Двое приезжают сюда за тысячи километров и скрываются месяц, другой. За это время вряд ли наживешь врагов, разве что конкурентов. Потом их садистски убивает какой-то паразит. Понимаете, я говорю об очень редкой птице у нас, можно сказать, настоящем капиталисте. В общем, о таком, как вы. И вы, эта птица, в моих руках. Можете представить, как давят на следователя, требуя быстрее раскрыть такое преступление. Другому следователю того, чем я располагаю, было бы достаточно. Вас видели, когда вы ссорились с жертвами. Скажете, что не видели, как вы их убивали. Ну, это уж излишне.
Голодкин изумленно поглядел на Аркадия. Скользкий угорь. Аркадий чувствовал, что это его последний шанс, иначе тот сорвется с крючка.
- Если их убили вы, Федор, то вас ждет высшая мера за умышленное убийство в корыстных целях. За дачу ложных показаний вы получите десять лет. Если я сочту, что вы мне лжете, я посажу вас за те мелкие делишки, о которых мы беседовали раньше. Скажу прямо, что в лагере вас не будет никто прикрывать. А заключенные, как правило, имеют твердые убеждения касательно стукачей, особенно если те беззащитны. Одним словом, Федор, вам никак нельзя в лагерь. Кто-кто, а вы-то уж знаете, что не пройдет и месяца, как вас найдут с перерезанной глоткой.
Голодкин глубоко заглотил крючок, теперь уже не сорвется. Его вытащили на берег, он уже не сопротивлялся и блекнул на глазах. Подхлестнутая водкой храбрость испарилась.
- Я ваша единственная надежда, Федор, ваш единственный шанс. Расскажите мне все, что вы знаете об Осборне и сибиряках.
- Как бы я хотел напиться, - Голодкин упал головой на стол.
- Рассказывайте, Федор.
Голодкин еще какое-то время продолжал твердить, что ни в чем не виноват. Потом, обхватив голову руками, начал свой рассказ.
- Я знаю одного немца. Парня зовут Унманн. Я доставал ему девочек. Он сказал, что у него есть приятель, который хорошо платит за иконы. Он и познакомил меня на вечеринке с Осборном. Вообще-то Осборну нужны были не иконы, а складень или ларец с росписями. За большой ларец в хорошем состоянии он обещал две тысячи долларов. Я, мать его, убил на поиски целое лето и все-таки достал. Осборн, как и говорил, является в декабре. Я звоню ему, чтобы сообщить добрые новости, а этот хрен ни с того ни с сего меня отшивает и бросает трубку. Я прямым ходом в "Россию" и как раз вовремя - Осборн с Унманном выходят из подъезда. Я проследил их до площади Свердлова, где они встретились с парой деревенских чучел, тех, что на ваших картинках. Унманн с Осборном скоро отваливают, а я за этими двумя, чтобы потолковать. Ничего себе парочка, стоят себе посреди Москвы, а от самих за версту дегтем несет. Я знаю, в чем дело, и все им выкладываю. Они сбыли свой ларец Осборну, а я со своим остался ни при чем. Я первый договаривался, к тому же потратился. Если по справедливости, то мне причитается половина того, что они получат, вроде бы комиссионные. Тут парень, эта сибирская обезьяна, по-дружески обнимает меня и приставляет ножик к горлу. Прямо на площади Свердлова он протыкает мне ножом воротник пальто до самой шеи и говорит, что знать не знает, о чем речь, но что было бы лучше, если бы я больше не попадался ему на глаза. И Осборну тоже. Можете себе представить? Прямо на площади Свердлова! Это было в середине января. Я запомнил, потому что был старый Новый год. Все под мухой. Я бы истек кровью - никто бы и не заметил. А сибиряк засмеялся, и они ушли.
- Значит, вы не знали, что их нет в живых? - спросил Аркадий.
- Да нет же! - поднял голову Голодкин. - Я больше их не видел. Вы что, меня за идиота принимаете?
- Однако вы набрались смелости позвонить Осборну, как только услыхали, что он снова в Москве.
