Глава 5
Против поездки к мамочке ставлю галочку. Теперь мне позарез надо избавиться от обрубка трубы, что остался торчать из земли после того, как срезали папашину спутниковую антенну Это для меня НЕПРИЕМЛЕМО.
Все выходные я изучал вопрос. Можно было спилить трубу ножовкой у самой земли, но тогда она станет еще опаснее, поскольку подросшая трава совсем ее скроет, а Джоди летом вечно бегала босиком. Распорет себе ногу о зазубренный металл, а медицинской страховки у нас нет. То есть если бы мы сидели на пособии, тогда страховка бы полагалась. Или если бы я пропал без вести, а девчонок отдали на воспитание. Социальные службы четко мне все объяснили.
Можно попробовать выкопать цементную пробку, из которой торчала труба, но это займет целую вечность. Динамит пустить в ход – точно повредишь скважину. Получается, лучше всего будет срезать трубу пониже и пометить место, чтобы бросалось в глаза.
Утром в понедельник, пока я шел от дома к машине, мне пришло в голову, что из дивана получится отличный опознавательный знак. А потом придумаем что-нибудь еще.
Мисти прикрыла почерневший каркас старым замызганным покрывалом. От бывшего дивана так и разило соляркой, горелым поролоном и прочими легковоспламеняющимися материалами. Я пошевелил обгоревшие подушки, не забрался ли туда какой зверь, навалил их на трубу, и на душе полегчало.
В магазине Беркли я проторчал целый день. Тащиться на машине домой ради обеда из хлопьев, а потом трястись обратно в город на вторую работу в "Шопрайт" смысла не было. К вечеру потеплело. Возьму-ка я лучше в магазине пакет картошки фри и кока-колу и заеду на автомойку самообслуживания, решил я. Вдруг приедет полная машина девчонок. Я уже был на полпути к мойке, и в голове у меня вертелись шорты и покрытые мыльной пеной ляжки, когда вдруг вспомнил, что следует забрать Джоди из гостей от Эсме Мерсер.
Я бы мог позвонить. Мама Эсме доставила бы Джоди в лучшем виде. Но я отправился к Мерсерам сам.
Дом у них по местным представлениям выглядел странно. Фасадом повернут к холмам, а не к дороге, сплошные окна, облицован дорогим кедром, не стандартным сайдингом, да к тому же деревянные панели остались некрашеными! Уже шесть лет все вокруг гадают, покрасят его когда-нибудь или нет.
В самом доме я никогда не был, но с дороги видно, что одна из комнат забита экзотическими растениями и плетеной мебелью. Джоди говорила, они называют ее "джунгли". А по вечерам мама Эсме, помыв посуду, просиживает там какое-то время перед тем, как купать Зака.
Фонари горели, хотя пока не совсем стемнело. Дни становились длиннее. Еще неделя – и введут летнее время. Я-то не очень радовался лишнему часу и грядущим теплым денечкам. Холод тоже не особенно люблю, но мне нравится, если на мне много одежды. Когда в прошлом году надолго вешал папашину куртку в шкаф, мне казалось, с меня шкуру содрали.
Я остановился рядом с синей "тойотой-селика" Келли. Мужнин джип "гранд-чероки" отсутствовал. Брэд был вице-президентом чего-то там в Национальном банке Лорел-Фоллз. А папа Келли был президентом. Узкий круг.
Две их собаки залаяли было и натянули свои цепи, но тут же узнали меня. Белый колли-полукровка заскулил, а черный лабрадор забегал вокруг будки. Собаки не забывают, кто их любит, неважно, что этот человек – редкий гость.
Я подошел поближе, распутал лабрадору цепь и чесал обеим собакам живот, пока у них глаза не подернулись дымкой.
Парадная дверь распахнулась, и во двор выбежала Джоди. Псы опять разгавкались. Джоди увидела меня, нахмурилась и бросилась назад в дом с криком:
– Это он. Не хочу уезжать.
