный лад.
Сиделка, собиравшая у больных грязную посуду, и администратор отделения, вошедшая следом за ней, изрядно переполошили мою соседку, которая едва успела припрятать лакомства. Ловко (вот что значит практика!) запихнув под подушку яркие пакетики, смахнув крошки на пол, Вера бледная, точно сама смерть, рухнула на постель почти совсем без сил. Вид у нее действительно был больной.
Нарушение предписанного врачами режима было чревато лишением права на выплаты по медицинской страховке. Страховщики довольно ревностно следили за соблюдением правил и цеплялись за любой мало-мальски удобный повод уменьшить свои расходы. В особых случаях компания имела право отказаться оплачивать лечение в дальнейшем. По большому счету Вера была для этих шакалов просто находкой.
* * *
Администратор, молодая красивая женщина, уверенно переступила порог палаты и направилась ко мне. Ее длинные тонкие ноги, скрытые синей узкой юбкой до колен, были обуты в изящные туфельки на высоких тонких каблучках. Стройную фигуру женщины подчеркивал добротно скроенный серый деловой пиджак. На плечи она накинула зеленый врачебный халат. В руке администратор держала миниатюрный сканер размером не больше тюбика с помадой.
Больничная палата сразу наполнилась приятным ароматом дорогих и ужасно навязчивых духов. На соседку, которая наблюдала за гостьей с вороватым видом, стараясь избегать прямых взглядов, администратор по счастью не обратила ни малейшего внимания. Женщина выглядела собранной и деловой. Она видимо куда-то спешила. Строгое выражение лица совсем не располагало к более тесному знакомству. Первым делом, не церемонясь, администратор схватила меня за руку и поднесла сканер к внешней стороне правой ладони, где находился чип с гражданской информацией. Там хранилось буквально все: от личного кода и номера социальной страховки, до группы крови. Место, куда вживлялся чип, выбиралось индивидуально. Отыскать такой миниатюрный прибор было бы нелегко, однако разработчики этой технологии нашли простое и элегантное решение проблемы. Чтобы сканер легко находил миниатюрный наноаппарат, моментально устанавливая с ним беспроводную связь, они обозначали место операции объемной голографической наклейкой, дизайн которой можно было выбрать самому, и при желании менять его хоть несколько раз на день. Наклейка надежно прикреплялась к коже, тем не менее, позволяя порам дышать. Модницы сразу же ухватились за эту идею, открыв, таким образом, новое направление в индустрии украшений. Моя наклейка, похожая на дорогое ювелирное украшение, рубин в обрамлении бриллиантов, была особенно модна два года назад. С тех пор новых я не покупала. Я трудно расстаюсь с вещами. Дело тут вовсе не в скупости, скорее в привычке.
Администратор отделения не посчитала необходимым представиться. Однако на пластиковой табличке, прикрепленной к халату, значилось имя Марион Менг. Она чем-то напоминала кинозвезду. Даже имя у неё было звучное и красивое, как у знаменитостей. Длинные, завитые у кончиков локоны карамельного оттенка, идеально причесанные, красиво оттеняли белоснежную в синеватых прожилках, что обычно свойственно рыжим людям, кожу. На лицо был нанесен яркий макияж. Он удивительно подходил ей, создавая по-настоящему цельный образ. Тонкие пальцы украшало несколько золотых колец, однако ни одно из них не было обручальным. Похоже наша гостья не была замужем.
– Направление, – коротко потребовала мисс Менг, протянув руку.
Я подала сложенную вчетверо бумажку, предварительно добыв её из ящика прикроватной тумбочки. Администратор, нахмурившись, повертела листок в руках. Затем развернула и поднесла сканер. Отпечатанный на направлении штриховой код был моментально считан устройством.