- Просто забрасывал удочку. Ларец-то все еще у меня, разве его продашь? Только Осборн и заказывал. Не знаю, что было у него на уме и как он собирался его вывезти.
- Но вы же вчера встречались с Осборном в Парке Горького, - бросил пробный шар Аркадий.
- Не с Осборном. Я не знаю, кто это был. Он не назвался. Позвонил какой-то американец и сказал, что интересуется иконами. Я и подумал, что, может быть, все-таки сбуду ларец. Или разберу и продам по частям. А американец повел меня гулять по парку.
- Лжете, - давил Аркадий.
- Клянусь, что нет. Здоровый такой старикан, толстый, и все задавал дурацкие вопросы. По-русски, скажу вам, говорит здорово, но я нюхом чую иностранца. Так вот, мы прошли почти весь парк и остановились у грязной лужайки.
- В северной части парка, недалеко от аллеи?
- Ага. Я было подумал, что он искал уединения, чтобы расспросить о девочках, о вечеринках, понимаете, а он начинает расспрашивать о каком-то студенте, который приехал к нам по обмену, американце по фамилии Кервилл, о котором я никогда не слыхал. Но фамилию запомнил, потому что он без конца о нем спрашивал. Я ответил, что имею дела со многими, всех не упомнишь. И все. Этот чудак мгновенно исчезает. Во всяком случае, как только я его увидел, мне было ясно, что иконы ему ни к чему.
- Почему?
- Да он бедный как мышь. Одет во все советское.
- А не говорил он, как выглядел этот Кервилл?
- Тощий, говорит, рыжий.
Аркадию везло, как в сказке. Еще одна американская фамилия. Осборн и фарцовщик. Два волшебных ключика к делу. Он позвонил майору Приблуде:
- Мне нужны сведения на американца по фамилии Кервилл.
Приблуда ответил не сразу.
- Похоже, это по моей линии, - наконец сказал он.
- Полностью согласен, - ответил Аркадий.
В поле зрения следствия оказывается иностранец. Какие могут быть сомнения, кому им заниматься?
- Вмешиваться я не буду, - сказал Приблуда. - Пришлите ко мне вашего Фета, я передам ему, что у меня имеется.
Естественно, Приблуда передаст информацию только через собственного осведомителя. Аркадий это знал. Ну что ж, хорошо. Он позвонил Фету в "Украину". Потом целый час перебирал спички на листе бумаги, а Голодкин тем временем прикладывался к бутылке.
В помещение для допросов забрел Чучин и разинул рот, увидев своего осведомителя с другим следователем. Аркадий резко уведомил следователя по особым делам, что, если у того имеются претензии, пусть обращается к прокурору. Чучин стремительно вышел. Наконец с портфелем в руках явился Фет.
- Поручите мне заняться всем этим? - он поправил очки в металлической оправе.
- Потом. А сейчас садитесь.
Если Приблуда хотел получить от Фета информацию, то Аркадий доставит ему удовольствие. Аркадий видел, что Голодкину понравилось, как он одернул Фета. Голодкин приспосабливался к обстановке и к новому хозяину. Аркадий достал из портфеля фотокопии. Их было больше, чем он ожидал. Приблуда был на удивление щедр.
В портфеле оказалось два досье.
Первое досье:
Паспорт США. "Имя и фамилия: Джеймс Майо Кервилл. Дата рождения: 4.8.52. Рост 5 футов 11 дюймов (около метра восьмидесяти, подсчитал Аркадий). Жена: нет. Несовершеннолетние дети: нет. Место рождения: Нью-Йорк, США. Цвет глаз: карие. Цвет волос: рыжие. Дата выдачи паспорта: 7.5.74".
На черно-белой паспортной фотографии был изображен худощавый молодой человек с глубоко посаженными глазами, волнистыми волосами и длинным носом. Еле заметная напряженная улыбка. Подпись аккуратная и разборчивая.