Я воспользовался моментом, чтобы по достоинству оценить открывшийся вид. Владения Мерсеров спускались к круглому пруду, расположенному посреди лужайки цвета сукна на биллиардном столе. У подножия их холмов, сверкая галькой, вился ручей. Холмы взаправду принадлежали им. А мы на наших холмах только жили. Они не были нашими.
Дедушка Келли оставил ей пятьдесят акров земли со всеми полезными ископаемыми. Значит, старикашка не продался с потрохами угледобывающим компаниям. Не то что все прочие, кто отдал свои угодья на разграбление.
Он, да и еще Дева Мария – это единственные покойники, с кем бы мне хотелось встретиться.
За деревьями на склоне холма виднелась железная дорога, ведущая к конторе шахты. Дом Скипа рядом с конторой. По этим рельсам мы собирались отправиться в Калифорнию после того, как разделаемся с Донни.
Из дома выскочил Зак Мерсер, улыбнулся мне, крутанулся на каблуках и врезался прямо в мамину ногу. Келли ловко подхватила его на руки и велела успокоиться. Потом одарила меня ленивой женской улыбкой:
– Как дела, Харли?
– Все хорошо.
Она поглядела на собак колючим, суровым взглядом:
– Тихо вы!
Эсме и Джоди вылетели из дома и бросились к качелям. Зак потопал за ними.
Улыбка Келли сделалась шире. Мне припомнилась наша встреча в "Шопрайте" и ее мгновенная перемена настроения.
– Я только что говорила по телефону с Мисти.
Келли была босиком, но преспокойно расхаживала по острому гравию. Неужто у нее подошвы дубленые?
– Я просила передать тебе, что Джоди может побыть у нас подольше, а потом я отвезу ее домой. Надо было нам сразу договориться.
– Все нормально, – пробормотал я.
– День-то какой хороший выдался. Тебе не жарко в куртке?
– Нет.
Она подошла совсем близко:
– Ты обедал?
– Д-да.
– Но ты ведь еще не заезжал домой.
– Я в городе поел.
– Ах, вот как.
Она будто записи делает. Не из любопытства, просто чтобы потом восстановить в подробностях этот разговор со мной, когда захочется. Типа карточный домик выстроить.
Она почесала одной босой ногой другую.
– В любом случае у меня для тебя припасено кое-что. Зайдешь на минутку?
– Зайти? – пробормотал я.
Келли обернулась к детям и крикнула Эсме, чтобы не раскачивала Зака так сильно.
– Пройдем в дом, – пригласила она.
– Да, конечно.
Шагая следом, я старался не смотреть на нее. Джинсы до того в обтяжку, будто их и вовсе нет. Побелили ноги известкой с синькой – и все дела. А когда все же замечаешь штаны, понимаешь: ткань до того стирана-перестирана, что сделалась мягкая, будто щенячье ухо. Оставалось только отворачиваться и стараться об этом не думать.
Изнутри дом тоже весь отделан деревом. Даже пол деревянный. Кроме кухни. Здесь он каменный.
Плиты всех оттенков серого вмурованы в раствор и отполированы до блеска.
Дом весь нараспашку То есть комнаты не разделены четко стенами, а кое-где нет и межэтажных перекрытий. Кухню от большой комнаты отделяет здоровенный каменный камин, а между большой комнатой и "джунглями" протянулся стеклянный стеллаж с разными безделушками и картинами в рамках. Полки прозрачные, и создается впечатление, что растения повсюду.
Телевизора что-то не видать. Наверное, большая комната с камином и есть гостиная. У нас-то комнаты с камином нет, а мама всегда мечтала о ней. По ее словам, в каждом приличном доме должна быть комната с камином и телевизором, где собирается семья, и комната без телевизора – для гостей. Тут я не видел никакого смысла – у всех моих знакомых гостей усаживали перед телевизором.
Правда, здешней гостиной лоска все-таки недоставало. Мебель какая-то потертая, и игрушки разбросаны. Зеркало в платяном шкафу в соседней комнате отражало неприбранную постель.
– Присядешь?
Ее голос отвлек меня от разглядывания кровати. И на том спасибо.
Она посмотрела на стол со стульями. Стулья были бамбуковые, с подушками цвета опилок, а столешница стеклянная. Грязные тарелки еще не убраны.