– Ну, вот и все, – женщина улыбнулась, но взгляд ее остался холоден. – Все данные и назначения врача направлены в лабораторию медицинского клонирования. Можете уже сегодня сходить туда для сдачи анализов и получения разъяснений. С этой минуты я попрошу вас строго соблюдать все предписания врачей. Учитывая некоторые особенности вашей истории болезни, страховая компания официально отказалась оплачивать лечение, передав вас на попечение Центрального Социального Бюро. Вынуждена предупредить, что нарушения, допущенные вами ранее, исключают возможность даже малейшего отклонения от назначенных врачами процедур. В противном случае, мы будем вынуждены выписать вас.
Все это время Вера напряженно прислушивалась к нашей беседе, стараясь не пропустить ни единого слова, "сверля" взглядом спину госпожи Менг, будто желая продырявить ее им насквозь. Снедаемая любопытством, она теребила кончик больничной пижамы, не в силах скрыть охватившие ее противоречивые чувства. С одной стороны ей не терпелось засыпать меня вопросами, с другой – личная жизнь неприкосновенна, а Вера, надо отметить, не всегда оправданно считала себя тактичным человеком.
Все же, едва наша посетительница ушла, она не смогла сдержаться, чтобы не спросить:
– Но почему же, господи ты, боже мой, тебя лишили выплат?
Случай действительно исключительный. Так что интерес моей соседки по палате был вполне обоснован. В наше время, когда условия предоставления медицинских услуг расписаны вплоть до мелочей, пациенты предпочитают не нарушать правил, установленных страховыми компаниями. Оказаться на попечении государства, как это произошло со мной, означало получение минимума необходимых услуг при максимальном контроле со стороны Социального Бюро и медицинского персонала. Высшая степень контроля влекла за собой множество унизительных процедур, вплоть до ежедневного забора крови с целью выяснить принимает ли пациент прописанные врачом лекарства или не менее унизительного опроса свидетелей, когда соседи по палате вольно или невольно превращаются в надсмотрщиков, и вынуждены докладывать о малейших нарушениях режима.
На вопрос Веры я неопределенно пожала плечами и мрачно пояснила:
– Дело в моей генетической карте. Я сирота. Росла в детском доме. Врач как-то объяснил мне, что у моей матери это, скорее всего, была не запланированная беременность. Скрининг плода до рождения не проводили. Видишь ли, у меня предрасположенность к болезням сердца.
– Страховая компания поставила ряд условий, – догадалась Вера, – нарушив которые, ты лишаешься денег на лечение!
– Что же ты нарушила? – помолчав, вдруг спросила она.
Я предпочла промолчать.
* * *
После обеда Веру пришли навестить сынишка и дочь. Стиви c Миленой так их звали. Мальчуган был года на два старше сестры, наверно, поэтому старался выглядеть серьезнее и солиднее, как это положено взрослому, но веселые глазенки частенько загорались озорным огоньком. Стиви вел за ручку свою младшую сестренку, кудрявую девчушку семи лет с голубеньким рюкзачком за плечами. Она семенила следом, с интересом оглядываясь по сторонам. Иногда устремляла восхищенный взгляд на брата, которого видимо очень любила, и что-то спрашивала в полной уверенности, что Стиви уж точно знает все на свете, ведь он уже в третьем классе. А потом, выслушав ответ, данный с самым уверенным видом, начинала щебетать о чем-то своем, часто прерываясь извечным детским вопросом: "Почему?".
На радостях Вера затараторила ещё быстрее, чем обычно. Бормоча что-то невнятное, она обнимала своих детей, целовала их белокурые головки, забрасывая малышей несвязными вопросами о доме, отце, школе. Прижимая детей к груди, украдкой смахивала с глаз непрошеную слезу.
В этот момент я ей завидовала. В моей жизни подобных счастливых мгновений не случалось вовсе, поэтому, когда ребятишки потянули Веру гулять в сад, я вздохнула с облегчением. Оставшись наедине с грустными размышлениями о собственных жизненных неудачах, я сочла вполне своевременным поскорее забыться. Единственным доступным мне способом добиться этого, было заняться решением насущных проблем.