Вид на жительство: "Джеймс Майо Кервилл. Гражданство: США. Родился (дата, место). Род занятий: студент-лингвист. Цель пребывания: учеба в Московском государственном университете. Иждивенцы: нет. Был ли ранее в СССР: нет. Родственники в СССР: нет. Домашний адрес: 109, Западный район, 78-я улица, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США".
К правой стороне приклеена такая же фотография, что и в паспорте. Почти идентичная подпись; поражала скрупулезность, с которой она была выполнена.
Личное дело. Отдел кадров Московского государственного университета:
"В сентябре 1974 года поступил в аспирантуру на отделение славянских языков".
Оценки неизменно высокие. Учебная характеристика полна похвал, но…
Комсомольская характеристика: "Дж.М. Кервилл слишком много общается с советскими студентами, проявляет чрезмерный интерес к советской внутренней политике. Допускает антисоветские высказывания. После того как получил замечание от комсомольской организации общежития, пытался показать, что придерживается и антиамериканских взглядов. При тайном обыске в его комнате обнаружены материалы религиозного писателя Аквинского и Библия на церковнославянском языке".
Комитет государственной безопасности: "На первом курсе объект прощупывался студентами на предмет внимания в дальнейшем. Признан неподходящим. На втором курсе сотрудница факультета по нашему указанию пыталась вовлечь объект в интимную связь, но была отвергнута. Такое же поручение давалось студенту, но тоже не дало результата. Решено, что объект не годится для какой-то позитивной разработки и что органы госбезопасности и комсомол составят только перечень негативных данных. Имеются сообщения о выходящей за рамки дозволенного дружбе с объектом студентов филологического факультета Т.Бондарева и С.Когана и студентки юридического факультета И.Асановой".
Министерство здравоохранения. Поликлиника Московского государственного университета: "Студент Кервилл в первые четыре месяца прошел общий курс лечения антибиотиками по поводу гастроэнтерита. Инъекции витаминов С и Е и кварцевание в связи с инфлюэнцей. В конце первого курса удален зуб и поставлен стальной искусственный".
На зубной формуле второй слева верхний коренной зуб был перечеркнут чернилами. Не было записи о пломбировании зубного канала.
Министерство внутренних дел: "Дж.М. Кервилл выехал из СССР 12.3.76. Ввиду поведения, не подобающего гостю СССР, данному лицу в дальнейшем не разрешен въезд в СССР".
Итак, у этого подозрительно воздержанного студента, подумал Аркадий, не было проблем с больной левой ногой, как было установлено Левиным в отношении покойника, названного Рыжим. Кроме того, у него, видимо, не было американской пломбы, и вообще он не возвращался в Россию. С другой стороны, он был того же возраста, такого же телосложения, рыжий, во рту был такой же стальной зуб, и он был знаком с Ириной Асановой.
Аркадий показал Голодкину фотографию с паспорта.
- Узнаете этого человека?
- Нет.
- Он был или шатен, или рыжий. В Москве не так уж много тощих американцев с рыжими волосами.
- Нет, я его не знаю.
- А как насчет студентов университета? Бондарева? Когана? - Он не стал спрашивать об Ирине Асановой. Фет и без того не в меру любопытен.
Аркадий взял второе досье.
Паспорт США: "Уильям Патрик Кервилл. Дата рождения: 23.5.30. Рост 5 футов 11 дюймов. Жена: нет. Несовершеннолетние дети: нет. Место рождения: Нью-Йорк, США. Цвет волос: седые. Цвет глаз: голубые. Дата выдачи паспорта: 23.2.77".
На снимке мужчина средних лет с вьющимися седыми волосами и, должно быть, темно-голубыми глазами. Короткий нос, квадратный подбородок. Серьезное выражение лица. Рубашка и пиджак ладно сидят на широкоплечей мускулистой фигуре. Подписана размашистым крупным почерком.
Туристская виза: "Ульям Патрик Кервилл. Гражданство: США. Родился (дата, место). Род занятий: рекламный агент. Цель пребывания: туризм. Иждивенцы, въезжающие вместе с владельцем паспорта: нет. Был ли ранее в СССР: нет. Родственники в СССР: нет. Домашний адрес: 220, Бэрроу-стрит, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США".