– Мы купили этот стол еще до рождения детей, – пояснила Келли, поймав мой взгляд. – Стекло пока еще никто не расколотил. Хотя Зак старается.
Она тряпкой вытерла откидной поднос на высоком стуле Зака. В воздухе висели ароматы недавнего ужина: пахло яблоками, медом и древесным углем.
Я уж и забыл, какова на вкус настоящая еда. Мама была лучшим поваром на свете. В последнее время я бы все отдал за кусок приготовленного ею нежного мяса или за цыпленка.
– У вас красивый дом, – объявил я.
Звук собственного голоса заставил меня поежиться. Надо было лучше готовиться, репетировать. Самый захудалый персонаж в самом занюханном телешоу и то начал бы свою роль лучше.
Знаю, на телевидении все липа, и все-таки жалко, что я не такой обаятельный и остроумный, как кое-кто из телевизионщиков, к тому же их не преследуют постоянные разочарования, заставляющие бежать от реальной жизни.
– Спасибо, – ответила она.
– Впервые вижу такой каменный пол, – добавил я. – Мне только кирпичный попадался, и то единственный раз.
– Зато все разбивается только так, – сказала она. – На мелкие кусочки. Но выглядит красиво. Мне очень нравится.
К моему изумлению, Келли как была, с тряпкой в руке, опустилась на четвереньки и поманила меня. Я преклонил колени, и она показала мне серебристый камень, внутри которого мерцали черные и кремовые блестки.
– С близкого расстояния видна еще и тоненькая розовая прожилка. Только сразу ее не ухватишь. Надо присмотреться.
Я вгляделся. И правда. Заодно я задержал взгляд и на самой Келли. Сколько времени ей потребовалось созерцать кухонный пол, чтобы заметить такие подробности?
Она поднялась на ноги и случайно задела меня рукой. Я был в куртке. Келли даже не коснулась моей кожи. Но меня до промежности залила волна тепла. У меня встал так, что даже неприлично. Хорошо, волна быстро схлынула. Словно огонь сожрал пролитый бензин.
Я вскочил с пола и побыстрее уселся за стол. Она не отрывала глаз от камня и ничего не заметила.
– Сделай мне одолжение, Харли. – Она повернулась к раковине, переложила в нее тарелки. – Съешь ради меня этот кусочек свинины.
Я поправил джинсы. Эта молния загонит меня в могилу. Сегодня утром защемила последние трусы. А предназначенные на них деньги я потратил на Джоди в "Макдоналдсе". Да еще пришлось купить ей динозавра, чтобы помалкивала насчет нашего свидания с мамой.
– Спасибо, нет, – проговорил я.
– Ой, перестань.
– Я уже поел.
– Здоровенный парень вроде тебя не справится с маленьким куском мяса?
Я промолчал. Пусть какой-нибудь здоровенный парень ответит вместо меня.
– Прошу тебя, – настаивала Келли. – А то придется отдать собакам.
– А как же ваш муж? – поинтересовался я.
– В рот не возьмет. – В тоне ее слышалось раздражение. – Он ужинает в другом месте.
– Ну ладно, – согласился я.
Вилку в мясо я вонзил с такой энергией, словно оно сейчас убежит.
– Пива хочешь? – спросила она.
– Конечно, хочу.
Она вернулась с "Микелобом". Я уже почти взял бутылку в руку, когда она спросила:
– Погоди. А лет тебе достаточно?
– Не совсем. Мне девятнадцать. То есть двадцать почти. Через пару месяцев стукнет.
– Вот оно как! – выдохнула она и села напротив меня. – Ребенок. Дитя.
И что мне стоило соврать? Может, рассказать ей еще и про Бренди Кроуи, и про свидание с мамочкой в тюрьме, и про то, как писался от побоев папаши, и еще кое про что? Чтобы у нее окончательно сформировался образ полного дебила.
– Я думала, ты старше, – призналась она.
– А я и старше своих лет, – промычал я с полным ртом.