Такие же, как в паспорте, подпись и фотография.
"Въезд в СССР: 18.4.77. Выезд: 30.4.77. Данные о поездке сообщены через "Пан Америкэн эйруэйз". Номер забронирован в гостинице "Метрополь".
Аркадий показал фотографию Уильяма Патрика Кервилла.
- А этого узнаете?
- Это он! Тот, с которым я вчера был в парке.
- Вы сказали, - Аркадий еще раз взглянул на фотографию, - здоровый толстяк.
- Ну, скажем, крупный.
- Расскажите-ка еще раз об одежде.
- Советская, самая обыкновенная. Все новое. Судя по тому, как он говорит по-русски, он вполне мог купить шмотки сам, но… - Голодкин насмешливо ухмыльнулся, - зачем они ему нужны?
- Почему именно вы решили, что он не русский?
Голодкин доверительно наклонился вперед.
- Я, можно сказать, пристрелялся, когда выискивал на улицах туристов. Они же мои клиенты. Наш, простой русский, скажем, всегда семенит ногами, будто тащит мешок, а американец шагает размашисто, широко.
- Неужели? - Аркадий еще раз взглянул на фото. Перед ним было лицо, выражавшее грубую силу, лицо человека, который повел Голодкина прямо к поляне, где были обнаружены трупы и где Аркадию досталось в драке. Аркадий вспомнил, что укусил своего противника за ухо. - А уши его вы видели?
- Не думаю, - ответил Голодкин, - чтобы между ушами русских и американцев была большая разница.
Аркадий позвонил в "Интурист", откуда ему сообщили, что три дня назад, в тот вечер, когда Аркадия со знанием дела отделали, у туриста У. Кервилла были билеты в Большой. Аркадий спросил, как найти гида, который обслуживал Кервилла. Ему ответили, что Кервилл приехал один, а "Интурист" выделяет гидов только группам не менее десяти человек.
Под неотрывным взглядом Фета Аркадий положил трубку. Вернулся Паша из Министерства иностранных дел.
- Теперь у нас есть свидетель, который подтверждает прямую связь между двумя возможными жертвами убийства и подозреваемым иностранцем, - Аркадий четко излагал свои соображения, чтобы Фету было легче пересказать их Приблуде. - В конечном счете все сводится к иконам. Обычно мы не занимаемся подозреваемыми иностранцами. Мне придется обговорить это с прокурором. Наш свидетель может дать показания о косвенной связи подозреваемого с третьей жертвой убийства в парке. Как видно, ребята, дело начинает клеиться. И ключ ко всему делу - Федор.
- Я же говорил, что я с вами, - сказал Паше Голодкин.
- А кто подозреваемый? - не удержался Фет.
- Немец, - с готовностью ответил Голодкин, - Унманн.
Аркадий выпроводил Фета с портфелем, что было нетрудно; канарейке Приблуды наконец-то было что спеть.
- А насчет этого Унманна - правда? - спросил Паша.
- Довольно близко к правде, - ответил Аркадий. - Теперь поглядим, что ты раздобыл.
Паша привез записи всех передвижений Осборна и Унманна по Советскому Союзу за последние шестнадцать месяцев. В стенографически кратких записях Министерства разобраться было непросто:
Дж.Д. Осборн, президент "Осборн Ферз Инк.".
Въезд: Нью-Йорк - Ленинград, 2.1.76. (гостиница "Астория"); Москва, 10.1.76. (гостиница "Россия"); Иркутск, 15.1.76. (гость иркутского Дома пушнины); Москва, 20.1.76. ("Россия").
Выезд: Москва - Нью-Йорк, 28.1.76.
Въезд: Нью-Йорк - Москва, 11.7.76. ("Россия").
Выезд: Москва - Нью-Йорк, 22.7.76.
Въезд: Париж - Гродно - Ленинград, 2.1.77. ("Астория"); Москва, 11.1.77. ("Россия").
Занятно, подумал Аркадий. Гродно - город на железной дороге на границе с Польшей. Осборн не летит, а трясется в поезде до самого Ленинграда.
Выезд: Москва - Ленинград - Хельсинки, 2.2.77.
Въезд: Нью-Йорк - Москва, 3.4.77. ("Россия").
Предполагаемый выезд: Москва - Ленинград, 30.4.77.
Г.Унманн, Германская Демократическая Республика.
Въезд: Берлин - Москва, 5.1.76.
Выезд: Москва - Берлин, 27.6.76.
Въезд: Берлин - Москва, 4.7.76.
Выезд: Москва - Берлин, 3.8.76.
Въезд: Берлин - Ленинград, 20.12.76.
Выезд: Ленинград - Берлин, 3.2.77.
Въезд: Берлин - Москва, 5.3.77.
О передвижениях Унманна по России сведений не было, но Аркадий высчитал, что Осборн и немец могли иметь прямые контакты тринадцать дней в январе 76-го в Москве, одиннадцать дней в июле 76-го в Москве, потом этой зимой со 2 по 10 января включительно в Ленинграде и с 10 января по 1 февраля в Москве (когда произошли убийства). 2 февраля Осборн вылетел в Хельсинки, а Унманн, очевидно, отправился в Ленинград. Теперь оба находятся в Москве с 3 апреля. В то же время последние двенадцать месяцев Осборн звонил Унманну только из автоматов.
Паша также достал глянцевую фотографию иркутского Дома пушнины. Как и предполагал Аркадий, это было то же невыразительное здание современной постройки, что и на снимке, где был сфотографирован Костя Бородин.
- Отвези нашего друга Федора домой, - попросил Пашу Аркадий. - Там у него есть один любопытный ларчик. Забери его и свези для надежности в "Украину". Да, прихвати заодно пленку.
Он снял с магнитофона кассету с записью показаний Голодкина. Чтобы освободить место в кармане, Паше пришлось вынуть оттуда крошечный драгоценный ананас.
- И тебе пригодился бы, - сказал он Аркадию.
- Даром добро переводить.
- Готов помогать в любое время, товарищ старший следователь, - заверил Голодкин, надевая пальто и шапку, - из одного уважения к вам.
Оставшись один, Аркадий не мог унять волнения. Наконец-то! Теперь, когда у него есть показания Голодкина, а одному из американцев, пользующихся особым расположением КГБ, грозит задержание, он может запихать это дело в глотку Приблуде. Пускай разжевывает.
Он надел пальто, перешел улицу и взял водки, сожалея, что нет Паши. Выпили бы на радостях вместе. "За наше здоровье!" В конце концов, не такие уж они плохие следователи. Он вспомнил ананас. У Паши, конечно, были другие планы, связанные с серьезными эротическими намерениями. Аркадий машинально поглядел на телефон-автомат. В руке откуда-то оказалась двухкопеечная монета. Интересно, где сейчас Зоя.
В расследовании убийства в Парке Горького было слишком много странного. Теперь он избавился от него и возвращается к будничным делам. Телефон-автомат притягивал к себе, но настоящая сила притяжения исходила от Зои. Что, если она ушла от Шмидта и вернулась домой? Он не был там несколько дней и все время был в движении, так что ей было невозможно разыскать его. Ему не следовало прятаться от нее; по крайней мере, можно было бы объясниться. Обругав себя за малодушие, он набрал номер. Телефон был занят - она была дома.
В метро было полно народу, все возвращались с работы, как и Аркадий. Он чувствовал себя почти нормально, боль в груди проходила. Воображение рисовало одну мелодраматическую картину за другой. Зоя раскаивается, он великодушен. Она все еще сердится, но он терпелив. Она оказалась в квартире по чистой случайности, и он уговорил ее остаться. Все вариации заканчивались постелью, однако он не испытывал возбуждения. Мелодрамы были мимолетными, никудышными и скучными; он был всего лишь готов сыграть в них свою роль.
Он вышел на Таганской, прошел через двор, взбежал на свой этаж и постучал в дверь. Гулко отозвалось пустотой. От отпер дверь и вошел.