Келли засмеялась. Не вижу ничего смешного. Все серьезнее некуда. Хотя пусть ее хохочет. У любой бабы спроси, что в мужике самое главное, и она ответит: чувство юмора. Соврет, конечно, но что-то в этом есть. Иначе что цепляться к этому самому чувству юмора?
– Очень вкусно, – похвалил я свинину. И не соврал. В жизни своей не ел ничего столь нежного, сочного и ароматного.
– Спасибо, – улыбнулась она.
Похоже, мой комплимент насчет еды порадовал ее больше, чем похвала дому.
– Джоди тоже понравились отбивные. Съела целых две штуки.
Дверь с грохотом распахнулась, и трое детишек ворвались в дом. Дети Келли были загорелые и темноглазые, Эсме нахлобучила на голову темно-синие волосы Белоснежки, а Зак щеголял желтыми космами.
Они резко затормозили. Эсме налетела на Зака, и тот обеими руками отпихнул ее. Высунутый розовый язык несколько портил ее ангельское личико, а Зак ухмылялся, будто бывалый солдат, повидавший на своем веку не одну битву.
– Вы забыли закрыть дверь, – мягко упрекнула Келли.
– У нас есть что покушать? – осведомилась Эсме.
– Вы же только что поужинали, – удивилась Келли. – Пойди закрой дверь.
– Мы хотим десерт.
– Я еще даже тарелки не помыла. Погодите немного.
– Ты ела свиные отбивные? – спросил я у Джоди.
– Ага, – ответила та. – Мне понравилось.
– Ты же терпеть не можешь отбивные.
– Те, которые ты готовишь. Они на мочалку похожи, не жуются.
– Думаю, все дело в маринаде, – засмеялась Келли. – Это очень просто. Яблочный сидр, лимонный сок, мед и соевый соус. Могу дать тебе рецепт.
– И еще рецепт макарон и бобового супа, – горячо попросила Джоди.
– Это тоже просто… – Келли замерла. – Эй, а где ваша обувь?
Они все были босиком.
– Во дворе.
– Лето еще не наступило, – строго сказала Келли. – Ну-ка несите обувку сюда. Немедленно.
– А Круз сегодня пришел в школу в шортах. – Эсме упрямо вздернула подбородок.
– Который Круз?
– Круз Левандовский.
– А мне-то до него что за дело?
– Его отец – воспитатель, – отчеканила Эсме.
Келли закатила глаза:
– Его отец – учитель физкультуры. Теперь живо за обувью, а тебе, Зак, и вообще уже пора домой.
Троица с топотом устремилась вон.
Келли села и со вздохом открыла пиво для себя.
– У них в классе пять Крузов. Случайно не знаешь, откуда они взялись? До сих пор мне был известен только Санта-Круз. Отсюда, что ли, куча народу взяла это имя для своих детей?
– По-моему, так звали одного типа из мыльной оперы, – заметил я.
– Ах, вот как. Тогда все понятно.
Она глотнула пива из стакана, глядя куда-то в пространство. Я прикончил отбивную. Думал, Келли не заметила, но она, не повернув головы, пододвинула мне блюдо с картошкой. У всех матерей реакция на пустую тарелку одинаковая.
– Забавно, когда тебе нравится какое-то имя и вдруг оказывается, что оно дурацкое. По тем или иным причинам. И наоборот. Имя тебе не по душе, но тут обнаруживается, что человеку его дали не просто так или что оно пробуждает нежные чувства. И ты меняешь свое отношение к этому имени.
Я не вникал в ее слова, но слушал. Уписывал картошку. И украдкой смотрел на нее. Только бы не встретиться глазами. В углублении шеи у нее родинка размером с зернышко перца.
– Меня всегда ставило в тупик имя Мисти, – сказала она. – Оно нравилось твоей маме или Мисти родилась в туманный день?
Я судорожно проглотил картошку. Ее щедро сдобрили чесноком. Вкусно потрясающе.
– Это отец так ее назвал, – пояснил я. – Так звали какую-то девчонку из "Хи-Хо", когда он был мальчишкой. Ее фото, по-моему, еще и печатали на разворотах журналов. Типа папашина первая любовь.
Опять я говорил вполне серьезно, а Келли засмеялась. Поднесла бутылку ко рту и дунула в горлышко. За коричневым стеклом мелькнул язычок.
Снова мне стало жарко. На этот раз не накатило волной, разогрев шел медленно. До меня дошло, что у нас – светская беседа.
– А откуда взялось имя Эсме? – спросил я.
– Так звали модель и любовницу одного из моих любимых художников. Французского импрессиониста.
Келли подняла палец, показывая, чтобы я ее подождал, и выскользнула из комнаты. Вернулась с огромной сверкающей книгой. Положила ее передо мной и принялась перелистывать страницы, пока не наткнулась на иллюстрацию, представляющую небрежно написанную картину с цветами в вазе, бутылкой вина и артишоком. Села на свое место и занялась пивом.
Я из вежливости смотрел на картину.
– Похоже на Пьера Боннара, – высказался я наконец.
От изумления она даже рот приоткрыла. До этого я такое видел только в плохих телешоу.
– Ты знаешь, кто такой Пьер Боннар?
– Само собой.
– У тебя был замечательный преподаватель по изобразительному искусству?
– У меня вообще не было учителя по этому предмету. Преподавание завершилось в третьем классе.
Она отставила пиво, нахмурилась.
– Поверить не могу. Как они посмели выкинуть из программы историю искусств? Давно к ней подбирались. У них якобы средств нет. Наглость какая. На новую футбольную форму и штабель видео с экранизациями классики деньги нашлись. Теперь дети могут смотреть "Моби Дика". Читать необязательно.
Я уж не стал ей говорить, что про китов в нашей школьной библиотеке есть только один фильм. "Освободите Вилли". Просто удивительно, до чего близко к сердцу она принимает книги и искусство. Знаю, она закончила какой-то супер-пупер заумный колледж, про который у нас никто не слыхал, так как у них нет приличной футбольной команды. Хоть бы она не оказалась из тех интеллектуальных снобов, что несут культуру в массы, а массам остается только жадно внимать, пока они мечут бисер.
Мне захотелось высказать ей это и посмотреть, не выйдет ли она из себя окончательно. Вдруг захочет меня треснуть. Тогда я окажу сопротивление. А она будет биться в моих объятиях и звать на помощь. А я заткну ей рот. Она постарается меня укусить, и я засуну ей пальцы в глотку. Глубже и глубже, пока не захлебнется и не упадет на колени. Тогда я поверну ее спиной к себе и прижму лицом к ее любимому камню.
– Это меня ужасно огорчает, – продолжала Келли. – Готова прямо сейчас отправиться домой к школьному инспектору, пусть изворачивается, придумает что-нибудь в свое оправдание.
Кровь гудела у меня в ушах, я ее почти не слышал. Руки под столом делали что-то не то, и я украдкой на них взглянул. Оказалось, я до того их стиснул, что побелели костяшки. Я с усилием разжал пальцы. Показались ссадины, оставшиеся с той ночи, когда Эмбер трахалась со своим хахалем. С дурачком, который бежал на выстрелы, а не от них. За одно за это следовало расстрелять его пикап. Для меня это было бы ОПРАВДЫВАЮЩЕЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО.
Я моргнул. Эти два слова появились в том месте, где только что было лицо Келли. Я еще раз моргнул, и слова исчезли.
Она смотрела прямо мне в глаза, и на мгновение мне показалось, что она прочла мои мысли. Я судорожно сглотнул. Надеюсь, лицо мое не покрылось потом.
– Никто не выкидывал изобразительное искусство, – признался я. – Занятия были факультативные.
– Ах, вот как. – Она смущенно улыбнулась. – А почему ты на них не ходил?
– Факультатив совпадал с часами самоподготовки.
Келли отпила еще пива.
– Тогда откуда ты знаешь, кто такой Пьер Боннар?
Я сцепил дрожащие руки. Ничто так не болит, как царапины, которые тебе нанес человек. За исключением разве что человечьего укуса. Папаша меня как-то укусил. Правда, я укусил его первый. Мама сказала, что изо всех детей я один прошел стадию, когда все грыз.